Я был в Ку-клукс-клане

Глава восемнадцатая Ночные налетчики в солнечной Флориде

Не успел я вернуться домой после расследования взрывов в Майами, как вести об очередных преступлениях в Южной Флориде заставили меня вновь собираться в дорогу. Жена едва успела привести в порядок мой куклуксклановский балахон.

Сообщение, переданное по радио, было загадочно кратким: «Вчера ночью двое заключенных негров были убиты Виллисом Макколом, шерифом графства Лейк, при попытке к бегству, когда их по приказу Верховного суда США везли на новый процесс. Один из негров — Сэмюэль Шеперд — был убит наповал, а другой — Уолтер Ли Ирвин — смертельно ранен и помещен в больницу города Юстиса».

Конечно, нет ничего необычного в убийстве представителями властей Юга негров, которые, как сообщают, оказали сопротивление при аресте и пытались бежать, — подобные случаи происходят ежедневно. Но Шеперд и Ирвин не были обычными заключенными, а Маккол не был простым шерифом. Обе жертвы принадлежали к злополучной «гровлендской четверке», обвинение которых в изнасиловании белой женщины в Гровленде, штат Флорида, привлекло всеобщее внимание. Теперь выстрелы Маккола, по существу, изменили решение Верховного суда Соединенных Штатов, и я решил сделать попытку подробно разобраться в этом деле.

Итак, я сел в самолет, направлявшийся в Орландо, откуда автобусом мог доехать до Юстиса. Когда самолет приземлился, я, купив несколько местных газет, сел на первый же автобус, отправлявшийся в Юстис. Мы ехали через апельсиновые рощи, в которые вкрапливались озера и пальмы, и трудно было поверить, что этот внешне мирный сельский пейзаж мог порождать ожесточенную расовую ненависть и насилия Ку-клукс-клана. Но мне, безусловно, не приходилось напоминать себе, что — не климат и не почва были тому причиной, а скорее жадность горстки людей, стремящихся сохранить свои прибыли путем натравливания друг на друга простых людей.

Я принялся изучать газеты и делать выписки из сообщений о происшедшем. Рассказ Маккола был довольно простым, слишком уж простым: в полицейском автомобиле лопнул баллон, пытавшиеся бежать заключенные напали на шерифа, и он вынужден был пристрелить их. Наибольшее сомнение вызывало то обстоятельство, что двое заключенных были безоружны и скованы вместе наручниками и все же Маккол разрядил в них свой карабин. Наряду с описанием происшедшего в газетах был помещен снимок двух негров, лежащих в канаве. Подпись под фотографией гласила, что снимок сделан женщиной, редактором газеты в Юстисе, которая «случайно прогуливалась» со своим фотоаппаратом неподалеку от места происшествия.

Был также передан по радио новый вариант подоплеки дела о «гровлендской четверке». Я жил на юге Флориды, когда произошло это событие, и мне были известны все его подробности, так что я легко мог отличить факты от вымысла и читать между строк.

«Дело гровлендской четверки возникло в 1949 году, когда группа негров похитила и изнасиловала молодую белую женщину…» — так начиналось сообщение.

В действительности же это дело началось после того, как упомянутая женщина однажды ночью не возвратилась домой. Она со своим мужем совершала прогулку в автомобиле, вдруг у них лопнул баллон. Подъехавшие в машине негры предложили довезти женщину до заправочной станции, где она могла получить помощь. На следующее утро эту женщину видели в обществе владельца заправочной станции. Возвратившись уже к вечеру домой, женщина сказала, что ее насильно похитили негры, но ни одного из них она не запомнила. И только на следующий день женщина подняла шум об «изнасиловании».

«Преступление, — продолжал я читать, — накалило до предела страсти в небольшой общине, занимающейся выращиванием цитрусовых. Трое молодых негров — Сэмюэль Шеперд, Уолтер Ли Ирвин и Чарлз Гринли — были арестованы и обвинены в совершении преступления. Четвертый заподозренный в соучастии — Эрнст Томас, оказавший сопротивление при аресте, был убит».

