Заброшенный в природу

10. ДЛЯ ДОЛГОЛЕТИЯ

Когда мы были в Англии, мистер Фрэмптон решил отвести нас к 110-летней старухе, которая уже очень давно курила табак. По словам мистера Фрэмптона она ни на день не расставалась с трубкой. Разве можно найти лучшее доказательство пользы табака во имя чудесного долгожительства? Разумеется, доктор Монардес, да и я тоже, заинтересовались ею. Ее звали тетушкой Джейн и жила она в Норидже. Кстати, если вам захочется найти его на карте, имейте в виду, что он пишется в два слова: North Witch. Как указывает само название, этот городок находится на севере. Мы смогли поехать туда только после посещения Итона, о чем я также расскажу в этом сочинении.

Мистер Фрэмптон поведал об этой старухе много удивительного. Он утверждал, что, хотя годы и согнули ее почти пополам, она сохранила, если неполностью, то в большой степени свой ум и мыслительную активность. Он рассказал, что Джейн выкуривает трубочку натощак, встав с кровати, и так уже многие годы подряд.

«Она курит дольше, чем ты живешь на свете, Гимараеш», — сказал мне мистер Фрэмптон, когда мы ехали в Норидж. И эти слова, наряду с Urbi et Orbi и другими подобными им, глубоко запали мне в память. Может быть, навсегда.

Оказалось и вправду, старуха — чудо! Мы ехали всю ночь, чтобы застать ее с первой трубкой. Так и получилось. Ее родственники отвели нас в небольшую глинобитную пристройку, где она жила, так как в доме для нее не нашлось места. Мы увидели удивительное существо, согнутое почти до земли, но сохранившее, вопреки всему, человеческий облик. Ее сгорбленная фигура была похожа на почти замкнутый круг, а одежда — мне трудно определить, во что она была одета, но поверх всего, несомненно, была накинута теплая шерстяная кофта. Старуха сидела на кровати рядом с чугунной печкой, отапливавшей все помещение. Впрочем, оно не было большим, не более шести квадратных метров. Кроме печки, здесь стоял небольшой столик, а в противоположном углу — еще одна кровать, накрытая лоскутным одеялом. Пол в пристройке был земляным. Иными словами, если кто-то думает, что долголетие Джейн объясняется какими-то роскошными бытовыми условиями, он глубоко ошибается.

Старуха встретила нас радушно, чему, возможно, способствовал и подарок мистера Фрэмптона — два фунта первоклассного табака. До нашего прихода она еще не успела выкурить свою утреннюю трубочку — по сути, мы подняли ее с постели, — а потому мы втроем стали свидетелями этого величественного ритуала. Джейн щипцами достала из печки уголек, поднесла его к трубке, смачно затянулась, потом еще несколько раз повторила эту процедуру, пока не раскурила трубку окончательно. Она пожаловалась нам, что раньше у нее был открытый очаг с дымоотводом, но несколько раз она поджигала себе юбку, поэтому внуки принесли ей эту печку. Я изумленно смотрел, в как она быстро-быстро посасывает трубку. Ее морщинистое лицо напоминало растрескавшуюся от зноя землю: как и земля, оно было серо-черного цвета. Глубоко посаженные глаза с любопытством взирали на окружающий мир, седые волосы были стянуты сзади, отчего ее маленькое личико, все изрезанное морщинами, напоминало оживший череп, покрытый кожей и небольшими островками плоти.

— С каких пор ты куришь? — спросил ее доктор Монардес. Кстати, хочу заметить, что слышала она превосходно, нужно было говорить лишь чуть громче обычного.

— Не помню, дитя мое, — ответила Джейн. — Уже много лет. Со времен короля Генри.

— Семьдесят лет, — одобрительно уточнил мистер Фрэмптон. — По меньшей мере.

— Что ты сказал? — переспросила Джейн.

— Семьдесят лет, — повторил мистер Фрэмптон.

— А, нет, больше, — возразила старуха, сильно затянувшись трубкой. Трубка была глиняной, почерневшей от времени и жара.

— Нет, невозможно, чтобы с тех пор, — сказал доктор Монардес, — ну да ладно. А как ты себя чувствуешь? Как твое здоровье? — спросил он.

— Не могу похвастаться, милый, — ответила старуха. — Иногда не знаю, на каком я свете — на том или на этом.

И она начала перечислять свои болезни, при этом голос ее звучал напевно и мелодично.

— Но ты все еще жива, — прервал ее в какой-то момент доктор Монардес. — При этом явно в здравом уме.

— Конечно жива, жива еще, милый, — оживленно ответила Джейн. — Храни тебя господь, чтобы и ты жил долго. Я и делаю все сама. А как же! Если сляжешь, то что это за жизнь!

— Чем ты питаешься? — спросил мистер Фрэмптон. — Что обычно ешь?

Он открыл свою тетрадь, примостив ее на коленях, установил на столике чернильницу и взял ручку, видимо, готовясь записывать.

