Юридические основания к суждению о силе доказательств и мысли из речей Председательствующего по уголовным делам

88. Руководящее напутствие Председателя

По особому свойству судебных дел рассмотрение их вверяется во всех культурных государствах людям, имеющим специальное юридическое образование, соединяющим с теоретическими познаниями и сведения, приобретаемые практикой. Почти во всех государствах признана польза объяснений Председателя, которые особенно необходимы у нас при недостаточной подготовке наших присяжных к исполнению возложенных на них важных обязанностей. Речи крайне важны. Без помощи речей сторон и Председателя присяжные не в состоянии ясно поставить вопросы о темных местах дела, нередко чувствуют себя потерянными в обстоятельствах дела.

Нигде так ясно не выступает важная роль заключительного слова Председателя, нигде это слово не отличается большею своеобразностью, как в Англии, где суд и процедура есть плод народного гения и продукт условий социально-государственной жизни. Оно есть мнение юриста о технических вопросах дела, может быть его мнением и опирается на правила о судебных доказательствах. В первой части заключительного слова английский судья должен изложить краткий очерк дела и доказательств, свод доказательств и заключение о действительности их, о связи виновного с соучастниками. Во второй и главной части он должен изложить действующий закон о доказательствах, поучение об общих началах права, правила для оценки силы доказательств, а также юридическую квалификацию дела.

Рассуждения о силе доказательств имеют место настолько насколько эта сила определяется в законе или косвенно вытекает из тех или других постановлений о способе добывания и эксплуатации доказательств. Он должен выяснить присяжным, что между презумпциями, допускающими и не допускающими опровержения, есть такие, которые должны быть приняты присяжными, если нет опровергающего доказательства и если это не противно их убеждению. Так, если по общему или статутному праву документ, подлинность которого доказана, считается полным доказательством содержащихся в нем фактов, то судья должен объяснить присяжным, что они не могут не признать обстоятельств, изложенных в документе. Если одно свидетельское показание считается по закону недостаточным доказательством, как, напр., по делам о высокой измене и клятвопреступлении, судья должен объяснить присяжным содержание этого правила. Также точно, если против лица, обвиняющегося в преступлении, имеется только оговор соучастника, ничем и не в одном существенном пункте неподтвержденный, судья обязан предостеречь присяжных, что не безопасно осуждать человека на основании одного только этого доказательства, хотя они и имеют на то законное право. Помимо этого, судья высказывает мнение и о силе доказательств из собственного опыта или из речей каких-либо авторитетов судебной практики; но подобные соображения нисколько не обязательны для присяжных.

Напротив, в американской практике высказывание судьей мнения о силе доказательств по делу считается злоупотреблением.

Общегерманский устав о заключительном слове Председателя постановляет следующее: "Председатель, не входя в оценку доказательств, дает присяжным наставление о правовых точках зрения, которые они должны принять во внимание при разрешении возложенной на них задачи", т. е. только юридическое наставление.

Во Франции старшина присяжных прочитывал им следующую инструкцию: закон не требует от присяжных отчета в данных, послуживших основанием для их убеждения; он им не предписывает правил в руководство; закон предписывает им, чтобы они, духовно сосредоточившись, исследовали в глубине своей совести вопрос — имеете ли вы внутреннее убеждение. Но во Франции с 1881 года, а также в Бельгии и Голландии заключительного слова Председательствующего не существует.

Оставить присяжных заседателей без всякого совета по вопросу об условиях достоверности доказательств значит оставить их без всякого предостережения и не придавать уже никакого значения ни опыту судей, ни работе науки.

Руководящее напутствие Председателя должно, во-первых, выяснить присяжным заседателям коренные начала права и процесса, коренные признаки и свойства рассматриваемого преступления, во-вторых, напомнить им существенные обстоятельства дела, подходящие под эти признаки или идущие с ними вразрез, обратить их внимание на те обстоятельства, которые могут иметь влияние на разрешение предложенных им вопросов, освободив при этом эти обстоятельства и эти признаки от неверной окраски и от одностороннего освещения, указав, что понятия и суждения о предмете, когда на него смотрят с одной и, сверх того, не с надлежащей точки зрения, всегда не ясны, часто ложны и не удовлетворяют ни уму, ни сердцу, от более или менее натянутых доводов сторон, нередко неправильного изложения ими обстоятельств дела и определения законного их значения и, в-третьих, указать те общие начала, внешние правила и приемы, которых следует держаться при оценке силы доказательств, и, в частности, признаки достоверности, почерпаемые из закона, дабы они знали, что и при системе внутреннего убеждения законодатель различает более или менее достоверные доказательства (конечно, in abstracto), напр., значение присяжного и бесприсяжного показания.

