Заговорщики Гора

Глава 15

Послышались тяжелые шаги, и я, скользнув в дверной проём, присела, стараясь казаться ещё меньше, чем была.

Вскоре мимо меня, подсвечивая себе дорогу фонарями, протопали стражники. После наступления комендантского часа патрулей на улицах осталось немного, это была вторая пара стражников, с которой я столкнулся по пути к рынку Цестия.

— Я никому не расскажу о том, что я видела, — пообещала я Лорду Гренделю дома.

— Я знаю, что не расскажешь, — кивнул он.

Теперь я знала, что на мне остался его запах, и была уверена, что он мог сопровождать меня в темноте, так же легко, как слин. Кроме того, у меня не было никаких сомнений, что его тонкий звериный слух улавливает каждый мой даже самый осторожный шаг.

Но меня до дрожи в коленях пугала мысль о том, что он собирался, дав мне отойти подальше от магазина Эпикрата, а потом покинуть дом самому, и уже вдали от магазина, появиться из-за угла или опуститься около меня с крыши и, прежде чем я успею крикнуть, перекусить мне шею. Мне думалось, что будь я умнее, то осталась бы в дверном проёме магазина Эпикрата, ставя его перед выбором либо убить меня внутри, либо воздержаться от исполнения этого намерения, из-за близости к его собственному логову. Ещё у меня были мысли о том, чтобы сдаться стражникам, и, неважно, каковы были бы последствия этого, ответить за нарушение комендантского часа.

— Я знаю, что Ты не расскажешь, — сказал он.

Как он мог быть уверенным в этом, если только не собирался гарантировать это, скажем, быстрым ударом когтистой лапы разорвать горло или сломать позвоночник?

При любом тончайшем звуке, будь то шорох лапок урта или трепет крыльев варта, вылетевшего из-за стены, я едва сдерживалась, чтобы не закричать от страха.

Ночью я не могла убежать из города, ворота были закрыты. Но, быть может, я могла бы спрятаться неподалёку от ворот, а затем выскользнуть за ворота, когда те будут открыты? Впрочем, успею ли я сделать хотя бы сотню шагов, прежде чем меня схватят мальчишки?

Боялась я и доносить на зверя, поскольку тот вполне мог убежать и найти меня позже. Более того, каким бы это не показалось странным, мне не хотелось доносить на него. Я сама согласилась, что не стану рассказывать о том, что я видела. Почему я сделала это?

Я знала, что должна была сделать. Во-первых, разминуться со стражниками, и, во-вторых, дойти платформы претора, расположенной около лавок менял на рынке Цестия.

Но что дальше?

Рынок в этот час пустовал, и вряд ли был освещён. Разумеется, товары и монеты, были либо унесены, либо заперты.

На улицах было пустынно, если кто-то и выходил из домов, то они не спешили показываться на виду. Я подозревала, что это имело отношение не столько к объявленному комендантскому часу, столько к страху перед тем, что могло находиться на улицах, свободно перемещаясь в темноте.

У зверя, я была уверена, в распоряжении была большая часть города. Он мог, пользуясь ночной тьмой, перемещаться с крыши на крышу, избегая, разве что, башни и мосты.

Почему я безропотно повиновалась зверю?

Почему я, прилагая к этому все возможные усилия, пробиралась к рынку Цестия? Не лучше ли было бежать в любое другое место? Почему он хотел, чтобы я оказалась там, а не в каком-либо другом месте? Что было на рынке около платформы претора, что ему понадобилось моё там присутствие?

Я продолжала делать всё ту же глупость, двигаясь вслепую к предопределенному мне месту. Но почему туда, а не в одно из сотни других мест?

Что в том месте могло быть такого особенного?

На самом деле, почему бы ему просто не убить меня прямо в доме, бескровно, задушив или сломав шею, а затем отнести моё тело в некую другую часть города, подальше от магазина Эпикрата?

Меня несколько успокаивали слова Антиопы о том, что рабыни нападениям не подвергались, по крайней мере, это так выглядело. Безусловно, скорее всего, ни одной другой рабыне не приходилось видеть лапы и мех, покрытый засохшей кровью.

Я не могла похвастаться глубокими познаниями о Леди Бине, о её звере, и их мире или мирах, из которых они происходили.

Я была уверена, что он — кюр, пусть сама Леди Бина такой уверенности не испытывала.

Почему я покорно исполняла приказы зверя?

Что если я двигалась навстречу своей смерти?

Но, если так, то зачем ему было давать мне те инструкции, которые он мне дал? Разве они не были бессмысленными и чрезмерными. А может, их целью было успокоить мои подозрения, заставить меня потерять бдительность? Он говорил, что если я буду повиноваться, то мне не причинят боль. Почему-то мне было трудно в это поверить. Разве ночные улицы сами по себе не являлись синонимом опасности? Кто мог знать, что могло скрываться за следующим поворотом? Разве здесь нельзя было быть убитым напряжённым стражником, тыкающим копьём в темноту, в сторону любого шороха, источник которой был неизвестен?

Я провела ладонью по голове, почувствовав мягкий ёршик волос. Косынки я теперь не носила. Почему-то это оказалось важным для Лорда Гренделя. Потом я опустила руку, дотронувшись по пути до своего ошейника. Похоже, что тот факт, что моя шея была окружена сталью, идентифицирующей меня как не больше чем кейджеру, также мог иметь некоторое значение.

