Я всегда считал английского короля глупцом. Причем не только нынешнего короля, но и всех королей до него.
Наоборот, испанский король очень умен. Но он сумасшедший. Думается, именно этим объясняется тот факт, что мы до сих пор не захватили их маленький гористый остров. Другая причина, как мне кажется, в том, что у сеньора де Леки нет к этому финансовых интересов. Ибо не будем заблуждаться — захват их бесполезного острова потребовал бы содержания огромной армии и расхода огромных средств. И что взамен? Немного сельских угодий, поля, овцы, лес, горные пики на севере и кое-где шахты для добычи сланца. Под конец герцог де Альба разделался бы со всем этим, как он делает всегда и со всеми, но это вызвало бы немало трудностей, отняло бы много времени и немало денег. Лучше вложить все эти средства в освоение Индий, что потом вернется сторицей. С десятком тысяч головорезов ты завладеешь необъятными землями, и к тебе потекут реки серебра и золота, табака и всяких экзотических находок. Кому он нужен, тот маленький, промокший остров на семи ветрах? Да, надо признать, что сеньор де Лека прав, как всегда.
Но я отклонился от темы, вернее, сделал бы это, если бы начал рассуждать. А дело касалось дебатов, которые затеял в Оксфорде английский король Яков I — «Полезно ли здоровым людям частое употребление табака?» Вопросительная форма этого предложения — чистое лицемерие, так как она предназначена лишь для соблюдения формальных требований к проведению дебатов. Ибо все знают, что Яков — большой противник табака, и, по словам мистера Фрэмптона, который получил эту информацию из своих тайных источников, король намеревался представить на дебатах свое новое сочинение, озаглавленное «Контрудар по табаку», и с помощью нескольких подставных лиц заклеймить это прекрасное растение. А его конечной целью, по мнению мистера Фрэмптона, было повышение пошлины на табак в два-три раза. Имея в виду, насколько велик спрос на табак и как хорошо он продается, можно с уверенностью сказать, что доходы королевской казны значительно бы выросли.
Как бы там ни было, мы решили присутствовать на дебатах, тем более что в Оксфорде было много любителей заокеанской панацеи и вряд ли позиция короля была бы принята без какого-либо сопротивления.
А посему от старухи Джейн мы отправились на юг, в Оксфорд, куда и прибыли как раз к началу дебатов.
Мы сразу прошли в зал заседаний Крайст-колледжа, где должен был состояться диспут. Мистер Фрэмптон настоятельно просил, чтобы доктор Монардес и я записали все высказывания. Делать было нечего. Для этой цели с помощью мистера Фрэмптона, которого здесь знали, меня усадили в конце подиума за длинный стол, где размещались все стенографисты. Благодаря мистеру Фрэмптону, мое место оказалось рядом с самим Исааком Уэйком, публичным оратором университета, который должен был вести стенограмму для Оксфорда. С другой стороны сидело несколько бородатых ничтожеств, имена которых я не пытался запомнить или даже узнать. Однако мистер Уэйк оказался весьма приятным человеком с прекрасными манерами и певучим голосом, похожим на звон серебра. С ним было очень интересно беседовать до того момента, как я ему сказал — разумеется, в шутку, — что, к счастью, с таким именем он не живет в Испании и в этом ему крупно повезло. И хотя он мило рассмеялся, потом он ни разу ко мне не обратился, а на мои вопросы либо утвердительно кивал, либо отрицательно качал головой, а когда это было невозможно, подносил палец к губам, будто собираясь произнести «ш-ш-ш», хотя и не произносил. Нечего сказать, хитрый еврей! Мне даже закралась в голову мысль, что его род, должно быть, из тех, кого испанский король изгнал из страны много лет назад, и я, сам того не желая, затронул больную для него тему. Но разве же я мог знать об этом?!
Диспут начался выступлением английского монарха, которого собравшиеся стоя восторженно приветствовали аплодисментами.
Мы тоже были вынуждены подняться, и я рукоплескал вместе со всеми, в отличие от доктора Монардеса, который, как я успел заметить, в этот момент сморкался. Но более всего меня поразил мистер Фрэмптон, который тоже аплодировал, но не так, как все, а тыльной стороной ладоней. Ну надо же! Я бы тоже так сделал, если бы мы, писари, не находились на подиуме, столь близко к королю. Не стоило из-за какой-то формальности навлекать на себя неприятности.
Король был одет в черный приталенный камзол с золотым шитьем, из-под него виднелись рукава широкой рубахи в зелено-белую полоску, шею обхватывал высокий гофрированный воротник. Наряд короля дополняли зелено-белые полосатые панталоны до бедер, серые шелковые чулки и островерхие кожаные туфли белого цвета. На его плечи была накинута красная мантия длиной до пояса, из-под которой выглядывал золоченый эфес шпаги. На голове красовалась шляпа, украшенная фазаньим пером, руки были в перчатках, а грудь украшала цепь с большим золотым крестом.
После того, как аплодисменты стихли и все расселись по своим местам, король вышел на трибуну и выдержал длинную паузу, видимо, чтобы усилить сценический эффект. После чего сказал:
— Ученые джентльмены! Удача и смелость, которую мы часто демонстрировали в войнах за пределами нашего отечества, а также искреннее и почтительное послушание наших наследных принцев способствовали установлению длительного и трижды счастливого мира. Мир породил богатство, а мир и богатство вместе породили всеобщую леность, которая заставляет нас предаваться праздным удовольствиям и изысканной неге, а это — первые признаки падения любой монархии.
«Ага, вот что тебя беспокоит, — подумал я, — свержение монархии. — А вдруг у тебя выдернут коврик из-под ног. Тогда конец панталонам, остроконечным туфлям, конец позолоченной шпаге и — назад, в природу, животное — к животным. Или, что вполне вероятно в его случае — прямо на плаху.
— Мое твердое мнение, — продолжил он, — что ничто так не способствует глобальному упадку и разрушению страны, как праздное употребление, а точнее — злоупотребление табаком, что натолкнуло меня на мысль как можно скорее разоблачить эту порочную практику. Сейчас, любезные мои соотечественники, — обратился он к публике, сделав широкий жест рукой, — давайте вместе подумаем, из каких соображений чести или политики мы должны пойти на подражание варварским и скотским манерам покоренных нами диких безбожников-индейцев, особенно в столь бессмысленной и дурно пахнущей привычке. Неужели мы, отказываясь перенимать обычаи нашей соседки Франции, которая, кстати, носит титул первого христианского королевства, и на дух не перенося поведение и привычки испанцев, чей король со своими владениями может сравниться с великим императором Турции, неужели мы, и я это говорю даже не краснея, унизимся до такой степени, что станем подражать этим скотам-индейцам, рабам испанцев, отбросам цивилизованного мира, которым до сих пор чужд Божий Завет? Так почему бы тогда, подобно им, не начать ходить голыми? Почему бы тогда не начать увлекаться разными стекляшками, перьями и прочими подобными игрушками, предпочитая их золоту и драгоценным камням? Почему бы вообще, подобно им, не отречься от Бога и не начать славить дьявола?
Его последние слова были встречены бурными аплодисментами собравшихся, но только не доктора Монардеса и мистера Фрэмптона. Я поискал их глазами. Разумеется, доктор Монардес снова сморкался, а мистер Фрэмптон аплодировал своим необычным способом. Я рисовал на листе разные каракули, делая вид, что записываю, пока не заметил, что Исаак Уэйк исподтишка наблюдает за мной. Тогда я быстро нарисовал звезду Давида.