Напутственное слово Председателя должно облегчить задачу присяжных, осветить перед ними извороты, куда подчас убегает истина, указать им путь суждения, предостерегая их от закоулков и переулков, уклоняющих их от истинной цели, от увлечения сомнительными доказательствами, истекающими не из добрых, а из нечистых источников судебной достоверности, указать, что судьи не должны разделять предрассудков, которые надо искоренять, с которыми надо воевать, заменяя их здравым созерцанием. Оно в делах сложных, где виновность подсудимого слагается из целого ряда взаимно обусловленных обязанностей, устраняет то, что может быть названо извращением уголовной перспективы, благодаря которой путем искусственных построений действительно виновные отодвигаются постепенно с первого плана на такое отдаление, что преступные черты их деятельности становятся трудно распознаваемыми, должно устранить из судебного производства все, что может ввести в заблуждение судью. Слово Председателя приходит на помощь лишенному защитника, неумелому, подавленному непривычной обстановкой подсудимому и за него указывает те обстоятельства, выясненные судебным следствием, которые должны быть положены на чашу весов оправдания.

Оно должно разъяснить в рассматриваемом случае, что обвинение должно быть самостоятельно доказано, хотя на суде и не может быть достигнута математическая точность, потому что судебный спор не есть ученый диспут, что обвинение должно иметь свои собственные силы, а не питаться бессилием подсудимого, промахами неопытной, легкомысленной, бестактной защиты, что оно должно иметь твердые, устойчивые начала, должно опровергнуть несообразности, устранить физическую и нравственную невозможность события, что презумпция о невиновности подсудимого также должна быть положительным образом доказана, что к оправдательным доказательствам не следует относить тех сомнений, которые подкапывают здание обвинения, что эти доказательства должны быть хотя настолько сильны, чтобы возбудить разумное сомнение, что защитник выступает не только как частный представитель подсудимого, но и в качестве общественного деятеля, что он обязан содействовать суду, а не препятствовать, что слова его должны служить к достижению высоких целей его звания, что он должен стремиться к благородной цели -добыть чистый материал и зажечь из него свет правды что он изменит достоинству своего звания, если будет стремиться к так называемому "обелению" или освобождению виновного от наказания во чтобы то ни стало, через подсказывание, напр., ему ответов. Как суд есть опора и охрана личности, как судья должен быть чужд всякого их умаления или угнетения и приобретает добрый голос народа правильным отправлением правосудия, доступностью и доброжелательностью, учтивостью и вежливостью, спокойствием и сдержанностью, но не антипатией и безразличием, умеренностью и достоинством, но не послаблением, так и защитник должен воздерживаться от всех нелегальных приемов ведения дела. Каждому уважающему себя деятелю должно быть присуще сознание, что обвиняемый еще не подсудимый, подсудимый еще не осужденный, а осужденный тот же человек и притом уже начавший искупление своей вины, что потерпевший доверчиво приходит к судебной власти просить защиты, что свидетель, оторванный от личных своих занятий, своим показанием оказывает суду посильное содействие в поисках истины.

Насколько законна защита, настолько несправедливо и унизительно для адвоката нападение.

Хотя правосудие только и живет разоблачениями, однако это неизбежное зло, эту тягостную обязанность подвергать допросу, выслушивать признания и разоблачения — следует низвести до наименьшего предела, различая случаи, где разоблачение должно требоваться и где не должно иметь места. Оно должно требоваться, какие бы ни были последствия для допрашиваемых сторон, если оно необходимо для того, чтобы уяснить дело правосудию и привести его к правильному решению. Но если разоблачения даже и не будут излишними, однако стесняют стороны или свидетелей или нарушат общественные интересы лиц, посторонних делу, то их надо устранять, за исключением случаев безусловной необходимости. Если ошибка, оставаясь неизвестной, никому не вредит, то, очевидно, что свидетельство не может быть допущено. Но этого еще недостаточно. Можно представить себе случаи, где ответчик мог бы совершенно оправдаться, если бы мог потребовать от свидетеля разоблачения такого факта, который погубил бы, напр., репутацию женщины или обнаружил бы кровосмешение, прелюбодеяние и т. п., тем не менее оно не может быть допущено даже в ущерб ответчика, если дело идет о незначительном интересе.