Этот зверь пугал меня до дрожи в коленях, но, как ни странно, я совсем не была уверена в том, что он желал мне зла. Если бы ему было нужно убить меня, то он мог сделать это в любой момент, легко и безнаказанно. Обычно он относился ко мне с заботой и даже добротой. Он и наказывал-то меня лишь однажды, и тот урок не было никакой нужды повторять. Бывшая Аллисон Эштон-Бейкер — умная рабыня, она быстро учится, очень быстро. Моя неволя в их доме не была тяжёлой. Зверь во многих аспектах, несмотря на его размеры и пугающую внешность, казался мне чувствительнее, разумнее и даже человечнее Леди Бины. И конечно, я себе даже представить не могла, что он в каком-нибудь общественном месте мог бы дать мне десять енов на то, чтобы я продемонстрировала свою привлекательность для мужчин, а если бы провалила этот экзамен, продать мясникам на корм слинам. Я по сей день задаюсь вопросом, поступила бы со мной так Леди Бина или она просто меня пугала. Разумеется, у меня не было ни малейшего желания проверять это на практике. Я подозревала, что она вполне могла бы сделать это, если бы я оказалась не в состоянии удовлетворить её любопытство в этом вопросе, и не потому, что она была бессердечной или жестокой, а скорее просто потому, что ей было интересно. В конце концов, если один объект оказался не способным удовлетворить её любопытство, то от него можно отказаться и заменить другим, который может оказаться более удовлетворительным. Иногда я спрашивала себя, насколько полно она была осведомлена, кроме как интеллектуально или абстрактно, о существовании других людей с их чувствами, эмоциями, желаниями и так далее. Несомненно, она понимала такие вещи, но возможно, не рассматривала их как имеющие особое значение, если вообще имеющие таковое. Интересно также, что она внешне выглядевшая самым что ни на есть человеком, могла до некоторой степени казаться менее человеком, и наоборот, в некоторых аспектах казаться менее человечком, но быть человеком в большей степени. Впрочем, кто может сказать точно, что есть человек, и что значит быть человечным?

Я помнила его слова о том, что его запах смешался с моим. Могло ли это иметь какое-то значение, и имело ли его вообще?

Конечно, сама я его запах не ощущала, по крайней мере, на своём собственном теле.

Моя неволя у Леди Бины и её мохнатого товарища была, как уже отмечалось, довольно лёгкой, но при этом я не могла сказать, что была полностью довольна этим. В этом мире моё рабство, и его уместность, были вскрыты и доведены до моего сведения. Я видела вокруг себя сотни гореанских мужчин, таких мужчин, о существовании которых, живя на своей прежней планете, я понятия не имела, таких больших, сильных и властных, таких естественно самоуверенных, нетщеславно гордых и высокомерных, агрессивных, не сбитых с толку и не противоречащих своей природе, столь проницательных, лёгких на подъём и умелых, столь невинно и безоговорочно зрелых, на фоне которых моя собственная незначительность и мягкость проявлялась настолько ярко, что я казалось их соответствующим призом и желанным приобретением. От одного вида таких мужчин я чувствовала естественное желание встать на колени и склонить голову, надеясь на то, что меня могут заметить и счесть приемлемой, счесть приемлемой настолько, что они могли бы снизойти до того, чтобы щёлкнуть пальцами и указать мне, что я могу следовать за ними, с надеждой на то, что, в конечном итоге, получу в награду их ошейник. Как женщину, или точнее, как женщину определённого сорта, перед такими мужчинами меня охватывала слабость. Я вовсе не жаждала испытывать боль, но была готова принять её, если бы они решили подвергнуть меня этому. Именно мужское доминирование заставляло меня трепетать. Как естественно и правильно, какой цельной, счастливой и благодарной чувствовала бы я себя в таких отношениях. Предполагается, что эти чувства своими корнями уходят в далёкое прошлое, в котором опредёленные приобретённые тем или иным способом женщины, в противоположность другим, отвечали на мужское доминирование, отдаваясь шнурам и своим владельцы, и, поколение за поколением, становились предпочтительным выбором для продолжения рода. Так что, нет ничего удивительного в том, что в женщинах, или точнее во многих женщинах, можно найти готовность и надежды рабынь. И пусть каждая из нас спросит себя, кем она хочет быть, кто она в глубине души. Чествуйте свободную женщину, но держите в руках рабыню.

Наконец, я добралась до края рынка Цестия.

В памяти вплыли слова зверя о том, что мне не надо бояться. Но я боялась. А кто бы ни испугался?

Я в очередной раз коснулась своего ошейника.

Не были ли мы в некотором роде выведенными для ошейника?

На своей прежней планете я его не носила, если только в мыслях. Но здесь, в этом мире, он был на мне. Он был реален и заперт на моей шее.

Любой житель этой планеты, едва посмотрев на меня, немедленно увидит перед собой кейджеру, и будет воспринимать меня таковой, той, кто я есть.

Большая часть рынка была погружена в темноту. Лишь в одном месте, по правую руку от меня, у дальнего края стоял столб, с которого свисал единственный фонарь, мерцавший тусклым жёлтым светом и немного покачивавшийся на ветру.

