Забрать любовь

Глава 21

Платья мамы мне не подошли. Они были со слишком низкой талией и слишком тесными в груди. Они были сшиты для другой, более высокой и стройной женщины. Отец притащил из подвала сундук с ее вещами. Я перебирала затхлые шелковые блузы и котоновые брюки, и мне казалось, что я держу ее за руки. Натянув на себя желтую майку и шорты из жатого ситца, я подошла к зеркалу. На меня взглянуло хорошо знакомое лицо, что меня немало удивило. Я успела до такой степени мысленно сродниться с мамой, что мне казалось, будто я уже стала ею.

Когда я вернулась в кухню, отец сидел за столом.

— Взгляни, Пейдж, — обратился он ко мне, протягивая свадебную фотографию. — Больше у меня ничего нет.

Я отлично знала этот снимок. Он всю жизнь стоял на тумбочке у постели отца. На фотографии отец глядел на мать, крепко сжимая ее руку. Мама улыбалась, но ее выдавали глаза. Я годами всматривалась в ее лицо, пытаясь понять, что напоминает мне ее взгляд. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, меня вдруг осенило: енота в свете фар на ночном шоссе за секунду до того, как его собьет машина.

— Папа, — заговорила я, скользя пальцами по его юному двойнику на фотографии, — как насчет остальных вещей? Где ее свидетельство о рождении и обручальное кольцо, старые фотографии и прочее?

— Она все это забрала. Она ведь не умерла, а ушла из дому. И свой побег она тщательно спланировала, не упустив ничего.

Я налила себе чашку кофе. Отец от кофе отказался. Ему явно было не по себе. Он никогда не любил говорить о маме. Мне было ясно, что он не хочет, чтобы я ее искала. Но убедившись в том, что я настроена решительно, он сдался и пообещал мне помочь. Тем не менее, сидя сейчас передо мной и силясь ответить на мои вопросы, он отводил глаза в сторону, как будто даже годы спустя во всем винил только себя.

— Ты был счастлив? — тихо спросила я.

Двадцать лет — это очень долгий срок. Мне тогда было всего пять лет. Возможно, я просто не слышала скандалов, заглушенных плотно затворенными дверями. Точно так же я могла не услышать и звука удара, о котором наносящий его пожалел еще прежде, чем нашел свою цель.

— Я был очень счастлив, — ответил отец. — Я и подумать не мог, что Мэй меня бросит.

Внезапно кофе показался мне таким горьким, что я встала и вылила его в раковину.

— Папа, — обернулась я к отцу, — почему ты не попытался ее разыскать?

Отец встал и подошел к окну.

— Когда я был маленьким и мы еще жили в Ирландии, отец каждое лето заготавливал сено, — начал рассказывать он. — У него был старенький трактор, и он начинал косить на краю поля, описывая круги и с каждым кругом приближаясь к самому центру, где сбивались спасающиеся от трактора кролики. Как только папа заканчивал работу, мы с сестрами начинали гоняться за зверьками. Но они были намного проворнее нас. Однажды… кажется, это было как раз перед нашим отъездом в Америку… я поймал одного кролика за хвост. Я сказал папе, что оставлю его себе и стану о нем заботиться. Он посерьезнел и объяснил мне, что это было бы нечестно по отношению к кролику, потому что Господь создал его вовсе не для этого. Но я все равно сделал клетку и дал кролику травы, морковки и воды. Утром я увидел, что кролик мертв. Отец сказал, что он не вынес неволи. — Папа обернулся ко мне. Его глаза сверкали. — Вот поэтому я и не стал разыскивать твою маму.

Я сглотнула и попыталась представить, как должен чувствовать себя человек, поймавший прекрасную бабочку и знающий, что, несмотря на всю заботу и преданность, эта бабочка обречена на медленную смерть.

— Двадцать лет, — прошептала я. — Ты, наверное, ее ненавидишь.

— Увы… — Отец стиснул мои руки. — Так же сильно, как я ее люблю.

Отец сообщил мне, что в девичестве маму звали Мэйзи Мари Рено. Она родилась в Билокси, штат Миссисипи. Ее отец хотел заниматься фермерством, но бóльшую часть его земель занимали болота, так что разбогатеть ему не удалось. Он погиб под колесами собственного комбайна, причем страховой компании обстоятельства его смерти показались крайне подозрительными. Овдовев, мать Мэйзи продала ферму и положила деньги в банк. После этого она переехала в город Шебойган, штат Висконсин, и пошла работать на маслобойню. Когда Мэйзи исполнилось пятнадцать лет, она начала называть себя Мэй. Окончив школу, она устроилась в универмаг Херси, расположенный на Мэйн-стрит. Для этого она украла деньги, которые ее мать откладывала на черный день, и купила себе льняное платье и туфли-лодочки из крокодиловой кожи. Явившись к начальнику отдела кадров, она заявила, что ей двадцать один год и она только что окончила университет Висконсина. Ее невозмутимый вид и элегантный наряд произвели такое впечатление, что ей тут же доверили руководство отделом косметики. Она научилась накладывать румяна и тональный крем, создавать брови буквально на пустом месте, маскировать бородавки. Одним словом, она стала экспертом по введению окружающих в заблуждение.

Мэй убеждала мать перебраться в Калифорнию. Она приносила домой фотографии Лос-Анджелеса, где в саду можно было выращивать лимоны и где никогда не шел снег. Мать и слышать об этом не хотела. Вот так и вышло, что по меньшей мере три раза в год Мэй затевала побег.

Она снимала все деньги со своего банковского счета, складывала в сумку самые необходимые вещи и надевала то, что она называла своим дорожным костюмом и что состояло из майки и облегающих белых шортов. Она покупала билеты на автобус и на поезд, которые доставляли ее в Мэдисон, Спрингфилд и даже Чикаго. В конце первого дня путешествия она неизменно разворачивалась и возвращалась домой. Она снова клала деньги в банк, распаковывала сумку и ожидала возвращения матери с работы. Она рассказывала ей о предпринятом путешествии как о забавной шутке. «Чикаго, — качала головой мать. — Это дальше, чем в прошлый раз».

Во время одной из таких поездок она и познакомилась с моим отцом. Возможно, она так и не завершила свое путешествие, потому что нуждалась в дополнительной поддержке. Что ж, именно это и предоставил ей мой отец. Она часто рассказывала соседям, что когда впервые увидела Патрика О’Тула, то сразу поняла, что на нее смотрит судьба. Разумеется, она ни разу не упомянула, хорошо это было или плохо.

Она вышла замуж за моего отца через три месяца после знакомства в ресторане, и они переехали в маленький домик, в котором я провела свое детство. Это произошло в 1966 году. Мэй начала курить и попала в зависимость от цветного телевизора, который они купили на деньги, подаренные на свадьбу. Она смотрела «Деревенщину из Беверли-Хиллз» и «Ту девушку» и говорила отцу, что поняла, в чем ее истинное призвание. Она хотела стать сценаристом. Она писала подписи к комиксам на коричневых бумажных пакетах из-под продуктов и уверяла отца, что ее ждет большой успех.

Чтобы с чего-то начать, она начала писать некрологи для «Трибьюн». Она не бросила работу, даже когда забеременела, заявив, что им нужны деньги и что она сделает перерыв только на время отпуска по беременности и родам.

Три раза в неделю она брала меня с собой в редакцию. Еще два дня за мной присматривала жившая по соседству старушка, от которой всегда пахло камфорой. Отец утверждал, что Мэй была хорошей матерью, но никогда не разговаривала со мной, как с маленьким ребенком, и не играла в детские игры. Когда мне было всего девять месяцев, отец вернулся домой и застал следующую картину: я сидела у входа в дом в подгузнике, на шее у меня красовалась нитка жемчуга, мои веки были накрашены фиолетовыми тенями, а губы — красной помадой. Мама, заливаясь хохотом, выбежала из гостиной. «Она просто прелесть, правда, Патрик?» — воскликнула она, увидев отца. Отец сокрушенно покачал головой, и ее глаза потухли. За период моего младенчества такие эпизоды случались достаточно часто. Отец пояснял это тем, что она пыталась заставить меня расти быстрее, чтобы обрести в моем лице близкую подругу.

Мэй покинула нас, даже не попрощавшись, 24 мая 1972 года. Что потрясло отца больше всего, так это то, что это случилось совершенно неожиданно. Они прожили шесть лет, и он знал о ней очень много. Он знал, в каком порядке она снимает перед сном макияж. Он знал, какие заправки для салатов она любит, а какие терпеть не может. Он знал, что, когда в ее глазах мелькают тени, ее необходимо крепко обнять. И все же она застала его врасплох. Какое-то время он ходил к киоску, где продавались лос-анджелесские газеты. Он был убежден, что она обязательно объявится в Голливуде в качестве сценариста комедийных шоу. Но годы шли, и постепенно отец пришел к следующему выводу: если человек сумел исчезнуть бесследно и безвозвратно, он мог лгать и находясь рядом. Отец убедил себя в том, что все время, которое они прожили вместе, у мамы зрел план. Он также решил, что, если она когда-либо вернется, он ее не впустит. Слишком серьезны были нанесенные ею раны. К несчастью, время от времени он продолжал задаваться вопросом, жива ли она, все ли у нее хорошо. Это не означало, что он всерьез рассчитывал что-либо о ней узнать. Он утратил веру в любовь. В конце концов, прошло двадцать лет. Она превратилась в совершенно чужого человека.

Отец вошел в мою спальню, когда звезды начали растворяться в свете утренней зари.

— Ты ведь не спишь? — спросил он.

От недостатка сна его акцент звучал особенно резко.

— Ты же знаешь, что нет, — ответила я.

Отец сел на мою кровать. Я взяла его за руку и взглянула на него снизу вверх. Иногда мне трудно было поверить в то, как много он для меня сделал. Он столько сил положил на то, чтобы меня вырастить.

— Что ты сделаешь, когда найдешь ее? — спросил он.

Я села, кутаясь в простыню.

— Кто знает, может, у меня ничего и не получится, — ответила я. — Прошло двадцать лет.

— О, ты ее найдешь, — улыбнулся он. — В этом я не сомневаюсь.

Отец всегда верил в судьбу, которую называл Божественной Мудростью. Он считал, что я обязательно найду Мэй Рено, если это угодно Господу.

— И я полагаю, что, когда ты ее разыщешь, ты не станешь рассказывать то, что ей знать необязательно.

Я уставилась на него, пытаясь понять, что он имеет в виду.

— Слишком поздно, Пейдж, — пояснил он.

И тут я поняла, что два последних дня культивировала в своем воображении идиллическую картинку, на которой я с мамой и папой снова живу в Чикаго, под этой самой крышей. Отец давал мне понять, что этого не будет, что ему это не нужно. И я поняла, что это не нужно и мне. Даже если мама соберет вещи и последует за мной, мой путь будет лежать не в Чикаго. Я теперь жила за много миль отсюда с совершенно другим мужчиной.

— Папа, — сказала я, отгоняя эту мысль, — расскажи мне историю.

Отец не рассказывал мне историй уже много лет, с тех пор как примерно в четырнадцатилетнем возрасте я решила, что уже слишком взрослая, чтобы восхищаться подвигами мускулистых и хитроумных героев ирландских саг.

Отец улыбнулся моей просьбе.

— Ты, наверное, ждешь от меня любовную историю?

— Таких историй в ирландском фольклоре не существует, — рассмеявшись, возразила я. — Если не брать в расчет истории о поруганной любви.

Ни один из ирландских героев не был способен на верность и постоянство. Кухулин, ирландский эквивалент Геракла, был женат, но соблазнил всех девушек Ирландии. Ангус, красивый бог любви, являлся сыном короля богов Дагды и его любовницы Боанны, зачавшей его в отсутствие мужа. Дейрдре, которую в попытке избежать исполнения пророчества о смерти и разрухе решили выдать замуж за старого короля Конхобара, сбежала в Шотландию с красивым молодым воином по имени Наойс. Гонцы короля выследили влюбленных. Конхобар убил Наойса, а Дейрдре вынудил стать своей женой. Она больше никогда не улыбалась и вскорости погибла, ударившись головой о камень.

Все эти истории, а также их многочисленные вариации я знала наизусть, но внезапно мне захотелось ощутить себя маленькой девочкой и услышать голос отца, посвящающего меня в легенды своей родины. Я укуталась в одеяло и закрыла глаза.

— Расскажи мне историю о Дехтире, — попросила я.

Отец положил мне на лоб свою прохладную ладонь.

— Ты всегда любила эту историю, — сказал он.

Он поднял голову и устремил взгляд на солнце, встающее над крышами домов напротив.

— Как ты знаешь, Кухулин не был простым ирландским юношей. Его родила прекрасная женщина по имени Дехтире. У нее были сверкающие, как королевское золото, волосы и зеленые, как молодая ирландская рожь, глаза. Она была замужем за одним из вождей Ольстера. Но она была так хороша собой, что ее заприметили боги. И вот однажды она превратилась в птицу и стала еще более прекрасным созданием, чем прежде. Теперь у нее было белое, как снег, оперение, а на шее венок, сплетенный из розовых облаков утренней зари. И только ее глаза не изменились и остались такими же зелеными. С пятьюдесятью своими служанками она прилетела в заколдованный дворец на сказочном острове, парящем в небе. Устроившись там, она начала ерошить и чистить свои перышки. Поначалу она так волновалась, что не сразу заметила, что снова стала прекрасной женщиной. Не заметила она и приблизившегося к ней бога солнца Луга. Он вырос перед ней и заслонил собой весь мир. Когда же она подняла голову и увидела излучаемый им свет, то тут же в него влюбилась. Она много лет прожила с Лугом на этом острове. Там она и родила ему сына, Кухулина. Однако в конце концов она забрала ребенка и убежала с ним домой.

Я открыла глаза, потому что это место мне нравилось больше всего. И вдруг, еще прежде, чем отец продолжил рассказ, я впервые поняла, почему эта история так завладела моим воображением.

— Супруг Дехтире много лет провел, глядя в небо. Все это время он просто ждал. И когда его супруга вернулась, он с радостью принял ее назад, потому что на самом деле любовь никогда не умирает. А Кухулина он воспитал как родного сына.

Всякий раз, слушая эту историю, я представляла себе маму в роли Дехтире, а себя в роли Кухулина. Мы обе были жертвами жестокой судьбы и вместе жили на сверкающем волшебном острове. Я также восхищалась мудростью ожидающего ее супруга-вождя. И я никогда не переставала надеяться на то, что, быть может, мама к нам вернется.

Окончив рассказ, отец похлопал меня по руке.

— Я скучал по тебе, Пейдж, — сказал он.

С этими словами он встал и вышел из комнаты. Я моргнула, глядя на белый потолок. Я спрашивала себя, возможно ли что-то приобрести, ничего не потеряв. Я пыталась представить, как я убегаю из дворца, ощущая босыми ногами прохладные мраморные плиты пола, а потом всю жизнь живу воспоминаниями.

Вооружившись свадебной фотографией и маминой историей жизни, я помахала отцу рукой и села в машину. Я подождала, пока он скроется за персиковой занавеской на входной двери, и уронила голову на руки, сжимающие руль. Что же мне теперь делать?

Мне был нужен детектив, причем такой, который не станет смеяться над тем, что мне вздумалось разыскивать человека через двадцать лет после его исчезновения и не запросит с меня слишком много денег. Но я понятия не имела, где его искать.

Я медленно ехала по улице. Слева от меня замаячила громада Святого Кристофера. Я уже восемь лет не была в церкви. Макса не крестили. Даже Николас удивился. «А я-то считал тебя впавшей в грех католичкой», — прокомментировал он. Когда я сообщила ему, что больше не верю в Бога, он удивленно приподнял брови. «В этом наши взгляды совпадают», — кивнул он.

Я припарковала машину и начала взбираться по гладким каменным ступеням церкви. Несколько женщин постарше стояли в левом приделе, ожидая своей очереди на исповедь. Время от времени шторки исповедальни раздвигались, выпуская в мир очередного грешника, вознамерившегося очистить душу.

Я прошла по центральному проходу и села на первую скамью. Я всегда была уверена, что именно по этому проходу буду идти в качестве невесты. Солнечные лучи, пробившись сквозь яркие витражи с изображением Иоанна Крестителя, уронили к моим ногам расплывчатое цветное покрывало. Я нахмурилась. В детстве я всегда любовалась великолепием сочных красок, но только сейчас заметила, что на самом деле окно не впускает в церковь солнце.

Сообщив Николасу, что я отреклась от своей религии, я сказала правду. Вот только она от меня не отреклась. Это была улица с двусторонним движением. Я перестала молиться Иисусу и Деве Марии, но это не означало, что они отпустят меня без борьбы. Таким образом, несмотря на то что я перестала ходить на службу и за восемь лет ни разу не исповедалась, Бог меня не оставил. Я чувствовала Его у себя за спиной. Я слышала Его едва слышный шепот. Он говорил мне, что отречься от веры намного сложнее, чем я думала. Он улыбался, когда, впадая в отчаяние, я звала Его на помощь. Меня охватывала ярость при мысли о том, что, как бы настойчиво я ни отталкивала Его от себя, на самом деле от меня мало что зависело. Он продолжал управлять моей жизнью.

Я встала на колени, как того требовала обстановка, но не позволила молитвам сорваться с моих губ. Прямо передо мной была статуя Девы Марии, которую я украсила венком, будучи королевой мая.

Мать Иисуса. В детстве я слепо ей поклонялась. И как все маленькие девочки из католических семей, я была уверена, что если буду хорошо себя вести, то, став взрослой, буду точным ее подобием. Однажды я даже на Хэллоуин оделась в ее одежды. На мне была синяя накидка и тяжелый крест, но никто так и не понял, кого я изображаю. Я представляла себе Марию прекрасной и безмятежной женщиной, ведь не зря Господь доверил ей выносить своего сына. Но что мне импонировало больше всего, так это то, что ей было гарантировано место на Небесах только за то, что она стала матерью исключительного создания. Иногда я одалживала ее у Иисуса. Я представляла себе, что она присаживается на краешек моей постели и спрашивает, чем я сегодня занималась в школе.

Я так много знала о матерях в целом. Я вспомнила, как в пятом классе услышала на уроке о том, что детеныши обезьян предпочитают кукол из махровой ткани куклам, скрученным из проволоки. В другой раз, ожидая своей очереди в приемной какого-то врача, я прочитала статью о том, что койоты, потерявшие щенков, начинают громко выть, зная, что детеныши обязательно придут на их зов. Мне хотелось знать, способен ли мой собственный голос утешить и успокоить Макса. Услышу ли я зов своей мамы?

Боковым зрением я заметила у алтаря знакомого священника. Я не хотела, чтобы меня узнали и заставили каяться. Наклонив голову, я заспешила к выходу из церкви. Проходя мимо священника, я случайно задела его плечом и вздрогнула, ощутив непоколебимую силу его веры.

Я знала свой следующий пункт назначения. Я должна была там побывать, прежде чем отправиться на розыски мамы. Подъезжая к заправке, я сразу увидела Джейка. Он отдавал кредитную карточку похожему на юриста типу в строгом костюме, стараясь не коснуться замасленной рукой холеных пальцев клиента. Тип сел в свой «фиат» и отъехал, освободив место для меня.

Я подъехала к колонке с неэтилированным бензином и вышла из машины. Джейк не двинулся с места.

— Привет, — сказала я.

Он молча сжал и разжал кулаки. На левой руке у него блестело обручальное кольцо. У меня внутри все сжалось. Я почему-то считала, что моя жизнь должна продолжаться, но Джейка ожидала увидеть таким, каким я его оставила.

Я взяла себя в руки и надела на лицо самую веселую из своих улыбок.

— Вижу, мне удалось тебя удивить, — сказала я.

Джейк заговорил, и я отметила, что его голос не изменился. Он был все таким же низким и как будто журчащим.

— Я не знал, что ты вернулась, — отозвался он.

— Я не знала, что вернусь, — в тон ему ответила я.

Я сделала шаг назад, ладонью защищая глаза от солнца. Фасад гаража был выкрашен свежей краской и украшен новой вывеской. «Владелец Джейк Флэннаган», — гласила вывеска. Я обернулась к Джейку.

— Он умер три года назад, — тихо сказал он.

Пространство между нами было наэлектризовано, но я соблюдала дистанцию.

— Прости, — прошептала я, — я не знала.

Джейк перевел взгляд на мою пыльную после долгой дороги машину.

— Сколько тебе? — спросил он, беря в руки шланг.

Я молча уставилась на него. Он открутил крышку бака.

— А-а, ты о машине, — спохватилась я. — Полный бак.

Джейк кивнул и включил насос. Он прислонился к горячей железной двери, а я смотрела на скупые движения его сильных рук с въевшимся в ладони маслом.

— Чем ты занимаешься? — спросил он. — Все так же рисуешь? Ты, наверное, уже стала настоящим мастером.

Я улыбнулась, глядя себе под ноги.

— Мастером исчезновений, — кивнула я.

— Как Гудини?

— Вроде того. Только в моем случае узлы и наручники гораздо крепче.

Насос отключился, и Джейк не глядя протянул руку, в которую я вложила кредитную карточку.

Наши пальцы соприкоснулись. Я ожидала, что меня встряхнет, как это всегда случалось в прошлом. Но этого не произошло. Вообще ничего не произошло. Я не ожидала, что между нами сразу вспыхнет былая страсть. Я знала, что не влюблена в Джейка. Я была замужем за Николасом, и это было правильно. Но я не ожидала и того, что прежняя привязанность минует так бесследно. Я взглянула в лицо Джейку. Его бирюзовые глаза смотрели на меня холодно и сдержанно. «Между нами все кончено», — говорили они.

Через минуту Джейк вернулся и попросил меня пройти в его офис. Мое сердце учащенно забилось. Я решила, что он хочет мне что-то сказать, что его решимость дрогнула. Но он подвел меня к аппарату, удостоверяющему действительность кредитных карт. Моя карточка «Американ экспресс» была отвергнута.

— Это невозможно, — пробормотала я и протянула Джейку «Визу». — Попробуй эту.

Однако результат оказался тем же. Не спрашивая у Джейка разрешения, я сняла трубку телефона и набрала указанный на кредитке номер. Оператор сообщил мне, что Николас Прескотт аннулировал свою старую карточку «Виза» и что на его адрес уже выслали новую карту с новым номером. Я положила трубку на стойку и покачала головой.

— Мой муж взял и лишил меня доступа к деньгам, — сообщила я Джейку.