Уэйк тут же отвел взгляд. Но какой-то замухрышка, сидевший с другой стороны от меня, тут же вытаращился на нарисованную звезду. Я быстро зачеркнул ее и перехватил перо так, чтобы мой средний палец, вроде как невольно, был направлен прямо на него. Таким образом я избавился от внимания их обоих.
— Что такое курение табака, — продолжил король, — или, как некоторые в последнее время выражаются, сочетая два слова в одном самым абсурдным образом, — табакокурение? Словно можно сказать нососморкание (уж не заметил ли он случайно доктора Монардеса? Наши взгляды с доктором на секунду пересеклись). А может быть, туалетохождение или книгочтение — совсем как у темных германских народов, которые сочетают столько слов в одном, что паломническое путешествие в Иерусалим, как мне доводилось слышать, может у них называться одним-единственным словом.
— Итак, ipso facto, что мы можем сказать о привычке курить? — продолжил король. — Ученые джентльмены, я бы назвал эту привычку отталкивающей для глаз, отвратительной для носа, вредной для мозга, опасной для легких, а черный, смрадный дым напоминает ужасный туман, стелющийся над Стигийскими болотами.
Зал снова взорвался аплодисментами. На этот раз доктор Монардес присоединился к аплодирующим, мистер Фрэмптон своей манеры хлопать не изменил. «Сразу видно опытного человека, — подумал я. — Опыт — это когда делаешь одно и то же, хотя все вокруг меняется. Если же перемен не случится, вдруг понимаешь, что никакого опыта у тебя нет».
— И как отражается на наших подданных эта отвратительная привычка курить табак? — продолжил король. — Она отражается безусловно и однозначно плохо. Ибо табачный дым весьма опасен для их здоровья, он опустошает их кошельки и угрожает общественному благополучию. Эта привычка бесконечно вредит славному имени нашей гордой нации. Но может быть, сказанное мною есть ipse dixit? «Сам сказал!» и нет фактов для доказательства этого? Джентльмены, меня потрясло до глубины души высказывание французского путешественника Сорбьера, посетившего нашу прекрасную столицу Лондон (главным образом, для того чтобы вести шпионскую деятельность, о чем мы делали вид, что не знаем и добродушно закрывали глаза, дабы не портить отношения с нашими французскими «кузенами»), о том, что англичане по своей природе ленивы и у них уходит много времени на курение табака. И если вы попытаетесь мне возразить, мол, чего же еще ждать от французского шпиона, да и вообще от французов — представителей нации, известной своей беззаботностью и легкомыслием, — то я вам отвечу: такое же впечатление, а может, даже еще более страшное, производят слова нашего соотечественника и друга сэра Грея Пальмса, который с тревогой заявил, что если табак не будет запрещен, то он погубит в Англии не менее ста тысяч человек, ибо стал настолько популярен, что, по наблюдениям сэра Грея, уже и крестьяне курят на пашне.
По залу прокатилось приглушенное «о-о-о», но я не понял, что вызвало такую реакцию, — то ли сообщение, что крестьяне курят, идя за плугом, то ли косвенная угроза, что табак может быть запрещен. Скорее всего, оба эти момента, во всяком случае, мне показалось, что шокированы были все без исключения.
— Да, да, джентльмены, — продолжил король. — Табаком балуются не только представители нашего ученого сословия. Наоборот, он глубоко проник и угнездился в среде простонародья, он превратился в истинную заразу. Сейчас я имею честь, — и он повернул голову, — представить вам ученого мужа Джошуа Сильвестра, который может привести еще более чудовищные примеры. Его имя, возможно, знакомо нашей досточтимой публике благодаря созданному им сочинению — тут король заглянул в лежащий перед ним листок и сделал длинную паузу — его сочинению «Табак под обстрелом и разбитые трубки». Впрочем, я уверен, что он сам представит свое сочинение, которое я горячо рекомендую. Прошу, джентльмены, давайте поприветствуем ученого сэра Джошуа Сильвестра.
Спустя миг на подиум вышел странный человечек — низкого роста, весь в черном и, по сути, настолько невзрачный, что его невозможно описать. Если бы не злобно сверкающие глаза, его можно было бы сравнить с пятном, непрерывно меняющим свои очертания. Он поклонился королю, после чего обратился к публике:
— Сочинение, которое Его Величество столь любезно упомянул в своей речи, высокоуважаемые джентльмены, называется так: «Табак под обстрелом священного орудия с горы Геликон и разбитые трубки — специально для ушей тех, кто бесцельно возводит в культ столь мерзкий, варварский сорняк, или слишком любит отвратительную суету».
Не поручусь, что я правильно записал сказанное.
— В каком смысле? — послышался голос из зала.
В том смысле, что табак был обстрелян, а трубки разбиты в результате священного орудийного залпа, прогремевшего с горы Геликон. И это предназначено для ушей тех, кто бесцельно возводит в культ столь мерзкий, варварский сорняк и прочее, прочее.
— Ага, — послышался голос моего соседа Исаака Уэйка, который кивал головой, записывая что-то на листке, лежавшем перед ним.
— Мне, ученые джентльмены, приходилось видеть гораздо более шокирующие картины, чем пахарь с трубкой в зубах. В свое время я служил помощником священника в Линкольншире, и он имел привычку перед литургией прятаться в ризнице и выкуривать трубочку, пока прихожане пели псалом, обычно 21-й. Однажды он не смог устоять перед искушением и выкурил вторую трубку. Но поскольку в этот момент богомольцы стали роптать, я вошел к нему и предупредил, что людей охватило нетерпение. И знаете, что он мне ответил? «Пусть споют еще один псалом». «Они уже спели, сэр», — ответил я. Тогда он недовольно загасил трубку и вышел к пастве, которой прочитал проповедь, как важно делать все быстро и вовремя, не откладывая на завтра. И как бы для того, чтобы дать прихожанам пример, он прекратил службу, распустил всех, а сам вернулся в ризницу и докурил трубку.
В зале раздался ропот и приглушенный смех. Даже мой сосед Исаак слегка усмехнулся.
— Поразительный пример лености, охватившей в последнее время некоторых представителей нашего духовенства, — послышался голос короля. — А также свидетельство того, что они способны пренебречь святыми обязанностями ради варварского растения.
— Именно, — кивнул головой Джошуа. — И все ради вонючего, чадящего и не только бесполезного, но и откровенно вредного сорняка. Именно вредного. Наши ученые врачи, которые превозносят до небес его лечебные свойства, явно искренне заблуждаются. Впрочем, не знаю, насколько искренне, — добавил Джошуа, — но что заблуждаются — нет никаких сомнений. Джентльмены, вопреки их словам, табак обладает вредным и ядовитым влиянием. Попав в тело человека, он принимается его мучить и приводит к разного рода расстройствам, ставя под удар со всех сторон. Табак вызывает душевное смятение, а также омертвение органов чувств и конечностей. Эти свойства хорошо заметны, если вдыхать дым через рот, потому что именно тогда наступает головокружение, как у пьяниц, а если количество вдыхаемого дыма будет большим — то и торможение всех органов чувств и конечностей возрастет.
Что за чушь он нес? Я заглянул в записки Исаака, чтобы увидеть, правильно ли я понял, — ну да, он записал то же самое! Какая нелепость! Лично у меня никогда не немеют конечности и не затуманивается голова после выкуренной сигариллы. Скорее наоборот!