Опустившись на четвереньки, я медленно и осторожно поползла к ларькам менял, естественно, закрытым. По пути я использовала любое прикрытие, какое только могла. Это, конечно, были пустые ларьки, товары в которых появятся только с рассветом. Крестьяне из окрестных деревень обычно приносят продукты своего труда с первыми лучами солнца. Также по пути мне попадались разбросанные тут и там корзины, коробки, ящики и сундуки, по-видимому, пустые, несколько поваленных стеллажей, которые обычно стояли у задней стенки ларька, или, тоже достаточно часто, позади расстеленной прямо на мостовой циновки или коврика.

Я чуть не завизжала, когда из-под моей руки выскочил крошечный урт, по-видимому, испугавшийся не меньше моего. Таких как он на моей ладони могло поместиться два или три зверька.

Внезапно одна из лун выглянула из-за облака и на мгновение осветила рынок своим безжизненно бледным светом.

Приблизительно в пятидесяти, или около того, шагах слева от себя, я увидела платформу одного из двух преторов этого рынка. На ней возвышалось одно единственное курульное кресло. На платформу вели несколько деревянных ступеней. Иногда над ней натягивали тент.

Именно рядом с этой платформой, возможно намеренно, располагались киоски менял.

Я замерла, прислушиваясь к каждому шороху, и не шевелилась до тех пор, пока луна снова не спряталась в облаках.

Сделав несколько осторожных шажков, моя рука внезапно опёрлась на железное кольцо, вмурованное в мостовую. Само собой, это было рабское кольцо. Такие кольца часто встречаются в общественных местах, на рынках, около магазинов, вдоль бульваров и так далее. Они установлены муниципалитетом для удобства граждан. Девушек вроде меня можно приковать к ним на то время, пока их владельцы посещают магазины, или решают иные свои проблемы. Как правило, невольниц к такому кольцу приковывают за левую лодыжку или за шею. Обычно их там оставляют в свободной позе, на их собственное усмотрение, но иногда рабовладельцы требуют определенного положения, чаще всего на коленях с низко опущенной головой. Иногда мальчики развлекаются тем, что издеваются над прикованной к такому кольцу рабыней, особенно если эта девушка приведена из враждебного города, в рабстве недавно и ещё не привыкла к ошейнику. Вероятно, подобная информация, тем или иным способом быстро разлетается по округе, возможно, в результате якобы случайно брошенного или небрежного замечания её хозяина, подслушанного неким малолетним хулиганом, или подглядывавшей другой рабыней, возможно, ревнующий к красоте своей новой товарки, или в результате злой шутки некой любознательной свободной женщины, взявшей на себя труд расследования таких вопросов, не исключено, вырвавшей признание ударами хлыста или чего похуже. Иногда владелец публично приковывает свою девушку из соображений хвастовства, по причине своего собственного тщеславия, чтобы показать её, чтобы ему завидовали, чтобы признали его удачу. Если день жаркий и солнечный, девушку могут приковать в тени и даже оставить ей миску воды. Кроме того, девушка может быть так прикована, чтобы выяснить, сколько за неё могут предложить. Если так, то обычно об этом оставляют некий знак, закреплённый на её шее. Однако основной причиной использования рабского кольца, конечно, является предотвращение кражи рабыни. Вдруг до меня дошло, что меня никогда не приковывали к такому кольцу. Этот факт отозвался во мне волной лёгкого раздражения. Это что же получается, ни моей хозяйке, ни её зверю ни разу не пришло в голову, что меня могут украсть, что кому-то я могу показаться достойной того, чтобы меня украсть? Моё собственное мнение в этих вопросах, конечно, больше склонялось к тому, что публичное приковывание рабынь, всё же имело отношение не столько к опасности похищения рабыни, сколько к удовольствию её хозяина. Рабовладельцам, как мне кажется, нравится приковывать своих рабынь. Помимо несомненного совершенства вовлеченного ограничения свободы, это ещё и ритуал доминирования, в котором господин демонстрирует рабыне, что она — рабыня, животное и собственность, которая может быть посажена на цепь, если на то будет его желание. Она останется там, где её оставили, беспомощная что-либо изменить. Такова его воля. И, конечно, приковывание имеет свой эффект на рабыню, которая полностью осведомлена о том, что это подразумевает. В этом акте она совершенно ясно осознаёт себя собственностью, и кто ею владеет.

Внезапно я замерла абсолютно неподвижно, обратившись в слух. Мне показалось, что справа донёсся звук шагов. Но сколько я не напрягала слух, так ничего и не услышала. Меня окружала мёртвая тишина. Должно быть, я ошиблась, решила я. Думаю малейшее касание сухого листика, несомого ветерком по камням, невесомое падение клочка бумаги, самый тонкий шёпот сквозняка, могли насторожить бы меня в такой момент. В проходе между ларьками мне была видна лампа, мерно покачивавшаяся на столбе, далеко справа от меня. Её тусклый свет не рассеивал тьму, но служил мне ориентиром. Немного успокоившись, я снова двинулась к платформе претора и пустым киоскам менял.

Мне вспомнилось, как несколько дней назад какие-то бродяги, появились на рынке, выскочив из коллектора прямо около платформы претора. Их тут же скрутили стражники. Решётку, разумеется, заменили на новую.

Я надеялась, что она оставалась надежно закреплённой на своём месте.

