Заговорщики Гора

Глава 18

Фургон трясло. Дорога, по которой мы двигались, была узкой и грубой.

Я смотрела вверх, разглядывая каменный канал акведука, тянувшийся приблизительно в сотне футов над нашими головами.

Сомневаюсь, что у этой дороги есть какое-то официальное название, но если оно и есть, то мне оно не известно. Однако обычно о ней упоминают, как и о других подобных дорогах, как об «Акведукской дороге», поскольку она идёт вдоль линии акведука. Собственно эти дороги для того и проложили, чтобы обслуживающим командам и их фургонам, регулярно инспектирующим массивные трубопроводы, доставляющие в Ар пресную воду с ледников и ручьёв Волтая, добираться до акведуков. Это был Веннский акведук, один из пяти снабжавших водой мегаполис. Господин Десмонд сообщил мне, что Веннский акведук занимает среди них третье место по длине. Он протянулся на восемьсот десять пасангов.

Мы с Евой и Джейн были одеты в одинаковые короткие туники из белой реповой ткани. Кроме того, мы теперь носили одинаковые ошейники. По причине грубости ландшафта, нам выдали сандалии, за что мы были несказанно благодарны.

Мы покинули Венну четыре дня назад.

— Я не могу прочитать надпись на моём новом ошейнике, Господин, — пожаловалась я господину Десмонду.

— Само собой, — кивнул тот, — Ты же неграмотная. Ты мне такой нравишься ещё больше. Это делает тебя ещё беспомощнее.

— Девушка, — вздохнула я, — хотела бы знать, что написано на её ошейнике.

— Подойди поближе, — велел мужчина, и я поспешила встать радом с ним и подняла подбородок, чтобы ему было легче прочитать надпись на моём ошейнике.

— Ты кажешься напряжённой, — заметил он.

— Господин слишком близко, — объяснила я.

— Это Ты слишком близко, — хмыкнул кузнец.

— Да, Господин, — не стала спорить я.

— Значит, Ты хотела бы знать, что написано на твоём ошейнике?

— Да, Господин, — подтвердила я.

— Тогда Ты могла бы, — сказал мужчина, — попросить меня об этом должным образом. Например, встать на колени, поцеловать мне ноги, а уже после этого обращаться ко мне со своей просьбой.

Я опустилась на колени и, прижав губы к его ногам, принялась осыпать их поцелуями. Тот факт, что я делаю это перед этим мужчиной, необыкновенно взволновал меня. Каким правильным казалось мне то, что я должна была делать это перед ним. Но чем он был для меня? Мог ли он быть, задавала я себе вопрос, моим господином? Снова и снова я целовала его ноги. Теперь я была всего лишь рабыней, а он, огромный и сильный гореанский мужчина был непередаваемо выше меня. Как далеко меня занесло от моего прежнего мира, от прежней Аллисон Эштон-Бейкер.

— Я хотела бы узнать, что написано на моём ошейнике, Господин, — сказала я.

— Ты просишь об этом? — уточнил он.

— Да, Господин, — кивнула я, и он жестом показал, что я должна встать.

Когда я выпрямилась, мужчина взял обеими руками мой ошейник и немного приподнял его.

— Господин? — замерла я.

— Очень просто, — пожал он плечами. — Здесь написано только: «Я принадлежу Леди Бине».

— И там нет ничего о доме Эпикрата или Изумрудной улице? — спросила я.

— Нет, — ответил мужчина, — но тебя это не должно беспокоить. Большинство ошейников столь же просты.

— А если бы это был ваш ошейник? — поинтересовалась я.

— А Ты — смелая рабыня, — усмехнулся Десмонд. — По-видимому, там было бы что-то вроде: «Я — собственность Десмонда из Харфакса».

— Там даже не было бы моего имени? — удивилась я.

— Твоё имя можно менять так часто, как захочется, — сказал он, — не менять же при этом ещё и ошейник.

— Как мне повезло, что я не ношу ваш ошейник, — буркнула я.

— Возможно, тебе повезло даже больше, чем Ты думаешь, — невозмутимо сказал мужчина.

— Я ненавижу Вас, — процедила я.

— Это только добавит мне удовольствия иметь тебя у моих ног, — усмехнулся он.

* * * *

Все забеги того дня закончились и наша группа, Леди Бина, Астринакс, Лик, Десмонд и я сама, спустились с трибуны и уже собирались покинуть территорию ипподрома, когда мы столкнулись с парой скованных за шеи рабынь-варварок.

— Исходя из каких свойств подобрана эта пара? — осведомилась Леди Бина.

— Они обе варварки, — ответил работорговец, — и, очевидно, говорят на одном том же варварском языке. Ваша девка, похоже, знает их.

— Ты можешь говорить с ними, Аллисон? — спросила Леди Бина. — На их варварском языке?

