Я был в Ку-клукс-клане

Глава тринадцатая Изуверы перед судом

«Отложили на свою голову!» Только этими словами можно охарактеризовать то, что случилось с колумбийцами после шестидесятидневной отсрочки.

Когда колумбийцы просили дать им эту отсрочку, они надеялись отложить суд до прихода к власти Толмэджа. Но смерть отняла у них Старину Джина, а суд лишил их последней опоры — Гаммона.

Приближался день суда, а враждебная колумбийцам атмосфера, создавшаяся в штате в результате путча, никоим образом не увеличивала их шансы обмануть правосудие.

В течение этих роковых шестидесяти дней произошло еще одно событие: издательство «Даблдэй анд компани» выпустило в свет книгу Стетсона Кеннеди «Разоблачение Юга».

Вручая издательству рукопись, я, конечно, не предполагал, что вскоре мне придется скинуть свой куклуксклановский балахон и выступить свидетелем в суде. Поэтому моя книга содержала лишь несколько — правда, крепких — ударов по Ку-клукс-клану. В ней я лишь намекнул на свою подпольную деятельность в Атланте, описанную мной в данной книге. Тем не менее в книге «Разоблачение Юга» было достаточно материала, чтобы заставить клановские «кложи» исторгнуть рев негодования и вновь истошно призывать к поимке Кеннеди.

Но ни клановцы, ни колумбийцы не знали, что Кеннеди — это Перкинс. Само собой разумеется, мои литературные критики и читатели тоже не знали меня в лицо, так как мне удалось убедить издательство, что помещение авторского портрета на обложке книги чревато для меня серьезными последствиями.

Издатели, однако, настаивали на моем приезде в Нью-Йорк на прием, устроенный в мою честь. Заодно они приглашали меня прочесть несколько лекций о Ку-клукс-клане. Я поехал, оставив прокурору Эндрюсу подробные инструкции, каким образом меня можно вызвать в Атланту, когда все приготовления к процессу против колумбийцев будут закончены.

— Неужели вы вернетесь в Атланту? — испуганно восклицали мои слушатели в Нью-Йорке. — Они ведь убьют вас!

— Не дай бог! — вот все, что я мог оказать им в ответ.

— Но вы будете, по крайней мере, находиться под защитой полиции?

— Вот уж этого я совсем не хочу! — с горячностью возражал я. — Из десяти полицейских Атланты девять состоят в Клане и не остановятся перед убийством.

— Неужели они посмеют убить белого человека, да еще известного журналиста? Разве им это сойдет с рук?

— Вряд ли в мой смертный час они предстанут передо мной в своих балахонах, — ответил я. — Но, как любят говорить в «кложах», есть несколько способов содрать с кота шкуру. Скорее всего меня арестуют, предъявив ложное обвинение в нарушении правил уличного движения или что-либо в этом роде. Затем меня повезут в тюрьму, выбирая самые пустынные улицы. Убедившись, что вокруг нет свидетелей, они меня пристрелят, слегка попортят свою одежду и доставят мой труп в полицейское управление, где сделают заявление, что я оказал сопротивление при аресте.

— Так что же, в конце концов, вы предпримете для своей защиты?

— Потихоньку вернусь в Атланту, остановлюсь у своих друзей, не буду выходить на улицу, одним словом, попытаюсь защитить себя сам, — отвечал я.

Вскоре я получил официальную повестку от прокурора Эндрюса с предложением явиться в Атланту в Верховный суд графства Фултон для дачи показании в качестве свидетеля властей штата Джорджия против колумбийцев.

В назначенный час я был в суде. Зал и даже коридоры были забиты колумбийцами, куклуксклановцами, «клавалерами» и всякого рода хорошими и плохими гражданами штата. Я увидел в толпе Айру Джетта, «Циклопа» Вестера Оунби, Джеймса Шиппа из «Армии правоверных американцев» и многих других знакомых парней.

— Здорово, Перкинс! — приветствовали они меня, обмениваясь со мной клановским рукопожатием. — Что-то тебя давненько не было видно!

«Если бы они только знали! — подумал я. — Еще несколько минут — и Перкинс перестанет существовать, а вместо него появится и станет предметом всеобщего внимания Кеннеди».

Я вошел в комнату, где уже собрались остальные свидетели обвинения. Возле дверей стоял помощник шерифа. Я внимательно разглядывал его, припоминая, не встречал ли его раньше на каком-нибудь клановском сборище…

Наконец секретарь суда начал перекличку свидетелей.

Когда он произнес имя Кеннеди, все головы в здании суда завертелись волчком.