Наконец, облегчённо вздохнув, я миновала последний киоск менял, ближайший к платформе претора. Насколько я понимала, теперь мне оставалось только ждать, здесь или где-то поблизости.

Но чего или кого я должна была ждать?

Может быть, сюда должен был прийти сам Лорда Грендель, чтобы мимоходом убить меня?

Не вставая с четверенек, я приоткрыла калитку киоска и проскользну внутрь.

Закрыв и заперев калитку на щеколду, я легла на пол и свернулась калачиком.

Деревянные стенки киоска дарили ощущение некоторого спокойствия. Вряд ли они смогли бы хоть как-то защитить меня, но, по крайней мере, послужили бы своего рода сигнализацией, ведь чтобы добраться до меня, их сначала пришлось бы сломать.

По-прежнему было очень тихо. Я ничего не смогла услышать, сколько ни прислушивалась.

По мере того как шло время, у меня начали зарождаться подозрения, что произошла некая ошибка или недоразумение.

Издалека прилетел звон. Колокол отбил наступление первого ана.

Ничего не происходило. Позже я услышала двойной звон. Второй ан.

Я что, должна просидеть здесь всю ночь? Вдруг меня охватил испуг. Да, сейчас шла середина ночи, но что я буду делать утром? Ведь на рассвете по сигналу претора рынок откроется, сюда придут торговцы, продавцы, покупатели и стражники. Меня могут поймать и арестовать.

Вряд ли это станет для меня приятным времяпрепровождением.

Оставалось только надеяться, что пока люди собираются, мне удастся смешаться с толпой, и незамеченной добраться до магазина Эпикрата.

Снова издалека донёсся звон. Колокол пробил три раза.

«Может быть, — подумала я, — мне стоит вернуться домой?». Здесь, в ночной холодной тьме я чувствовала себя страшно одинокой. Мне уже было совершенно ясно, что, если бы что-то должно было произойти, то это уже произошло бы к настоящему времени. Такие мысли не могли не воодушевить. Теперь, я была уверена, на мой взгляд, вполне обосновано, что ничего не произойдёт.

«Возвращайся домой, Аллисон», — сказала я сама себе.

«Нет, — ответила я себе. — Пожалуй, я ещё немного побуду здесь».

В облаках снова появилась прореха, в которую тут же выглянула одна из лун. Немного приподнявшись, я выглянула через прилавок киоска. Площадь опять залил холодныё свет, но спустя несколько мгновений, облака снова сомкнулись, закрыв собой луну, и рынок в очередной раз превратился в сумятицу теней, странный ландшафт ночи, пугающую пустыню мрака, совершенно не похожую на то, что здесь будет при ярком свете дня, с его суматохой, шумом и гамом толпы. Единственным светлым пятном остался фонарь на столбе по ту сторону площади.

«Пожалуй, пора возвращаться домой», — подумала я, но не успела даже пошевелиться в сторону калитки, как услышала тяжёлый, скребущий звук, скрежет, раздавшийся не более чем в нескольких ярдах.

Кто-то тянул, раскачивал, встряхивал что-то тяжёлое, металлическое, напрягаясь, чтобы откуда-то вытащить. Судя по всему, у него получилось, и что-то вырванное из своего места стукнулось о мостовую. Мгновением спустя я услышала новый скрежет, и догадалась, что предмет был втиснут на место.

Я поняла, что мне следует оставаться здесь и ждать.

Впрочем, в тот момент я всё равно не смогла бы убежать, даже если бы захотела.

«Беги, — пыталась заставить себя я, — беги!» Но не могла даже пошевелиться. Снаружи не доносилось ни звука, но я чувствовала, что там всё ещё кто-то был. А затем я услышала шаги, приближающиеся ко мне, и замерла, стараясь не издавать ни звука. Кто-то двигался в мою сторону.

А затем что-то ударилось в стену киоска. «Он что, не видел препятствия? — подумала я. — Кто может быть таким неуклюжим?»

Я осторожно выглянула через прилавок и увидела пятно мрака на фоне ночной тьмы. Это была широкая, косматая, массивная голова.

«Лорд Грендель, — осенило меня. — Он пришёл, чтобы убить меня».

Послышался сопящий звук. Он с шумом втягивал ноздрями воздух, словно принюхиваясь, пробуя запах на вкус. Тёмный язык высунулся из-за клыков. Широкие уши появились из мохнатой головы, встав торчком, словно поднятые руки. Они повернулись в мою сторону, а потом чуть склонились вниз. Точно так же человек мог бы направлять глаза на заинтересовавший его объект.

Я знала, что не должна кричать, и что не должна сопротивляться. Лорд Грендель ясно дал мне это понять. Впрочем, я не думала, что смогла бы хотя бы прошептать или сказать хоть слово, ни говоря уже о том, чтобы закричать или пошевелиться.

Сказать, что я был испугана, это ничего не сказать.

Внезапно передняя стенка киоска исчезла, оторванная огромными лапами и отброшенная в сторону. Теперь между мною и крупной, склонившейся вперёд, напряжённой фигурой не осталось никакого препятствия. Затем он сделал шаг ко мне, вытянув руки перед собой и неуверенно двигая ими из стороны в сторону, словно не мог видеть в темноте, хотя даже мои глаза адаптировались настолько, что я неплохо различала стоявшего передо мною зверя.

Я непроизвольно вскрикнула. Он сделал ещё шаг и схватил меня своими лапами.

Он крепко стиснул меня, плотно прижимая к себе, так что и я почувствовала грязь и слизь коллекторов. Я чуть не потеряла сознание от запаха, исходившего от кюра. Вероятно, по пути сюда ему приходилось брести в воде, его мех был влажным и свалявшимся. Я ощутила могучее сердцебиение в его обширной, глубокой груди, и снова услышала тот же сопящий звук, почувствовав широкие, раздувающиеся ноздри зверя, тыкающиеся в мою шею и плечи. Затем тяжёлая лапа легла мне на голову, и я почувствовала, как она ощупывает ершик моих волос, не прикрытых косынкой. Потом лапа спустилась ниже, и я почувствовала её под своим подбородком. Вот тут меня охватил настоящий ужас, что он сейчас меня задушит или сломает мне шею. К этому моменту я уже окончательно осознала, что существо, прижимавшее меня к себе, не было Лордом Гренделем. Для него он был слишком неуклюжим. Мохнатый товарищ Леди Бины, при всех его размерах и силе, был на удивление изящен. Его движения можно было бы сравнить с уверенными движениями слина, преследующего добычу. К тому же, он был необыкновенно ловким. Та же самая лапа, которая запросто могла оторвать железную ручку от ворот, легко могла поднять булавку с пола, или взять из шкатулки для драгоценностей леди выбранный ею камень. Но эта лапа не раздавила моего горла, а лишь прижалась, на мгновение охватив ошейник, после чего почти немедленно была убрана.

Затем он оттолкнул меня от себя. Отлетев к задней стенке киоска и больно ударившись плечом, я рухнула на деревянный пол. Я была наполовину парализована ужасом. Но я не закричала и не сопротивлялась.

И тогда монстр, стоявший передо мною снаружи киоска, издал серию рыков. Точно таких же звуков можно было бы ожидать от ларла или слина. В них не было ничего человеческого, но поток звука был ясным и чётко сформулированным, и я сообразила, что он говорит со мной. Правда, я ничего не поняла. Неужели, он надеялся, что я могла бы понять его речь? Или решил, что у меня мог бы быть переводчик?

Я знала, что от меня исходил запах Лорда Гренделя. По крайней мере, он сам мне об этом сказал. Не это ли поощрило его заговорить? Монстр предположил, что кто-то, кто мог бы понять его, был поблизости, возможно, даже прямо в киоске? Он что не видел, что здесь кроме нас с ним никого не было?

— Я не понимаю вас, — прошептала я, хотя была абсолютно уверена, что он не мог меня понять, не больше, чем я сама могла понять его.

Лорд Грендель, это я знала точно, превосходно видел в темноте. Я подозревала, что кюры, как и слины, были существами ночными. Что же тогда, спрашивала я себя, случилось с этим ужасным монстром, сгорбившимся в паре ярдов от меня? Почему он выглядит таким осторожным, таким неуверенным?

Но затем, как это уже происходило время от времени, одна из лун, бледная, холодная и одинокая, появилась в прорехе, открывшейся в сплошной облачности. Она осветила рынок всего на мгновение, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы я успела рассмотреть, что существо находившееся рядом со мной, настолько рядом, что могло коснуться меня, если бы протянуло лапу, было слепым. Те два тёмных провала в массивной, покрытой густым, свалявшимся мехом, голове, из которых на меня должны были смотреть большие, яркие, сверкающие глаза, были пусты.

Выходит, зверь, столь жестоко изуродованный, израненный многочисленными ударами копий, слепой, неспособный защищаться кроме как неловкими беспорядочными взмахами могучих лап, не умер в коллекторах, как предполагало большинство горожан, а каким-то невероятным образом выжил. Следы крови привели к входу в канализационный коллектор, решётку которого он, должно быть, нащупал ногами. Никто не захотел преследовать его в темноте, предположив, что зверь истёк кровью и умер где-то внизу.

Его слепая голова снова повернулась ко мне лицом.

Как он смог выжить? Но факт есть факт, он был жив, и сомневаться в этом не приходилось. Должно быть, подумала я, убить такое существо было задачей нетривиальной. Мне было трудно постичь, насколько стойкие, несгибаемые и упрямые огни жизни горели в столь могучем теле, насколько хорошо была защищена тёмная топка этого удивительного физиологического двигателя.

Он не шевелился. Может он ждал, когда начну двигаться я?

Чтобы жить, ему надо было питаться. Не так-то легко ловить в коллекторах уртов, настороженных и быстрых. Ему ничего не оставалось, кроме как иногда покидать коллектора, выбираясь на поверхность, чтобы охотиться на более медлительную, более лёгкую добычу.

Его лишили глаз, но не слуха и обоняния.

В памяти всплыла последняя инструкция Лорда Гренделя. Мне следовало поспешить домой.

Теперь я не сомневалась, что Лорд Грендель был почти стопроцентно уверен, что убийства в городе являлись результатом нападений кюра. Возможно, он даже обследовал тела. Скорее всего, именно этим объяснялась кровь на его руках, так встревожившая меня. Естественно, что он хорошо знал работу хищного кюра, особенности его нападения, характер его ударов, как он поедает жертву и так далее. Поскольку, было известно, что кюр, сбежавший из цирка, скрылся в коллекторе, на что указывали следы крови, Лорд Грендель во время своих ночных вылазок, занимался исследованием различных входов в канализационную систему Ара, которых было великое множество. А потом появилась информация о на вид непостижимом исходе из коллекторов бродяг, появившихся прямо посреди дня на рынке Цестия, около самой платформы претора, несмотря на множество стражников, продавцов и покупателей. Скорее всего, предположила я, он пришёл на опустевшую рыночную площадь после заката. Здесь он, возможно, к своему удовлетворению, по запаху установил наличие следов кюра, вероятно, достаточно часто появлявшегося именно из этого входа, около которого ночью вряд ли можно было бы столкнуться с каким-нибудь прохожим. В памяти всплыли слова Лорда Гренделя: «Убийства надо остановить». Также, я предположила, что среди кюров должны существовать некие взаимоотношения. Разве человек или группа людей не могли бы помочь другому человеку, попавшему в затруднительное положение? Возможно, Грендель и этот кюр происходили из одного мира, были представителями одного вида, своего рода существами одной крови. Разве они оба не были кюрами, что бы там по этому поводу не думала Леди Бина?

Я понимала, что должна поспешить домой. Но что если он прыгнет вперёд и схватит меня, стоит мне сделать шаг со своего места?

Я осторожно сдвинула щеколду калитки киоска. Само собой, у меня не было ни малейшего желания выходить из киоска через выломанную стену, поскольку позади этого пролома возвышался кюр, мимо которого я должна была бы пройти. Но как бы тихо я не отодвигала щеколду, даже этого крошечного шороха оказалось достаточно, чтобы уши зверя настороженно повернулись вперёд и встали торчком.

Я встала и, не отводя взгляда от огромной, присевшей напротив меня тёмной фигуры, открыла калитку и выскользнула из киоска. Я успела отойти на несколько шагов, когда услышала, как массивное тело впечаталось в деревянную стену, а затем, нащупав проход, сорвало калитку с петель. Широкая лапа пробежала по проёму и убедила кюра, что его размер для него явно недостаточен. Дерево разлетелось щепками, и проход наружу оказался отрыт.

Когда он оторвал переднюю стенку киоска, тишина рынка взорвалась треском, показавшимся мне оглушительным, но которого, я полагаю, никто не услышал. Теперь же, когда он оторвал ворота и расширил дверной проём, звук был значительно тише. Кюры, как я позже узнала, склонны избегать замкнутых пространств, и стараются избегать входить в помещения, которые имеют только один вход. В тесном пространстве трудно защищаться, а в помещении с одним единственным входом легко можно оказаться загнанным в угол или пойманным в ловушку.

Мы снова стояли лицом к лицу. Нас разделяло несколько футов.

И в этот мгновение за моей спиной раздался голос, не узнать который я не могла.

— Встань за мной, — произнёс он.

— Господин! — выдохнула я. — Вы живы!

— Он опасен, — сказал он. — Быстро прячься за мою спину.

— Я боялась, что вас убили, — прошептала я.

Со стороны зверя донёсся низкий, рычащий звук. Очевидно, что он не понимал происходящего.

Я не оглядывалась, боясь отрывать взгляд от кюра.

— Пожалуйста, уходите, Господин, — шепнула я. — Я уверена, что для вас он гораздо опаснее, чем для меня.

— Ой! — растерянно пискнула я, почувствовав петлю поводка накинутую и затянувшуюся на моей шее.

Я была взята на поводок!

— Я вижу, варварка, — проворчал он, — тебе нужно ещё нужно учиться покорности.

Как меня напугали бы эти слова, услышь я их при других обстоятельствах! Но меня не нужно было учить покорности, бывшая Аллисон Эштон-Бейкер, оказавшись на Горе, хорошо научилась тому, как надо повиноваться!

— Бегите, Господин, — отчаянно зашептала я. — Он не сможет вас поймать. Не думаю, что мне самой грозит какая-то опасность. Боюсь, что для вас он представляет куда большую опасность.

Сильная рука сомкнулась на моём правом плече и дёрнула меня назад и вбок. Запнувшись о его выставленную ногу и перевернувшись в воздухе, я растянулась на мостовой рынка. Это был простой, эффективный, неприятный, грубый способ уложить рабыню на живот. Ремень поводка, теперь оказавшийся позади меня, петлями свисал с его руки. Перекатившись на бок и посмотрев на него, я простонала:

— Бегите, Господин! Вы всё равно не сможете его понять. Бегите, бегите, Господин!

Но он встал между мной и зверем и отбросил поводок, упавший на мои ноги.

— Бегите, Господин! — взмолилась я.

Но он непоколебимо стоял между мной и животным.

Он был безоружен!

Трудно было не распознать угрозы в том звуке, который теперь исходил из горла зверя. Он не знал, что происходило рядом с ним. Он терял терпение, становясь всё более сердитым. Он явно злился.

— Прочь! — бросил ему мужчина, раздражённо махнув рукой. — Убирайся отсюда, тварь! Быстро!

— Бегите, Господин! — простонала я. — Пожалуйста, бегите, Господин!

Но он остался там, где стоял, явно не собираясь бросать меня здесь.

Очевидно, что слепой монстр должен был знать, что я не двигалась, и что некто с иным запахом и другим голосом, агрессивно настроенный и упрямый, теперь стоял между нами.

Дорого бы я дала в тот момент за переводчик.

— Убирайся! — крикнул ему мужчина, и в тот же миг его противник с невероятной, ошеломляющей стремительностью бросил себя вперёд.

А мгновением спустя я увидела как тот, кого я целый день искала, тот, кого я так боялась потерять, о ком так беспокоилась, опасаясь, что это его расчленённое тело было найдено на улице Клайва отлетел в сторону от размашистого, широкого взмаха могучей лапы, не исключено, что случайно попавшей в цель. Такой удар запросто мог бы развалить дощатую стену или переломить деревянный брус. Кузнец отлетел на дюжину шагов, рухнув в кучу ящиков и коробок, сложенных у стены одного из киосков. Я видела, как он попытался подняться на ноги, покачнулся и завалился на бок среди обломков тары.

К счастью я не услышала хруста шеи или позвоночника. Думаю, что он просто потерял сознание или был близок к этому.

Но уже в следующий момент я испугалась, что монстр может пойти к телу и начать пожирать его, пока мужчина ещё жив. Однако тот снова повернулся лицом ко мне.

Я была вне себя от радости, даже несмотря на страх за его жизнь, что увидела кузнеца живым. Значит это не он, а кто-то другой, один из членов его касты, погиб на улице Клайва, или где-то поблизости от неё.

Но затем я напомнила себе, что он для меня был ничем, всего лишь ещё одним высокомерным гореанским мужланом с полным отсутствием уважения к женщинам, прирождённым рабовладельцем, который смотрит на женщин оценивающе, прикидывая, сколько она может стоить в ошейнике, и будет ли вообще чего-то стоить. На мне был поводок. Я потянула его. Это был его поводок! И я боялась, что он был заперт моей шее. Я дёрнула его несколько раз, но всё было бесполезно!

Я была рада, что он жив, хотя бы ради того, чтобы было кого презирать ещё больше, ненавидеть ещё глубже.

Как он посмел надеть на меня поводок? Впрочем, не будем забывать, что я была рабыней. Так что, меня и таких как я было совершенно подходяще брать на поводок, связывать, заковывать в наручники, сажать на цепь, затыкать рот, завязывать глаза, если того пожелают рабовладельцы.

Зверь стоял лицом ко мне.

У меня было понимание его силы. Я видела, что он сделал с киоском, с лёгкостью превратив его в руины. Я представляла себе силу Лорда Гренделя, другого представителя его вида. Я слышала об убийствах на улицах Ара. Я видела невероятный удар, который зверь нанёс вслепую, отбросив взрослого, крупного мужчину на целые ярды.

Боюсь, что в следующий момент я окончательно потеряла те крохи выдержки или самообладания, которые ещё во мне оставались, потому что я повернулась и в панике бросилась к границе рынка. У меня осталась единственное желание — бежать. Я понимала, что у меня не получится опередить зверя, но я могла видеть, а он нет, так что, у меня был шанс увернуться от него!

Сначала я слышала топот тяжёлых лап за моей спиной, а затем звук поравнялся со мной.

Вот тут до меня и дошла вся тщетность моего глупого бегства.

Пусть его лишили зрения, но его чуткий слух по-прежнему оставался при нём, как и обоняние. Он отлично чувствовал мой запах, и, что ещё важнее, запах Лорда Гренделя. И ведь действительно, по какой ещё причине, помимо голода и желания съесть меня, он мог преследовать меня? Просто кюр почуял исходящий от меня запах своего собрата, и последовал за мной, чтобы вступить в контакт с ним, или с другими представителями его вида.

Нетрудно представить себе с какой радостью он должен был встретить послание, доставленное мною, послание, которое я носила, сама о том даже не догадываясь, послание переданное через меня Лордом Гренделем.

Знал ли он, что я попытаюсь убежать? Если и знал, то, казалось, не возражал, возможно, потому что знал также и то, что убежать у меня шансов не было.

Я испугалась, что он может убить меня за эту глупую попытку побега, но зверь только невозмутимо присел около меня, словно чего-то ожидая. Исходя из своего опыта общения с Лордом Гренделем, я заключила, что зверь не был рассержен. И тогда я поняла, что смерть мне не грозит, по крайней мере, не в данный момент, поскольку я была связующим звеном между ним и кем-то из его народа, ключом к его воссоединению с представителями его вида.

Последние силы оставили меня, и я, больше не в силах сопротивляться слабости, опустилась на колени.

