Всё окутала тьма. Когда я снова обрёл зрение, мы стояли в тускло освещённом холле. На деревянные стены падал мерцающий отсвет факелов. По окнам были вывешены рождественские венки. Мимо прошли странного вида дети, старомодно одетые и несущие свои книги в кожаных сумках с ремешками.
— Это твоя новая школа, Скруджман, — молвил Дух Рождества минувшего. — Академия Мракк.
Я уставился на ребят, идущих мимо. Некоторые мальчишки, должно быть, были фермерскими. Они пришли в школу в тяжёлых тёмных комбинезонах на лямках. Фланелевая рубашка и нагрудник, будто подтяжки.
Во дела.
Волосы девчонок спадали до плеч, перехваченные сзади цветными лентами. Все они носили длинные юбки, серые или чёрные, доходившие до тяжёлых кожаных башмаков.
Все говорили тихо, будто боялись шуметь. Самым громким звуком было шлёпанье башмаков по деревянному полу.
— Не хочу я ходить в эту странную школу. Хочу в свою собственную, — сказал я призраку.
— Тебя завела сюда твоя подлая натура, Скрудж, — отвечал призрак. Его балахон светился в мерцающем свете факелов. — Давай поглядим, как тебе понравится в школе, где каждый будет относиться к тебе так же, как ты относишься к другим.
— Подлая натура?! — вскричал я. — Кто сказал, что я подлый? Скажи мне. Кто это сказал? Я из него дурь-то повышибу!
Он не ответил.
— Доставь меня домой! — потребовал я. — Мне здесь не место! — Я схватил его за руку, но ладонь прошла сквозь рукав балахона. — Ты не можешь совершить это со мной. Я не сдвинусь с места, пока ты не вернёшь меня домой. Ты слышишь меня?
— Удачи в твоей новой школе, Скруджман, — мягко сказал он. — Она тебе понадобится.
Затем он исчез, обдав меня волной холодного воздуха.
И я остался стоять там, в тёмном холле, в своих джинсах и синей ветровке, единственный из ребят, одетый не в серое или чёрное. Единственный парень в школе с короткими волосами. Единственный, кто никого здесь не знал.
«МНЕ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО!» — хотел я заорать во всю мощь своих лёгких.
Но кого это волнует?
Высокий и тощий мальчишка в мятой серой рубашке, заправленной в комбинезон, подошёл ко мне. Его расчёсанные на прямой пробор каштановые волосы спадали на лоб. У него были маленькие круглые карие глаза и длинный нос, доходящий почти до губ.
Он был очень похож на птицу. Будь я дома, предложил бы ему червяка. Ха-ха.
Он одарил меня долгим, внимательным взглядом.
— Это ты новенький?
— Похоже на то, — кивнул я.
— Ты Скруджман? — спросил он, всё ещё изучая меня.
— Похоже на то, — снова кивнул я.
— Я — Бенджамин Куки, — сказал он. — Мистер Далвич попросил меня приглядеть за тобою.
— Кто такой мистер Далвич? — поинтересовался я.
— Наш учитель, — ответил он — и сжал рукав моей ветровки. — Твоя рубаха цветом будто небо, — негромко сказал он.
— И чего? — не понял я.
— Должно быть, твоя матушка покрасила её, когда шила для тебя? — спросил он.
Я хотел было сказать ему, что моя мама купила её в «Уолл-марте», но внезапно к нам подошёл ещё один парень. Этот был краснорожий и белобрысый здоровяк, слегка подпрыгивающий на ходу. Под твёрдым белым воротничком его белой парадной рубашки был повязан чёрный галстучек. Он ухмыльнулся мне:
— Новенький?
— Берегись Прескотта, — прошептал Бенджамин мне на ухо. И сделал шаг назад.
— Ага, я новенький, — сказал я. — Ты Прескотт?
— Мы тут новичков не жалуем, — заявил он. — И ты мне уже не нравишься. Чего вырядился, как шут гороховый?
— А ты почему носишь это? — сказал я, указывая на его тяжёлый коричневый пиджак и жилетку. — У обезьяны прикид слямзил?
Мне казалось, что это довольно смешно, но Бенджамин и Прескотт не засмеялись. Лицо Прескотта побагровело, и он сжал кулаки.
— Никто не смеет называть меня обезьяной, — процедил он сквозь зубы.
Я решил, что его лучше не выводить. В конце концов, это был мой первый день.
— Просто пошутил, — сказал я.
— Матушка твоя пошутила, — сказал Прескотт. — Я гляжу на её шутку.
Бенджамин заржал. Я решил сдержаться и про его мать ничего не сказал.
Несколько ребят пересекли зал, чтобы понаблюдать за нами. На глаза мне попалась совершенно отпадная девчонка в сером платье с длинными, волнистыми светлыми волосами, стекающими вниз по спине. Я показал ей большой палец. Она отвернулась.
— Это ещё что? — спросил Прескотт. Я понял, что он глядит вниз, на мои кроссовки. — Почему у тебя ткань на ногах? Ты что, лесной эльф?
— Это «Эйр Джорданс», — сказал я.
Он сердито глянул на меня.
— Эльф Джорданс? Ты и впрямь думаешь, будто ты лесной эльф?
— Нет. «Эйр Джорданс», — повторил я.
— Что за сапожник будет делать обувку из ткани? — спросил Прескотт Бенджамина.
Тот пожал плечами.
— Может, слепой сапожник?
Оба сочли это превосходной шуткой. Запрокинув головы, они захохотали.
— Это не смешно, — сказал я. — Эти кроссовки стоили моей маме кучу денег.
— Я покажу тебе, что смешно, — отозвался Прескотт, подмигивая Бенджамину. — Дай-ка я проверю твои эльфийские башмачки.
Он взметнул свой огромный башмачище и обрушил его пятку прямо на мой кроссовок — со всей дури.
— А-а-а-а-а-а-ай-йу! — испустил я вопль боли.
— Вот что смешно! — воскликнул Прескотт. Он ещё потоптался пяткой на том же самом месте.
— Я знаю… что… ты делаешь, — я задыхался от боли, пронзившей мою ногу, а вслед за ней и всё остальное тело. — Ты… даёшь мне… урок танцев.
Боль была невыносимой. Я зажмурил глаза и начал танцевать.