Действия куклуксклановцев, устраивавших свои парады и сжигавших кресты, настолько терроризировали негритянскую часть населения Юстиса, что она покинула город. Для того чтобы задобрить возглавленную куклуксклановцами толпу линчевателей, Маккол поступил так, как часто в последние годы поступают многие шерифы Юга: он узаконил действия толпы, объявив ее ополчением, созванным шерифом.

Началась массовая облава на людей. Многие негры попались в расставленные сети и были брошены в тюрьму. Хотя муж «пострадавшей» играл во всем этом ведущую роль, он указал на трех «виновных» лишь после того, как негров уже посадили в тюрьму. «Ополчение» застало Томаса в доме его родственника, и несчастный буквально был изрешечен ружейными и пистолетными пулями.

— Нельзя ли было взять его живым? — спросил один корреспондент.

— Он пытался скрыться, — лаконично ответил какой-то «ополченец». Обращаясь к помощнику шерифа, которому поручили руководить «ополчением», корреспондент спросил:

— Где были вы в это время?

— Я смотрел в другую сторону, — ответил тот.

Жажда крови на время была утолена, и покровительствуемая помощником шерифа толпа линчевателей разошлась.

В течение ряда месяцев, предшествовавших привлечению юношей к суду, Маккол торжествующе заявлял, что он получил письменное признание от всех троих обвиняемых. После этого его политический престиж поднялся на новую высоту. Когда же, наконец, начался процесс, местная пресса при подстрекательстве и содействии Ку-клукс-клана стала разжигать пламя ненависти до тех пор, пока новая толпа линчевателей не собралась у дверей здания суда.

— Расправимся сами с черными ублюдками, — выла толпа. — Нет смысла попусту тратить на процесс деньги налогоплательщиков!

Вместо того чтобы рассеять толпу, шериф Маккол обратился к ней с крыльца дома, в котором помещался суд.

— Давайте дадим делу ход, и вы можете быть уверены, что их казнят согласно закону! — торжественно обещал шериф. Этими словами он поставил свою будущую политическую карьеру в зависимость от исхода процесса.

Показательно, что обвинение никогда не предъявляло суду письменных признаний, о которых распространялся Маккол. Это подтверждало достоверность жалобы заключенных, что в тюрьме их избивали и пытали.

Толпа линчевателей все еще бродила вокруг здания суда, когда суд, состоявший только из белых присяжных, вынес свое решение.

«Виновны!» — заявили присяжные о всех троих. Только для Гринли, которому в то время было шестнадцать лет, рекомендовалось смягчить приговор.

— Я присуждаю вас к смертной казни на электрическом стуле! — сказал судья Шеперду и Ирвину, а обратившись к Гринли, он произнес: — Пожизненное заключение!

Маккол сдержал свое обещание, и его избиратели были удовлетворены. С торжествующим видом он передал заключенных в государственную каторжную тюрьму в Рейфорде. Шеперд и Ирвин в ожидании казни были помещены в отделение смертников.

Припомнив все это, я вернулся к сообщению в газете. Там было написано:

«После осуждения Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения подала от имени Шеперда и Ирвина апелляционную жалобу. Верховный суд штата Флорида оставил приговор в силе, но Верховный суд США в начале текущего месяца постановил пересмотреть дело на том основании, что первый процесс происходил в обстановке всеобщего возбуждения, а из числа присяжных заседателей систематически исключались негры. И вот, когда узников везли на этот новый процесс, совершилось убийство».

В газетном сообщении не упоминалось, что, кроме апелляционной жалобы, поданной Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения, Конгрессу в защиту гражданских свобод удалось посредством массовых митингов привлечь к делу «гровлендской четверки» внимание общественности в стране и за рубежом. Не упоминалось в газете и о влиянии решения Верховного суда на политическую карьеру Маккола. Жертвы были спасены, по крайней мере временно, от смерти на электрическом стуле или от рук толпы убийц. В графстве Лейк открыто говорили: «Эти негры зажились на свете».