— Да, Госпожа, — кивнула я. — Его называют английским.

— Существует несколько варварских языков, Леди, — пояснил работорговец.

— Поговори с ними немного на этом английском языке, — приказала Леди Бина.

Мы тут же взорвались бурным потоком нетерпеливых, благодарных слов.

— Мы все в ошейниках, мы все рабыни! — воскликнула я.

— Да, да, — закричали в ответ Джейн и Ева.

Оказалось, что моё отдельное от остальных пленение, было простым следствием моего местонахождения в доме. Остальных согнали в холл, раздели, связали по рукам и ногам, заткнули рты и, словно дрова, погрузив в грузовик, увезли к пункту сбора и отправки. Очевидно, мисс Роулинсон получила немалое удовольствие, наблюдая, как её бывших подопечных понижают до статуса пленниц, предназначенных для гореанских рынков. Джейн и Ева оказались в Венне. Меня и, возможно, некоторых других доставили в Ар, скорее всего, распределив по разным работорговым домам.

— Достаточно, — бросила Леди Бина, и мы, напуганные её резким тоном, тут же замолчали.

Такие как мы приучены повиноваться свободным людям немедленно и безоговорочно. Нам остаётся только надеяться, что они останутся нами довольны. Никому ведь не хочется быть наказанной.

— Интересно, — сказала Леди Бина.

— Не то слово, — пробормотал Лик, не отрывавший оценивающего взгляда от Евы.

Землянка, а точнее хорошенькая гореанская рабыня смущённо опустила голову.

— Точно, — сказал Астринакс, исследуя Джейн так тщательно, как тщательно исследоваться может только рабыня.

От меня не укрылось, что Джейн прекрасно осознавала себя тщательно исследуемым объектом. Она отвела взгляд в сторону, её губы заметно дрожали.

И тогда я посмотрела на своих подруг, на Джейн и Еву, которых я, казалась бы, прекрасно знала по нашему прежнему миру, с которыми встречалась там тысячи раз, по-новому, как на тех, кем они были теперь, как на простых рабынь, как на красивых, изящных, деликатных животных, полуголых, выставленных на продажу, робких, смущённых оценивающими их взглядами мужчин. А с другой стороны, почему бы и нет, подумала я. Они молоды, они красивы, они желанны. И они теперь, как и я сама, находились на Горе.

Насколько отличались реалии этого мира от всего, к чему мы привыкли на нашей прежней планете! Как далеко нас всех забросило от банальностей, скуки, соперничества и мелочности женского сообщества! Насколько мы теперь были бессмысленны, насколько никчёмны!

Зато у нас теперь была определённая ценность, некая цена, выраженная в монетах, которые за нас могли бы заплатить. И мы должны стремиться, чтобы мужчины были довольны нами!

Теперь мы были такими, какими хотели нас видеть мужчины. Мы были рабынями.

Разве не заметила я в глазах Евы нечто, мелькнувшее там за мгновение до того, как она под взглядом Лика испуганно опустила голову, а разве я не увидела того же в глазах Джейн, прежде чем она поспешила отвести глаза под пристальным взглядом Астринакса?

Может ли стоящая на коленях рабыня, глядя снизу вверх на мужчину, не задаваться вопросом, не является ли тот, кто смотрит на неё сверху вниз, её господином?

Разумеется, она знает, что у неё есть цена. И, возможно, тот, перед кем она стоит на коленях, заплатит эту цену. Откуда ей это знать. Но если заплатит, то тогда она будет его. Она будет его, приобретённой им собственностью.

— Вы можете понимать их? — спросила Леди Бина, обращаясь к сопровождающим её мужчинам.

— Нет, — ответили они.

— Нет, — покачал головой работорговец.

— Как и я, — кивнула женщина.

— Уверяю вас, они вполне хорошо освоили гореанский, — заявил работорговец.

— Очень на это надеюсь, — сказала Леди Бина.

— Это удостоверено в их бумагах, — заверил её работорговец.

Не было ничего необычного в том, что, после того как мимолётная снисходительность предоставленная нам, вследствие любопытства Леди Бины, которую, очевидно, заинтересовал характер нашей родной речи, мы были резко оборваны и заставлены молчать.

Само собой, ожидается, что в присутствии владельцев рабыня будет говорить на их языке. Поступить иначе, означает напроситься на плеть. Независимо от того, что она говорит, это должно быть понятно её хозяину. Рабыня должна быть открытой для своего господина всеми способами, хоть словесными, хоть любыми иными. Это ей подобает, всё-таки она рабыня.

— Я так понимаю, вы продаёте их, — сказала Леди Бина.

— Конечно, — подтвердил работорговец.

— Но продать их у вас не получилось, — заключила женщина, — а скачки уже закончились.

— За этот день, не получилось, — вынужден был признать мужчина.

— Сомневаюсь, что вам хотелось бы возвращаться, по-прежнему ведя их на своей цепи, — заметила Леди Бина.

— Конечно, я предпочёл бы избежать это, — согласился работорговец.

— Интересно, — продолжила моя хозяйка, — могли бы эти две рабыни представлять интерес для мужчин.

— Само собой, они представляют немалый интерес для мужчин, — заявил её собеседник. — Они прекрасны. Они станут украшением любого аукциона.

— Астринакс, — позвала она, — как Вы думаете, эти две рабыни могут представлять интерес для мужчин?

— Несомненно, — ответил мужчина.

— Можете оценить их? — поинтересовалась Леди Бина.

— Запросто, — кивнул Астринакс, — только надо избавиться от наручников и цепи с шей.

Как только это было сделано, мужчина скомандовал:

— Туники прочь.

На то время пока он производил оценку, я предпочла отвернуться.

— Ой! — пискнула Джейн, а парой мгновений спустя я услышала стон Евы.

— На колени, — бросил Астринакс.

Обеих моих подруг, насколько я поняла, нашли подходящим рабским мясом.

— Каких-то десять серебряных тарсков и они ваши, — заявил работорговец.

— Один за обеих, — парировала Леди Бина.

— Не может быть и речи, — возмутился работорговец.

— Можно снять наручники с Аллисон, — сообщила женщина Десмонду. — Мы покидаем ипподром.

Я потерла запястья, освобождённые от браслетов.

— Пяти серебряных тарсков за обеих, — немедленно снизил цену работорговец.

— Они — варварки, — напомнила Леди Бина.

— Хорошо, тогда четыре, — уступил ещё немного работорговец, — за обеих.

— Мы направляемся на Волтай, — сказала женщина, так что нам не нужны дорогие девки.

— Нет, пожалуйста, Госпожа! — воскликнула Джейн, но тут же испуганно зажала себе рот рукой и простонала: — Простите меня, Госпожа!

Было заметно, что Ева тоже испугалась не меньше своей подруги.

— Можете говорить, — разрешила Леди Бина.

— Не ходите на Волтай! — взмолилась Джейн, стоявшая на коленях вместе с Евой. — Там хищные звери и разбойники!

— Вам нечего бояться, — успокоила её Леди Бина, — очевидно ведь, что вас не собираются продавать за разумную цену.

— Но Вы же не собираетесь брать товар такого качества в горы? — удивился работорговец.

— Серебряный тарск за обеих, — повторила Леди Бина, — если добавите туники. Пока мы не найдём чего-то более подходящего, эти вполне подойдут.

— Более подходящего? — усмехнулся работорговец, демонстративно разглядывая меня.

Я отстранилась. На мне была такая туника, что меня легко можно было принять за рабыню мужчины.

— Возвращаемся к фургонам, — скомандовала Леди Бина.

— Три, — предложил работорговец. — Что, опять нет? Ну хорошо, тогда по одному за каждую!

Меня вряд ли можно было бы назвать хорошей судьёй в таких вопросах. Зачастую девушка сама не знает, сколько за неё дадут, пока её не заберут со сцены торгов. Разумеется, я знала, что за меня ещё ни разу не дали так много, как целый серебряный тарск.

Я перевела взгляд на Джейн и Еву. Рабыни нередко ходят голыми, и окружающие не стесняются рассматривать их, да они и сами обычно не особенно смущаются, поймав на себе заинтересованный оценивающий взгляд. Однако я знала их по моему прежнему миру. Наши глаза встретились, и девушки опустили руки. Трудно было не увидеть, что они уже окончательно осознали, что были рабынями.

— Туники должны быть включены в цену, — повторила Леди Бина, отворачиваясь.

Мы уже почти дошли до ворот ипподрома, когда услышали раздражённый крик работорговца:

— Постойте! Договорились!

Обернувшись, мы увидели, что он торопится вслед за нами, держа Джейн и Еву за плечи. Каждая девушка сжимала тунику в зубах.

Леди Бина вытащила серебряный тарск из своего кошелька и отдала монету работорговцу.

— Они могут заартачиться перед входом в Волтай, — предупредил Леди Бину работорговец.

— Мы будем держать их на цепи, пока не углубимся в горы, — сказала Леди Бина. — Раскуём их позже, и тогда они могут бежать, если захотят быть съеденными дикими животными.

Джейн и Ева опустились на колени перед Леди Биной, хныкая и умоляюще глядя на неё поверх туник, свисавших из их ртов.

— Конечно, — кивнула Леди Бина. — Вы можете одеться.

Обе рабыни торопливо, с благодарностью нырнули в свои туники, накинув их через голову и закрепив их на левом плече раздевающим узлом. Их предметы одежды, отметила я, были не намного обильнее моего. Когда кто-то предлагает женщину, разумеется, он хочет, чтобы каждому было ясно, что она стоит того, чтобы её купить. Безусловно, нам уже случалось быть одетыми ещё более постыдно, давно, когда на той памятной вечеринке нас всех троих нарядили в камиски.

Десмонд, по кивку Леди Бины, накинул снятые с меня наручники на левое запястье Джейн и на правое Евы, соединив девушек между собой.

Астринакс снял свой ремень и, сложив его пополам, дважды резко шлёпнул Джейн по ягодицам, а затем сделал то же самое с Евой. Оде девушки негромко вскрикнули, ещё лучше поняв себя рабынями. Астринакс же вернул ремень на место, и мы продолжили наш путь.

Я заняла место рядом со своими подругами.

— Мы — рабыни, — всхлипнула Ева, — рабыни!

— Мы — все рабыни, — развела я руками.

— Нам страшно идти в Волтай, — прошептала Ева.

— Владельцы поступят с нами так, как им захочется, — вздохнула я.

— Да, — согласилась Джейн, — с нами будет сделано всё, что пожелают владельцы.

Лик — худощавый брюнет, знакомый с опасным клинком, называемым гладий, был нанят Астринаксом в одном из лагерей между Аром и Венной. Насколько я знала, он был наёмником, возможно, в прошлом имевшем отношение к Алой Касте. Это было хорошо, что среди нас был, по крайней мере, один такой мужчина, всё же два зверя Лорд Грендель и слепой кюр, обычно скрывались в закрытых фургонах и едва ли могли сопровождать Леди Бину, например, на скачках. Я понятия не имела, из какой касты был Астринакс, но мне казалось, что, скорее всего, если у него вообще была каста, то, это была каста Торговцев, причём не самая значительная её часть. Господин Десмонд, насколько мне было известно в то время, был из Кузнецов. Он никогда не носил оружие на виду, но я предполагала, что оно у него имелось, возможно, в его мешке, как минимум, нож. Вероятно, среди гореан найдётся немного тех, у кого не было бы оружия того или иного вида. Рабам, разумеется, крайне редко разрешают касаться оружия. За это они могут лишиться руки, если не быть брошенными в заросли кустов-пиявок или в клетку к голодным слинам. Это настолько настойчиво вбивалось мне в голову во время моего обучения, что я боялся даже посмотреть в сторону оружия, лежащего около стула или висящего на стене.

Мне вспомнилось, что Астринакс хотел нанять ещё двоих или троих мужчин, однако я сильно сомневалась, что его будет ждать успех в этом начинании. Очень немногие, даже из представителей Алой Касты, горели желанием углубляться в Волтай, особенно, если речь шла на некой миссии с неясными целями, которая, к тому же могла затянуться на неопределенный срок.

Тем не менее, он попытался это сделать в последнюю ночь нашего пребывания в Венне, перед тем как направиться на Волтай. Для этого Астринакс посетил «Коленопреклонённую Рабыню», одну из самых больших и наиболее популярных пага-таверн Венны. Десмонд и Лик вызвались его сопровождать. Леди Бина осталась около фургонов, во «дворце свободных женщин», небольшой, тщательно охраняемой области лагеря. Едва ли это стоило называть дворцом, скорее это был небольшой комфортабельный домик с определёнными бытовыми удобствами, да киоском с пирогами, ка-ла-на и прочими вкусностями. Пожалуй, самым важным было то, что он находился в пределах слышимости от наших фургонов, в одном из которых прятался Лорд Грендель. Леди Бина наслаждалась компанией свободных женщин, беседу с которыми она сочла поучительной, и потому, по-своему, полезной. Я хорошо запомнила Леди Делию, компаньонку Эпикрата, торговца глиняной посудой. Как рабыне, мне оставалось только надеяться, что Леди Бина, которая, несомненно, во многих аспектах была способной ученицей, не станет слишком многое перенимать из характера и поведения гореанских свободных женщин, или, хотя бы, не станет стремиться подражать этому. В доме Теналиона мне часто приходилось слышать как некоторые из рабынь, подготавливаемые к продаже, молились Царствующим Жрецам, что не попасть в руки свободной женщины. Я не раз ловила себя на мысли, что мне повезло с хозяйкой. Леди Бина, пусть часто требовательная, мелочная и тщеславная, не питала ко мне, насколько я знала, ни малейшей неприязни, либо враждебности. Моя ситуация очень отличалось от положения рабыни типичной гореанской свободной женщины, особенно если эта рабыня окажется привлекательной. Похоже, что такими невольницами вечно недовольны, их часто ругают, оскорбляют и избивают, а если их поймают на том, что они заглядываются на мужчину, то жестокая порка будет неминуема.

Итак, я ещё днём узнала, что Астринакс собирается в одну из таверн Венны, наиболее посещаемую из всех, называемую «Коленопреклонённая Рабыня», чтобы ещё раз попытаться найти двух — трёх крепких парней, готовых присоединиться к нашему немногочисленному каравану. Сопровождать его вызвался Лик, мнение которого, по причине его навыков с клинком, кажется, было бы нелишним, а возможно, даже решающим. Честно говоря, судя по тому, что я слышала о Волтайских горах, вывод напрашивался только один, навыки владения оружием там были столь же важны, как и умение управлять фургоном. Чуть позже мне стало известно, что Господин Десмонд тоже решил сопровождать их.

— Мне нужно промочить горло, — сказал он мне, — было бы неплохо пропустить кубок — другой паги.

— А что насчёт меня, Господин? — спросила я. — Меня опять пристегнут к общей цепи в лагере, привяжут к рабскому столбу ближе к фургонам вместе с Джейн и Евой, или я буду просто оставлена в кузове, прикованная к центральному стержню, или что-то ещё?

— Ты когда-нибудь была в пага-таверне? — осведомился он.

— Конечно, нет, — ответила я.

— А Ты хотела бы посмотреть, что там внутри? — поинтересовался мужчина.

— А если скажу «Да», — решила уточнить я, — Вы не решите, что меня следует приковать в фургоне?

— Может ещё задёрнуть и зашнуровать шторы? — спросил он.

— Точно, — кивнула я.

— Совсем не обязательно, — заверил меня Десмонд.

— Тогда, — сказала я, — да, Господин, я очень хотела бы пойти туда.

— Ты уверена, что сможешь выдержать это? — осведомился он.

— Я рискнула бы предположить, что да, — ответила я.

— Мне тоже так кажется, — кивнул Десмонд, — тем более что «Коленопреклонённая Рабыня», насколько я понимаю, заведение большое, чистое, дорогое, элитное и с хорошей репутацией, предназначенное для изысканной, привередливой публики. Девушки могут носить колокольчики, но они даже не закованы в цепи и они будут одеты.

— Понятно, — кивнула я.

— Эта таверна совсем не похожа на те мрачные дыры, в которых такие как Ты могли бы служить паговыми девками, нагими и в цепях.

— Ох, — выдохнула я.

— Насколько я понимаю, это одно из тех заведений, в некоторых из лучших альковов которого можно даже выпрямиться во весь рост.

— Ясно.

— Пожалуй, я возьму тебя с собой, — решил он, — хотя бы затем, чтобы Ты смогла увидеть некоторых из действительно красивых рабынь.

— И во сколько, — спросила я, — Господин собирается позвать девушку.

— Кандалы с тебя будут сняты сразу после ужина, — сообщил Десмонд.

— А Леди Бина составит нам компанию? — полюбопытствовала я.

— Конечно, нет, — ответил мужчина. — Свободным женщинам не разрешают входить в пага-таверны.

— Ох? — удивлённо вздохнула я.

— Радуйся, — усмехнулся он, — это единственное места, где кейджерам не нужно бояться свободных женщин.

— Я и не боюсь свободных женщин, — пожала я плечами.

— Это потому, что Ты никогда не принадлежала одной из них, — сказал кузнец, — то есть, типичной свободной женщине.

— Я это понимаю, — заверила его я.

— Свободной женщине опасно входить в такое место, — продолжил он. — Их могут взять на заметку работорговцы. Считается, что свободная женщина, которая заходит в такое место, ищет ошейника, и хочет почувствовать босыми ногами опилки, которыми посыпана сцена невольничьего аукциона. Иногда свободная женщина, ищущая острых ощущений, переодевается в рабыню, и даже надевает ошейник, чтобы войти в такое заведение.

— Насколько же надо быть смелой, — заметила я.

— Иногда, — хмыкнул мужчина, — это для них заканчивается другим ошейником, тем, от которого у них нет ключа.

— Я поняла, — понимающе улыбнулась я.

— Нет ничего сложного, — усмехнулся он, — вывезти женщину из города, раздетую, связанную, с кляпом во рту и в рабском мешке.

— Несомненно, — согласилась я.

Было уже темно, когда я подошла к рабскому столбу.

— Кто здесь? — услышала я шёпот Джейн.

— Это — я, Аллисон, — прошептала я в ответ. — Я принесла вам немного поесть.

Разглядеть рабынь в темноте я не могла, но девушки двигались, звенья цепей лязгали, и я могла ориентироваться на этот звук. Каждая из них была прикована к столбу за ошейник и за левую лодыжку. Можно сказать, что к ним применили двойные меры предосторожности, и даже тройные, поскольку на них надели ещё и кандалы с наручниками. Похоже, Леди Бина отнеслась к предупреждению работорговца со всей серьезностью.

— Мы уже съели ту кашу, которую нам положили в миски, — с горечью в голосе сказала Ева. — Мы ели на четвереньках, не пользуясь руками.

— Я принесла вам несколько маленьких медовых кексов, — шёпотом сообщила я, — из продуктовой телеги хозяев.

— Тебя же изобьют, — простонала Джейн.

— Не волнуйся, — успокоила её я. — Я взяла их с разрешения Леди Бины.

— Госпожи? — уточнила Джейн.

Как легко, подумала я, теперь это слово срывается с наших губ!

— Да, — подтвердила я. — Не берите в голову. Они остались от ужина. Никто не захотел их.

— Их что, выкинули? — спросила Джейн.

— Можно сказать и так, — пожала я плечами, — в некотором смысле.

— Но ведь, если в наших ртах найдут крошки, нас ждёт порка! — прошептала Джейн.

— Тогда я заберу их, — сказала я.

— Нет! — чуть не закричала Джейн. — Пожалуйста, не уноси!

— Нам не перепадало конфет уже несколько недель, — пожаловалась Ева.

— Думаю, вы не забыли, — вздохнула я, — как на Земле мы без усилий могли удовлетворить любое наше желание, стоило только захотеть.

Маленькие, скованные наручниками руки потянулись ко мне.

— Пожалуйста, Аллисон, — попросила Джейн.

— Пожалуйста, пожалуйста, Аллисон, — вторила ей Ева.

Я принесла им четыре маленьких медовых кекса, так что каждой досталось по два.

Девушки тут же, с негромкими стонами благодарности и удовольствия затолкали лакомства в свои рты.

— Спасибо, ох спасибо, Аллисон! — с придыханием благодарили меня они.

Как много могут значить для рабыни самые простые вещи, такие как конфета, доброе слово, расчёска, обрывок ткани.

Вдруг они испуганно отпрянули назад. Звякнули цепи. Мы внезапно оказались посреди пятна света направленного на нас фонаря.

— Что здесь происходит? — послышался голос охранника лагеря, по-видимому, совершавшего свой обход.

— Я принесла рабыням еду, Господин, — ответила я мужчине державшему фонарь в высоко поднятой руке и разглядывавшему нас.

— Еда включена в плату за использование столба, — сказал он.

— Это дополнительно, Господин, — объяснила я. — Завтра их должны повезти в Волтай.

— И что же там в Волтае есть такого, для чего могли понадобиться симпатичные рабыни? — поинтересовался охранник.

— Не знаю, Господин, — развела я руками.

Ева и Джейн стояли на коленях у столба, к которому были прикованы, склонив головы до земли. Я тоже, как и положено рабыне в присутствии свободного мужчины, опустилась на колени на том же самом месте, где меня застало появление охранника. Разве что я не опустила голову и была повёрнута лицом к фонарю, из-за которого я не могла видеть лица мужчины.

Фонарь он не отпускал.

— Поднимите головы, — приказал охранник прикованным рабыням, и те немедленно подчинились.

К столбу невольниц обычно приковывают раздетыми. Нагая рабыня сразу бросается в глаза. Это дополнительная мера, призванная ещё больше затруднить побег.

Я помнила Еву и Джейн по нашей жизни на Земле, по колледжу, по сообществу. Но здесь они были только гореанскими рабынями, голыми, прикованными цепями к столбу.

— Волтай, — вздохнул охранник. — Плохо. Ну что ж, очень жаль.

Он развернулся и ушёл.

— Завтра, вы получите новые туники и ошейники, — сообщила я рабыням. — Мы должны быть в одинаковых туниках и ошейниках.

— Ты в этом хорошо выставлена напоказ, — заметила Джейн.

— Вы будете выставлены точно так же, — заверила её я.

— Мисс Роулинсон замечательно всё устроила, не так ли? — всхлипнула Джейн, встряхивая свои цепи.

— Что верно, то верно, — не могла не признать я.

— Не позволяй им уводить нас в горы, — попросила Ева.

— Насколько я понимаю, — сказала я, — нам собираются заковать руки в наручники за спиной и приковать за шеи к задку фургона. Ночью нас, вероятно, будут держать в рабском фургоне, прикованными к центральному стержню. Спустя пару дней вас освободят от цепей, чтобы сопровождать фургоны.

— Может, тогда мы сможем убежать, — прошептала Ева.

— Чтобы попасть в лапы разбойников или в пасть хищников? — поинтересовалась Джейн.

— Лучше оставайтесь около фургонов, — посоветовала я.

— У нас нет ни единого шанса на спасение, — простонала Джейн.

— Всё верно, — подтвердила я, — мы же кейджеры.

Я уже повернулась, готовая уйти, когда услышала голос Джейн:

— Спасибо за кексы, Аллисон.

— Да, спасибо, — поддержала Ева, — большое спасибо!

— Вы могли бы вспомнить, — сказала я, — как на вечеринке нам отказали в разрешении есть, да ещё и запретили в тот день обедать.

— Мы тогда были такими голодными, — вздохнула Ева. — А Нора бросала на пол объедки, которые Ты должна была подбирать и съедать как рабыня.

— Верно, — подтвердила я.

— Да, а потом она поставила на пол миску с водой, из которой тебе пришлось пить на четвереньках, не пользуясь руками, — добавила Джейн, — фактически как животное.

— Я помню, — кивнула я.

— А ещё она наказала тебя за ту воду, которую сама же пролила, — сказала Ева.

Я задрожала и обхватила себя руками. Во мне всколыхнулись воспоминания о том наказании, о том, как меня беспощадном и обильно избили хлыстом! Именно тогда, пресмыкаясь и рыдая под её ударами, я впервые ощутила, что была рабыней, и должна быть рабыней. Я по-прежнему до слабости в животе боялась Норы, ужасно боялась. Я всё ещё думала о ней как о Госпоже, а о себе самой, как о рабыне.

— Сегодня ночью, — сообщила я, — меня должны взять в пага-таверну.

— Чтобы продать там? — спросила Джейн.

— Я так не думаю, — отозвалась я.

Разумеется, это могло быть сделано со мной. Но на это должно быть решение Леди Бины, моей госпожи.

— Теперь я должна оставить вас, — сказала я. — Отдыхайте.

— Здесь на голой земле, голыми и в цепях? — горько поинтересовалась Джейн.

— Разве вы не чувствуете, — прошептала я, — что на вас по праву?

На некоторое время в темноте повисло напряжённое молчание.

— Да, — выдохнула Джейн.

— Да, — шёпотом вторила ей Ева.

И я ушла, оставив их у столба.

— Теперь, взгляни на тех рабынь, — указал Господин Десмонд, экспансивным жестом обводя зал.

— Да, Господин, — отозвалась я.

Я стояла на коленях подле низкого стола, вокруг которого, скрестив ноги, сидели господа Десмонд, Лик и Астринакс.

О да, это была высококлассная таверна.

— Среди них нет ни одной, которая ушла бы с торгов меньше чем за два серебряных тарска, — заявил мужчина.

— Возможно, — буркнула я.

Я предположила, что мужчинам пришлось бы очень потеть на торгах, предлагая за них цену. Я видела, как один из посетителей схватил девушку за запястье, заломил ей руку за спину и потащил её к алькову.

Мне вспомнилось, что тот, под чью ответственность меня передали, говорил, что в некоторых из здешних альковов мужчина мог стоять во весь. В альковах, как я поняла, имелось множество аксессуаров вроде браслетов, цепей, шнуров, верёвок, шарфов, капюшонов, хлыстов, плетей и так далее, посредством которых девушку можно было поощрить наилучшим образом исполнить свои обязанности, приложить все усилия к тому, чтобы ни один из клиентов её хозяина не ушёл недовольным.

Я с интересом глазела по сторонам. Девушки действительно были одеты, хотя прозрачный шёлк, который они носили, назвать одеждой можно было с большой натяжкой. Я, стоявшая на коленях у стола, в своей короткой тунике из реповой ткани, чувствовала себя менее выставленной напоказ, чем они в их мягких, разноцветных, струящихся шелках. На левой лодыжке у каждой были повязаны колокольчики.

Можно было понять, как вышло, что мужчины так любят посещать пага-таверны.

Тем не менее, в стороне, причём за несколькими столами, сидели мужчины, увлечённые игрой в каиссу.

Как такое могло быть? Неужели рабыни недостаточно красивы для них?

Я знала, что во время таких партий, рабыням часто приходится тосковать, лёжа на боку в стороне, и в цепях ждать результата игры.

Музыка разливалась по таверне. Небольшой оркестр из цехариста, барабанщика, отбивавшего ритм на маленьком тамбурине, двух флейтистов и двух игроков на каликах старался вовсю. Лидером среди них был цехарист. Как мне объяснили, это было обычным делом.

Воздух таверны был наполнен запахами паги и жареного боска.

Внезапно передо мной мелькнула струя шёлка. Я едва успела отдёрнуть голову, чтобы ткань не коснулась моего лица.

Тот, чьим решением я оказалась здесь, весело рассмеялся.

— Господин? — посмотрела я на него, всем своим видом показывая, что меня это нисколько не волнует.

— Ты была оскорблена, — улыбнулся он.

— Какие бёдра! — восхищённо воскликнул Астринакс.

— Почему Ты не догнала её и сорвала с неё шёлк? — полюбопытствовал Лик.

— Скорее это она вырвала бы мне волосы и избила бы меня, — рассудительно ответила я.

Господин Астринакс всё ещё не смог найти никого, кто согласился бы составить нам компанию, хотя обошёл уже несколько столов.

Господин Десмонд, как я заметила, откровенно пялился на пага-рабынь. Мне, конечно, было всё равно. Только вот почему меня распирало от злости?

— Я привёл Аллисон сюда, — объяснил господин Десмонд, — чтобы она могла посмотреть, на что похожи истинные рабыни.

— Я ношу на своей шее ошейник точно так же, как они носят свои, — сердито ответила я.

— Тогда, — заключил тот, на чьём попечении я находилась, — Ты тоже истинная рабыня, не так ли?

— На моём бедре клеймо, — сказала я. — На шее — ошейник. Я принадлежу.

— Значит, Ты — истинная рабыня? — уточнил кузнец.

— Да, Господин, — признала я, отведя от него взгляд. — Аллисон — истинная рабыня.

— Смотри на меня и скажи это ещё раз, — потребовал он.

— Я — истинная рабыня, — повторила я. — Аллисон — истинная рабыня.

— Мне это известно, — кивнул Десмонд.

— Я ненавижу вас, — процедила я, глотая слёзы.

— Положи на неё свою руку, — посоветовал Лик.

— Нет! — дёрнулась я как от удара.

— А разве Ты не хотела бы, чтобы тебя отвели в альков? — поинтересовался Десмонд.

Как я мечтала о том, чтобы оказать в его власти, как рабыня находится во власти своего господина!

— Нет, — мотнула я головой. — Конечно, нет!

— Почему нет? — не отставал от меня он.

— Я вам не принадлежу! — напомнила я.

— Верно, — согласился Господин Десмонд.

— Я видел много таких, — усмехнулся Лик. — Надо только надеть на неё свои цепи, и она упадёт к твоим ногам, умоляя о прикосновении.

— Нет, ни за что! — заявила я.

— С ней у рабовладельца не проблем, — добавил Лик, — лёгкое сопротивление, и она ваша.

— Нет, Господин! — попыталась не согласиться я.

— Присмотрись вон к той! — предложил Десмонд, указывая на чан паги.

Стоявшая там девушка действительно была красива.

— Он имеет в виду её тёмно-рыжие волосы, — пояснил Астринакс.

— Волосы этого оттенка очень ценятся на рынках, — сказал кузнец, а потом посмотрев на меня, добавил: — Они не так распространены как каштановые.

— Каштановые волосы тоже очень красиво смотрятся, — заметил Лик.

Я бросила на него взгляд полный благодарности.

— Зато их как грязи, — пожал плечами Десмонд.

Как же зла я была на него.

— У Леди Бины, кстати, — сказал Лик, — волосы, насколько я успел рассмотреть, очень красивые.

Тут он не ошибся. Мне часто приходилось видеть Леди Бину без вуали и капюшона, и её волосы были удивительно светлыми, прекрасно гармонировавшими с её глазами, мягкими, иногда искрившимися синим. Её фигура и черты лица были необыкновенно изящны. Я предполагала, хотя такое предположение было совершенно неподобающим, поскольку она была свободной женщиной, что она могла бы уйти с торгов по самой высокой цене. Иногда я даже задумывалась над тем, как она выглядела бы с клеймом на бедре и ошейником на горле.

Тёмно-рыжая пага-рабыня опустила свой кубок в чан, а затем, держа сосуд обеими руками, повернулась и передала его на стол.

— А вон там другая красотка, — кивком головы указал Астринакс ещё на одну рабыню с водопадом длинных светлых волос.

— Оттенок её волос напоминает волосы Леди Бины, не так ли? — уточнил Лик.

— Возможно, Господин, — осторожно ответила я, поскольку мне не казалось подобающим говорить о таких вещах, говорить о своей госпоже. Безусловно, около прачечных ванн, и на Суровом Рынке, я не раз слышала, как рабыни многих женщин крайне нелицеприятно высказывались о своих хозяйках, причём в самых резких и ярких выражениях.

Я не могла не отметить, что Господин Десмонд, которого я считала представителем касты Кузнецов, и под опеку которого меня, к моему немалому раздражению, передали, по-прежнему не сводил взгляда с пага-рабынь, разглядывая их так, как только рабовладельцы рассматривают таких женщин.

— Господин пялится на рабынь, — заметила я.

— Посмотри вон на ту, — указал он.

— Возможно, Господину стоило бы присмотреться к рабыне находящейся поближе, практически под рукой? — осведомилась я.

— Где? — спросил Десмонд, озираясь.

— Здесь, — кивнула я.

— К тебе? — удивился он.

— Возможно, — сказал я.

— Надеюсь, что Ты не думаешь, что можешь мериться красотой с паговыми девушками из «Коленопреклонённой Рабыни»? — спросил мужчина.

— В моём прежнем мире я считалась очень даже красивой девушкой, — заявила я.

— Возможно, для такого мира, — отмахнулся кузнец.

— Если бы мы были таким бедным материалом, — заметила я, — нас не стали привозить сюда, и надевать на нас ошейники мужланов вроде вас.

— