Заброшенный в природу

6. О ВООБРАЖАЕМОЙ СВЯЗИ, КОТОРУЮ УСМАТРИВАЮТ НЕКОТОРЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ПРОСТОЛЮДИНОВ МЕЖДУ ТАБАКОМ И ТАК НАЗЫВАЕМЫМ «ДЬЯВОЛОМ». КОНКРЕТНЫЙ ПРИМЕР ИЗГНАНИЯ ДЬЯВОЛА, КОТОРЫЙ БЕЖИТ ОТ ТАБАЧНОГО ДЫМА, КАК ОТ ЛАДАНА

После того, как сгорел хлев, я старался некоторое время не показываться доктору на глаза и никуда с ним не ходить. Я оставался дома и помогал Хесусу строить новый хлев. С этим пожаром вообще много неясного, но пусть я сначала расскажу о том, что известно. Благодаря тому, что Паблито сразу заржал, а Хесус все еще был снаружи, пожар быстро заметили. Хесус прибежал в хлев и разбудил меня. Просто чудо, что я не пострадал, так как вокруг меня бушевал огонь, и я запросто мог задохнуться во сне от ядовитого дыма. Пробудившись от сна, я было подумал, что нахожусь в аду, — вокруг меня плясало пламя и стелился черный дым. Потом решил, что туда же попал и Хесус, чье потное и, как мне показалось, огромное лицо нависло надо мной, и это мало меня удивило. К счастью, я быстро пришел в себя и выбежал из хлева, потом помог Хесусу отвязать Паблито и вывести его наружу. Не случайно говорят: «горит, как солома». Огонь охватил хлев невероятно быстро. И если бы не дождь, который, к счастью, полил как из ведра, и если бы не Хесус, который в то время еще не спал, то огонь сожрал бы не только хлев, но и дом рядом с ним, а, может быть, и другие дома вокруг. Обо мне и говорить нечего. Мне страшно повезло. И я должен признаться, что Паблито, дождь и, прежде всего, Хесус спасли мне жизнь.

Но меня ждали другие неприятности. Вряд ли стоит описывать, как выглядел доктор Монардес, наблюдавший за пожаром в хлеву, и в каком настроении он был на следующий день. Пока мы гасили пламя, он ни о чем не спрашивал, но утром стал размышлять, а также допытываться, как возник пожар. Я ожидал чего-то подобного. Меня не удивило и безапелляционное утверждение Хесуса, что во всем виноват я. Он предполагал, что я закурил сигариллу, а потом заснул, не погасив ее, и она подожгла солому. Разумеется, я категорически все отрицал. Конечно, я помнил, как раскурил сигариллу, но также ясно помнил, что погасил ее перед тем, как уснуть. Но если бы я это сказал, то доктор ни за что бы мне не поверил, и мне бы досталось по полной. И тогда прощай учение, прощай медицина… Назад, на улицу, в трактиры, где снова пришлось бы зарабатывать на хлеб фокусами с дымом… Нет, этого нельзя было допустить.

Доктор, однако, был склонен верить Хесусу. Я скептически поднял бровь, наклонил голову набок, сделал гримасу, которую трудно описать, но которая, я интуитивно чувствовал, могла подействовать убедительно в этой ситуации, и сказал (все это одновременно!):

— Сеньор, давайте рассуждать логически! Если бы я и вправду заснул с зажженной сигариллой, то она прежде всего подожгла бы солому возле меня, и я сгорел бы первым. А огонь, как утверждает Хесус, вспыхнул в глубине хлева, рядом со мной, но с другой стороны.

— Может быть, сигарилла покатилась туда… Или, кто знает, как это произошло, — возразил Хесус.

— Ну да, — махнул я рукой, — это тебе не холм у реки, чтобы она покатилась. Так не бывает!

Здесь я рискую отклониться от темы, чтобы высказать неожиданное, быть может, для читателя предположение: огромную роль в данной ситуации сыграла моя лицевая мускулатура, которая прекрасно развилась за время сеансов виртуозного курения в трактирах. Разумеется, я использовал все ее возможности, чтобы сопроводить свои слова убедительной мимикой. И должен вам сказать, что, к моей радости, это подействовало. Доктор оторвал от меня взгляд, медленно повернулся к Хесусу и холодно уставился на него. Я чувствовал, как в его груди набухает гнев.