Не заслуживают оправдания стороны, которые нередко храм правосудия превращают в арену гладиаторов, останавливаясь на таких вопросах, которые не имеют другой цели, кроме стремления разрушить взаимно репутацию друг друга.

Еще менее заслуживают оправдания адвокаты, которые за недостатком средств опровергнуть показание, заставляя выслушивать толпу, большей частью не имеющих значения, свидетелей, показания которых проходят большей частью почти без возражений, загромождают существенные факты фактами излишними, стараются при помощи плохо доказанных фактов и рискованных выводов, неопределенных подозрений повредить репутации свидетеля, с напыщенным гневом и продажной ненавистью усиливаются поднять на смех честного гражданина, который исполнил свой долг, пускаются в раскрытие фактов их частной жизни, чтобы найти в жизни свидетеля или противной им стороны неизвестные им слабости, чтобы дискредитировать их, и извращают ум и красноречие, чтобы спасти виновного, а чаще, чтобы добиться скоро преходящей известности, воспроизвести на слушателей или на общество впечатление красноречивого и талантливого оратора.

Унижение до острот, ядовитое красноречие, игра словами, фейерверк фраз, драматичность производства, разгул слова, бесцеремонность спора и недобросовестность его, когда за недостатком довода его заменяют ловким словом, недостаток доказательства заменяют подозрением, высказываемым убедительным и решительным тоном, обращение не к логике, а к страстям, напр., стремление расшевелить чувство, разжалобить или устрашить хотя бы намеками на наказание или возмутить жестокостью преступления (хотя это и неизбежное зло) и вообще широкий простор страстям не есть средство убеждать. Все это возбуждает лишь страсти и потому не допускается законом.

Не в бесполезной и непроходимой путанице, не в обременении памяти судей и присяжных нелепостями, не этим низким успехом следует гордиться. Истинное красноречие заключается не в этом, а в том, чтобы сказать все, что нужно и ничего более. Доказывание на суде должно быть просто и экономно на слова, подобно решению арифметической задачи.

Оскорбительное отношение защитника к лицам и проявленное им на суде неуважение к другим может тяжело отозваться на подсудимом, возбудив нерасположение к защитнику его, ибо присяжные и публика понимают дело и строги к бессовестному истцу, который осмеливается нарушать (напр., в делах по личным искам) спокойствие семьи и бросать тень на репутацию человека. В этом случае несправедливое имеет характер покушения на воровство.

Эти скандалезные прения должны быть предупреждены благоразумием судьи. Если судьи будут справедливы без жестокости, непреклонны без вражды, то эти злоупотребления исчезнут без стеснения защиты.

Председательствующему следует иметь в виду, что он властно управляет ходом заседания и, охраняя в нем порядок, направляет дело единственно к раскрытию правды и торжеству закона, а потому несет наибольшую ответственность за все происшедшее на суде.

Менее всего надо бояться дискреционной власти, которая вверяется судьям под непременным условием мотивировать каждый раз применение ее, когда к ней прибегают. Эта узда достаточна, потому что возлагает на них полную ответственность.

Наш Председатель, не имея дискреционной власти, имеет неограниченную власть управлять ходом судебного следствия, его внешнею, обрядовою, формальною стороною, и хотя не должен быть главным допросчиком на судебном следствии, но до известной степени является здесь следователем в собирании представленных доказательств.