— Я хочу остановиться на одном возражении наших безнравственных любителей табака, — продолжил Джошуа, словно прочитав мои мысли, — которым они опровергают его вредные качества, при этом я настаиваю, что таковые табаку присущи. Они говорят, что не испытывают никаких беспокойств, употребляя табак, и не наблюдают каких-либо изменений в организме. Таким людям я могу сказать, что употребление табака сделало их бесчувственными, то есть лишило чувств. А как иначе можно объяснить тот факт, что наши распущенные курильщики бессмысленно тратят не только время, но и здоровье, деньги и умственные способности, вдыхая отвратительный, вредный дым. Несмотря на то, что сейчас они выглядят хорошо — в силу ли своей молодости, отменного здоровья или физической формы, бессмысленное курение быстро разрушит их тело, отравит желудок и нарушит пищеварение, наполнив их организм грубыми и вредными нечистотами. Ведь помимо того, что они нарушают природные механизмы, они сильно раздражают легкие, смущают духовные энергии, нарушают дыхание и кроветворную деятельность печени. Я и вправду удивляюсь сумасшествию этих людей. Ибо что там есть — в этом дыму — что может им доставлять такое удовольствие? Наверняка не запах, потому что он отвратителен, но еще меньше — вкус, потому что он противный и вяжет рот.
— Ах, как же смотрел на него в этот момент доктор Монардес! Он смотрел, немного наклонив голову, улыбаясь уголком рта. И вся его поза, выражение лица недвусмысленно говорили: «Ты абсолютный невежа! Не мешало бы немного поучиться!» Хорошо бы и мне усвоить это выражение, в будущем оно может понадобиться. Я решил начать уже сейчас — наклонил голову набок, слегка усмехнулся и продолжил записывать эти чудовищные глупости.
— Будучи слишком горячим, — продолжал развивать свою теорию Джошуа, — табачный дым слишком перегревает и высушивает печень, мешает переработке мяса в желудке, поэтому оно выходит оттуда непереработанным. Это случается, если начать курить раньше, чем мясо будет усвоено организмом. По схожим причинам люди иногда используют табак как отхаркивающее средство. Но это очень опасная и неоправданная практика, которая может вызвать сильную рвоту, затяжную болезнь и отупение. Мои опыты, джентльмены, доказывают, что одна-две капли чистого табачного сока, капнутые на язык кошки, вызывают у нее конвульсии и смерть всего лишь через минуту. Правда, тот же самый сок, если смочить им марлю и приложить к больным зубам, успокаивает боль. Однако его могут употреблять только курильщики, у других же он может вызвать тошноту, рвоту, припадки и тому подобное. Если накапать сок на корочку хлеба, которая попадет сразу в желудок человека, то последует быстрая и мучительная смерть — это показали мои опыты на бедняках Лондона.
— Организм у бедняков ослаблен, — послышался голос из зала. — Они страдают от недоедания, плохого пищеварения, упадка жизненных сил, а также от отупения. Так что это ничего не доказывает.
— Вы ошибаетесь, сэр, — возразил Джошуа. В зале засмеялись. — Я хочу сказать, — поправился он, — что да, они страдают всеми теми недугами, которые вы перечислили, но причиной их смерти был именно табак, а не что-либо иное. Если не верите, я бы рекомендовал вам самому подвергнуться эксперименту. — В зале установилась тишина. Нет, каков наглец! — Среди наших вульгарных любителей табака, — продолжил Джошуа, — существует и другая, крайне опасная практика, которая основывается на совсем уж ошибочном убеждении. Курильщики считают, что теплый дым табака предохраняет их от влажной и дождливой погоды, из-за чего, прежде чем выйти в такую погоду наружу, они курят табак. Это большая ошибка. Нельзя выходить наружу сразу после курения, следует подождать хотя бы полчаса, особенно в холодное и влажное время года, потому что в результате действия табака на организм поры тела, включая его внешнюю оболочку, полностью раскрываются и существует опасность внезапного проникновения холодного воздуха в человеческий организм.
Надо признать, что в этом он был прав. Если влажный, грязный и холодный воздух проникнет в тело, он может вызвать отек, может смешаться с основными телесными жидкостями и испортить их. Но ведь люди поэтому и носят одежду, а не ходят по улицам голыми, как Адам и Ева. Да, конечно, для Адама и Евы табак был бы вреден именно в силу упомянутых причин. Но не для современного человека. Это утверждение Джошуа было типичным примером спекуляции, к которым прибегают противники табака, чтобы опорочить его.
Джошуа произнес еще несколько слов в заключение и покинул трибуну. Король встал с места, видимо, чтобы дать слово еще кому-то, но в этот момент из публики поднялся высокий, представительный мужчина, который держал в руке трубку и делал это так, чтобы все могли ее видеть. Разумеется, трубка не была раскурена, в противном случае это восприняли бы как вызывающе дерзкое поведение, но даже этот многозначительный жест трактовался как смелый вызов противникам табака.
— Кто этот человек? — шепотом спросил я у Исаака Уэйка.
Однако он, в силу своей злопамятности, не ответил мне, а поднес палец к губам, призывая сохранять тишину.
— Это доктор Чейнелл, — неожиданно сказал замухрышка, сидевший по другую мою руку. — По своим знаниям и опыту он не уступает ни одному доктору в мире.
Человек никогда не знает, с какой стороны придет помощь, и вот вам — пожалуйста. Я кивнул замухрышке в знак благодарности и с помощью ручки и среднего пальца сделал недвусмысленный жест в сторону Исаака. Я уверен, что тот его заметил, хотя виду не подал.
— Джентльмены, — громко произнес доктор Чейнелл из зала. — Я собираюсь сказать несколько слов в защиту лечебных свойств табака, почтительно возразив, — при этом он поклонился, — нашему просвещенному королю, чей политический, а вовсе не медицинский долг — защищать наши тела не от болезней и всяческих зараз, а от внешних врагов, сражаться не с bacillaceae & bacteriae, а с вражескими армиями, осмелившимися поднять меч на нашу прекрасную нацию. С учетом исполнения этого долга наш король — самый лучший король в мире, он безупречен и дела его образцовы. Пусть Господь дарует ему здоровье и силы, чтобы он мог и в дальнейшем мудро управлять нашей гордой страной.
Доктор Чейнелл снова поклонился, а зрители вскочили на ноги и долго и бурно рукоплескали, выражая одобрение его словам. Доктор Монардес тоже аплодировал. Мы, писари, также поднялись с мест и принялись хлопать. Король встал и, приложив руку к сердцу, принялся раскланиваться в разные стороны. Когда все стихло, доктор Чейнелл продолжил:
— Я также хочу оспорить безответственные, а порой и откровенно глупые утверждения выступавшего здесь Джошуа, не помню его фамилию…
— Сильвестр, — подсказали из публики.
