Я был в Ку-клукс-клане

Глава восьмая Филиал Ку-клукс-клана для несовершеннолетних преступников

Однажды в жаркий августовский день я проходил по одной из улиц Атланты. Я направлялся к Дюку с докладом об очередном собрании Клана. Завернув за угол, я вдруг увидел перед собой «звезды и полосы» — огромный боевой флаг конфедератов, свисавший из окна второго этажа ветхого служебного здания.

Флаг конфедератов — отнюдь не необычное зрелище на Юге. Наоборот, «Дочери Конфедерации» стараются выставлять свой флаг при каждом удобном случае. Но это был не обычный флаг. На самой его середине был нашит большой белый круг, а внутри круга выведены две параллельные молнии.

На оконном стекле красовалась надпись:

«Это дело, — сказал я себе, — заслуживает того, чтобы с ним ознакомиться».

Этот знак, как мне было известно, являлся одним из наиболее широко распространенных фашистских символов. Впервые его приняли ардити — предшественники итальянских чернорубашечников Муссолини, образовавшие позднее ядро его тайной полиции. В нацистской Германии молнии являлись эмблемой «Гитлеровской молодежи» и эсэсовцев. Эмблема на развевавшемся над моей головой флаге была почти точной копией эмблемы «молния и круг», принятой на вооружение британским союзом фашистов, возглавляемым Освальдом Мосли и его приспешниками в Канаде. И не только ими. Я знал, что примерно такую же эмблему носили члены молодежной группы Германо-американского бунда и чернорубашечники американской фашистской партии!

Все эти мысли проносились у меня в голове, пока я отыскивал вход в здание. Наконец я нашел его: Бартоу-стрит, 82. Поднявшись по шатким ступеням лестницы, я постучал в дверь, на которой тоже были изображены две параллельные молнии.

Дверь открыли с большими предосторожностями: сначала ее слегка приотворили, а затем уже распахнули настежь. За дверью стоял юноша болезненного вида, лет семнадцати. На нем была надета рубашка армейской формы цвета хаки с нашитыми на плече молниями. Юноша выбросил вперед руку в фашистском салюте.

— Хайль Америка! — произнес он, смущенно улыбаясь.

Едва ли нужно говорить, что я был несколько ошарашен. Ведь это была послевоенная Джорджия, а не довоенная Германия. «Эти парни либо сумасшедшие, либо шутники», — подумал я и решил сразу же это выяснить.

— Меня зовут Джон Перкинс, я представитель газеты «Саутерн аутлук» в Атланте, — сказал я и, вынув из портфеля номер газеты, протянул юноше. В газете жирным шрифтом был напечатан заголовок: «Элеонора Рузвельт пожимает руку черному». Это оказало желанное действие — паренек широко осклабился.

— Входите, пожалуйста, мистер Перкинс, — сказал юноша и представился:

— Джимми Эйкин, секретарь колумбийцев.

Оглядевшись, я увидел, что колумбийцы занимали три смежные комнаты. Кругом стояли столы, канцелярские шкафы, стулья, а на стене висел большой портрет генерала конфедератов Роберта Ли. На одном из столов я заметил книгу Адольфа Гитлера «Майн кампф».

Эйкин усадил меня в кресло, а сам исчез в соседней комнате. Минуту спустя он возвратился с человеком, на котором была надета коричневая рубашка с молниями на плече. Это был человек лет тридцати двух, среднего роста, но атлетического сложения, подстриженный ежиком, по прусскому образцу. В его глазах и улыбке было что-то сатанинское.

— Мистер Перкинс, познакомьтесь с нашим руководителем Гомером Люмисом, — сказал Эйкин.

— Рад встрече с вами, мистер Перкинс, — с удовлетворением произнес Люмис. — Вы издаете прекрасную газету. Почти невероятно — открыто антисемитская газета на Юге!

Люмис, оказывается, обратил внимание на другую статью того же номера газеты «Саутерн аутлук», который я передал Эйкину. Статья помещалась на первой полосе. Это было антисемитское письмо-фальшивка, которое приписывалось Бенджамину Франклину.