Он обязан не допускать на судебном следствии и в речах разбирательства дела без надлежащего достоинства, спокойствия и правильности, составляющих залог правосудия, ничего несовместного с правильным ходом правосудия, извращающего таковой, грубого затемнения дела посторонними, не относящимися к данному делу обстоятельствами, крайних излишеств, пустословия, развития положений, не совместных с общими началами правосудия (р. Пр. С. 95г./17), явно противоречащих задачам правосудия, направленных не к изысканию истины на суде, а к извращению перед присяжными заседателями понятий о дозволенном и воспрещенном как законом уголовным, так и нравственным, и к насаждению в их умах смутного представления о присущих им правах и обязанностях (р. Пр. С. 94г./4) и могущих ставить их в такие условия, благодаря коим они не могут с надлежащей беспристрастностью, со спокойным равновесием духа, без предубеждения приступить к оценке доказательств, выражений, оскорбительных для отдельных лиц, учреждений и установлений, должного уважения к религии, закону и установленным властям, обвиняя, напр., судебную власть в служебной неумелости и недобросовестности (р. Пр. С. 94г./32), и неправильного объяснения значения действий ее (напр.: следственная власть неумелой рукой прикоснулась к делу... или: обвинительный акт представляет собой юридический беспорядок, как бы, служивший продолжением бывших беспорядков... банка), существенного нарушения защитой указанных законом пределов для прений сторон (р. Пр. С. 95г./17), вопросов, уличающих или клонящихся к уличению свидетелей в каких-либо неблаговидных действиях (р. Пр. С. 95 г./17).

Если сторона ограничивается повторением прежде высказанных аргументов, несмотря на предупреждение Председателя избегать повторений, то он может остановить ее и лишить права слова, объявив прения прекращенными (р. Пр. С. 67г./536).

Но установить безусловное правило здесь невозможно.

Напутственное слово Председателя должно выяснить также, что хотя из судебных речей и не могут быть устранены приблизительные обобщения, однако аналогии в виде примеров других событий не уместны на суде уже и потому, что стороны имеют право говорить только об обстоятельствах дела, имевших место на судебном следствии перед решающими судьями.

Оно должно выяснить также, что защита может анализировать обстоятельства дела, но не имеет права ссылаться на свое убеждение, на свою совесть, на свой опыт, ставить себя авторитетом, ибо ее искреннее убеждение может выразиться в точном анализе доказательств, в мощном слове, объективно, а также и то, что когда стороны стремятся раскрыть нравственную оболочку дела, внутреннюю его сторону, раскрывая массу обстоятельств жизни, обстановку и деятельность подсудимого, то присяжные заседатели должны судить достойное кары действие, преступление, а не достойную порицания бытовую обстановку, не нравственную оболочку дела, на которой не следует даже особенно останавливаться, о которой следует забыть, если преступление не доказано, что необходимо смотреть на ядро дела, которое не имеет ничего общего с оболочкой или имеет с ней отдаленную связь.

Характер председательского наставления выясняется отчасти проектом инструкции, которую предполагалось внести в Устав, но которую заменили 801 и 803 ст. ст. Устава уголовного судопроизводства Эта инструкция излагает правовые условия достоверности доказательств, т. е. юридические признаки, по которым мы можем признать данное обстоятельство удовлетворительным в судебном отношений. Напр., освидетельствование и осмотры, не требующие технических знаний, почитаются достоверными, когда они произведены установленными властями и с соблюдением предписанных на то правил (4 ст.); показания свидетелей не принимаются в уважение: а) когда показание основано лишь на догадках, предположениях или на слухах от других, б) когда свидетели имеют такие телесные или умственные недостатки, при которых они не могут иметь ясного представления о предмете свидетельства, в) когда оно вынуждено насилием, угрозами, обещаниями, ухищрениями и т. п. мерами, г) когда оно не согласно с обстоятельствами дела (9 ст.); уликой почитается всякое обстоятельство, из которого можно вывести заключение или о событии преступления или о вине подозреваемого лица (14 ст.).

Разъяснение Председателем основных начал касательно доказательств есть средство для того, чтобы решение по делу не было постановлено ни под влиянием совершенного неведения основных начал доказательств, ни под гнетом точных правил, стеснительных для оценки конкретного случая.

Судебные Уставы, не преподав Председателю правил для оценки силы и значения доказательств, тем самым указали, что эта оценка предоставляется его добросовестности, опыту, знанию и благоусмотрению. Поставив слово Председателя перед самым совещанием присяжных заседателей, они придали ему особую нравственную силу. Они указали лишь, что общие юридические основания к суждению о силе доказательств Председатель дает не в виде непреложных истин, а лишь в смысле предостережения от всякого увлечения к обвинению или оправданию подсудимого, что эти основания лишь помогают сделать оценку доказательств и не должны быть смешиваемы с самими доказательствами.