Но тут я в изумлении увидела, что монстр поднял мой поводок. И ещё больше я была поражена, когда он дважды дёрнул этот поводок. Я отреагировала немедленно, словно дрессированное животное, которым я собственно и была. Не знаю, оттуда у меня взялись силы, но я встала и выпрямилась, отвела плечи назад и втянула живот, в общем, приняла ту позу, которую и должна принять рабыня, взятая на поводок. А потом последовал одиночный рывок — сигнал к началу движения. Так обычно поступают, когда во время прогулки рабыня идёт перед своим владельцем. Если же рабыня следует за хозяином, то никакого сигнала не требуется. Давление на кольцо ошейника ясно даёт ей понять, что она должна двигаться как любое другое находящееся в собственности, взятое на поводок животное. Мне ничего иного не оставалось, кроме как начать двигаться впереди монстра на его поводоке, ведя его к магазину Эпикрата. Теперь я не сомневалась, что он, как и Лорд Грендель, был не только разумен, но и о многом информирован. Например, он знал, как поступать с рабынями, как обращаться с ними, как ими управлять и что с ними делать. Возможно, в том или ином мире, ему даже принадлежали рабыни. Кроме того, теперь я куда больше доверяла заявлению Антиопы, что рабыням нападения зверя не угрожали. Рабыня, в конце концов, в отличие от свободной женщины, может быть использована множеством способов. В чём ценность женщины, за исключением её претензий и тщеславия, пока на неё не наденут ошейник, после чего она узнает о том, насколько широкий спектр таких способов использования существует? Свободную женщину могут посадить на кол или отрубить ей голову. Рабыня — животное, и её будут хранить и защищать, чтобы использовать или продать.

Как вышло, спрашивала я себя, что кузнец этой ночью оказался на рынке Цестия? Выходит, он преследует меня. Получается, я ему интересна. Он хочет меня. Впрочем, нет ничего необычного в том, что мужчина хочет рабыню. Какой мужчина не хотел бы владеть одной или даже несколькими рабынями?

Ну что ж, подумалось мне, я никогда не достанусь ему, этому высокомерному животному!

Он знает, как меня зовут. Мне это запомнилось по нашей предыдущей встрече неподалёку от Шести Мостов. Это говорит о том, что он, скорее всего, собирал информацию. Да, не без удовлетворения подумала я, формы одной стройной варварки не на шутку заинтриговали могущественного рабовладельца.

Ну что ж, пусть теперь помучается в тоске и напрасных надеждах!

В памяти всплыло, как на Суловом Рынке он потребовал, чтобы я, полураздетая и связанная, встала перед ним на колени, и как он прижал меня к себе около Шести Мостов, воспользовавшись тем, что я не могла сопротивляться.

А вот я даже имени его не знала. Я даже не была уверена, что он действительно был из Кузнецов.

Как же я его презирала!

Зато он никогда не будет владеть мною. Если бы до этого дошло, я просто убежала бы. Безусловно, трудно убежать дальше, чем на длину цепи, прикованной к твоей лодыжке.

При этом меня очень волновал вопрос, каково это было бы, оказаться в его руках.

Счёл бы он меня удовлетворительной и приемлемой как рабыню? Я знала, что, будучи рабыней, просто вынуждена буду приложить максимум усилий, чтобы он остался мною доволен, причём всеми возможными способами, ожидаемыми от рабыни. Невольнице не оставлено какого бы то ни было выбора в этих вещах, и при этом она сама не хочет ничего другого. Она быстро учится просить, и даже делать это очень трогательно, чтобы ей разрешили так служить.

Как она будет пресмыкаться у ног господина, с какой надеждой будет заглядывать в его глаза!

Лишь однажды мы повстречали патруль, пару стражников, один из которых подсвечивал дорогу фонарём. Монстр за моей спиной не мог знать, что это были стражники, но он, должно быть, услышал их шаги и голоса, два мужских голоса, задолго до того, как наши пути пересеклись. Он втолкнул меня в узкий переулок, немногим больше чем щель между домами, из которого мы только что вышли. Дело в том, что я вела его к магазину Эпикрата самым окольным, редко используемым маршрутом. Зверь плотно придавил меня к себе и зажал мне рот своей широкой лапой. Нечего было даже пытаться издать звук.

Наконец, стражники миновали вход в переулок.

Я подумала, что им очень повезло, что они нас не заметили. У меня не было ни малейшего сомнения, что даже слепой этот зверь представлял огромную опасность. По малейшему звука, шарканью подошвы ботинка по мостовой, шороху клинка, покидающего ножны, по звуку дыхания он смог бы определить местонахождение врага. В случае их стычки, мне оставалось только бежать или упасть на живот и прикрыть голову руками. После такой драки на улице могло остаться три тела, и вряд ли среди них нашли бы тушу странного мохнатого животного.

До магазина Эпикрата мы добрались задолго до того как пробил колокол, извещавший об окончании комендантского часа. Спустя ан или около того открылись некоторые из малых ворот и множество Крестьян со своими корзинами и мешками, наполненными свежими продуктами их труда, появятся в городе и разбредутся по различным рынкам.

Трудно описать охватившее меня облегчение, когда я, а следом за мной державший меня на поводке монстр, проскользнули в дверной проём слева от закрытого ставнями фасада магазина. Мы поднялись по лестнице в квартиру, занимаемую Леди Биной и Лордом Гренделем.

Женщина по-прежнему спала, но её мохнатый товарищ ждал нас.

Я буквально рухнула без сил на пол комнаты. До меня доносилось низкое рычание двух зверей, разговаривавших на кюрском.

Приближался рассвет. Вскоре должны были погасить фонарь на столбе, установленном на краю рынка Цестия, а чуть позднее на этом же столбе поднимут рыночный флаг, после чего по сигналу претора стражники откроют рынок.

Несомненно, будет трудно избежать пересудов и сплетен по поводу разгрома, которому подвергся один из киосков менял.

Но к тому времени я уже спала беспробудным сном.