Как только я сошел в Юстисе с автобуса, мне стало ясно, что я нахожусь в городе линчевателей. Здесь чувствовалось то же самое напряжение, какое я наблюдал и в Монро, штат Джорджия, после того как Ку-клукс-клан устроил там линчевание четырех негров.

На улицах было мало негров и казалось, что все белые ходили как-то особенно напряженно, как готовящиеся к прыжку собаки. Я остановился в гостинице «Фаунтин инн», где, как мне сообщили, уже было много постояльцев, начиная с агента ФБР и кончая газетными репортерами.

— Боюсь, что вам придется самому отнести наверх свои чемоданы, — сказала извиняющимся тоном раскормленная молодая девица, сидевшая за конторкой. — Наши цветные носильщики и лифтеры решили сегодня не выходить на работу.

— Не беспокойтесь, — ответил я. — У меня всего только один чемодан и пишущая машинка.

— Разве вы тоже корреспондент? — спросила она. — Это, может быть, ужасно, но мне почти хочется, чтобы убийства негров случались у нас гораздо чаще: к нам в город никогда не приезжало так много симпатичных молодых людей…

Разместив в номере свой багаж, я связался с Таргудом Маршаллом, главным юрисконсультом Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, который быстро ввел меня в курс последних событий. Ирвин после нескольких переливаний крови был уже вне опасности и опять мог говорить. В тот вечер находившиеся при Ирвине доктора впервые разрешили задавать ему вопросы. Маршаллу, как адвокату Ирвина, первому позволили повидаться с ним, но Маршалла должен был сопровождать судебный корреспондент, не кто иной, как следователь губернатора по особым делам Джефферсон Эллиот.

Сообщение, сделанное Ирвином в тот вечер, потрясло весь мир. Ирвин рассказал, что еще до их отъезда из государственной каторжной тюрьмы (их везли в автомобиле шерифа Маккола) по адресу Ирвина и Шеперда раздавались провокационные угрозы: вам, мол, жить осталось не так уж долго, так что вы не дождетесь пересмотра дела. Вместо того чтобы направиться по шоссе К Таваресу, Маккол свернул на безлюдную боковую дорогу. За ним на некотором расстоянии в другом автомобиле следовал его помощник Джеймс Ятс. Проехав немного по этой дороге, рассказывал Ирвин, шериф радировал своему помощнику: «Нет ли кого-нибудь на дороге?»

Некоторое время спустя шериф Маккол сказал, что, по его мнению, у его машины лопнул баллон. Остановив машину, он вышел и осмотрел переднее колесо. Затем он снова сел за руль и повел машину. Вскоре баллон переднего колеса действительно лопнул. Шериф Маккол опять вылез из машины, обошел ее вокруг, открыл дверцу и приказал заключенным выйти. Вдруг, продолжал Ирвин, прежде чем заключенные успели встать на ноги, шериф стал разряжать в них свой карабин. Он продолжал стрелять и после того, как они упали, и даже тогда, когда они уже неподвижно лежали на земле.

Несмотря на то, что Ирвин находился в полубессознательном состоянии и испытывал нестерпимую боль, он услыхал, как шериф радировал своему помощнику: «Подъезжай, я прикончил их обоих».

Следующее, что Ирвин услышал, был голос склонившегося над ним помощника шерифа, который заметил: «А вот этот еще жив. Передай мне свой карабин!..»

Когда помощник шерифа нажал на спусковой крючок, произошла осечка. Оба они — шериф и его помощник — пошли вперед, чтобы зарядить карабин при свете автомобильных фар. Затем помощник шерифа возвратился и выстрелил в шею лежавшего на земле Ирвина.

— После этого, — добавил Ирвин, — я решил, что будет лучше, если притворюсь мертвым.

— Уверены ли вы в том, что ни вы лично, ни Шеперд не сделали никакой попытки напасть на шерифа или не пытались бежать? — спросил Ирвина адвокат Маршалл.