Правила о силе доказательств отнюдь не связывают присяжных и должны служить только руководством при определении вины или невиновности подсудимого, на основании выработанных жизнью нравственных начал, по внутреннему убеждению, которое должно быть основано на всем виденном и слышанном на суде, на всех в совокупности обстоятельствах дела, проверенных на суде, а не на каких-либо других соображениях, не на фактах, известных им самим (р. У. К. Д. 71г./1187), и не на слухах, полученных об обстоятельствах дела и о личности подсудимого каким-либо другим путем, потому что эти слухи, нередко — плод досужей фантазии, не были и не могли быть проверены на суде. Впрочем, присяжные заседатели, избранные из той среды, к которой принадлежит подсудимый, могут пользоваться и ближайшей известностью его поведения и наклонностей, местных нравов, обычаев и порядков домашней жизни, но лишь настолько, насколько эти сведения разъясняют такие обстоятельства в деле, которые на первый взгляд могут показаться темными и не имеющими связи с преступлением.

Судебные Уставы не предписывают Председателю заботиться главным образом о том, чтобы избежать обнаружения какого-либо мнения по делу. Неественно и не всегда желательно требовать с его стороны нечеловеческой объективности. Говоря об условиях достоверности доказательств (по мнению Владимирова, — доказательств вообще, известного рода, а не по данному делу), оценивая их юридическое значение, он, если не желает впасть в слишком общие места, не может не высказать своего мнения.

Положение Председателя напоминает положение историка. Всякое истинно историческое сочинение субъективно, ибо не тот историк, кто нанизывает факты один на другой, а тот, кто умеет показать и их внутреннюю связь, которая покоится на личных субъективных выводах. Требовать от историка объективности — значит не понимать сущности человеческого познания. Как отражение в зеркале зависит от качества зеркала, так и отражение прошедшего в историческом труде зависит от личности историка.

Воспрещение выражать свое мнение не есть безусловное. Нужно только, чтобы это мнение не имело характера пристрастия, односторонности, увлечения и страсти.

Правильно понимающий свои обязанности Председатель не только может, но в известных случаях, обусловленных составом присяжных, неравенством сил сторон или способов установки на суде того или другого доказательства, обязан высказать присяжным заседателям свое мнение об относительной силе доказательств по делу.

Правительствующий Сенат всегда, напр., в решениях 67г./492, 70г./718, 72г./350. признавал за председателем право входить в пределах, данных судебным следствием, в оценку мнений экспертов (указывать на такие обстоятельства, которые подкрепляют или опровергают их заключение), а также сущности и значения свидетельских показаний и окольных людей, указывая условия достоверности этих показаний. В решении 1874 года N 439 Правительствующий Сенат не усматривает личного мнения Председателя, говорящего, что ни судебным, ни предварительным следствием не обнаружена причина смерти лица. Решение 1872 года N 152 разрешает сторонам в подкрепление своего взгляда на значение доказательства ссылаться на ученые исследования, на ученые авторитеты по всем вопросам, касающимся достоверности фактов, значения улик в процессе как вообще, так и разных видов преступлений, выставить те условия, при наличности которых доказательства могут почитаться достоверными и убедительными. Из этого решения вытекает, что и Председатель может приводить научные мнения для объяснения закона с исторической и догматической точек зрения.

Напутствуя присяжных заседателей, председатель вышел бы из своей роли, если бы обнаружил явно свое мнение о виновности или невиновности говоря им: "Этот человек виновен или не виновен; но он имеет право и основание сказать им: "Для сравнения чаши весов защиты и обвинения вам даны гири, доказательства, на которых стороны обозначали, со своей точки зрения, их тяжесть. Рассмотрим каждую гирю и, руководствуясь знанием и беспристрастием, проверим ее действительный вес".

Он может сказать им: вы оцените правдоподобность такого факта, который далеко не представляется невероятным и даже весьма возможным при тех отношениях, в которых находилась "А" к "П". Если вы признаете, что деньги могли быть даны, то встретитесь с двумя выводами: или деньги могли быть возвращены просто, также как взять, если только были взяты, или за них могли быть выданы, как объясняет подсудимая, векселя. Векселя, подписанные не "П", могли быть вручены или сумасшедшим или мстителем. Третье предположение, вне этих двух, едва ли возможно, по крайней мере, ни подсудимая, ни ее защитник, ни обвинитель не представили никакого намека на возможность третьего предположения. Если "П" был возбужден душевно, то выдача векселей, как и всякая безумная выходка, становится возможною. Надо сопоставить характер и свойства потерпевшего "П" с этой щекотливой и даже опасной практически и глубоко постыдной нравственной ролью, которую он готовил себе в будущем.

