140

Ныне покойный хёбугё-но мия в близких отношениях был с дочерью Нобору-дайнагона[364]. Однажды делили они ложе не в обычном месте, а в комнате-нише, между спальней и наружной верандой. Потом ушел он, и долгое время они не встречались. И вот как-то говорит он: «То ложе, что я устроил в нише, на месте ли? Или его куда-нибудь передвинули?» А она в ответ:

Сикикахэдзу

Ариси нагара-ни

Кусамакура

Тири номи дзо виру

Харэфу хито нами

Не перестилали.

И все прежняя она —

Подушка из травы.

Но в ней лишь пыль,

Ведь некому убрать[365]

так она сложила, а он ей отвечает:

Кусамакура

Тири харахи ни ва

Карагоромо

Тамото ютака-ни

Тацу-во матэкаси

С подушки из травы

Пыль убрать [приду].

Подожди, пока скрою

Расшитые рукава

Китайских одежд[366].

Она же:

Карагоромо

Тацу-во мацу ма-но

Ходо косо ва

Вага сикитаэ-но

Тири мо цуморамэ

Пока китайские одежды

Скроишь, в ожидании

Много времени [пройдет].

На ложе моем

Пыли будет все прибавляться —

так сложила. Затем он навестил ее, а вскоре сообщил: «Уезжаю на охоту в Удзи», и тогда она:

Микари суру

Курикомаяма-но

Сика ёри мо

Хитори нуру ми дзо

Вабисикарикэри

Даже больше, чем олень,

На которого ты охотишься

На горе Курикома,

Я, спящая в одиночестве,

Достойна жалости.

Загрузка...