— Мы даже не шевелились, ибо к этому не было оснований, — ответил Ирвин. — Ведь нас везли на пересмотр нашего дела, и мы надеялись, что все кончится благополучно.

Пока в палате Ирвина происходил этот разговор, я был занят своими собственными расследованиями — в регистратуре больницы.

— Я газетный корреспондент, — представился я медсестре. — Не будете ли вы так добры сообщить мне, когда Ирвин поступил в больницу?

— Вы первый, кто спрашивает об этом, — ответила она. — Но я думаю, в этом нет ничего плохого. Пожалуйста, подождите минутку. — Она вынула картотеку и просмотрела ее.

— Это было в один час семнадцать минут ночи.

— Что еще значится в карточке?

— Да, здесь еще отмечено: «Пульс не прощупывается».

Другими словами, представителям закона потребовалось более двух с половиной часов, чтобы доставить Ирвина в больницу, находившуюся на расстоянии шести миль от места происшествия. Когда они привезли Ирвина в больницу, он казался им мертвым! Ни один из федеральных следователей или следователей штата не побеспокоился о том, чтобы провести эту основную часть расследования.

На следующее утро судья Трумэн Футч, пытаясь установить причину смерти Шеперда и определить виновных, если таковые окажутся, созвал коллегию следователей. Члены этой коллегии направились прежде всего в больницу к Ирвину. Последний рассказал им то, о чем говорил и накануне. Пока Ирвин говорил, белые члены коллегии следователей, сидевшие в палате, лишь смотрели на него. Затем, не задавая никаких вопросов, они молча вышли.

После этого следователи побывали на месте происшествия и покопались в песке. Оказалось, что группа малышей-школьников, превзойдя в искусстве поисков полицию и ФБР, нашла там несколько нерасстрелянных патронов. Дети принесли патроны в школу, а преподаватель передал их ФБР.

В тот же вечер коллегия следователей расположилась в вестибюле местной гостиницы «Фаунтин инн». На Юге мне не раз приходилось наблюдать работу многих следовательский коллегий, разбиравших анадогичные дела об убийствах негров белыми, но никогда еще мир не был свидетелем большего издевательства над правосудием. На этот раз следователи перешли все границы. В присутствии благожелательно настроенных граждан города на возвышение, где давались показания, поднималась вереница свидетелей, подтверждавших все, что говорил шериф Маккол. Ни разу ни судья Футч, с безразличным видом жевавший зубочистку, ни кто-либо из членов коллегии следователей не задал ни одного вопроса, который дал бы возможность предположить, что они верили хотя бы одному слову из рассказа Ирвина о происшествии.

В действительности же самой знаменательной чертой этого расследования были… незаданные вопросы и… невызванные свидетели.

Вот, например, свидетельское показание контрольного оператора на полицейской радиостанции в Таваресе, через которую поступают все полицейские сигналы. Да, он вспоминает, что совершенно четко слышал, как шериф Маккол вызвал по радио санитарную машину, чтобы доставить Ирвина в больницу. Но поинтересовался ли кто-нибудь, слышал ли оператор, что незадолго перед этим шериф опрашивал по радио своего помощника: «Нет ли кого-нибудь на дороге?» или: «Я прикончил их обоих»? Нет, никто не поинтересовался, возможно, потому, что этот оператор до полуночи не приступил к дежурству. А другой оператор, находившийся на дежурстве как раз во время происшествия, то есть около двадцати двух часов тридцати минут, не был даже вызван для дачи свидетельских показаний!

Во время следствия шериф Маккол сидел в стороне с видом слуги народа, который лишь исполнил свой долг, несмотря на то, как трудно было сделать это. С ним была его жена. Она выглядела так, словно была вполне уверена, что ее муж будет оправдан. Между ними помещался небольшой коричневый чемодан.

Свидетельские показания давали и несколько фермеров, проживавших неподалеку от места происшествия.

— Слыхали ли вы что-нибудь? — спросил судья.