Точно так же необходимо, чтобы по отношению к новым, выработанным экономической и общественной жизнью явлениям, Председатель указывал присяжным не только на свойство и признаки преступного деяния, но независимо, конечно, от вины или невиновности подсудимого, и на общественное значение этого деяния, на борьбу с каким злом выступает в их лице правосудие, злом, которое отражается прямо или рикошетом на общественных группах сограждан, учреждениях, на целых отраслях общественного труда, так как каждое преступное деяние имеет двоякое значение — по отношению к личности обвиняемого и по отношению к обществу. Но надо заметить, что исполнить в точности все то, что закон возлагает на председателя, весьма трудно.

Весьма нередко теоретические выводы и положения не должны быть вводимы в разъяснения, потому что они могут резко противоречить условиям действительности, и поэтому только тогда следует их развивать, когда представляется к тому необходимость, когда ясно, что это разъяснение, действительно, может помочь присяжным в открытии истины.

Объем руководящего напутствия, заключительного слова Председателя (в Англии — charde, во Францим — резюме, краткое изложение дела), не поддается регламентации, по крайней мере, прямой и обусловливается характером, природой случая.

В сложных процессах небесполезным оказывается иногда связное, мощное, ясное и краткое изложение существенных данных судебного следствия, существенных обстоятельств в деле даже и тех, которые хотя и имели место на судебном следствии, но были упущены сторонами, доводов "за" и "против" подсудимого в их естественном порядке, изложение которых в делах заурядных, не представляющих особого интереса ни по личности обвиняемого, ни по характеру улик, когда последние просты и малочисленны, есть излишняя формальность. Председатель должен сосредоточить свое внимание преимущественно на спорных обстоятельствах дела, в отношении которых имеющиеся по делу доказательства возбуждают наибольшие сомнения и от отношения к которым совести присяжных зависит исход дела. Если между сторонами происходили споры относительно фактической стороны судебного следствия (напр., возбуждены сторонами сомнения о том — показывал ли и как показывал свидетель о каких-либо обстоятельствах дела), то на председателе лежит обязанность восстановить истину и изложить спорное обстоятельство в том виде, в каком оно выяснилось на суде. Он должен объяснить также, что присяжные заседатели обязаны рассмотреть все подробности, все оттенки деяния подсудимого, каковым оно выяснилось на суде, и определить подходят ли они под указанные им законные признаки того преступления, в котором подсудимый обвиняется, напр., по делу об убийстве, было ли намерение лишить жизни или только нанести побои и раны, задумано ли оно заранее: или же совершено под влиянием минутного возбуждения или неосторожно или случайно. При этом следует помнить, что человек действует не в пустом пространстве и чтобы правильно оценить его действия, необходимо знать условия, в которые он был поставлен, обстановку, в среде которой совершено преступление.

Надо тщательно взвесить имеющиеся по делу, как улики к обвинению, так и основания к оправданию, и, положа руку на сердце, задумываясь над тайной, созерцая иногда гнетущие несообразности и мрак, окружающие дело, высказать свое мнение обдуманно, беспристрастно, свободно, самостоятельно, не подчиняясь ни влиянию чужого мнения, ни своим первым безотчетным впечатлениям, дабы исполнить свой долг и выйти из суда с величайшей принадлежностью судьи — со спокойной совестью, с этим нелицеприятным внутренним судьей, с чистым сердцем, перед которым страсти ничтожны, а посторонние влияния бессильны, и которое отступает, если сомневается.

