Заговорщики Гора

Глава 33

— Еда, Господа, — сообщила я, — и ка-ла-на.

Я поставила поднос на полку, заменяющую здесь стол, расположенную справа, если смотреть в сторону Волтая, от большой двери. Здесь размещался небольшой, открытый пост охраны.

— Чего это твоё тело так покраснело, — поинтересовался один из двух часовых.

Я ничего не могла с собой поделать, даже притом, что я сознавала себя кейджерой, носящей ошейник.

— Так это пятна от пролитого ка-ла-на, — определил его товарищ.

— Было довольно трудно пройти по коридорам и ничего не расплескать, — попыталась оправдаться. — Господа вечно распускают руки!

— Ну что, изобьём её? — спросил первый часовой у второго.

— Давай лучше поцелуем, — к моему облегчению предложил тот, и недвусмысленно развёл руки в стороны.

Само собой, я поспешила в его открытые объятия. В следующее мгновение я был окутана его руками, и наши губы встретились. Держал он меня очень плотно, а поцелуй его был типичным поцелуем требовательного рабовладельца. Затем он отпихнул меня, придав вращение, так что я не заметила, как оказалась в руках его товарища, и нашла себя снова обработанным так, как та кем я была, как рабская девка.

— Ну что, пометим её бедро? — поинтересовался первый часовой.

— Рано ещё, — отмахнулся его товарищ. — Могут быть другие, получше. А эту, если что, мы можем найти позже.

— Но её к тому времени может пометить кто-нибудь другой, — заметил первый.

— Тогда в следующий раз, — пожал плечами второй, — чай не последний день живём.

И часовые повернулись к подносу.

Я стояла перед широкими, двустворчатыми дверями и любовалась залитыми солнечным светом вершинами гор. Это было захватывающее дух зрелище.

Несомненно, именно через этот выход несколько недель назад Мине удалось незамеченной ускользнуть из Пещеры. И именно перед этими дверями, тогда же Леди Бина была торжественно встречена в Пещере. Отсюда же, но уже не так давно, Терезия выставили прочь, отправив вслепую блуждать среди откосов, пиков и скал.

Снаружи было довольно прохладно, но я всё равно наслаждалась ярким, острым, свежим воздухом и открывавшейся отсюда перспективой. Разумеется, я не пересекала порог.

Шла вторая неделя Се-Кара, ранняя осень. Насколько мне было известно, Паузаний подготовил свои фургоны, теперь разгруженные, к обратному путешествию, возможно, в Ар за новой партией товаров. Я не знала, когда они собирались отбыть. Конечно, он хотел бы покинуть это место до наступления поздней осени и первых снегов. Зимой Волтай практически непроходим. Я предположила, что до весны его можно было не ждать. Я так и не смогла выяснить, впрочем, как и Господин Десмонд, для каких целей был нужен тот необычный груз, который доставили сюда фургоны, и какую роль он должен был играть в делах Пещеры. Казалось очевидным, что большинство этих товаров было передано в ограниченные для посещения зоны Пещеры, где предположительно располагались различные лаборатории и мастерские. Я предположила, что груз, который со слов Господина Десмонда выглядел столь любопытным и экзотичным, мог стоить довольно дорого. Это наводило на мысль о том, что обитатели Пещеры могли располагать существенными экономическими ресурсами. Кроме того, сама транспортировка любого груза на значительные расстояния, да ещё по полной опасностей, необитаемой местности, была делом рискованным и недешёвым. Также я предположила, что было маловероятно, что большие суммы в золоте или серебре, предназначенные для приобретения нужных товаров, везли в фургонах. Это было бы просто неосмотрительно. Ведь любой караван как таковой, вероятно, привлекает внимание не только разбойничьих шаек, но и некоторых из менее разборчивых «свободных компаний», отрядов наёмников, обычно под командой капитана, лица занимающегося поиском найма, и продающего услуги тому, кто предложит самую высокую цену. Иногда такие компании по нескольку раз переходят с одной стороны на другую за время одного и того же конфликта. Кто может знать о том, не нашло ли золото втайне от всех свой дом в неком новом кошельке? И не случится ли так, что тот парень, что сейчас стоит плечом к плечу рядом с тобой, не набросится внезапно на тебя? Соответственно, большая часть финансирования, вовлечённого в такие вопросы, скорее всего, должна быть обеспечена посредством расписок, писем и тому подобных бумаг, таинственных, и даже для большинства гореан несуществующих, но хорошо известных Торговцам улиц Монет. Простые листки бумаги, которые словно птицы порхают в воздухе, могут лишь иногда проливать свет на горы серебра или утёсы золота.

— Господа! — воскликнула, указывая вдаль.

Оба часовых тут же оказались рядом со мной и, затенив ладонями глаза, уставились в указанном направлении.

— Что это? — спросила я.

— Крупный, — прокомментировал один из них.

— Господа? — не отставала я.

— Он далеко, кейджера, — сказал другой. — Он намного больше, чем кажется отсюда.

— Это — ларл, — наконец снизошёл до ответа на мой вопрос первый.

Это был первый ларл, увиденный мною воочию, хотя слышать мне о них приходилось много. Он намного крупнее слина, и имеет четыре, не шесть лап. Обычно в качестве логова он предпочитает пещеры или гроты, а не роет норы как дикий слин. Конечно, он плотояден, и в отличие от слина, преимущественно ночного хищника, обычно охотится днём. Ларл, вероятно, является самым страшным сухопутным хищником Гора. Зато за слином на Горе закрепилась слава самого непревзойдённого следопыта. Кроме того, слина легче приручить, и его одомашненные разновидности относительно широко распространены на Горе. Слины выслеживают беглецов, охотятся, пасут скот, охраняют и даже используются на войне. А вот одомашненные ларлы встречаются крайне редко. Немногие из людей могут похвастать, что видели хотя бы одного.

Я непроизвольно отступила вглубь пещеры.

— Не бойся, кейджера, — успокоил меня первый часовой. — Здесь найдётся немного того, что могло бы заинтересовать ларла.

— Кроме, разве что, сладенькой кейджеры, — добавил второй, и они оба рассмеялись.

— Они не приближаются к дверям, — сказал первый. — Им это не понятно. Это отличается от того, к чему они привыкли. Это им совершенно незнакомо. Возможно, они боятся попасть в ловушку. А может, это место вызывает у них отвращение.

— Но ведь может найтись тот, который будет более любопытен чем остальные, — предположила я.

— Или более голоден, — добавил первый часовой.

Я задрожала, и обхватила себя руками.

— Да не бойся Ты так, — усмехнулся он.

— Я и не боюсь, — буркнула я. — Я просто замёрзла.

— Ты можешь зайти внутрь, — сказал мужчина.

— Правильно, — кивнул второй, — а за подносом и посудой вернёшься позже.

— Или пришлёшь за ними другую девку, — посоветовал первый.

— Только посимпатичнее, — добавил второй.

— Если можно, я подожду здесь, только немного отойду внутрь, — сказала я.

— Ну, как хочешь, — пожал плечами первый часовой.

И они снова отошли к полке справа, где и дожидался их скромный перекус.

Всё же около входа для меня было холодно. Как я уже упоминала, шёл Се-кара, стояла осень, день выдался довольно прохладным, а на мне был только лёгкий камиск. Если бы Мине пришло в голову бежать из пещеры в это время или даже позже, то в горах её, скорее всего, ждала смерть от переохлаждения, если до этого её не съели бы хищники, которые в конце осени, зимой и в начале весны, будучи полуголодным, становятся необычно агрессивными. Стоя перед дверями, я чувствовала себя вполне комфортно. Кюры поддерживали в Пещере постоянную температуру, в значительной мере это делалось ради их человеческих союзников, поскольку сами кюры, благодаря своему густому меху, могут легко выдержать холод, который для людей был бы не только некомфортным, но и опасным. В любом случае было очевидно, что кюры, казалось, спокойно переносившие широкий диапазон разнообразных атмосферных условий, отрегулировали температуру и влажность в Пещере памятуя об удобстве людей. Тем не менее, иногда мне казалось, что температуру в Пещере, если ни что другое, можно было бы держать и повыше. Впрочем, что кюры знали о людях, да и хотели ли знать о них вообще что-нибудь? В любом случае, никто бы не стал думать о том, чтобы создать в Пещере условия, комфортные для каждой отдельно взятой, полураздетой кейджеры, тем более, когда снаружи свирепствует зимняя стужа, и рычат и стонут холодные ветры, гуляющие среди пиков. А девушкам только на пользу пойдёт понимание контраста между их одеждой и характером окружающего ландшафта.

Я стояла позади двери и прислушивалась к тихим шумам посуды и голосам часовых, главным образом обсуждавших скаковых тарларионов и цены на женщин в Венне.

В тюремном блоке Пещеры, где я встречалась с Гренделем, мне довелось узнать кое-что о политике миров. Те кюры, что занимали Пещеру, оказались беженцами, упрямыми, закоренелыми и недоговороспособными последователями предположительно проигранного дела, насколько я поняла, всё ещё питавшими надежду привлечь на свою сторону один или более далёких стальных миров, для окончательного завоевания Гора и, возможно, в конечном итоге, буде такое желание возникнет, то и Земли. Считалось, что Грендель, будучи героем недавней революции и пользуясь заслуженным авторитетом в одном из этих стальных миров, был способен поспособствовать этим планам. Выполнение этого, конечно, шло в разрез с теми идеалами и принципами, за которые он ранее боролся, и означало присоединение к тем самым силам, которые стремились уничтожить его и его товарищей. Лично я раньше была уверена, что Грендель, известный своей несравненной храбростью, целостностью и честью, скорее предпочёл бы погибнуть под ножами и топорами своих врагов, чем пойти на такое. Но я боялась, что он разрывался между ясными требованиями чести и беспокойством и глубокой заботой об одной единственной человеческой женщине, наивной, оторванной от реальности, честолюбивой, амбициозной, очаровательной Леди Бине. Эта забота была труднообъяснима, поскольку он был простым зверем, а она однозначно человеческой женщиной. Будь он сам человеком, или, точнее человеком полностью, коим он не являлся, возможно, это дилемма, по крайней мере, в принципе, была бы постижима. Но в том виде, как это было, это не имело никакого смысла. Если бы это не было абсурдно, совершенно вне рамок разумного, как с биологической, так и с любой другой точек зрения, возможно, я бы подумала, что это было своего рода безумное влечение, даже любовь, если хотите. Конечно, человеческая история полна примеров мужчин, предавших семью, партию, страну, друзей, союзников, принципы, честь, самих себя, наконец, ради интрижки, развлечения, улыбки, поцелуя. Уверена, что и на Горе блеск глаз свободной женщины, намёк губ под вуалью, многим генералам стоили победы, и привели к краху не одного Убара. Говорят, что мужчина побеждает мечом, а женщиной поцелуем. Как это отличается от ситуации рабыни, которую можно просто купить, продать или избить.

Мои опасения в этом вопросе были двойными; во-первых, я боялась, что Леди Бина, уступив уговорам кюров, могла бы повлиять на Гренделя, вынудив того принять их сторону, а во-вторых, учитывая, что она сама находилась в их власти, он мог ради её комфорта и безопасности выполнить любые задачи, которые они могли бы от него потребовать. Я не забыла его страха перед тем, что ей могли повредить, если бы он отказался сотрудничать. Что избежать этого, думала я, Грендель был готов пойти на многое, «возможно, на всё» как сказал он сам.

А вот чего я никак не могла ожидать, так это его признания, сделанного перед тем, как пойти в так называемый Зал Аудиенций Агамемнона, которого ещё называют «Теократ Мира» и «Одиннадцатое Лицо Неназванного». Там я впервые поняла, что он больше не испытывал уважения либо каких-либо чувств к Леди Бине, по крайней мере, не больше чем другие кюры. Женщина была для них не более чем пешкой в их играх, имеющей значение только в силу её возможного влияния на Гренделя, но теперь, учитывая отсутствие у того беспокойства о ней, скорее даже испытывавшего теперь к ней презрение, она больше не была даже этим. Его побуждениями, которые он ясно дал понять, были богатство и власть. Насколько же он был хитёр! Его начальное нежелание присоединиться к их партии, как теперь стало очевидно, было не более чем уловкой, призванной поднять ставки, по-видимому, выторговав себе должность правителя мира. Как я ошибалась в Гренделе. Теперь-то я видела в нём того, кем он был на самом деле, безжалостным, жестоким, вероломным, честолюбивым и жадным. Кюр частично, возможно, он был больше чем кюр, добавив к ужасным чертам одной разновидности худшие из другой.