Я прикинула, сколько у меня осталось наличных денег и каковы шансы на то, что мои чеки примут в другом штате. Что, если у меня не хватит денег на то, чтобы разыскать маму? Что, даже если мне удастся ее найти, окажется, что у меня недостаточно средств, чтобы к ней приехать? Внезапно я ощутила руку Джейка у себя на плече. Он подвел меня к старой оранжевой пластиковой скамье у окна.

— Я переставлю твою машину и вернусь, — сказал он.

Я закрыла глаза и отдалась давно забытому чувству. На этот раз Джейк меня выручит, сказала я себе.

Он скоро вернулся и сел рядом со мной. На его висках поблескивала седина, но непослушные вихры по-прежнему лезли ему в глаза и закручивались в колечки над ушами. Он приподнял пальцем мой подбородок, и в этом прикосновении я ощутила легкость и непринужденность, существовавшую между нами, когда я была его любимой сестричкой.

— Итак, Пейдж О’Тул, — заговорил он, — рассказывай, что привело тебя в Чикаго.

Он предоставил мне мольберт, на котором я нарисовала последние восемь лет своей жизни. Я только закончила рассказ о том, как Макс упал с дивана и в кровь разбил нос, как стеклянная дверь отворилась и в офис вошла молодая женщина с экзотической внешностью. У нее была темная кожа и раскосые глаза. Она была одета в яркий хлопчатобумажный джемпер, а в руке держала большой пакет с фритос.

— Обед! — пропела она и только тут заметила, что Джейк не один. — Извините, — улыбнулась она. — Я могу подождать снаружи.

Джейк встал и вытер руки о джинсы. Подойдя к женщине, он обнял ее за плечи.

— Пейдж, — произнес он, — это моя жена Эллен.

При звуке моего имени глаза Эллен открылись шире. Я ожидала, что сейчас ее улыбку омрачит ревность. Но она шагнула вперед и протянула мне руку.

— Я столько лет слушаю рассказы о вас, что рада наконец-то познакомиться, — сказала она.

И по ее кристально честному взгляду я поняла — она не лукавит. Она обняла Джейка за талию, продев большой палец в шлевку джинсов.

— Как ты смотришь на то, что я просто оставлю фритос? Увидимся дома, — предложила она.

Она исчезла так же непринужденно, как и появилась, прихватив с собой не только окружавшее ее мощное энергетическое поле, но и весь воздух. Во всяком случае, мне так показалось.

— Мы с Эллен поженились пять лет назад, — сказал Джейк, глядя ей вслед. — Она знает все. У нас не получается… — Его голос сорвался, и он начал фразу заново. — У нас до сих пор нет детей, — наконец выговорил он. Я отвернулась, не решаясь взглянуть ему в глаза. — Я ее люблю, — тихо сказал Джейк, глядя, как его жена выруливает на Франклин-авеню.

— Я знаю.

Джейк присел на корточки передо мной. Он взял меня за левую руку и большим пальцем потер мое обручальное кольцо. На моей ладони осталась черная полоса, которую он даже не попытался вытереть.

— Расскажи мне, почему он аннулировал твои карточки, — попросил он.

Я откинула голову назад и вспомнила, как Джейк собирался на свидания с другими девушками, как я обедала с его семьей, убеждая себя в том, что являюсь одной из Флэннаганов, и сочиняя сказки о смерти своей мамы. Иногда я записывала свои небылицы, чтобы не забыть, что я там наплела. Я вспомнила, как Теренс Флэннаган с лукавой усмешкой щипал за задницу свою жену, ставившую на стол блюдо с картофелем. Я вспомнила, как Джейк явился ко мне за полночь, чтобы потанцевать в залитой лунным светом кухне. Я вспомнила, как Джейк нес меня наверх, в спальню, а я истекала кровью от утраты созданной нами обоими жизни. Я вспомнила его лицо за пеленой боли. Нашей общей боли от неизбежности разлуки и необходимости разорвать все, что нас связывает.

— Я убежала, — прошептала я, отвечая на вопрос Джейка. — Опять.