Если судебное следствие недостаточно выяснило какое-либо обстоятельство в деле, несмотря на то, что были приняты все меры к разъяснению его, если одно обстоятельство опровергается другим, то все это должно быть отвергнуто присяжными заседателями, как недостоверное; если же и после этого остальные обстоятельства дела окажутся неубедительными, если их можно истолковать в ту или другую сторону, то, конечно, полного и несомненного убеждения составиться не может, и тогда обязательно оправдать, потому что нет достоверности, если дело физически или нравственно могло быть иначе, потому что факт считается не доказанным, если он и не доказан и не опровергнут, ибо лучше освободить десять виновных, чем осудить одного невинного, так как правосудие преследует не сомнительных, а действительных виновников преступления и от осуждения невинного интересы его страдают в большей мере, чем от оправдания виновного. Осудить можно лишь потому, что в деле ясно, а не потому, что темно и не доказано, а ничего среднего между осуждением и оправданием закон не допускает, так как при решении вопроса о виновности подсудимого одного подозрения недостаточно, а необходимо полное убеждение, исключающее всякое разумное сомнение; недостаточно одного только в пользу спорного факта, одного только наклона чаши весов.

Судья должен быть гораздо более настороже против несправедливого осуждения, нежели против несправедливого оправдания. Слишком легкое оправдание пробуждает сожаление и беспокойство только между теми, которые размышляют, тогда как осуждение обвиняемого, который впоследствии признан невиновным, распространяет всеобщий ужас; всякая безопасность исчезает: становится неизвестно, где искать спасения, если, невиновность не ограждает. Но иногда на деле опасность, происходящая от оправдания виновного, может быть сильнее той, какая происходит от осуждения невинного; но она не настолько всеми сознается. Если оправдать вора, то почти верным последствием этого будет совершение новых краж. Если обвинить в воровстве невинного, то из этого еще не следует, что и другие невиновные будут осуждены по той же причине.

Но, с другой стороны, надо иметь в виду, что зло от несправедливого наказания за воровство значительно превышает зло, которое предстояло бы переносить от возобновленных оправданными ворами краж.

Таким образом, тревога от наказания сильнее, нежели от преступления, и вследствие этого опасность быть наказанным, будучи невинным, будет казаться всегда большим злом, нежели опасность пострадать от оправданных преступников. Поэтому хотя бы в уме судьи сложилась презумпция против обвиняемого, он не должен колебаться действовать на основании презумпции его невинности и при сомнении смотреть на ошибку от оправдания, как наиболее извинительную или менее противную благу общества, нежели как на ошибку от осуждения. Подчиняясь голосу человеколюбия, он только следует внушению рассудка. Но это правило принадлежит к числу тех правил, которыми наиболее злоупотребляли. Надо недоверчиво относиться к сентиментальным преувеличиваниям, стремящимся оставлять преступление ненаказанным под предлогом утвердить безопасность невинных. Сначала говорили, что лучше спасти несколько виновных, нежели осудить одного невинного; другие обозначали их числом десять, иные уменьшали на сто, иные же, наконец, говорили, чтобы обвиняемый не был осужден, пока виновность его не будет доказана, математически или безусловно. На основании этого правила, чтобы не наказать невинного, следует никого не наказывать.

В деле должно быть, по крайней мере, одно такое обстоятельство, которое было бы не совместно ни с одним из предположений, какие только могут быть сделаны касательно невиновности подсудимого, со всякой возможной гипотезой о невиновности его, напр., что смерть последовала не от постороннего насилия. Следует, однако, заметить, что иногда и не бывает видимых явлений, которые могут объяснить, напр., причины смерти. Природа есть глубокомысленная книга, разуметь которую нам дано не всегда. У нее есть свои секреты, свои непроницаемые тайны.

Единогласие, единодушие присяжных заседателей служит верной порукой в том, что обсуждаемое решается непроизвольно, что справедливость приговора не возбуждает сомнения, что приговор постановлен как бы целым обществом.

При искреннем желании убедиться недоумение в решении нравственных вопросов уступает место соглашению. Решительная неуступчивость в мнении может быть плодом только крайнего отупения или же полного равнодушия к важнейшим в мире вопросам и есть признак неспособности быть судьей. Но, с другой стороны, оно желательно при том только условии, когда оно может выразить действительно одинаковость мнений, убеждений, а не есть вынужденное, не основано на насилии против убеждения, а вытекает из внутреннего убеждения.

Право старшины присяжных заседателей ничуть не более прав остальных присяжных. Он только управляет ходом их совещаний и принимает участие в общих рассуждениях; но он не должен навязывать присяжным своего мнения и вообще проявлять на них какое-либо влияние. В случае отказа его от написания их ответов суд, не устраняя его из состава присутствия присяжных, предоставляет им избрать из своей среды другого старшину.