— Кто-то идёт! — заметил первый из часовых, указывая на тропу по ту сторону двери.

Оба схватились за копья.

— Отбой, — сказал второй. — Не вздумай нападать. Видишь! У него золотая цепь!

Только четверо в Пещере носили золотую цепь, Луций, предположительно старший в Пещере, Тимарх, Лисимах, и, с некоторых пор, не далее как несколько дней назад, присоединившийся к ним Грендель.

Охранники, продолжая оставаться настороже, опустили свои копья и расступились.

Я знала входящего зверя. Для меня, чтобы узнать его, не требовалось даже обращать внимание на золотую цепь, ни ждать, пока он заговорит. Я хорошо запомнила его по Ару, по дому Эпикрата, по клетке в тюремном блоке, по Залу Аудиенций. А после нескольких недель, проведённых в Пещере, где мне часто приходилось сталкиваться с кюрами, я могла столь же легко отметить его слегка отличающиеся глаза, конечно, если смотрел на меня, а так же несколько иные конечности. На руках и ногах входящего зверя было только по пять пальцев, а не по шесть, как у остальных его сородичей. Эти отличия были бы мгновенно замечены кюрами, но, я уверена, большинство людей вряд ли бы увидели какие-то различия между Гренделем и простым чистокровным кюром. Было и ещё одно отличие, но оно проявлялось только тогда, когда зверь говорил, и это была разница в произношении звуков. Они были ни чисто человеческими, ни чисто кюрскими. Человек, впервые услышав речь Гренделя, наверное, понимал бы его трудом, но спустя некоторое очень небольшое время, восприятие настраивалось, и его легко можно было понимать. Я пришла в выводу, что произношение кюрской речи у Гренделя были гораздо ближе к правильному кюрскому, чем его гореанская речь к гореанской. В любом случае, хотя я и не уверена, что кюры со мной бы согласились, я не видела особой разницы между кюрским произношением Гренделя и его товарищей кюров, с которыми он с готовностью и часто общался.

Проходя мимо часовых, Грендель негромко рыкнул, и мужчины отступили немного дальше. Думаю, они чувствовали бы себя более непринужденно, если бы продолжали держать свои копья в готовности к атаке, занесёнными для удара.

Зверь пришёл в пещеру снаружи. Мне вспомнилось, как он говорил, перед тем как пойти в зал аудиенций, что ему предоставили полную свободу, и он даже мог бы покидать Пещеру, если у него возникнет такое желание. Его плотный мех обеспечивал хорошую защиту от погодных условий. Признаться, я завидовала ему из-за его возможности уходить и возвращаться, когда ему вздумается. Я вот не могла с той же лёгкостью выйти наружу. И дело было не в лёгкой одежде, а в том кто кейджера, покинувшая Пещеру, могла быть сочтена беглой, и на ней началась бы охота, как на таковую. Мину, как я упоминала, должны были отдать на съедение меньшим кюрам, если бы Трачин, соблазнившийся её фигурой, не выкупил её.

Когда Грендель повернулся ко мне, я упала на колени и опустила голову, боясь встречаться взглядом с таким монстром. Мне запомнилось, как блеснула золотая цепь, покачивающаяся на его большой, тёмной груди, и переводчик, висевший на ней. А потом его шаги начали удаляться.

— Эй, кейджера, — немного погодя окликнул меня первый из часовых.

Я составила на поднос посуду, кубки и опустевшую бутылку ка-ла-на, и понесла всё это назад на кухню. Проходя мимо фургонов Паузания, стоявших в расширении пещеры неподалёку от дверей, я заметила, как какой-то из его людей, осматривавших ось, напрягся и поднял повозку на несколько хортов от пола.