Я встал и сказал не слишком громко:

— Здесь…

— Да это Перкинс! — завопили разъяренные куклуксклановцы и колумбийцы, — Так вот кто предатель! Бей его, ребята!

Ко мне бросилась целая толпа. Я оглянулся вокруг: намерены ли помощники шерифа прийти ко мне на помощь? Но все они смотрели на меня с той же ненавистью, какой награждали меня мои заклятые враги. Только когда судья постучал по столу, призывая всех к порядку, помощники шерифа неохотно принялись за исполнение своих обязанностей и затем отвели меня в относительно безопасную комнату для свидетелей обвинения.

— Предупреждаю публику, что если попытки запугать свидетелей повторятся, я прикажу арестовать виновных! — загремел судья. — Сейчас будет зачитано обвинение.

Мимо комнаты свидетелей потянулась процессия моих бывших «собратьев». Они заглядывали в дверь, размахивали кулаками и бормотали угрозы: «Мы еще разделаемся с тобой!»

— Живым тебе из Атланты не выбраться, — мрачно предсказал мне один из них.

Помощник шерифа и пальцем не пошевельнул, чтобы отогнать их от дверей.

В это время в комнату вбежал еще один помощник шерифа и вручил мне повестку… как свидетелю колумбийцев!

Потрясенный этим неожиданным поворотом дела, я рискнул выйти в коридор и увидел около двери Дюка.

— Что это значит? — спросил я его.

— Абсолютно ничего, — ответил он. — Я тоже привлечен в качестве свидетеля. Они и не подумают вызвать нас. Но, сделав нас таким образом свидетелями обеих сторон, они лишили нас возможности присутствовать в зале и наблюдать за ходом дела.

Так вот это что — начало мести! В том, что они на этом не остановятся, я убедился, вернувшись из буфета после завтрака в комнату свидетелей обвинения.

— Что вы можете сказать для печати? — налетела на меня стая репортеров.

— О чем? — удивился я.

— О запрещении вашей книги «Разоблачение Юга».

— Книгу запретили? — спросил я с недоумением. — Но кто?

— Прокурор Эндрюс! Во время перерыва колумбийцы стали раздавать в зале экземпляры вашей книги. Несколько экземпляров они дали помощникам шерифа, которые держат на поводу присяжных, а один экземпляр даже положили на стол Эндрюсу!

— Ну и что же? — спросил я. — Им полезно прочесть ее.

— Возможно, но колумбийцы все свое внимание сосредоточили на странице триста сорок три, где говорится: «Единственное условие, на котором мы согласны дать неграм равенство, — это… их добела!»

— Но это не мои слова. Я цитировал одного куклуксклановца!

— Неважно, кто это сказал, а важно, что вы это напечатали. Эндрюс только взглянул на эту строчку и сразу же сказал: «Это самая вульгарная и непристойная фраза, какую я когда-либо читал». Он разослал помощников шерифа по всем книжным магазинам Атланты, приказав им принести из каждого магазина по два экземпляра с расписками и фамилиями продавцов!

— А дальше что?

— Эндрюс заявил, что собирается привлечь их всех к суду за продажу порнографической литературы, да и вас с ними заодно, если вы распространяли свою книгу.

— Какая чушь! — возмутился я. — Ведь это же безумие! Сегодня вечером, когда суд закончит свою работу, я сам подарю Эндрюсу экземпляр книги с автографом.

После того как я высказался подобным образом в защиту свободы печати, мне пришло в голову, что если Эндрюс осуществит свою угрозу и арестует меня, то вряд ли мне поздоровится в атлантской тюрьме. В тиши тюремной камеры ничто не помешает полицейским-клановцам сделать со мной все, что им заблагорассудится.

Я сидел в комнате для свидетелей обвинения и размышлял над этой печальной перспективой, когда в дверях появился Эндрюс и поманил меня пальцем. Он провел меня вдоль коридора к небольшой нише. Здесь мы были одни.

— Кеннеди! — обрушился он на меня. — Дело дрянь! Им удалось так восстановить всех против вашей книги, что я не могу выставить вас своим свидетелем.

— Неужели дело зашло так далеко? — спросил я, испугавшись не на шутку. — Что страшного в том, что я употребил неприличное слово? У всех этих парней оно не сходит с языка!

— Конечно, но вы не знаете и половины всего! Они прочли главу, которая называется «Полное равенство и как его добиться». Вы только прислушайтесь к гулу в зале суда. Знаете, что это значит?

— Нет.

— Это значит, что толпа забыла о том, что судят колумбийцев, и готова сию минуту линчевать вас! Вы знаете Джорджию не хуже меня. Убийство негра здесь многие рассматривают как мелкий проступок, а человеческое отношение к негру считают преступлением!

— Но ведь колумбийцев судит не толпа, беснующаяся в зале, — возразил я.

— Поверьте мне, я говорю не только о публике! Помощники шерифа, охраняющие присяжных, так же возбуждены, как и все. Поэтому-то я и послал их за экземплярами вашей книги. Я надеялся, что это их успокоит. Ничуть не бывало! По закону им не полагается вступать в разговоры с присяжными, но, насколько мне известно, они только этим сейчас и занимаются. Это очень серьезное дело, и — мы не можем допустить, чтобы оно провалилось. Используя все улики, которые вы нам представили, мы еще можем расправиться с ними, но колумбийцы повернули дело так, что я не могу использовать вас в качестве свидетеля.

Я понимал, что Эндрюс абсолютно прав.

— Ну что ж, — сказал я, — самое главное — это разгромить колумбийцев.

— Правильно! — Он пожал мне руку, предварительно убедившись, что за нами никто не наблюдает. — Я хотел попросить вас еще об одной услуге, Кеннеди, если вы согласитесь, конечно. Колумбийцы тоже выставили вас своим свидетелем. Не могли бы вы перейти из комнаты свидетелей обвинения в комнату свидетелей защиты?

Услуга эта была явно опасной для меня, и мы оба понимали это. Колумбийцы находились в таком состоянии, что им ничего не стоило кинуться на меня, позабыв о помощниках шерифа и не задумываясь о последствиях.

— Хорошо, была не была! — согласился я не без дурных предчувствий.

— Вот и отлично! А теперь я пойду расправляться с ними.

Эндрюс вернулся в зал суда, а я с самым невозмутимым видом вошел в комнату свидетелей зашиты и сел на стул. Комната была заполнена до отказа дюжими колумбийцами в коричневых рубашках и сочувствующими из Ку-клукс-клана.

Все были так ошеломлены моим появлением, что в комнате на мгновение воцарилось молчание.

— Ну и наглость! — взорвался наконец Джетт, и вся шапка с воплем ринулась ко мне. Помощник шерифа, которому полагалось следить за порядком, стоял, прислонившись к стене, и задумчиво грыз зубочистку.

— Ты зачем сюда явился? — с воинственным видом обратился ко мне Джетт. — Еще не кончил шпионить?

— Я вызван свидетелем защиты по делу колумбийцев, — отвечал я с улыбкой.

За это время я сумел отступить в угол, так что теперь в случае драки никто не смог бы свалить меня сзади. Полукольцо передо мной сжалось, и я вынужден был выслушать все, что им так не терпелось высказать мне с начала заседания суда.

К этому времени я уже был разъярен не менее своих противников и тоже горел желанием сообщить им все то, что я думал о них с самого первого дня своего «вступления» в Ку-клукс-клан.

Они задавали мне обычные провокационные вопросы и скоро добрались до «коронного»:

— Разрешил бы ты своей дочери выйти замуж за негра?

— Если два человека хотят пожениться, мне кажется, никому не должно быть дела до их цвета кожи.

— Великий боже! — воскликнул Джетт, поворачиваясь к помощнику шерифа. — Ты слышал?

— У нас в Джорджии и не за то линчуют, — ответил тот.

— Пригласишь ли ты негра к себе домой? — последовал новый вопрос.

— Я выбираю друзей по характеру, а не по цвету кожи, — ответил я.

— Я считаю, что каждый, кто общается с неграми, — дрянь! — прошипел здоровенный колумбиец, которого я видел впервые.

— А я считаю, что дрянь каждый, кто общается с колумбийцами, — отпарировал я.

Услышав это, оскорбленный верзила выхватил из кармана большой складной нож. Краем глаза я видел, что помощник шерифа не собирается сдвинуться с места. Колумбиец взревел и бросился на меня с ножом, нацелив его мне в горло. В тот момент, когда я собирался уклониться от удара, он вдруг взвизгнул от боли, уронил нож и схватился за щиколотку. Оказалось, что Джетт нанес ему мощный пинок.

— Будь ты трижды проклят, Перкинс, Кеннеди или как там тебя зовут! — завопил Джетт. — Я не менее других ненавижу тебя, но не хочу, чтобы наши ребята попали в беду за то, что перерезали тебе глотку в здании суда!

И, повернувшись к остальным, он приказал:

— А вы все заткнитесь! Мы займемся этим молодчиком позже.

Толпа утихомирилась, а я сел на скамейку и подумал: «Вот так насмешка судьбы — мою жизнь спас «собрат» по Ку-клукс-клану!»

В то же время я пытался сделать выбор из двух зол: то ли преподнести экземпляр книги Эндрюсу, подвергнуться аресту и вручить свою судьбу сострадательным полицейским-клановцам, то ли выйти наружу и попасть в объятия колумбийцев, несомненно подготовивших мне «теплый» прием? Через некоторое время я вышел в коридор, нашел телефонную будку и позвонил своему приятелю, профсоюзному организатору Чарли Пайку, в доме которого остановился.

— Можешь ли ты к концу дня прислать мне охрану к зданию суда? — спросил я. — Колумбийцы, видно, постараются схватить меня, как только я покажусь в дверях.

— Разумеется, — отвечал он. — Сколько человек тебе надо?

— Колумбийцев здесь тьма, но я думаю, что пятерых надежных парней будет вполне достаточно, чтобы помочь мне пробраться сквозь толпу.

— О'кэй! Мы будем там ровно в пять…

Повеселев, я вернулся в комнату свидетелей защиты.

Тем временем колесница правосудия, занимавшаяся делом «Штат Джорджия против колумбийцев», с грохотом катилась дальше. Положение двойного свидетеля лишало меня возможности быть в зале суда, и о том, что там происходило, я знал лишь из рассказов других. Примерно в середине дня, после дачи свидетельских показаний, из зала суда вернулся Кларенс, брат Бетти Пеплапд.

— Знаете ли вы, о чем Эндрюс имел наглость меня спросить? — задал он вопрос. — «Который был час, когда вы избивали Хайнса?» А я ему ответил: «Когда бьют черномазого, на часы не смотрят!»

День клонился к вечеру, когда в комнату свидетелей влетел помощник шерифа и гаркнул:

— Стетсона Кеннеди требуют в зал суда!

Я был ошеломлен. Неужели Эндрюс все-таки решил использовать меня в качестве свидетеля? Помощник шерифа повел меня в зал суда. Не успел я войти в зал, как пронзительный женский голос завопил:

— Это он!

Я узнал свою колумбийскую приятельницу Нетти Мередит Стюарт, главу «Просветительного клуба женщин-республиканок Атланты». Она с воинственным видом сидела в кресле для свидетелей и явно наслаждалась всем происходящим.

Помощник шерифа подвел меня к ней. Я молча остановился, скрестив на груди руки.

— Он и есть! — кричала миссис Стюарт. — Это он пришел тогда ко мне и сказал, что его зовут Перкинс, но оказывается, что его настоящее имя Кеннеди, и он автор этой мерзкой книжонки — «Разоблачение Юга»! Он обманул меня.

Прокурор Эндрюс встал и повернулся к Люмису старшему:

— Я не понимаю, что здесь происходит и какое отношение это имеет к делу, — нетерпеливо проговорил он. — Этот человек не является моим свидетелем. Если это ваш свидетель, так вы и располагайте им.

Старик Люмис в замешательстве пробормотал что-то. Он приложил столько усилий, чтобы дискредитировать и очернить меня, а Эндрюс так ловко отплатил ему!

— Нет, нет, — бормотал он, вытирая со лба пот и жестом отпуская миссис Стюарт и меня.

Когда меня выводили из зала, я успел заметить, что и судье и присяжным очень понравилась эта драматическая сценка.

День близился к концу. Я был очень рад, когда суд наконец перенес дальнейшее рассмотрение дела на завтра. Прибыла моя охрана и привезла по моей просьбе экземпляр книги «Разоблачение Юга». Достав ручку, я написал: «И. И. Эндрюсу. Я верю, что, познакомившись с книгой подробнее, вы найдете ее не непристойной, а социально необходимой».

С книгой в руке, я отправился в зал суда. Эндрюс сидел за столом обвинения. Падкие на сенсацию фоторепортеры уже были здесь, держа наготове свои фотоаппараты.

— Прокурор, разрешите мне в знак глубокого уважения преподнести вам эту книгу, — сказал я, протягивая Эндрюсу книгу.

Эндрюс откинулся назад, засунув большие пальцы рук в карманы жилета, и не обратил никакого внимания на мой подарок. Я уронил книгу на стол. Эндрюс боялся даже взглянуть на нее, а не только прикоснуться.

— Я хочу вам сказать, — наконец проговорил он, — что в следующий раз, когда вы задумаете писать книгу, приходите ко мне, и я дам вам подходящие синонимы для ваших бранных слов.

Так был исчерпан инцидент с «Разоблачением Юга».

Вместе со своей охраной я спустился на лифте вниз и вышел из подъезда. Колумбийцы и куклуксклановцы выстроились в боевом порядке, ожидая моего появления. Тот факт, что поблизости не было ни одного полицейского, указывал, что полиция заняла позицию нейтралитета. У колумбийцев было наготове несколько машин, стоявших у тротуара с заведенными моторами. В одну из них они, видимо, собирались втолкнуть меня. Но когда мы врезались в толпу, они расступились, решив, вероятно, что схватка с целой группой вызовет шум и сильно повредит их делу в суде.

И снова им пришлось удовлетвориться руганью и угрозами, что ты, мол, нам еще попадешься!

Вечером прокурор Эндрюс позвонил мне в дом Пайка.

— Кеннеди, негодник ты этакий! Я чуть было в самом деле не упрятал тебя в тюрьму за этот номер с книгой! — сказал он. — С какой стати ты решил поставить меня в такое глупое положение? Кстати, теперь тебе придется платить мне комиссионные за то, что я помог тебе распродать эту проклятую книгу.

— Ну, прокурор, громкий крик вреден для вашего здоровья, — рассмеялся я. — Как идет процесс?

— Неплохо, — отвечал Эндрюс. — С твоей помощью мы выдержали сегодня шторм, и надеюсь, что завтра я смогу все закончить.

На следующий день давал показания Люмис. Он и здесь вел себя вызывающе. На нем была его коричневая рубашка с колумбийской эмблемой. Люмис попросил судью разрешить ему сделать заявление. Получив разрешение, он начал говорить, и говорил четыре часа десять минут. Я стоял в канцелярии Эндрюса, расположенной позади судейской скамьи, слушая Люмиса и наблюдая за ним через щелку в двери. Это был совсем не тот Люмис, которого я привык видеть на уличных митингах. Вместо бредовой чепухи, которую я обычно от него слышал, он дал бесстрастное описание своей жизни и своих взглядов на расизм и национализм.

— Америка должна направлять все свои усилия на то, чтобы вооружиться и уничтожить красную Россию, даже в том случае, если ради этого остальному миру придется вымереть с голоду! — закончил он.

Во время перерыва на завтрак Эндрюс зашел в свою канцелярию выпить стакан воды.

— И ведь есть же люди, которые уверяют, что этот юнец не опасен! — сказал он, покачивая головой.

Когда суд снова собрался после перерыва, Эндрюс повел наступление против Люмиса, стирая его в порошок при помощи материалов, переданных мной Дюку в течение последних месяцев.

Наконец Эндрюс спросил Люмиса напрямик:

— Можете ли вы отрицать, что вечером двадцать седьмого августа на одном из ваших уличных митингов, происходившем в поселке Экспозишн-миллз, где присутствовало несколько сот человек, вы заявили в микрофон: «Нам не нужны те, кто не чувствует себя готовым убивать черномазых и евреев?»

Люмис задумался. Он не знал, что у Эндрюса был всего один свидетель — Стетсон Кеннеди, который мог подтвердить это заявление. Можно было предположить, что у Эндрюса есть десятки свидетелей, ожидавших своей очереди, чтобы присягнуть, что он, Люмис, действительно произнес эти слова.

— Возможно, что я и говорил это, — проговорил наконец Люмис.

Эндрюс повернулся к присяжным.

— Джентльмены, вы не можете не согласиться со мной, что заявление подсудимого представляло собой явное и несомненное подстрекательство к мятежу! Обвинение сказало свое слово.

Присяжные не заставили себя долго ждать. Они вынесли приговор: «Виновны!»

— Дабы не было никакого сомнения в том, что обвиняемый понес заслуженное и умеренное наказание, — сказал судья, объявляя приговор Люмису, — и дабы защитить общество, суд не будет слишком строг в той мере, в какой предписывает ему быть строгим закон.

Люмис был приговорен к двум годам каторги в Джорджии, к шести месяцам тюремного заключения и еще к двум годам условно — в случае если он снова нарушит общественный порядок. Берк и Джетт отделались сравнительно легко.

На лице Люмиса не было заметно и тени раскаяния.

— Тюрьма мне не повредит! — весело заявил он. — Гитлер в тюрьме написал книгу, и она имела немалый успех. Свою книгу я назову «Гром на Юге».

Берк также не ударил лицом в грязь в своем последнем слове:

— Пусть меня посадят за каменную стену толщиной в сорок футов, но и за ней я буду кричать о превосходстве белой расы!