Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

1947

Москва, 21/1 1947

Дорогой Илья Григорьевич!

Я так и не выбрался к Вам до отъезда, а время не терпит и приходится не говорить, а писать до возвращения.

Эту записку Вам передаст Лидия Корнеевна Чуковская, мой заведующий отделом поэзии[398]. Я делаю в №2 — моментальную фотографию с сегодняшнего дня нашей лирической поэзии, стараюсь представить этот день как смогу лучше. Что выйдет — увидим.

К Вам просьба — дайте несколько стихотворений[399]. Вот собственно и все, но все собирался к Вам сам и так и не добрался — простите великодушно.

Большой привет Любовь Михайловне и Ирине.

Ветер я в журнале уже сею — когда пожну «Бурю»?[400]

Крепко жму руку

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2162. Л.2. С писателем Константином Михайловичем Симоновым (1915–1979) ИЭ был близко знаком со времен Отечественной войны.

Киев, 2 февраля 1947

Дорогой Илья Григорьевич!

Случилось так, что я вынужден был уехать скоропостижно — вечером 27/I — 47 г. Это произошло так неожиданно, что я не успел даже позвонить Вам. Таким образом могло случиться, что Вы меня ждали согласно нашему условию 28/I.

Если так, то простите, пожалуйста.

Мне очень хотелось повидать Вас, поговорить и о некоторых вещах посоветоваться с Вами. Буду ждать следующего случая в надежде на Вашу любезность.

Получили ли Вы через Антокольского[401] альбомы нашего киевского художника 3.Толкачева?[402] Мне очень хочется склонить Вас к мысли написать об этих вещах. Они кажутся мне потрясающими со всех точек зрения. Но, к сожалению, у нас в Киеве благодаря предрассудкам определенного характера отношение к этому выдающемуся художнику преступное. Достаточно сказать, что картины его лежат в подвале музея и их стараются скрыть от общественности, несмотря на то что они известны за границей широко и по характеру своему значительны.

Мне кажется, что они стоят того, чтобы о них узнали и в Советском Союзе. Хорошо бы, если б Вы о них написали.

Горячий привет Любовь Михайловне.

Желаю Вам успехов и здоровья.

Киев, Ленина 68 кв.55.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1451. Л.1–2. Савва Евсеевич Голованивский (1910–1989) — украинский поэт, друживший с ИЭ в послевоенные годы (об одной из встреч с ним ИЭ написал в 34-й главе 6-й книги ЛГЖ).

Москва, 24.III <19>47

Добрый день.

Сегодня Вы читаете у нас в Клубе главы своего нового романа о войне[403]. Только официальная необходимость быть на просмотре у Берсенева[404] (спектакль об американских журналистах и пр.) — мешает мне быть в Клубе.

Желаю Вам удачи. Думаю, что над страшной, трагической войной 1941-45 (и даже 1939-45) — Вы сумеете разглядеть, обозначить еще более реальную схватку. Мы с Вами были в американской зоне. Вы съездили к этим милым «бойс»[405], которые жуют резинку и прикидывают кое-какие планы, — о которых Гитлер даже не додумывался.

Остро подумал о Вас в минуту, когда сообщили о Жан-Ришаре Блоке[406]. Мы правильно говорили с ним в канун войны. Это был вечер Вашего 50-летия[407].

Жан-Ришара в последний раз я видел в поезде Белград-Триест-Париж. Он много говорил о России, о славянстве, о «черной» американо-европейской литературе. Он говорил также о всемирном конгрессе писателей[408], где он рассчитывал увидеться с советскими друзьями.

Жму руку.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2490. Л.11. На бланке журнала «Знамя».

Рига, 9/VII 1947

Дорогой Илья Григорьевич!

Дочел роман[409]. Чем дальше к концу, тем больше меня волновало. Тревог нет. По-моему, все в порядке.

Прошу не сердиться на категоричность или резкость замечаний на полях. Писал кратко, по-деловому — стараясь выразить суть возражений.

Поздравляю от души с окончанием большой, трудной и благородной работы.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2162. Л.4.

Москва, 29/XI <19>47

Дорогой Илья Григорьевич!

Я считаю, что Вы должны быть убиты наповал моей честностью: Voici Miller![410] Должен сознаться в полном разочаровании этим автором… Вот у нас в гимназии!..

С сердечным приветом Любовь Михайловне и Григ<орию> Михайловичу Козинцеву>

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2407. Л.1. Записка С.М.Эйзенштейна, сопровождавшая возвращенную им книгу, — возможно, привезенную ИЭ из США какую-либо скандально-эротическую книгу американского писателя Генри Миллера (1891–1980).

