Я отчаянно сжимала прутья рабской клетки, в которую посадил меня Десмонд из Харфакса. Что было сил тряхнув решётку, я закричала:
— Вернитесь, Господин! Вернитесь, выпустите меня, Господин!
Но он ушёл.
Он впихнул меня в клетку, а затем захлопнул дверцу, заперев меня внутри. Какой беспомощной чувствуешь себя, оказавшись в такой клетке! Я быстро повернулась, чтобы посмотреть на него. Он отступил на пару шагов и окинул меня оценивающим взглядом. Тень прутьев падала на моё тело, расчерчивая его тёмными и светлыми полосами. Он усмехнулся. Ему явно нравилось видеть меня такой, голой, стоящей на коленях в клетке.
— Я ненавижу вас! — процедила я.
— Ляг набок, — приказал он. — Свернись калачиком, кейджера.
Мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться.
— Какой из тебя получился аппетитный маленький калачик, — прокомментировал мужчина. — Как высоко поднято твоё бедро, как заманчивы линии твоего лона, а какие икры, щиколотки и ступни!
Его лицо расплылось в довольной улыбке.
Если бы взглядом можно было сжечь, от него бы уже остался только пепел.
— Да, — кивнул он, — заманчиво.
— Я ненавижу вас, — повторила я. — Ненавижу!
И тогда он отвернулся. Именно после этого я поднялась на колени и, вцепившись в прутья, крикнула ему вслед, но он даже не обернулся.
Он оставил меня в клетке. В клетке! Он сделал со мной то, что ему захотелось!
Я вспоминала, как он смотрел на меня! Как откровенно! Он рассматривал меня как ту, кем я была, как животное, как красивое животное, которое можно было бы купить и продать, с которым можно было делать всё, что хозяину понравится. Я сжимала прутья решётки, прижималась к ним.
Меня оставили в клетке, совершенно беспомощную.
Насколько сильны мужчины! Как они с нами обращаются! Насколько глубоко мы в их власти! Как я его ненавидела! Как я хотела поцеловать его ноги. Как я хотела, чтобы он был доволен мною, нагой рабыней!
Мы не ожидали, что среди кюров может вспыхнуть мятеж, бунт нескольких из кюров железной цепи против кюров, носивших серебряные и золотые цепи. В действительности, мы так до конца и не поняли, хотя прошло уже больше суток, что же происходило на самом деле. Мы знали, что в коридорах происходили стычки, перестрелки, и что одни кюры нападали на других. Люди, находившиеся в Пещере, я была уверена, были бы счастливы остаться в стороне от происходящих столкновений, поскольку один человек, да даже два или три, были бы для кюра слабым противником. Однако, как это часто бывает в подобных ситуациях, нейтралитет оказался не приемлемым для обеих воюющих сторон. Выбор, предоставленный людям был, фактически невелик, либо гарантированная смерть, либо участие в конфликте в рядах одной из его сторон. Рискну предположить, что частично это было следствием недоверия кюров к людям, частично нежеланием, чтобы кто-то, оставаясь в безопасности и комфорте, получил выгоду от боли и крови других, и частично с фанатическим уверенностью каждой из стороны в своей правоте, что оправдывала мобилизацию даже нежелательных союзников. К какой из партий примкнул тот или иной товарищ, в значительной степени зависело от случая и от его местонахождения в данный момент времени. Тем не менее, Господину Десмонду и его товарищам по тайному собранию, включая Астринакса, Лика, Трачина, Акезина и Клеомена, удалось пробраться к позициям, занятым сторонниками Агамемнона. Целью этого, как нетрудно догадаться, было получение доступа к контейнеру, чтобы в тот момент, когда представится возможность, вскрыть его и уничтожить его содержание.
Лишь на четвёртый день мятежа мы узнали, что лидером восставших был Луций, которого многие из нас считали самым главным среди кюров Пещеры. Похоже, в его планы входило сместить Агамемнона, и далее, заняв его место, продолжать действовать в пределах схемы, разработанной и начатой Агамемноном. Это не было вопросом свержения государства, или отказа от его интриг и имперских амбиций, это было лишь прибирание государства к рукам, со всеми его имеющимися силами. Луций, если можно так выразиться, был заинтересован не столько в ниспровержении трона, сколько в смене задницы, на нём восседавшей. Для меня не были секретом, причём довольно давно, ревность, зависть и негодование, которые испытывали многие из простых кюров к своим сородичам оказавшимся наверху, по любой причине, будь то ум, энергия, видение ситуации, заслуги, удача в неком соревновании, кровные связи, политические махинации, стечения времени и места или простое везение. Если им не выпало носить золотую цепь, почему это должен делать кто-то другой? Пусть либо все ходят с золотыми цепями, либо никто. Я предположила, что золотые цепи, если можно так выразиться, будут существовать всегда, хотя, возможно, не всегда выставляться напоказ. Похоже, они не понимали, что не каждая золотая цепь видима. Для введения и укрепления равенства требуются те, кто будет это равенство насаждать, и это приводит к новому неравенству. Но это станет очевидным только тогда, когда новый институт будет водружён на пьедестал. В любом деле важен порядок, и вопрос лишь в том, кто этот порядок возглавит. Масса, управляемая и используемая, пробуждённая и направляемая, терзаемая и кровоточащая, когда разрушения и убийства останутся позади, когда шоу завершится, всё равно остаётся массой.