— Может быть, — согласился доктор Чейнелл, — чьи слова, я это ответственно заявляю, — полностью противоречат истине и научным медицинским фактам. Ошибкой является также порочная практика, когда священники обращаются к медицине и высказываются о лечебных свойствах той или иной субстанции. Ибо так же, как какой-либо медик, не знакомый со сложной материей теологии, при определенных обстоятельствах может навредить душе верующего и даже погубить ее, если легкомысленно решит исполнять функции священника, — так и служитель Господа, если решит врачевать, может нанести непоправимый вред телу верующего. Вот почему я хочу начать издалека, — продолжил ученый-медик. — Мне кажется, джентльмены, что мы отдаляемся от священного первоисточника истины подобно тому, как Адам и Ева отдалились от райских кущей. Еще при появлении табака в Европе его приверженец доктор Николас Монардес и другие высокоученые врачеватели считали табак лекарством, обладающим чуть ли не магической силой и неслучайно в своих трудах они называли его «herba panacea» и «herba santa». Это лекарство и вправду обладает, как считают некоторые, многими свойствами мифической панацеи. Именно поэтому один из наших соотечественников дал ему название «божественный табак», а другой — «наше священное растение никотин», в честь француза Нико, одного из его первооткрывателей. Но многие из вас, возможно, спросят, как проникло это волшебное растение, эта «herba panacea», в нашу старую добрую Англию? Насколько мне известно, это произошло благодаря трем гордым капитанам нашего славного флота, а именно: капитану Уильяму Миддлтону, капитану Прайсу и капитану Коэту. Именно они почти тридцать лет назад впервые публично выкурили в Лондоне трубки, при этом на маленькой площади в Чипсайде, где они вели разговор, стали собираться люди со всего города. Разумеется, мы можем только гадать, о чем они тогда беседовали. Возможно, каждый рассказывал о своих морских подвигах. Или они вспоминали экзотические страны, которые успели повидать… А может, обсуждали качества табака, который курили в тот момент? Об этом, джентльмены, мы никогда не узнаем, и об этом, как мне кажется, можно лишь сожалеть.
— Сэр, они говорили о ценах на яйца — я был тогда на площади, — выкрикнул из зала худой мужчина с седой головой.
Впрочем, доктор Чейнелл не обратил на его слова никакого внимания.
— Мне жаль, что я не смог тогда присоединиться к любопытным гражданам, ученые джентльмены, потому как находился здесь, в Оксфорде и, будучи совсем юным, усердно изучал медицинскую науку.
Эти его слова зал встретил аплодисментами. Выждав, пока аплодисменты стихнут, доктор продолжил:
— В то время, джентльмены, трубки еще не были изобретены, поэтому капитаны курили табак, свернутый в трубочку, наподобие современных сигар или сигарилл, которые и сегодня курят испанцы.
Это высказывание доктора Чейнелла было не совсем точным, и я заметил, что доктор Монардес покачал головой. Действительно, сигара и сигарилла — разные вещи, и если в Севилье кто-то попросит у вас сигару, а вы дадите ему сигариллу, то можете получить тумаков. Я хочу пояснить, чтобы не было недоразумений. Сигара — это предмет роскоши, а сигарилла — ежедневное лечебное средство. Но не стоило ожидать, что англичанину Чейнеллу могут быть известны такие подробности, равно как и мы не разбираемся в их трубках.
— Но не вышеупомянутым капитанам принадлежит заслуга в появлении табака в Англии, — продолжил доктор Чейнелл, — так как они, в соответствии с незыблемыми законами моряцкой жизни, после недолгого пребывания на родине вновь принялись бороздить морскую ширь, а сэру Уолтеру Рэли. Каждый из вас знает историю о том, как слуга сэра Уолтера по имени Ридли выплеснул в лицо доброго лорда целую кружку пива, которую принес ровно тогда, когда сэр Уолтер курил. Увидев такое в первый раз, слуга в испуге подумал, что его хозяин загорелся. Сэр Уолтер невозмутимо вытер лицо скатертью и обратился к верному слуге со словами: «Чтобы ты знал, верный мой Ридли, сегодня мы зажгли в Англии светоч, который по Божьему благословению никогда не погаснет». После чего снова раскурил свою трубку. Между прочим, джентльмены, я с точностью цитирую эти слова сэра Уолтера, которые знаю от него самого. Хочу добавить, что и слуга Ридли сегодня — заядлый курильщик, который проводит свободное время в саду сэра Уолтера с трубкой в зубах.
На эти слова часть публики, хотя и небольшая, ответила аплодисментами. Разумеется, доктор Монардес и мистер Фрэмптон тоже аплодировали. Я с удивлением установил, что мистер Фрэмптон может рукоплескать и иным способом. А то я было подумал, правда, совсем на миг, что он просто не знает, как это делается. Разумеется, я ошибался.
— Именно этому посвящена поэма нашего барда и моего друга декана Холла, — продолжил доктор Чейнелл:
Больше, чем вино солнечного Рейна и даже
мадам Клико,
Давайте восславим нашим «Ура!» волшебную
панацею Нико!
Хоть и любишь ты сок винограда и кукурузы,
но во имя долга
Признай же то, что Франции дал Нико,
а англичанам — Рэли Уолтер!
В зале послышался смех. Вне всякого сомнения, ученому доктору удалось разрядить тягостную атмосферу, которая царила до этого в зале. Я бы даже сказал, что благодаря талантам, которые он продемонстрировал собравшимся, он заслуживал мантию юриста. Замечательный сеньор!
— И чтобы до конца быть верным исторической правде, — продолжил Чейнелл, — которая со временем будет признана всеми, поскольку она ознаменует новую эпоху развития нашей страны, или, по крайней мере, английской медицины, в чем сегодня многие не отдают себе отчета, я хочу пояснить, джентльмены, что сам сэр Уолтер научился курению у своего помощника Томаса Хэрриота, которого он, перефразируя Священное Писание, шутливо называл «верный Фома». Сэр Уолтер послал Томаса Хэрриота в девственные просторы Виргинии, чтобы тот изучил, какие растения там произрастают. Вернувшись, Хэрриот в 1588 году опубликовал свои исследования в небольшом трактате «Краткое и достоверное описание земель Виргинии» — я не могу, джентльмены, привести его полное название, так как оно состоит из ста пятидесяти слов. Из трактата стало ясно — во всяком случае, мы в Англии это поняли, — что когда листья табака высушены и измельчены в порошок, индейцы вдыхают его дым или пар, используя для этого трубку, сделанную из глины. Дым попадает в желудок и в голову, тем самым очищая флегму и разную другую грубую слизь, открывая все поры и проходы в теле, чем не только предохраняет его от внутренних блокад, но также, если таковые уже имеются и если только они не застарелые, растворяет их, благодаря чему, нужно заметить, индейцы славятся отменным здоровьем и им неведомы все те скорбные болезни, которыми мы часто страдаем в Англии. Сегодня среди нас находится знаменитый шотландский врач, наверное, многим из вас он незнаком, доктор Уильям Беркли. — Доктор Чейнелл протянул руку, указав на то место в зале, где со своего места поднялся мужчина среднего возраста. У него было очень бледное лицо, красновато-рыжая борода и волосы соломенного цвета. Он раскланивался перед собравшимися, прижав руку к груди. Некоторые зааплодировали, даже король поднял руку для приветствия. — Мистер Беркли, который является соотечественником нашего просвещенного короля, совсем недавно опубликовал в Эдинбурге книгу, которую я горячо вам рекомендую. Книга называется «Непентес, или Достоинства табака». Какое прекрасное название, джентльмены! Ибо точно так же, как магический непентес древних греков,[7] табак прогоняет грусть и мучительный дух taedium vitae — дух отвращения к жизни. Но для нас, врачевателей, гораздо более интересны его физические свойства. И хотя все они обладают достоинствами, не следует ими злоупотреблять, как с любым сильным лекарством, именно об этом и говорит доктор Беркли. Наш шотландский коллега очень наблюдателен, подобно большинству его соотечественников. Он подметил много наших недостатков, которые мы, англичане, часто не замечаем. В своем трактате он пишет, — доктор Чейнелл наклонился, взял в руки книгу, раскрыл ее и прочитал: «Табачный дым можно вдыхать для достижения упомянутых лечебных эффектов, но только при соблюдении поста и на голодный желудок, а не так, как поступают англичане, превращающие свои головы в ящик, наполненный дымом, более подходящий какому-нибудь чистильщику обуви в Париже, чтобы хранить в нем ваксу для ботинок, и не могут ни ходить, ни ездить верхом без трубки во рту». Далее мистер Беркли отмечает, что ему довелось путешествовать с одним английским торговцем в Нормандии — где-то между Руаном и Кале. Торговец оказался очень приятным спутником, если бы не одно «но» — он постоянно разыскивал какой-нибудь уголек, чтобы разжечь трубку.
Сидящие в зале рассмеялись. Да, действительно, бывает досадно. Мне это чувство знакомо. Иногда не получалось закурить сигариллу, если под рукой не было огонька, хотя ее-то разжечь намного легче, чем трубку. Но испанцы уже давно нашли выход. Как говорится, куда англичане только направляются, мы оттуда уже возвращаемся. Он сказал: Нормандия? Не был ли Пелетье из Нормандии? Пелетье, откуда ты родом? Из Мана. А Ман где находится?
— Я бы сказал, джентльмены, — продолжил доктор Чейнелл, который вызвал в моей душе гордость за избранную мной профессию, — если табак использовать природосообразно и благоразумно, то нет на свете медикамента, который мог бы с ним сравниться. В табаке абсолютно все может быть лекарством: корень, стебель, листья, семена, дым и даже пепел. Но особенно сок, который, по мнению одного из моих оппонентов, несет гибель всему сущему. Этот человек пал так низко, что стал приводить примеры с лондонскими бедняками. Я в таком случае спрашиваю: почему бы не привести пример с муравьями, крокодилами, овцами или навозными жуками? Что за странная идея, высокоуважаемые джентльмены!
— А как вы даете пример с индейцами? — послышался голос из публики. — Они даже не христиане, в отличие от лондонских бедняков.
— О нет, между ними огромная разница, — возразил доктор Чейнелл. — Мы приводим в пример индейцев, потому что они — все еще невинные дети природы и среди них нет таких разграничений, какие имеются между нашими старыми нациями. Индейцы еще пребывают в единении с природой, как первые люди после Адама и Евы. Это совсем другое дело, — повторил доктор Чейнелл. — Но вернемся к табачному соку. Он обладает чудесными пищеварительными, очистительными и кровоостанавливающими свойствами, в силу чего это растение можно использовать для лечении любой раны или пореза, разного рода язв, струпьев и прочего, поэтому табак очень ценен. Но сейчас я бы хотел остановиться на свойствах дыма, который попадает из трубки прямо в рот, а оттуда некоторые выпускают его через ноздри, а другие втягивают прямо в желудок и грудную полость как лекарство от всех болезней, особенно тех, которые вызваны холодным и влажным воздухом. Я рекомендую табачный дым людям, в телесном составе которых есть повышенное содержание холодных и влажных компонентов, а также в холодный и влажный сезон при условии, что употребление табака будет уместным и умеренным, потому что только тогда он, благодаря своим согревающим и подсушивающим свойствам, поможет мозгу, испытывающему в такое время влияние холода и влаги, сохранить нормальную температуру. Табак излечивает насморк и простуду и помогает избавиться от всех болезней тела и мозга, причиной которых является влага и холод. Это происходит потому, что табак высушивает и поглощает лишний воздух и другие грубые материи в голове. Он действительно изгоняет меланхолию (по крайней мере, в начале), пробуждая застывшие животворные энергии; помогает при зубной боли, отеке десен и боли в суставах. Он предотвращает порчу четырех главных телесных жидкостей и весьма полезен не только при простуде, но и при лечении всех болезней желудка, легких и груди, вызываемых холодными и влажными условиями. Он, в конце концов, — великолепное средство от переедания, поскольку, как на это указывает и наш оппонент, вызывает быстрое опорожнение (эвакуацию — на нашем медицинском языке) желудка и избавляет от газов, изгоняя их из желудка и кишечника, чем облегчает страдания больных. Я хочу закончить, джентльмены, словами о том, что табак может использоваться как средство для общей поддержки организма, а кроме того, для достижения и более специфических эффектов. Ибо индейцы, у которых мы позаимствовали этот способ употребления табака, сначала прибегали к нему, чтобы заснуть, когда их тела были истощены работой и какими-либо другими усилиями, или когда хотели увидеть грядущие события, потому что сначала дым вызывал у них в голове легкость, а потом — сон с разными видениями и откровениями. В силу этой причины, пробудившись от сна, они чувствовали себя отдохнувшими и бодрыми, а также могли в результате видений, вызванных табаком, предсказывать, как они считали, многие важные события.
— А вы, сэр, в качестве курильщика не могли бы предсказать важные события, касающиеся Англии? — спросил король, вызвав этими словами смех в зале. — Потому что, если это действительно так, я мог бы распустить свой совет и назначить вместо него вас. А если вам не позволит занятость, я мог бы удовлетвориться каким-нибудь индейцем.
Хотя доктор Чейнелл мог бы не отвечать, он, однако, встретил слова короля улыбкой и, выждав, пока смех утихнет, уверенно ответил:
— Это, Ваше Величество, я предсказать не могу. Но моя интуиция подсказывает, что среди нас находится сам доктор Монардес, открыватель табака. И если, Ваше Величество позволит, я напомню, что Испания расположена не так уж близко к нам, и тем не менее, он здесь, в этом зале.
— Неужели, сэр? — удивленно поднял брови король.
— Я так полагаю, Ваше Величество, хотя прежде я никогда не видел этого прославленного человека, однако всегда горячо желал с ним познакомиться еще с начала моей карьеры, когда с восторгом изучал его труды.
В этот момент мой учитель поднялся с места и сказал:
— Именно так, Ваше Величество. Я действительно здесь. Мое имя Николас Монардес, и я — доктор из Севильи. в
Его слова произвели на всех неописуемый эффект. Присутствующие были так ошеломлены, что и даже не догадались поприветствовать доктора Монардеса аплодисментами, как того требует элементарная вежливость. Исаак Уэйк перестал записывать и смотрел раскрыв рот на доктора. Мне показалось, что и доктор Чейнелл был удивлен, хотя это странно, ибо он-то не должен был удивляться. Но как он узнал о докторе Монардесе? Наверное, от мистера Фрэмптона, потому как вид самого доктора Монардеса свидетельствовал, что для него это представление публике было неожиданным.
Первым пришел в себя король. Он любезно сказал:
— Всем нам известно ваше имя, сэр. И вашим сторонникам и вашим противникам.
После этих слов раздались аплодисменты. Часть публики неистово рукоплескала, вскочив с мест. Доктор раскланивался со всеми, подняв ладонь в приветственном жесте. Некоторые, сидевшие поблизости, спешили пожать ему руку.
— Сэр, пожалуйте на трибуну, — пригласил его король.
— Нет необходимости, Ваше Величество. Я буду говорить с места, как мой высокочтимый коллега доктор Чейнелл. Для меня большая честь познакомиться с ним. — При этих словах доктор Монардес поклонился доктору Чейнеллу. — Кроме того, мое высказывание будет совсем кратким, поскольку каждый, кто желал бы узнать больше, может прочитать мои сочинения, которые сидящий рядом со мной мистер Фрэмптон столь любезно перевел на чудесный английский язык. Прошу заранее извинить некоторое несовершенство моего английского. Разумеется, я мог бы говорить на латыни, но боюсь, это затруднит понимание некоторой части публики.
— Да, да, — согласился король. — Как ученые мужи мы все знаем латынь, но, действительно, в ней нет необходимости.
— Именно так, — кивнул доктор Монардес.
Здесь необходимо кое-что пояснить. Читатель, быть может, удивится, как я, Гимараеш, столь быстро выучил английский, что даже смог вести стенограмму. Я выучил его еще на корабле «Игиена», когда мы плыли сюда. Дело в том, что у меня необычайный талант к иностранным языкам. Можно даже сказать, что я — прирожденный лингвист. Разумеется, мои таланты не исчерпываются только этим, и по правде сказать, уважаемый читатель, я сам удивлен, но в данном случае речь идет именно о способности к языкам. Нельзя забывать, правда, и об уроках, которые целый год давал мне мистер Фрэмптон, пока был узником Инквизиции до своего побега. У него не было особого желания давать мне уроки и согласился он лишь тогда, когда я пообещал ему в качестве вознаграждения семь сигарилл в неделю, впоследствии я увеличил это число до десяти. Конечно, успех никак нельзя объяснить лишь количеством сигарилл. Они помогут добиться многого, но никак не смогут обучить тебя иностранному языку и умению пользоваться им. Для этого, сеньоры, нужен талант.
Но вернемся к выступлению доктора Монардеса.
— Иногда допустимо курить табак и вдыхать табачный дым в превентивных целях, — сказал доктор. — Например, если кому-то приходится путешествовать в туманную, ветреную или дождливую погоду, особенно в зимний сезон, даже если он не страдает болезнями слизистой оболочки, ревматизмом и неплохо переносит низкие температуры, ему полезно втянуть в себя несколько раз табачный дым сразу после возвращения домой или в гостиницу, чтобы воспрепятствовать образованию слизи в носу или предотвратить иной вред, который может нанести ему пагубный воздух. Следовательно, курить табак рекомендуется в основном после путешествий в промозглую погоду. Тогда курение имеет благоприятное воздействие на все тело, кроме случаев, когда в составе мозга мало жидкости. Этот пример благотворного действия табака трудно оспорить даже убежденным скептикам. Здесь следует также напомнить, что есть два способа курения: первый — задержать дым во рту, а потом выдыхать его через ноздри для согреванияи освобождения мозга от лишней холодной жидкости и лишнего воздуха, которые в нем находятся.
— В чем находятся? — послышался одинокий голос из зала.
— В мозгу, — ответил доктор Монардес. — Другой способ — это впитывать его легкими и желудком для очистки их от засорений и блуждающих газов, которые раздражают эти органы. Следовательно, если хочется узнать, полезен или вреден табачный дым для твоего тела, ты должен решить, будет ли он полезен для твоей головы, ибо, если твой мозг слишком холодный и влажный или наполнен лишней материей, задержание дыма во рту и выпускание его через ноздри будет для тебя полезно. Мой опыт, досточтимые сеньоры, показывает, что почти у всех людей мозг переполнен лишней материей, и это удивительно, так как в их мозгу явно не хватает некоторых важных веществ. Как такое происходит? На первый взгляд, это большая тайна, но, по сути, как это бывает со всеми большими тайнами, никакая это не тайна, а просто необъяснимый природный феномен. При этом вы можете спросить, как объяснить этот феномен, почему происходит именно так, а не иначе, однако ответ, как и во многих других случаях, будет следующим: объяснения нет, и этот феномен таков, просто потому что он таков. Мы зачастую думаем, что природа должна давать нам разъяснения по любому поводу. На самом же деле, она ничего нам не должна, и меньше всего — давать разъяснения. Одним из замечательнейших свойств табака, сеньоры, является то, что он тоже без всяких объяснений — ни природе, ни нам — определенным образом регулирует действие природы. Поистине могучие субстанции никогда ничего не разъясняют, они просто функционируют определенным образом, и их свойства мы можем фиксировать, но не более того. Именно в этом их отличие от прочих вещей. И именно в этом — сила нашей жизнеспасительной науки.
Столь глубокие сентенции наиболее проницательная часть публики встретила аплодисментами. Действительно, способность доктора Монардеса смотреть на вещи широко удивляет, и это резко выделяет его из числа других ученых представителей медицинской профессии, которые, из-за своей привычки копаться в деталях, не видят дальше собственного носа. Они, например, могут годами спорить друг с другом, обсуждая какое-нибудь незначительное свойство табака и приходя к абсурдным по своей ничтожности конфликтам, но так и не оценить место, которое это чудесное растение занимает в широком спектре явлений. Но все это не относится к доктору Монардесу.
— Следовательно, наша медицинская наука, как и любая другая наука, — продолжил доктор Монардес, — должна просто регистрировать факты, не задумываясь особо, чем их можно объяснить, почему случается так, а не иначе. Слишком долгое размышление, как правило, приводит к ошибке. Наверное, это можно объяснить излишеством материй в мозгу. Я не могу убедительно доказать, но могу привести достоверный факт: табак является эффективным диуретическим средством при водянке и затрудненном мочеиспускании. Я установил, что крепкий отвар из стебля табака с добавлением ревеня и квасцов помогает при лечении кожных болезней, особенно при борьбе с чесоткой. Для этого некоторые варят табачные стебли в урине. Этот же отвар надежно помогает и при лечении коросты у собак.
— А в какой урине его варят для собак? В собачьей? — послышался голос из зала, вызвавший смех у половины собравшихся.
— Нет, — ответил доктор Монардес с ледяным спокойствием, выждав, пока смех стихнет. — Отыскивают самого остроумного человека поблизости и варят табак в его урине. Иногда, — здесь доктор повысил голос, чтобы заглушить смех, вспыхнувший среди другой половины публики, — вместе с самим человеком. Но я слышал, что это только портит состав. Однако не могу с достоверностью утверждать, что это так. Мне стали известны несколько бесспорных фактов, связанных с употреблением табака индейцами, и я буду говорить о них, не пытаясь мудрствовать и искать объяснений. Я узнал о том, какой эффект производит это растение. И если я захочу добиться такого же эффекта, мне нужно будет повторить ту же самую или подобную процедуру. В таких случаях не стоит долго раздумывать, так как это может только навредить. Вполне возможно, что мы логическим путем придем к убедительному заключению об абсолютной неэффективности этой субстанции, но, несмотря на наше убедительное заключение, она de facto все же эффективна. Есть вероятность, что мы ошибочно трактуем свойства табака, и когда кто-нибудь после нас опровергнет наше объяснение, он сможет увериться, что и описанных нами свойств на самом деле не существует, но это, однако, совсем не так. Я могу привести убедительный пример — индейцы курят табак, чтобы прогнать усталость, о чем говорил и мой высокоученый коллега доктор Чу… Че…
— Чейнелл, — подсказал мистер Фрэмптон.
— Да, доктор Чейнелл. Сеньоры, это бесспорный факт. — Индейцы в Западных Индиях употребляют табак, чтобы прогнать усталость, чтобы им легче было работать. Они настолько устают во время своих ритуальных плясок, их организм настолько истощается, что они практически не могут двигаться. И для того, чтобы иметь силы работать на следующий день, и а потом заниматься своими глупостями, они носом и ртом вдыхают дым табака, после чего спят как убитые. И сон настолько их ободряет, что, проснувшись, они вовсе не чувствуют усталости. Они всегда такпоступают, потому что такой сон восстанавливает их силы и делает тела выносливыми, хотя и спят они всего три-четыре часа, по крайней мере, с тех пор, как испанцы открыли эту часть света.