Москва, 9 декабря 1947

Дорогой Илья Григорьевич!

Я звонил Вам сегодня, но не застал Вас, сейчас уезжаю на два дня на дачу и боюсь, что Вы примите решение, не выслушав моего мнения. Потому рискую изложить его в письменном виде.

Я два раза подряд прочел Вашу пьесу[411]. Хотя я, как редактор, нахожусь в невыгодном положении человека, у которого есть конкуренты, но как Ваш друг, которым Вы позволили мне себя считать, я, может быть, даже вопреки своим редакторским интересам, хочу выразить с полной прямотой некоторые свои соображения о Вашей пьесе.

Мне правится пьеса, и в первых своих четырех актах она вызывает у меня только несколько частных возражений. Сначала о них. Во-первых, мне кажется, термин «декаденты», с которым Лоу обрушивается на французов, может у нас звучать двусмысленно и поэтому это мне кажется неприемлемым[412].

Во-вторых, мне думается, что Лоу у Вас охарактеризован как представитель вообще Америки. Между тем как по своему существу и по своим качествам он является только зеркалом реакционной тупой Америки. Мне кажется, было бы неверным переносить его свойства на всех американцев, а именно так могут это воспринять читатели и зрители, если в пьесе не будет на этот счет никаких оговорок[413].

Это две мои претензии к первым четырем актам. При редактуре могут, разумеется, появиться и другие мелкие претензии, но они не будут иметь, как мне кажется, принципиального значения.

Перехожу к пятому акту. Я не могу еще высказать каких-то конструктивных соображений, по негативно, мне кажется, что пятый акт не получился. Не получился он по нескольким причинам. Мне не нравится в нем, во-первых, то, что обличительницей американца является проститутка Бубуль. Если уж необходимо его обличать до конца, то, пожалуй, лучше было бы передать эту функцию кому-то другому. Дальше, мне не нравится то, как Лоу раскрывает самого себя, будучи изобличенным. Это и в смысле драматургическом ниже самой пьесы, и вообще, звучит примитивно, плакатно. «Я американский жулик», например. Это делает из него, действительно, из ряда вон выходящего жулика, а не типичного представителя низшего разряда реакционной Америки.

Мне не нравится и сама концовка акта, заявление рабочих, патетика, разговор о Мари-Лу. Мне кажется, что это не может сосуществовать с тем фарсом, который развернут в первых четырех и в начале пятого акта, это не сочетается. Настоящая жизнь должна быть за стеной, за пределами сцены, ее должны бояться негодяи, действующие на сцене. Они вынуждены с ней считаться, она вмешивается в их расчеты и планы, но рядом с ними она не может появиться на сцене.

В связи со всем этим мне хочется сказать Вам вот что: вторая, настоящая Франция, как мне думается, должна быть все время за сценой, но не появляться никогда на сцене. При этих условиях, может быть, каменный Лев и не должен быть отдан, но не в результате появления Бубуль, а в результате того, что в городе происходят за сценой настоящие события, вмешивающиеся в действия «отцов города».

Вот те мои соображения, которые явились после того, как я два раза прочитал пьесу. В данном случае я рассуждаю меньше всего как редактор. Мне просто кажется, что при всех обстоятельствах Вам стоит подумать над этими моими соображениями.

Еще раз прошу извинения за то, что излагаю все это письменно, но через полчаса уезжаю и буду в Москве только в пятницу, поэтому приходится торопиться. Давайте созвонимся в пятницу. Мне бы очень хотелось видеть Вашу вещь, напечатанной в «Новом мире»[414].

Крепко жму Вашу руку.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2162. Л.5–7.

Ленинград, 28 декабря 1947

Глубокоуважаемый Илья Григорьевич!

Ленинградский государственный Театр Комедии включил в свой репертуарный план Вашу пьесу «Лев на площади».

Очень просим Вас сообщить, является ли имеющийся у нас экземпляр окончательным или Вы предполагаете произвести в нем те или иные доработки, сокращения и т. д.

Будем признательны, если Вы не замедлите с ответом. С глубоким уважением

Художественный Руководитель Театра Н.Акимов.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.3692. Л.12. Николай Павлович Акимов (1901–1968) — режиссер и художник, основатель Театра Комедии. Спектакль по пьесе ИЭ «Лев на площади» Акимовым в итоге поставлен не был. В ФЭ хранятся две телеграммы, относящиеся к этому сюжету: 1) телеграмма Н.П.Акимову от 2 января 1948 г. секретаря ИЭ В.А.Мильман:

«Окончательный вариант „Льва на площади“ вышлю в ближайшие дни. Привет = Мильман»

«Номера Огонька Львом на площади получили благодарим = Акимов»