— Да, сэр, несколько выстрелов подряд около десяти тридцати вечера, — отвечали все фермеры.

И опять никто не спросил их, были ли между выстрелами промежутки, поскольку в показании Ирвина указывалось, что такие промежутки были: до того, как подошел помощник шерифа, который еще раз выстрелил в жертву.

Другие свидетели, прибывшие на место происшествия первыми, рассказали, что оба негра казались мертвыми и что они не были скованы вместе наручниками.

Это не совпадало с тем, что рассказывала мне женщина, сфотографировавшая негров. Она присутствовала на следствии. Пригласив ее отойти в сторону, я спросил:

— Были они скованы вместе или нет?

Женщина надеялась продать мне набор фотографий и поэтому хотела задобрить меня.

— Когда я прибыла, они совершенно определенно были скованы вместе, — прошептала она. — Но поскольку все говорят противоположное, я думаю, мне лучше держать язык за зубами. Мне сказали, чтобы я молчала.

Я вновь возвратился к тому месту, где допрашивали свидетелей. Напротив стола, за которым расположились следователи, в свидетельском кресле сидел прокурор штата Д. В. Хантер, описывавший место происшествия, каким он его обнаружил по прибытии.

Ранее шериф Маккол претендовал на то, что это он установил факт, что Ирвин еще жив, и что именно он, Маккол, вызвал санитарную машину. Но у меня в кармане лежала вырезка из газеты, напечатанной всего несколько часов спустя после происшествия. В ней цитировалось заявление Хантера, что он-то как раз и обнаружил, что Ирвин был еще жив и что это он, Хантер, приказал, чтобы раненого отправили в больницу. Об этом Хантер ничего не сообщил в своих свидетельских показаниях, и его никто не спросил об этом.

Приближалось время ужина, и поток свидетелей иссяк. Когда стало ясно, что судья Футч готовится закончить заседание, шериф Маккол, как будто вспомнив что-то в последнюю минуту, вышел вперед с небольшим коричневым чемоданом в руке.

— Ваша честь, — сказал он, — у меня здесь есть нечто такое, что может представить интерес для вас и следователей. До сегодняшнего дня я этого не замечал.

Драматически медленно Маккол положил чемодан на стол, открыл его и вынул мужское пальто.

— Я обнаружил сожженное порохом место на пальто, которое было надето на мне в ту ночь, — сказал он, приподымая левый рукав пальто.

Инспектор Эллиот, воспользовавшись предлогом, выступил вперед.

— Дайте мне осмотреть его, — попросил Эллиот, извлекая из кармана увеличительное стекло, и стал пристально рассматривать сожженное место. — Хм… Очень, очень интересно!

— Скажите нам, инспектор, имеет ли какое-нибудь значение это сожженное порохом место? — спросил судья Футч.

— Да, сэр, я как специалист по баллистике полагаю, что могу кое-что определить, — ответил Эллиот.

— Садитесь в кресло для свидетелей.

— Я полагаю, что это самое убедительное из представленных доказательств, — глубокомысленно изрек Эллиот, все еще осматривая рукав пальто. — Не может быть никакого сомнения, что в то время, когда был сделан этот выстрел, шла жестокая схватка. Если вы внимательно присмотритесь, то увидите, что сожженное порохом место начинается ниже локтя и становится шире по направлению к плечу. Это означает, что шериф должен был поднять локоть, чтобы защитить свое лицо, и стрелял в нападавшего почти через плечо. Он чуть сам себя не пристрелил!

Пораженные словами Эллиота, следователи передавали друг другу пальто и даже поднимали вверх свои собственные локти, чтобы посмотреть, как это могло случиться. Было ясно, что каждый из них более чем удовлетворен и торопится сделать свое заключение.

— Кто еще хочет представить дополнительные улики или дать письменное свидетельство? — спросил судья Футч, оглядев сидящих в комнате. — А как у вас, господа корреспонденты, есть вопросы?

