Мой снеговик вышел больше, чем у Эшли. А ещё — глаже и круглее. Мы поставили их лицами друг к другу в передней части двора.
Для глаз мы использовали кусочки угля. Я пальцем прорыл на лице своего снеговика большую и сердитую ухмылку. Эшли разместила на голове своего оранжево-чёрную шерстяную шапку.
Это было весьма забавно. Может быть, слегка по-ребячески. И я только и думал о том, как сбегу, вызову маму и больше никогда не увижу этот район.
— Что это за город? — спросил я у Эшли, когда мы направились обратно в дом. — Где мы находимся?
Она пихнула меня.
— Не задавай идиотских вопросов.
— Нет. Правда, — настаивал я.
Но она кинула толстовку в шкаф и скрылась в своей комнате.
Мама встретила меня в гостиной.
— Мне так жаль, Скруджман, что это не пышный сочельник, — сказала она, и, по-моему, в её глазах блеснули слёзы. — Эшли была права. Единственная хорошая вещь в празднике в этот год — то, что мы здесь все вместе.
Ненадолго, пронеслось у меня в голове.
Я пожелал ей спокойной ночи и направился по короткому коридору в мою комнату, где грохнулся на кровать.
— Ой!
Мне следовало сначала посмотреть. На кровати не было матраса. Простыня и одеяло покоились на твёрдой доске.
Как можно спать на доске?
Что-то задело мою лодыжку. Я услышал под кроватью шуршание.
Ничего себе. В комнате мышь! Неужели предполагалось, что я буду всю ночь спать на жёсткой доске, пока мыши наворачивают вокруг меня круги?
Дух Рождества настоящего сказал, что эта семья сможет многому меня научить. Но я не сомневался, что она не может научить меня ничему такому, чему я хотел бы учиться. Может, я чего-то не понимаю? Я должен узнать что-то о значении Рождества?
Я так вовсе не думаю.
Я присел на краешек жёсткой постели, коснувшись ногою пола. Ждать. Просто ждать.
Мне в голову пришли мысли о маме и Чарли, оставшихся в моём настоящем доме. Я знал, что они должны ужасно беспокоиться обо мне. Мама, должно быть, места себе не находит. Это будет их худшее Рождество.
Но ненадолго.
— Я иду домой, — пробормотал я себе под нос. — Скоро я буду дома.
Мне пришлось выжидать до тех пор, пока я не услышал, как мой новый папа погасил свет. Дом погрузился в темноту. До меня донёсся скрип половиц — это они с моей новой мамой направились в свою спальню.
Затем я подождал ещё немного… подождал, пока они провалятся в сон.
Дом был совершенно тих. За окошком моей спальни ревели порывы ветра. Я видел бледную серебристую луну, низко висящую на небе.
Что-то коснулось моей лодыжки. Я ударил его. Промахнулся. Услышал, как кто-то пискнул и заспешил прочь.
Я встал и потянулся. Затем на цыпочках прокрался из своей комнаты, стараясь ступать так легко, чтобы голый деревянный пол не скрипел.
Быстро пробираясь в темноте, я то и дело оглядывался, боясь, что кто-нибудь может следовать за мной. Но нет. Они находились в своих комнатах. Я схватил из шкафа свою куртку, осторожно, тихо отворил переднюю дверь и шагнул наружу.
— Ты проиграл, Дух Рождества настоящего, — пробормотал я вслух. — Я сваливаю, клоунишка.
Я застегнул куртку. Наклонил голову, уберегаясь от ревущего ветра. Сунул руки в карманы. Затем я быстро зашагал по твердому, хрустящему снегу, пересекая двор.
Прошёл я около четырёх шагов, прежде, чем кто-то возник передо мной. Кто-то большой, преградивший мне путь.
Нет. Погодите. Не кто-то. Не человек.
Я остановился и под бледно-жёлтым светом луны уставился на огромное создание. Уставился в злобно ухмыляющееся лицо своего снеговика.