И ни слова о так называемых «видениях» или предсказаниях будущего. Ох и умен же доктор Монардес, ох и умен!
А еще индейцы используют табак против голода и жажды. И это тоже доказанный факт. Когда им приходится долго ехать по безводным местам, где, к тому же нет никакой еды, они закладывают в рот щепотку табака, между нижней губой и зубами, и жуют его, вернее, мнут, сглатывая слюну. Так они обходятся три-четыре дня без еды и воды и нисколько не устают. Вы спросите, как это происходит. Все просто. Жевание табака способствует образованию слюны, которую они, сглатывая, возвращают в желудок. Желудок, таким образом, не перестает работать и под держивает жизнеспособность организма. То же самое мы наблюдаем у многих животных, которые впадают в зимнюю спячку и вообще не выходят на поверхность из своих нор и пещер и все это время они не имеют возможности питаться. Конечно, они должны расходовать свой собственный жир, который накопили летом. Например, медведь — огромный и свирепый зверь — зиму проводит в пещере без пищи и воды, только сосет лапу, возможно, по той же причине, что индейцы — табак. Вот почему, досточтимые сеньоры, я призываю всех ученых, особенно медиков, учитывать факты, недвусмысленно свидетельствующие о том, что табак обладает исключительными лечебными свойствами и сильно напоминает панацею древних. В силу этого я позволил себе в своих сочинениях назвать его «herba panacea». Для панацеи совсем необязательно обладать приятным вкусом и запахом. Важно, чтобы она действительно была универсальным лекарством. Для других целей используйте ароматические палочки, которые, кстати, привозят не из Западной, а из Восточной Индии, для вкуса — финики из Берберии и Ливана. А вот для поддержания отменного здоровья вам понадобится табак.
Сказав это, доктор поблагодарил за внимание и сел. После его выступления в рядах приверженцев табака наступило заметное оживление. У меня появилось ощущение, что король понемногу начинает терять власть над аудиторией, и дискуссия идет не в том направлении, в каком ему бы хотелось. Хотя он и продолжал улыбаться, на его лице появились признаки тревоги и раздражения. Они еще больше усилились, когда с места поднялся человек по имени Тобиас Венер и сказал:
— Джентльмены, будущие поколения не простят и будут презирать нас, если мы не признаем важное, жизнеспасительное свойство табака, о котором не сказал ни доктор Чейнелл, ни доктор Монардес. Но я бы хотел остановиться именно на нем, ибо в числе медицинских свойств табака особое место занимает его способность защищать от чумной заразы. Я лично был свидетелем того, как в городе Бирмингеме, где из-за плохих гигиенических навыков его жителей чума вспыхивает гораздо чаще, чем в других местах земного — как в последнее время принято говорить — «шара», продавцы на рынках предлагали свои товары, не переставая жевать табак для предохранения от инфекции. Они постоянно жевали табачные листья, а некоторые так плотно набивали рот табаком, что я не мог понять, о чем они мне говорят. Конечно, этому немало способствовал и их отвратительный диалект, абсолютно непонятный жителю центрального Лондона вроде меня. Мне бы хотелось особо отметить, что, несмотря на ложные утверждения, почти все эти люди остались живы, а чума обходила стороной дома табачных торговцев. Например, в одном из своих «Дружеских писем» от 1 января, уже не помню, какого года, мистер Хауэлл пишет, что табачный дым — один из самых полезных запахов, который имеет способность очищать зараженный воздух, так как перебивает все остальные запахи. Мне рассказывали, что наш высокопросвещенный король Яков имел возможность убедиться в этом, когда однажды разразившийся во время охоты ливень заставил его искать убежище в близлежащем свинарнике, и там ему пришлось разжечь трубку, чтобы заглушить отвратительный запах.
Зал изумленно выдохнул: «Аа-ах!»
— Эта информация, сэр, отчасти правдива, — согласился король. — Действительно, однажды случилось нечто подобное: нам пришлось прятаться от дождя в свинарнике местного епископа Престона. Но трубку курил не я, а лорд Лонсдейл по моему приказу.
Кстати, Ваше Величество, упоминание о свинарнике преподобного Престона подсказывает мне, что необходимо дополнить рассказ и упоминанием о том, что во многих местах табак используют для дезинфекции церковного помещения, и это может заметить каждый, у кого хватит смелости и терпения совершить путешествие по английской провинции.
— Да, это так, — кивнул король. — Я могу подтвердить этот злополучный факт.
— И наконец, — продолжил Венер, — Ваше Величество, позвольте заметить, что многие отрицательные характеристики табака, упомянутые здесь, свойственны не конкретно ему, а тем веществам, которые обычно смешивают с ним. Широко известен так называемый бирмингемский табак, который смешивают с травой «мать-и-мачеха». Я вообще хочу подчеркнуть, что в Бирмингеме, хорошо известном своими фальсификаторами, некоторые из них, кстати, были повешены за подделку монет, так вот в нем абсолютно невозможно раздобыть чистый табак. Нигде в городе, джентльмены, вы его не найдете. Мой лондонский приятель Риджкол, которому довелось провести в этом городе целую неделю, рассказывал, что забыл взять табак с собой из Лондона и однажды вечером едва не умер, выкурив всего полтрубки. Табак он неблагоразумно купил в Бирмингеме. Когда впоследствии мы сделали анализ этого табака в моей лаборатории на Фэнчер-стрит — как вы знаете, джентльмены, я имею удовольствие работать аптекарем, — мы были поражены, сколько в нем содержится соли… Я думаю, что в Бирмингеме смачивают табак водой и посыпают его солью. Подобное нельзя заметить невооруженным глазом, но, разумеется, это делает табак значительно более тяжелым, что позволяет бессовестным торговцам выкачивать из вас деньги. Если вы станете курить такой табак, ваш организм серьезно пострадает, но не от табака, джентльмены, не от табака, а от соли. Поэтому хочу дать нашим курильщикам один совет. Большинство из вас, конечно, слышали от табакоторговцев такие слова: «Пусть Лунный человек насладится своей трубкой!» И на этикетках у таких торговцев нарисован курящий трубку человек, а клубы его дыма закрывают небо. И внизу надпись: «Кто сможет превзойти тебя в курении, Лунный человек?» Я вам рекомендую, джентльмены, покупать табак именно с таким знаком, ибо он — чистый и качественный. Никто не застрахован, конечно, от бирмингемских фальсификаторов, но пока еще они не научились подделывать этикетки.
«Да, поистине полезная речь», — думал я. Хорошо, что дебаты от теории перешли к практике. А еще лучше, что в Испании такой проблемы не существует. Там, где продают табак в виде сигар и сигарилл, то есть, в виде свернутых в трубочку табачных листьев, такую подмену сделать трудно? Здесь же трубочный табак продается измельченным, и в него можно добавить что угодно. И неслучайно это придумали голландцы. Голландцы-торгаши всегда жульничают. Вот и придумали измельчать табак для трубок. Они, конечно, ссылаются на индейцев, якобы те делают так, но на самом деле имеют целью увеличить количество курительного табака. Если вы спросите в Испании, что там думают, например, о голландцах, вам много чего расскажут. Если б они не были такими мошенниками, дюк де Альба давно бы расправился с ними. Так нет же. Голландцы появляются в одном месте, наши бросаются туда, чтобы сразиться, а они атакуют совсем в другом месте. Голландцы хитрят, лгут. Отвратительные люди.
— Да, это так, — отозвался король, — продавец табака — единственный человек, который знает, что в нем намешано. Многие об этом говорят, но все без толку, а для торговца табак — это средство существования, это его еда, питье и одежда. В таком магазине большое значение имеет чуткий нос. Люди словно разговаривают носами, а дым становится их словами. И помимо прочего, это единственное место в стране, где славят Испанию больше, чем Англию… Итак, джентльмены, желает ли кто-нибудь высказаться, прежде чем я произнесу заключительную речь?
Поднял руку доктор Чейнелл и ему сразу предоставили слово. Он выпрямился, все так же держа трубку в левой руке, и сказал:
— Ваше Величество, достопочтенные джентльмены, я предлагаю закончить дебаты на более оптимистичной ноте, прибегнув к помощи искусства. И вправду, для чего служит искусство, если не для этого? Ведь наши литераторы открыли приятные для них свойства табака, о которых в солидных медицинских фолиантах нет ни одного упоминания. Я, например, вспоминаю одного писателя, остроумно заметившего в своей книге, что табак приводит в норму пьяницу после попойки. А наш поэт Марстон последовательно описывает, если я не ошибаюсь, все действия табака, которые делают нашу жизнь приятной и счастливой:
Музыка, вино, табак и сон
Прочь гонят грусти волны.
Как мне думается, достопочтенные джентльмены, он абсолютно прав, причем заметьте, табак у него идет после вина. Благодарю вас, благодарю, — раскланялся доктор Чейнелл в ответ на вспыхнувшие аплодисменты. — Итак, джентльмены, — вновь продолжил он, — здесь рядом со мной сидит мало кому известный поэт. Вскоре все будут говорить о нем, хотя сегодня, вероятно, вы впервые услышите его имя. Это мистер Бартон Холлидей. Он написал весьма остроумное стихотворение из восьми строф, воздавая восторженную хвалу табаку, при этом стихотворение выдержано в духе классического бурлеска. В нем столько соли, что, казалось, его долго вываривали в собачьей урине… спасибо, спасибо… В стихотворении автор изображает табак, величая его мистером Табакко, в роли музыканта, врача, юриста, путешественника, бродяги и хвастуна. Я что-нибудь упустил, мистер Холлидей? — обратился он к человеку, сидящему рядом.
— Да, ответил тот. — Табакко выступает еще и в роли критика.
— Ах, да, — кивнул доктор Чейнелл. — Я предлагаю, джентльмены, послушать самого мистера Холлидея.
С этими словами доктор Чейнелл уселся на место, а мистер Холлидей прокашлялся и сказал:
— Это стихотворение, джентльмены, следует читать в сопровождении арфы и хора. К сожалению, в настоящий момент я не располагаю ни тем, ни другим, из-за чего предлагаю вам удовольствоваться самим текстом.
— Мистер Табакко… Ах, да, добавлю еще, что я несколько сокращу хоровую партию, которая следует после каждого куплета.
Итак, «Мистер Табакко».
Табакко — музыкант,
Но трубку свою обожает.
Он исполняет каденцию
Носом, и мелодия
Приобретает
Неповторимый вкус.
Табакко — адвокат
И всякий к нему стремится.
За пять-шесть пенсов
Получишь наставление
Ценою в целый фунт.
Дальше я не стал записывать, потому что мне показалось это неважным. Но сам стих не был лишен остроумия и вызвал в зале смех и аплодисменты, у этого поэта и вправду большое будущее. Конечно, до Пелетье дю Мана ему далеко, но тем не менее, стоило обратить на него внимание.
Затем король произнес короткое заключительное слово, предварив его приветствиями, длившимися не менее двух минут:
— Тот факт, что есть люди, которым табак приносит пользу, доказывает не столько достоинство табака, сколько их жалкое состояние, и совершенно очевидно, что их тела уподобились телам варваров, ибо для них становятся полезными те лекарства, которые полезны варварам-индейцам. Потому я и предлагаю им, а также тем докторам, которые верят в целебную силу табака, присоединиться к индейцам вместе со своим отвратительным лекарством.
На этом дебаты завершились. Как мне кажется, обе стороны пребывали в хорошем настроении и были удовлетворены. Во всяком случае, у нашей «партии» были все основания оставаться довольной. Я, мистер Фрэмптон, доктор Монардес, доктор Чейнелл, доктор Беркли, поэт Холлидей и аптекарь Венер засиделись допоздна в таверне при постоялом дворе «Тога и заяц», где провели необыкновенно приятный вечер. Меня устроили на ночлег в самой фешенебельной комнате из тех, в которых мне когда-либо приходилось останавливаться. При ней была даже облицованная камнем терраса. Поскольку я во время дебатов перевозбудился и мне не хотелось спать, я вышел на террасу и засмотрелся на звездное небо. Вот Венера, самая яркая звезда на горизонте. Сверху, над Луной, легонько подмигивает Марс, а если двигаться в обратном направлении — вниз и вправо, то можно увидеть Юпитер. Интересно, каково быть планетой? Пелетье часто говорит об этом. Несешься себе в безбрежном пространстве, в черных просторах Космоса, вместе с другими звездами и планетами, но всегда следуя собственным путем по своей устоявшейся орбите. Солнце вращается вокруг тебя. Хорошо быть Венерой или Марсом. Большим и круглым, словно огромный плод в небе или несущаяся по небу огромная птица. Если ты Земля, то будешь находиться в самом центре мироздания, а поверх тебя, словно надоедливые блохи, будут скакать разные людишки. И в каком это смысле говорят, что люди — живые, а планеты — мертвые? Сплошное недоразумение. Именно планеты и есть жизнь.
Интересно, каково это — жить, а точнее, существовать, не испытывая ни голода, ни жажды, ни тепла, ни холода, и при этом никогда не стареть? Никогда не испытывать ни в чем нужды и нести на себе так много разного. Например, Земля… Сколько на ней всего!.. Все планеты располагают бесчисленным множеством вещей, и, вместе с тем, так отличаются друг от друга.
Миры… Каждая из планет в отдельности — особый мир. Здорово быть планетой. Это и есть природа. И все они — ее большие, величественные дети. Они и есть сама природа. А может, наоборот? Они сами являются родителями природы. А ты, по всей вероятности, просто болтливое ничто, похожее на блоху. Но как добраться до этого золотого плода, который висит высоко в небе? Невозможно. Тебе не дано самой природой. Адам, вероятно, подпрыгивал бы бессчетное количество раз, пытаясь сорвать золотое яблочко, и до сих пор находился бы в Раю. Но оно ему оказалось не по зубам…
И тот идиот с его королевством, с его общественными нравами, с его помпезным самодовольством… Какое ничтожество! Индейцы, по его словам, — варвары! Как бы не так! Нет, конечно, то, что они — варвары, так и есть, но и он — тупое животное!
Я вынул сигариллу, затянулся ею и почувствовал огромный прилив энергии. Какая ветхозаветная мощь! Если, конечно, так можно выразиться. Табак, Пелетье… А сейчас что же мне делать?
Музыка, вино, табак и сон
Прочь гонят грусти волны…
Лягу-ка я спать. По крайней мере, попробую…