Казалось, мои коллеги, так же как и все остальные в комнате, тоже были удовлетворены результатами дня. Вопросов у них не было. Я заглянул в свою записную книжку: там было множество вопросов, нуждавшихся в разъяснении.

Прежде всего, кто был дежурным оператором на радиостанции во время происшествия? Что он слышал и что записал в своем вахтенном журнале? Имеются ли следы исправлений в этом журнале? А как быть с ружейными выстрелами? Заметили ли агенты ФБР, буквально перерывшие всю землю на месте происшествия, хоть какие-нибудь признаки того, что по неграм стреляли даже тогда, когда они падали или уже лежали на земле? О чем свидетельствуют нерасстрелянные патроны, найденные на земле школьниками? Имелись ли на патронах следы осечки, подтверждающие рассказ Ирвина, что карабин шерифа отказал? И если их нет, не свидетельствует ли этот факт о том, что карабин шерифа был не заряжен, когда его помощник первый раз нажал на спусковой крючок, и что, торопясь перезарядить карабин и прикончить Ирвина до прибытия свидетелей, оба полицейских офицера второпях рассыпали патроны? А как насчет отпечатков пальцев на карабине шерифа? Вылили на нем следы пальцев и его помощника? Я знал, что карабин был передан на хранение ФБР, но никто из свидетелей не дал показаний об отпечатках пальцев, да никто свидетелей об этом и не спрашивал.

И прежде всего, было ли произведено вскрытие трупа Шеперда? Совершенно очевидно, что таким путем можно было установить причину смерти; здесь же собирались вынести заключение, не заслушав устных или письменных показаний о результатах вскрытия трупа! А ведь на основании данных вскрытия трупа легко было установить, что по заключенным стреляли, когда те уже лежали на земле.

Вот некоторые из вопросов, на которые следовало найти ответы. Но Шеперд был мертв, и никто не хотел задавать этих вопросов.

Я колебался: уместно ли сейчас выступать с подобными вопросами и подходящее ли для этого время и место? Если бы я обратил внимание на эти кричащие прорехи в «деле Маккола», не могло ли случиться так, что кто-нибудь поторопится заделать их? Если, например, в вахтенный журнал дежурного по радиостанции действительно были внесены изменения, я не хотел дать кому-нибудь возможность исправить подчистки.

Несомненно, существовали вопросы, которые могли задать присяжные — предпочтительно федерального суда. Ведь прокурор Хантер сообщил, что вскоре будет созвана коллегия присяжных штата. А поскольку в этом деле были замешаны не только представитель закона, но и чиновник Верховного суда штата, я пришел к выводу, что расследование будет поручено также присяжным федерального суда. Я не мог допустить мысли, что дядя Сэм согласится оправдать убийство, рискуя потерять престиж в глазах мировой общественности.

Вот почему я решил до поры до времени не открывать огонь. Был, однако, вопрос, который, как мне казалось, можно было задать уже теперь.

— А как же насчет вскрытия трупа? — осторожно спросил я, переводя взгляд со своей записной книжки на судью.

— Вскрытие трупа, вскрытие трупа… — пробормотал судья Футч, как будто ему никогда раньше не приходилось слышать этих слов. — Сейчас узнаю… — Он подошел к прокурору и о чем-то шопотом посоветовался с ним. Затем, вновь возвратившись на свое место, он объявил не допускавшим и тени сомнения тоном:

— Врач, производивший вскрытие трупов, не смог прибыть сюда.

Итак, фарс приближался к концу. На исходе дня коллегия следователей вынесла решение, что «убийство совершено при оправдывающих обстоятельствах», установив, что Маккол стрелял в целях «самозащиты при исполнении служебного долга».

Зрители вместе с членами коллегии бросились пожимать руку шерифу. Впервые с начала следствия Маккол позволил себе усмехнуться, а потом и вовсе расплылся в широкой улыбке.

Конечно, шериф и его помощник могли быть невинны, как новорожденные младенцы, но, если это так, они первые должны были настоять на проведении расследования судом присяжных с целью установления фактов.