— Как тебе сказать… Корочку хлебца, немного супчика и какой-нибудь фрукт… Что дети приготовят. Сколько мне надо… Но дети приносят, заботятся. Я довольна. Храни их господь!

— Значит, хлебные корочки, супчик, — повторил мистер Фрэмптон, записывая в тетрадь.

— Иногда и мяском балуюсь, дитя мое, — добавила старуха и захихикала. Или, по крайней мере, я так бы определил этот звук. — Но в моем возрасте человек должен с осторожностью есть мясо, кишки-то уже не те, что в молодости. А то можно и осрамиться. Старость — не радость, милый…

— А какой табак ты куришь, Джейн? — спросил доктор Монардес.

— Какой попадется, — ответила старуха. — Всякий. Это моя единственная радость в жизни.

— Сколько трубочек в день ты выкуриваешь? — спросил мистер Фрэмптон, согнувшись над тетрадкой.

— Одну утром, потом еще одну, и еще одну, а иногда — и еще одну.

— А в какое время дня? — спросил мистер Фрэмптон.

— Откуда мне знать… Днем, — ответила старуха. — Как придется. Когда съем что-то, тогда и курю.

— В какое время дня ты ешь? — продолжил расспрашивать мистер Фрэмптон.

— Да днем, сынок. В обед, — ответила старуха. — Когда мне принесут, и если аппетит будет. В последнее время мне уж и есть-то не хочется.

— Джейн, — торжественно и в то же время прочувствованно начал доктор Монардес. Он поднялся с места, подошел к старухе, слегка нагнувшись из-за низкого потолка, и доверительно взял ее руки в свои. — Ты — живое свидетельство величественной силы табака, дарующего долголетие.

— Ты правду говоришь? — Джейн подняла глаза на доктора. — Не смеешься над старухой?

— Можешь быть уверена, — утвердительно кивнул доктор Монардес. — В силу своих целебных свойств табак удлинил твою жизнь на несколько десятилетий. Он и поддерживает твои силы.

— А если я перестану курить, то умру, что ли? — спросила старуха. — На этот ее вопрос доктор ответил не сразу. А мне показалось, что в ее голосе прозвучала какая-то надежда.

— Возможно, — поколебавшись, все же ответил ей доктор. — Но ты не торопись, живи. Умереть всегда успеешь.

— Дай-то бог! — вздохнула Джейн.

Доктор легонько похлопал ее по плечу, потом выпрямился (насколько это было возможно), повернулся к нам и сказал:

— Время раскланяться с доброй женщиной, сеньоры. Оставим ее отдыхать.

— Благодарствуйте, благодарствуйте, — закивала головой Джейн.

— Да, чуть не забыл, — сказал мистер Фрэмптон. Он вынул из внутреннего кармана футляр для курительных трубок — дорогой футляр из слоновой кости отличной работы, достал оттуда трубку и положил на столе рядом с принесенным нами табаком. — Мы же тебе привезли новую трубку.

На самом деле это была его собственная трубка из вереска.

— Благодарствуйте, благодарствуйте, — опять закивала головой Джейн.

Все направились к двери, я же немного отстал от остальных, обернулся назад и сказал:

— Меня зовут Гимараеш, я из Испании. Точнее, я из Португалии, но переехал в Испанию, а оттуда приехал в Англию.

Старуха молча смотрела на меня.

— Бабуля, я хочу тебе сказать, что ты — самая удивительная женщина, которую я когда-либо встречал. Я их много видел на нашей земле, повсюду, но… — Я махнул рукой. Сегодня слова явно не давались мне легко.

— Благодарствуйте, благодарствуйте, — повторила старуха, и я вышел, испытывая чувство облегчения.

На этом наш визит закончился. Весьма памятный визит. «Она курит дольше, чем ты живешь на этом свете, Гимараеш». Я спросил себя, а хотелось бы мне достичь такого долголетия с помощью табака? И если нет такого желания, то должен ли я напрочь от него отказаться? Нет, мне было бы неприятно. Ни так, и ни по-другому. Подобные мысли или подобие мыслей продолжали будоражить мой ум, пока мы возвращались обратно. Вокруг нас простирались заснеженные, голые, наводящие тоску поля. Впрочем, при этом доктор Монардес и мистер Фрэмптон чем-то были воодушевлены, и то же я мог сказать про себя. Странная штука — жизнь, а, Пелетье? И не радует тебя, и не хочешь с ней расстаться. И зовет она тебя, и отталкивает. Подобно горькому лекарству или сладкому напитку, после которого у тебя болит голова. Но как остановиться? Ты никогда не можешь остановиться. Да тебе и не хочется. И несет тебя вот так — через поля и через снега, словно какого-то Пелетье, словно некую Медузу, а мысли в голове — туда-сюда, словно косынка на ветру. И куда ты двигаешься, куда отправился, только дьяволу ведомо. Urbi et Orbi, amigo.