— Буду рад устроить вам, ребята, бесплатную подписку, — предложил я.

— Замечательно! — ответил Люмис. — А мы, со своей стороны, можем бесплатно принять вас в члены своего общества, если у вас есть желание находиться в наших рядах. Нужно удовлетворять только трем требованиям. Первое: «Вы ненавидите негров?» Второе: «Вы ненавидите евреев?» Третье: «У вас есть три доллара?» Последнее требование мы в данном случае можем опустить.

— Договорились, — сказал я. — Но я должен буду просить вас не разглашать моего имени, принимая во внимание мои деловые связи.

— Не беспокойтесь, — заверил меня Люмис.

— А что все это значит? — спросил я Люмиса, который заполнял на машинке мою членскую карточку.

— Вкратце миссия колумбийцев сводится к тому, чтобы отделить белого от черного, а еврея — от его денег, — заржал Люмис.

«Этот преступный тип достаточно ловок и поэтому опасен», — подумал я.

Он подал мне членскую карточку, на которой были изображены молнии.

— Я вижу, тут стоит номер пять тысяч сто один. У вас действительно так много членов? — спросил я.

— Нет, — признался Люмис. — Мы перескочили с номера пятнадцатого сразу на номер пять тысяч сто один для того, чтобы произвести впечатление на новичков. Фактически же вы шестнадцатый колумбиец.

Люмис достал из своего стола небольшую газетную вырезку. Это было сообщение, помещенное несколько дней назад в «Атланта джорнэл» и ускользнувшее от моего внимания. Оно было озаглавлено так: «Группе людей, объединенных желанием способствовать моральному возрождению, дано разрешение создать свою организацию». Едва ли нужно говорить, что цели колумбийцев, изложенные в их уставе, весьма существенно отличались от тех, которые были только что высказаны Люмисом.

В сообщении указывалось, что властями штата Джорджия общество «Колумбийцы» зарегистрировано как организация, не преследующая цели извлечения прибыли, не облагаемая налогами и носящая благотворительный характер, как братский союз людей. В уставе колумбийцы декларировали программу своего общества в следующих выражениях: «Побуждать наших людей к тому, чтобы они не забывали о Расе, Нации и Вере и трудились во имя укрепления общенациональной Морали. Мы хотим построить прогрессивное общество белых людей, связанных между собой глубоким духовным родством, сознанием общего прошлого и твердой решимостью вместе разделить грядущее».

— Ну не в дурацком ли свете выглядят власти штата, выдавшие нам разрешение создать организацию как раз в тот момент, когда они пытаются отобрать его у Клана, а мы ведь в сорок раз хуже Ку-клукс-клана! — злорадствовал Люмис.

— А как вам удалось это устроить? — спросил я.

— Один из наших основателей, мистер Вестер Оунби, является юристом. Он-то и устроил это разрешение, — пояснил Люмис.

— Я хорошо знаю Оунби, — заметил я. — Он долгое время был Великим Циклопом Ку-клукс-клана в Восточной Атланте.

— Верно, — с улыбкой подтвердил Люмис. — Многие из наших людей занимают в Клане ответственные посты. Отношения между обеими организациями самые хорошие.

— Меня тоже довольно хорошо знают в Клане, — сказал я.

Мог ли я думать, что мое намерение разгромить колумбийцев приведет, в конечном счете, к тому, что мне самому придется уйти из Клана!

— Рад слышать это, — отозвался Люмис. — Я жду нашего президента Эмэри Берка, который должен прийти с минуту на минуту. Мне бы хотелось, чтобы вы с ним познакомились. Он тоже является членом Клана в Восточной Атланте. Он вступил в него еще тогда, когда Циклопом там был Оунби.

— Мне показалось, будто Эйкин говорил, что именно вы руководитель колумбийцев, — подчеркнул я.

— Ах, вот оно что! — немного смущенно расхохотался Люмнс. — Берк является президентом, а я вроде как исполняю обязанности секретаря.

Вскоре один за другим стали прибывать остальные колумбийцы.

Первой появилась прекрасно сложенная и очень хорошенькая блондинка. На ней тоже была рубашка цвета хаки с наплечным знаком в виде двух молний. Стремительно впорхнув в комнату, она обняла Эйкина. Люмис с завистью поглядел на него.

— Мистер Перкинс, это мисс Бетти Пенланд, один из наших наиболее ценных работников. Бетти уроженка Техаса. У нас она ведет всю стенографическую работу.

— Чудесно, — заметил я. — Но как вы можете позволить себе держать секретаршу, если в вашем обществе всего шестнадцать членов?

— О, Бетти у нас доброволец, — засмеялся Люмис. — Она разделяет нашу веру в призвание колумбийцев. Кроме того, все мы живем здесь же, в своей штаб-квартире. У нас есть несколько коек и небольшая керосиновая плита в соседней комнате, поэтому нам не надо много денег.

— Это уютно, — заметил я, гадая, где же спит Бетти — за ширмой или…

Взявшись за руки, Бетти и Джимми отправились в магазин покупать галеты, консервированные бобы и сардины.

На пороге комнаты они столкнулись с двумя входившими колумбийцами в коричневых рубашках. Один из них оказался Ланьером Уоллером, а второй — Ральфом Чайлдерсом. Оба они походили на грубоватых штурмовиков. Уоллер, как выяснилось, был техасец. В четырнадцать лет он вступил в морскую пехоту и во время второй мировой войны воевал на Тихом океане. Что касается Чайлдерса, тот был учеником повара в сосисочной, когда ему на глаза попались офицерские рубашки, которые носили колумбийцы. Кстати, такие рубашки мог купить любой человек в магазинах, распродававших излишки военного обмундирования.

Когда Бетти вернулась обратно, рукава ее рубашки были закатаны вверх. Я заметил, что на внутренней стороне ее правой руки были вытатуированы две колумбийские молнии, очень похожие на эмблему гитлеровских эсэсовцев.

— Это говорит о том, что Бетти — член нашего внутреннего круга, Легиона лойяльности, — пояснил Люмис, заметивший мое любопытство. — В наказание за разглашение секретов колумбийцев провинившийся член легиона должен сжечь свою руку с татуировкой до локтя.

«Прелести Бетти навряд ли выиграют от такой операции», — подумал я.

Наконец прибыл Берк. Люмис сел позади него и замолчал; он вступал в разговор лишь тогда, когда вопрос касался конкретных действий. Вскоре мне стало совершенно ясно, что Берк является «идейным» вождем колумбийцев, в то время как фактические бразды правления находились в твердой руке Люмиса.

Берк был одного возраста с Люмисом, но имел весьма тщедушный вид. Он работал чертежником в одной из мелких железнодорожных компаний Джорджии. Подобно Люмису, Берк всегда находился на грани истерии. Когда они говорили, то оба метались взад и вперед по комнате, как тигры в клетке, снедаемые жаждой убийства. Увлеченные собственным горлопанством, они кричали до того, что голоса их срывались и переходили на визг.

— Может быть, мне удастся, друзья мои, кое-что напечатать о вас в «Саутерн аутлук», — заметил я, рассчитывая, что это предложение поможет мне лучше узнать биографии колумбийцев.

Люмис тут же ухватился за мое предложение и стал рассказывать о себе.

— Я родился в Нью-Йорке… — начал он.

— Нам пришлось учить его, как говорить «черномазый», — с улыбкой вставил Берк.

— Жил я в старом особняке на Парк-авеню, восемьсот пятнадцать, — продолжал Люмис. — Учился в таких колледжах, как Сент-Поль и Кротон, а также в Принстонском университете. То обстоятельство, что меня выгнали из Принстона, полагаю, делает мне честь. Мой отец, адвокат адмиралтейства, Уолл-стрит шестьдесят, до войны представлял интересы итальяно-американской пароходной линии. Он навеки возненавидел евреев, после того как проиграл очень важное дело одному адвокату-еврею.

— Вы, возможно, вспомните кое-что из того, что в свое время было написано обо мне в газетах, — продолжал он. — Когда Конгресс производственных профсоюзов стал организовывать по всей стране итальянские забастовки на предприятиях, я решил, что будет неплохо продемонстрировать и свой протест, устроив сидячую забастовку в одном из ночных клубов Нью-Йорка с требованием «увеличить порции виски и продлить часы работы ресторанов». Я бастовал четыре дня и четыре ночи. Владельцы клуба, решив, что это может оказаться для них очень хорошей рекламой, принесли мне пижаму и позвали фотокорреспондентов. Мой портрет был напечатан на первых страницах всех газет страны.

— А где вы были во время войны? — спросил я.

— Я пошел в армию добровольцем и служил в Германии во Второй бронетанковой дивизии, — ответил Люмис. — Все то, что я видел и слышал в Германии, побудило меня принять решение посвятить оставшиеся дни своей жизни делу контрреволюции в Америке. Атланта логически является наиболее подходящим местом для начала подобной деятельности. Юг с его расовыми убеждениями — наиболее удобное место для этого.

— Да, но каким образом, ребята, вы поддерживаете свое существование? — спросил я, стараясь узнать, кто же финансирует колумбийцев.

— О, я лично получаю двадцать долларов в неделю от правительства в качестве пособия, которое выдается безработным участникам войны, — рассмеялся Люмис. — Некоторые из наших ребят тоже получают пособие. Мы собираем все в общий котел и живем довольно сносно. Наши дела должны пойти в гору сразу же после того, как Джин Толмэдж станет губернатором Джорджии. Тогда мы будем питаться получше.

В этот момент раздался оглушительный стук в дверь. Люмис открыл ее. В комнату вошел Айра Джетт — мой «брат-клановец» и «клавалер»! С ним был Джеймс Шипп, которого я знал как вожака «Партии простых людей» и «Армии правоверных американцев» в Кониэрсе, штат Джорджия. У обоих на лацканах пиджаков красовались серебряные молнии.

— Да вы, я вижу, уже знаете друг друга! — воскликнул Люмис, заметив, что мы обменялись клановским рукопожатием. Повернувшись к Джетту, он добавил:

— Славное дело было вчера вечером!

— Да, неплохое, — ответил Джетт.

Мне не терпелось узнать, о каком «деле» они говорят, но, не желая проявлять чрезмерного любопытства, я решил выждать. Однако мне пришла в голову мысль, не имеют ли они в виду взрыв, устроенный вчера в доме одного негра. Я знал, что взрыв произошел в три часа тридцать минут утра. Взрывом был разрушен дом негра Голдсмита Сибли, который осмелился переехать на «белую» сторону Эшби-стрит. Сам Сибли, его бабушка, сестра и племянница в это время спали и каким-то чудом остались живы.

С появлением еще одного человека мое любопытство насчет того, откуда колумбийцы получают финансовую поддержку, было частично удовлетворено. Это был мужчина средних лет; рубашки колумбийцев он не носил, но на лацкане его пиджака тоже блестели молнии.

— Это Билл Стори, главный антипрофсоюзный деятель здешней местности, — представил его Люмис.

Стори был хорошо осведомлен о деятельности «Саутерн аутлук». Как выяснилось, его привлекли на работу и «Экспозишн-миллз», где в то время проходила забастовка. Компания не согласилась с распоряжением Национального управления по трудовым соглашениям признать профсоюз; она выгнала бастующих рабочих из домов, принадлежавших компании, наняла штрейкбрехеров, вооруженных бейзбольными битами, и с их помощью стремилась сорвать забастовку. Нескольких пикетчиков, среди которых были и женщины, пришлось поместить в больницу в результате полученных ими ожогов, так как штрейкбрехеры облили кислотой фабричный забор, вдоль которого патрулировали пикеты забастовщиков.

— Хозяева «Экспозишн-миллз» очень щедро помогают нам развернуть работу, — признался мне Люмис и добавил, что первые собрания колумбийцев происходили в парке, принадлежавшем компании, с ее разрешения. Люмис и Стори со смехом вспоминали о том, как они проводили собрание колумбийцев на втором этаже одного дома близ «Экспозишн-миллз», обсуждая пути и способы срыва забастовки, в то время как на первом этаже того же дома происходило совещание профсоюзного забастовочного комитета.

— Все профсоюзы, входящие в Конгресс производственных профсоюзов, и почти все профсоюзы Американской федерации труда мы считаем незаконными, — пояснил Люмис.

Последним из пришедших был здоровенный мужчина в форме армейского лейтенанта. Он представился как Уильям Коч младший. Коч сообщил, что находится в длительном отпуске и хотел бы работать с колумбийцами. У меня с ним и Люмисом произошел весьма интересный разговор.

Коч непрестанно твердил: «Мы, интеллигенты», а Люмис настаивал, чтобы рядовые колумбийцы вербовались из рабочих, «потому что рабочим нечего терять».

— Мы идем в массы и разыгрываем из себя серьезную организацию, — сказал он. — Мы говорим им именно то, что они хотят слышать, то есть, что они, белые англосаксы, — лучшие люди на земле и что они по праву должны получать больше, чем получают. Мы стараемся доказать, что стоит только им организоваться и встать на защиту своих прав, как они сразу же обретут нужную силу. Мы покажем белым англо-саксам, как надо брать в свои руки контроль над правительством. Сначала район города, потом весь город, затем правительство штата и, наконец, федеральное правительство!

Коч, так же как и Люмис, говорил по-немецки. Выяснилось, что он изучил язык в немецком лагере для военнопленных, куда попал после того, как сбили его самолет. (Коч был летчиком-бомбардировщиком в 8‑й авиационной армии США.) Он сказал, что впоследствии ему пришлось учить немецкому языку других американских и английских военнопленных и что у немцев он пользовался особыми льготами.

— Жизнь в лагере была вовсе не плохая, — заявил Коч. — Американской армией руководят самые плохие люди в мире, — продолжал он. — Вы, конечно, знаете, что Эйзенхауэр — еврей.

— Человек, который должен сидеть на месте Эйзенхауэра, — это генерал-майор Джордж-Ван Хорн Мосли, — заявил Люмис. — Вы знаете, кто он. До войны Джордж Мосли был руководителем Американского национального движения. Сейчас он живет в Атланте, в отеле «Билтмор».

Сломавшийся под Люмисом стул прервал нашу беседу. Поднявшись со всем достоинством, какое только ему удалось на себя напустить, Люмис поддал ногой обломки стула и сказал: — Возможно, этот стул — изделие какого-нибудь проклятого еврея!

— Ну, мне нужно идти, — заявил я. — Весьма рад, что встретился с вами, ребята.

— Приходите сегодня вечером на наш митинг, — предложил Люмис. — «Экспозишн-миллз», восемь часов вечера.

— Постараюсь быть, — пообещал я. — До вечера!

Я ринулся в канцелярию Дюка и рассказал ему все, что мне стало известно об этих новых пташках. Дюк выслушал меня с большим вниманием. Когда я закончил, он убежденно воскликнул:

— Это Ку-клукс-клан и Джин Толмэдж вывели этого птенчика!

— Вы думаете, из него что-нибудь выйдет? — спросил я.

— Выйдет? По-моему, уже вышло кое-что. Бьюсь об заклад, что это колумбийцы устроили взрыв в доме Голдсмита Сибли вчера ночью. За последние три недели это был седьмой взрыв в негритянских домах. Теперь мне понятно, почему вы в последнее время не можете ни в чем уличить «Жилищный кломитет» Клана. Возможно, Ку-клукс-клан создал это общество колумбийцев в качестве своего террористического филиала.

— Пока мы можем только гадать, — заметил я.

— Не говорите так, — ответил Дюк. — Вам надо сблизиться с колумбийцами и начать посещать их штаб-квартиру, по крайней мере, раз в день. И при всех обстоятельствах вы должны попасть на их сегодняшний митинг.

— Вы хотите сказать, что в дополнение к своим поездкам с клановцами я должен маршировать еще и с с колумбийцами?

— Выходит, что так, — сказал Дюк.