— Нет, сеньор, нет, — испуганно сказал Хесус.

«Вот это он напрасно», — мелькнуло у меня в голове.

— Скотина, я тебя убью! — заревел доктор. — Что ты делал в тот час? Почему не спал?

Хесус бросился бежать, а доктор последовал за ним, размахивая тростью. Я уже упоминал, что доктор Монардес использует трость, только чтобы выглядеть элегантным, по сути он и без нее передвигается достаточно быстро. Однако и Хесус бегает быстро, к тому же он намного моложе. Оба промчались по площадке у дома и завернули за угол. Я облегченно перевел дух и, прислонившись к стволу груши, возле которой стоял, закурил сигариллу. Голова немного болела. Я подумал, а что если и вправду Хесус устроил пожар? Нет, честно говоря, это казалось маловероятным.

В конце концов доктор позвал нас обоих и сказал:

— Слушайте меня, сукины дети! Я не знаю, кто из вас устроил пожар и что точно произошло. Если кто-то из вас виноват, пусть считает, что ему крупно повезло. Колоссально повезло! А сейчас вы оба начнете работать, немедленно, не откладывая! Я требую, чтобы максимум за месяц вы отстроили хлев. А я на это время найму себе другого кучера, чтобы ездить по вызовам, потому как ты, дурак, не сможешь быть в моем распоряжении. — Доктор замахнулся тростью на Хесуса, но тот быстро отскочил в сторону.

— И вы будете работать, если понадобится, днем и ночью, — продолжил доктор уже более спокойно, — но я требую, чтобы через месяц здесь даже следов от пожара не осталось. Никакого огня! Никаких следов! Чтобы все было гладким, как каток! Как в Дании!

Дания… Верно, это же страна на севере! Как я сразу не догадался?

В общем, так и получилось, хоть и не за месяц, а за два. И поскольку в этот период я все равно не мог сопровождать доктора, то воспользуюсь возможностью и вернусь немного назад во времени, чтобы рассказать, почему мы вообще тогда поехали в Англию. Как мне кажется, это очень даже важная подробность.

Сеньор Фрэмптон уже давно приглашал доктора Монардеса посетить Англию, но доктор, скорее всего, никогда бы не отправился туда, если бы не получил от него одно интригующее письмо. Текст я приведу здесь дословно, поскольку однажды я обнаружил его, когда перебирал вещи доктора (искал я что-то другое, но нашел только дукаты, а рядом с ними лежала записка с точным указанием суммы денег. Доктора в то время не было, он уехал по вызову во Фронтеру, а простофиля Хесус, пень-пнем, колотил внизу молотком и беспрерывно звал меня тоже спуститься, словно я ему мать-кормилица!) Но вернемcя к письму. Вот та его часть, которая особенно заинтересовала доктора Монардеса:

«Мне рассказали об одном мирянине, — писал сеньор Фрэмптон, — который живет в Хаслингдене (очень бедный человек!) и целыми днями только и делает, что курит, тратя на табак деньги, на которые могла бы кормиться вся его семья, в чем его и упрекали тамошние невежи. Не стану комментировать их глупость, а перейду прямо к самой интересной части. Так вот, этому человеку приснился сон, будто он курит табак, а черт стоит рядом и набивает ему трубки одну за другой. Несмотря на это, утром он снова занялся своим любимым делом, сказав, что то был всего-навсего сон. Но когда он закурил трубку, его снова охватило чувство, что рядом стоит черти набивает табаком трубку, точно так же, как было во сне. Мужчина оцепенел и просидел так несколько минут, а когда пришел в себя, встал, открыл Библию, которая лежала на столе, и попал ровно на 55-ю главу Книги пророка Исайи, после чего бросил табак в печь, а все трубки разбил о стену».

— А что написано в Книге пророка Исайи? — спросил доктор.

Я открыл 55-ю главу и прочитал:

«Для чего вам отвешивать серебро за то, что не хлеб, и трудовое свое за то, что не насыщает? Послушайте Меня внимательно, и вкушайте благо, и душа ваша да насладится туком».

— Фу, какой отвратительный текст! — воскликнул доктор. — Получается, что человек это жалкое животное, которое должно думать только о том, как наполнить желудок.

— Сеньор, — заметил я, — мне кажется, что это метафора. О Небесном царстве и прочее.

— Конечно, это метафора, — ответил доктор и холодно посмотрел на меня. — Неужели ты думаешь, что я не могу различить метафору? Но это плохая, безвкусная метафора. Как будто нет ничего более важного, чем хлеб и жир.

Я промолчал, предпочитая не спорить с доктором.

— Мне нужно встретиться с этим человеком, — сказал доктор, погладив бородку. — Сеньор Фрэмптон уже давно зовет меня в Англию. Непременно поедем.

Вот так мы оказались на «Игиене».

Того человека звали Томас Джоли. Мы посетили его вместе с мистером Фрэмптоном в одно очень холодное утро. Застали его во дворе дома обнаженным до пояса. Он обливался водой из ведра, фыркая, отплевываясь и раскачиваясь из стороны в сторону. Сначала я даже не понял, что он делает, но потом догадался, что это физические упражнения.

— Этот даже безумнее, чем немецкий солдат, — заметил доктор Монардес, увидя его. — Именно так их закаливают. Кто не умрет от такой закалки, станет очень опасным.

Я с сожалением выбросил свою сигариллу и в снег. Немыслимо было курить в присутствии такого человека. Кроме того, никогда не знаешь, чего от него ждать.

Но в действительности мужчина оказалсяочень доброжелательным, а разговор — гораздо более сдержанным, чем мы ожидали. Томас поведал нам о своем сне, а также о том, как он открыл Библию и сразу попал на Книгу пророка Исайи. Поведал и о других вещах, о которых мы уже знали из письма сеньора Фрэмптона. Доктор поинтересовался, как точно выглядел дьявол, и попросил Томаса описать его до мельчайших подробностей.

— Не знаю, сэр, я не смог его разглядеть, — ответил мужчина. — Я бы сказал, что это был высокий муже-козел с седыми волосами и узким, вытянутым лицом.

Доктор спросил, что конкретно означает «мужекозел». И после обсуждения мы согласились с предположением сеньора Фрэмптона, что это нечто подобное двуногому кентавру.

— А как он был одет? — спросил доктор Монардес.

— Да обычно, сэр, — ответил Томас. — Только вместо обуви на ногах у него были подковы. Но остальное — штаны, рабочая куртка, похожая на эту, и широкая рубашка с низким воротом. Все было темного цвета, но не могу сказать, какого точно. Не забывайте, что я его видел во сне, и мое внимание было сосредоточено на его руках, пока он набивал трубки и подавал их мне одну за другой.

— Значит, у него были пальцы, а не какие-то крючья, или орлиные когти, или копыта, или нечто подобное, — вмешался в разговор мистер Фрэмптон.

— Копыта, сэр, — ответил Томас и непонятно почему указал на ноги мистера Фрэмптона. Мы с доктором Монардесом машинально посмотрели туда, а мистер Фрэмптон тут же поджал ноги. — Нет, сэр, у него были самые обычные человеческие пальцы. Может быть, только чуть длиннее и костлявее.

Доктор спросил его, что именно делал так называемый дьявол, чтобы заставить его принять, как он выразился, «судьбоносное» решение, — отказаться от табака. Мистер Джоли лишь повторил, что дьявол набивал табаком трубки, причем очень ловко, и подавал ему одну за другой. Он не помнил, делал ли дьявол что-либо еще, говорил ли о чем-нибудь. Просто наполнял трубки и протягивал ему.

— Может быть, он подал тебе какой-нибудь знак? Скорчил какую-то гримасу… или подмигнул? — спросил доктор Монардес.

— Нет, не помню, чтобы он мне подмигивал, — ответил мистер Джоли. — Нет, не делал он никаких знаков. Только набивал трубки и подавал их мне.

Удивительно, что когда люди слышат какую- то банальность, которая никого не удивляет, их лица приобретают задумчивое выражение. В этот момент мы все трое — доктор Монардес, я и мистер Фрэмптон — сидели с задумчивыми лицами. Возможно, это объясняется скукой, которую вызывают банальности разного рода. Тебя сразу начинает клонить в сон. Прибавьте к этому и разочарование по причине, что ты ожидал услышать что-то интересное, но не услышал, вот и получите задумчивое выражение. Я бы сказал, что это какая-то алхимия. Кроме того, люди с задумчивым выражением лица, как правило, ни о чем не думают. Им просто хочется спать. Во всяком случае, именно так было со мной. Я сидел с задумчивым видом и смотрел вперед, но моя голова была абсолютно пуста. В комнате стоял верстак, усыпанный стружками, поверх которых были разбросаны инструменты. «Как тоскливо», — мелькнуло у меня в голове. Неудивительно, что дьявол здесь посерел, или, быть может, именно он и оставил эту серость после себя.

Наконец-то мы покинули мистера Джоли, хотя, по сути, пробыли у него не так уж много, как показали нам часы в фаэтоне. Однако у меня было ощущение, что наше посещение длилось бесконечно долго. Потом мы направились в Итонский колледж, где доктору предстояло выступить с лекцией о табаке и других новых лекарствах, привезенных из Индий. Декан колледжа мистер Уитакер был ревностным почитателем трудов доктора Монардеса. Это был любознательный, открытый новым знаниям человек, который всегда стремился быть в курсе последних научных новинок, особенно в области медицины.

Во время последней эпидемии чумы в этом районе, случившейся несколько лет назад, именно он отдал распоряжение, чтобы все мальчики в Итоне по утрам выкуривали по трубке. И не удивительно, что там не было ни одного заболевшего. Как заверил нас мистер Фрэмптон, то же самое можно сказать и о хозяевах табачных лавок в округе. Смертельная зараза не посмела перешагнуть порог ни одной из них. Доктор слушал все это с сияющим лицом и только довольно кивал. Да, вероятно ему удалось открыть самое великое лекарство в истории человечества, и у него были все основания гордиться этим. Но его удовлетворение достигло апогея, когда мы оказались во дворе колледжа и увидели, что все мальчики, облаченные в торжественные черные тоги, были построены вдоль парадной аллеи, держа в руках дымящиеся трубки. По знаку декана все они дружно закурили, а он сам, приветственно раскрыв объятья, пошел нам навстречу, сопровождаемый громкими аплодисментами преподавательского состава. Неописуемый момент! От волнения доктор даже прослезился. Я тоже прослезился, но по другим причинам.

Потом доктор выступил в актовом зале с вдохновенной речью. «Только что, — сказал он с шутливыми нотками в голосе, — я встретился с одним человеком, который утверждал, что во сне видел дьявола и тот подталкивал его отказаться от курения табака». Публика восприняла эти слова со снисходительным смехом, к которому присоединились и мы с мистером Фрэмптоном. «Вот к чему приводит суеверие», — заключил доктор. Потом он долго говорил о новых временах, о том, что всем нам следует отказаться от суеверных предрассудков и воспринять новые научные открытия, устремившись к безграничным горизонтам, которые открывает перед нами наука. «Мы живем в новое время, — сказал доктор, — в котором наука смело отметает все предрассудки прошлого (я тут же вспомнил нищего, который валялся на улице в Севилье), волнующее и переменчивое время, когда закладываются основы новых знаний, золотые плоды которых будут собирать новые поколения. Это время подъема, Ренессанса, торжествующей силы разума и науки, своим светом разрывающей мрак. И этой науке, — обратился он к собравшимся, — вы, молодые друзья, должны посвятить свою жизнь под мудрым руководством ваших ученых наставников и лично мистера Уитакера, одного из самых светлых умов эпохи». Слова доктора были встречены бурными, долго не смолкавшими аплодисментами. Все рукоплескали стоя. Прижав руку к груди, доктор Монардес улыбался, кланяясь и поворачиваясь в разные стороны. Потом он долго рассказывал о новых лекарствах, полученных из Индий, в том числе, и о табаке, а также об огромном количестве болезней, которые он исцеляет. Новому лекарству он предсказал долгую и успешную жизнь. «Наступит время, — сказал доктор, — когда даже последний пейзан Старого Света будет знать, что такое табак, и, быть может, будет его употреблять. Табак будет присутствовать везде — на улицах, в трактирах, на постоялых дворах, в домах богачей и бедняков, аристократов, торговцев, ремесленников и крестьян — повсюду. Он станет самым знаменитым растением в мире, намного более известным, чем помидоры и перец, попомните мои слова. Он будет с триумфом шествовать по миру — предрек доктор, — и это произойдет намного раньше, чем многие думают. Мы уже видим первых предвестников той знаменитой эпохи, — провозгласил доктор. — Дух нового знания постепенно распространится: потихоньку, понемногу и сначала невидимо. Он появится и здесь, и там, в этом колледже и в другом городе, на другой улице. И так будет до того самого дня, когда вдруг, словно совсем неожиданно, мир полностью изменится. Самодовольные невежи прошлого почувствуют, как оно обрушивается им на головы, как привычная рутина знакомой им жизни утекает, словно вода сквозь пальцы. Они будут изумленно смотреть и спрашивать себя: Как же так? Что случилось? И ответ придется искать в прошлом, долго и подробно отслеживая его. Но мы-то знаем. В один прекрасный момент мир полностью изменится, — завершил доктор. — И в значительной степени благодаря нам».

Великолепные, превосходные, берущие за душу слова доктора Монардеса! Я испытывал гордость, что являюсь учеником такого человека. Словно античный оратор, он предстал перед совсем незнакомой публикой и покорил ее мощной убедительной речью, превосходными знаниями и острой проницательностью. Мистер Фрэмптон не мог найти слов от восторга. В некотором смысле, я тоже. Браво, доктор Монардес!

— Доктор Монардес — мой учитель, — гордо сообщил я одному преподавателю, стоявшему рядом, и ткнул себя пальцем в грудь. — Я ученик доктора Монардеса!

— Что ж, завидная судьба, сэр! — ответил он. — Искренне вам завидую, сэр, — повторил мужчина, не переставая аплодировать.

Той ночью, из-за перевозбуждения или сильных впечатлений, мне тоже приснился так называемый дьявол. Но я увидел его в садах Альгамбры. Он стоял на месте, где под прямым углом сходятся две аллеи, обнесенные по всей протяженности живой зеленой изгородью, словно бордюром, подстриженной на уровне колен. Позади изгороди виднелись кусты, на которых цвели темно-красные розы. Были и другие розы. Их цвет я могу назвать розовым. Над ними, высаженные в десяти метрах одна от другой, высились пальмы, а на протяжении всей аллеи, по которой пришел черт, как раз перед живой изгородью, в продолговатых каменных горшках росли алые маки и какие-то лиловые цветы, чье название мне неизвестно. Справа, метрах в ста от меня, виднелись высокие стены покрытого зеленью лабиринта. Великолепное место, очень-очень живописное.

Не менее живописным был и сам «дьявол», совсем непохожий на дьявола из сна Томаса Джоли. Этот, наоборот, был одет по последней моде, распространенной в среде испанских аристократов, — в брагетты, как называют короткие, подбитые ватой штаны до середины бедра, в зелено-белую полоску и шелковые чулки, которые доходили как раз до его копыт. Сверху на нем был черный хубон — жакет с золотой шнуровкой, стянутый в талии и разрезанный на плечах. Из-под него выходили рукава широкой рубашки тоже в зелено-белую полоску. Был и высокий гофрированный воротник, доходивший до подбородка, а также короткий, до пояса, плащ, перчатки, шпага и шляпа с фазаньим пером. На груди красовался большой золотой крест. Нет, он вообще не походил на дьявола сеньора Джоли, и, если бы не копыта, то я бы принял его за испанского аристократа. Мой сон искрился яркими красками, словно переливался под лучами обеденного солнца. Вокруг не было ни души, только мы — я и эта живописная фигура напротив. К моей чести должен подчеркнуть, что я нисколько не испугался.

— Ты, должно быть, видение, — сказал я ему. — Ведь дьявола не существует.

— Правильно, — ответил он мне, — я и не существую.

Сказав это, он подпрыгнул и описал круг.

— Что за нелепость, — возмутился я. — И что это за крест у тебя на груди?

— Тебе что, не нравится? — ответил он, приподняв крест кончиками пальцев. — Если так, то у тебя нет никакого вкуса. Посмотри, какая тонкая ювелирная работа!..

Я презрительно хмыкнул. Этот был просто клоуном. Верить в дьявола так же нелепо, как и вообще во что-либо свято верить.

— Имей в виду, что я читаю твои мысли, — погрозил он мне пальцем. А потом продолжил: — Я хочу испробовать свою новую шпагу на тебе. Давай, попробуй защищаться! Это не шутка!

Сказав это, он дважды подпрыгнул, словно фехтовальщик, вынеся вперед сначала правую, потом левую ногу и выставив вперед одну руку со шпагой, а другую уперев в бок.

— Смотри, прогадаешь, — сказал я ему и быстро сунул руку под куртку влево, где обычно держал свой испанский нож.

Ты только представь себе, как странно быть пронзенным кем-то, кого не существует. Завтра утром тебя обнаружат в постели мертвым и без единой раны на теле.

Я наклонил голову вниз, но не выпускал его из виду. С такого расстояния у него не будет времени даже дернуться. Я молниеносно метнул нож в его сторону. У меня получилось так быстро, что я сам не заметил, как это сделал. Но там никого не было. Нож со свистом вспорол воздух и исчез где-то среди пальм.

— Нет, мы так не договаривались, — услышал я позади его голос и, обернувшись, увидел его в десяти метрах от себя.

«Лучше бы мне проснуться», — подумал я и попробовал это сделать, но не сумел. Эта испанская надменная самоуверенность плохо на меня действует. Впервые я почувствовал страх, а точнее — растерянность. И в этот миг он, совершив гигантский прыжок, оказался в розовых кустах по мою левую руку.

— Тебе надо записаться в балаганную труппу, — сказал я ему. — С такими прыжками, да еще в таком виде, ты сможешь сделать головокружительную карьеру.

Я быстро сунул руку в правый внутренний карман, надеясь обнаружить там второй нож, хотя и знал, что там его нет, так как ношу его с собой лишь в исключительных случаях. Однако там я нащупал сигариллы и вынул одну, чтобы оттянуть время и собраться с мыслями.

— Странствующий артист — гораздо более широкое понятие, чем ты думаешь, — возразил он мне. — Я приглашу тебя на какое-нибудь свое представление, чтобы ты мог насладиться настоящим фейерверком… А что это за вонючая гадость у тебя во рту?

— Вот эта? — переспросил я, вынимая сигариллу изо рта. — Это сигарилла. Ее делают из…

— Знаю, знаю, — прервал он меня. — Но эта как- то особенно воняет…

— Поскольку сделана из сырого табака, — пояснил я. — Так она более полезна для здоровья.

— Если я тебя проткну, — продолжал рассуждать он, — то моя шпага пропитается неприятным запахом. И будет вонять, наверное, неделями.

— Лучше откажись от этой мысли, — ответил я, не зная, как его вразумить. Я не мог сообразить, что мне нужно сказать или сделать. Честно признаться, в голове было пусто. Мелькнула мысль, что надо спасаться бегством, но я тут же отбросил ее. Во-первых, умея делать такие гигантские прыжки, он тут же настигнет меня, а во-вторых, я помнил, что это все-таки только сон. Тем не менее, неясность ситуации меня сковывала по рукам и ногам, как бывало и раньше.

В этот миг, сделав еще один прыжок, он оказался на аллее прямо передо мной.

— И все-таки я тебя проткну! — сказал он и пошел на меня мелкими, быстрыми шагами, словно танцуя, но время от времени резко останавливаясь.

— Ты знаешь, — задумчиво сказал я, — в Англии рассказывают о таком же, как ты, только он мог запросто перепрыгивать через заборы и стены. Его называют Джек Пружинные Пятки.

— Я знаю, — ответил он и стал вкрадчиво приближаться ко мне мелкими шажками.

Даже не успев сообразить, зачем я это делаю, следуя инстинкту, я швырнул прямо в него сигариллу. Вернее, осознал, что сделал это, спустя мгновение, когда он был в пяти-шести шагах от меня. Я увидел, что сигарилла попала ему в лоб, и он… исчез. Просто испарился, словно растворившись в воздухе. Я обернулся, чтобы посмотреть, не перепрыгнул ли он через меня снова, и вдруг почувствовал сильную боль в боку. Я понял, что лежу на полу в одной из комнат дома мистера Фрэмптона и проснулся явно от падения с кровати. Взяв еще одну сигариллу, я закурил, чтобы окончательно убедиться в том, что не сплю. Сигарилла раскурилась с веселым треском, разбрасывая искры в темноте. Но сомнение не исчезло. Я поднялся, открыл дверь и, поколебавшись немного, решил, что дело нужно довести до конца. Я вошел в соседнюю комнату, где крепко спал доктор Монардес в белом ночном колпаке, подошел к кровати и потряс его за плечо.

— Это вы, сеньор? — шепотом сказал я.

— Что? — еще не до конца проснувшись, спросил доктор, но открыл глаза.

— Это вы, сеньор? — повторил я свой вопрос.

Он молча смотрел на меня широко открытыми глазами. Так продолжалось несколько минут.

— Нет! — наконец вскричал доктор. — Я святой Николай!

И вымолвив это, он швырнул в меня маленькую деревянную шкатулку, которая стояла на ночном шкафчике.

К счастью, я отреагировал быстро, присев на корточки, и шкатулка лишь ударила меня в плечо. Из нее выпали две запонки.

— Чего тебе надо, дурак? — в сердцах выкрикнул доктор.

— Ничего, ничего, сеньор, — я поспешил успокоить доктора, отступая к двери. — Мне просто нужно было убедиться, что это вы.

— И поэтому ты меня разбудил? — гневно продолжил доктор, но это был скорее риторический вопрос. Приподнявшись на кровати, он стал искать на тумбочке, чем бы еще в меня бросить, но ничего не нашел, да и я уже выскочил за дверь.

Доктор продолжал бушевать. Появился и сеньор Фрэмптон. Мне пришлось рассказать ему, что произошло, после чего я вернулся в свою комнату. Я слышал, как они вдвоем обсуждают случившееся.

— Вы должны прогнать этого болвана, сеньор, — донеслись слова Фрэмптона. «Ах ты, сукин сын!» — подумал я.

— Знаю, знаю! — ответил доктор и добавил еще что-то, но я не расслышал.

А потом он стал перечислять мои достоинства, особо подчеркнув сообразительность и любознательность, мои растущие и углубляющиеся познания в медицине. Наконец доктор выразил уверенность в том, что я стану его достойным преемником, предсказав мне успешную медицинскую карьеру благодаря моим, по его словам, исключительным качествам. Я до сих пор чувствую себя неловко, вспоминая эти комплименты. А вот и подтверждение — слова доктора Монардеса, собственноручно им записанные.

Доктор Монардес: «Сеньор доктор да Сильва является самым успешным и фактически единственным моим учеником. Все другие, называющие себя таковыми, — просто негодяи и самозванцы. Никто другой, кроме доктора да Сильвы (за исключением, конечно же, меня самого!) не знает, как лечить десятки болезней, используя целебную силу табака. И вместо того, чтобы бросать деньги на ветер, чтобы вправду избавиться от своих страданий, какими бы они ни были, или для того, чтобы, послушать поучительную лекцию о табаке в вашем колледже или университете (за скромное вознаграждение!) прошу обращаться единственно к доктору да Сильве. Непременно к нему!

Со всем почтением, Д-р Н. Монардес»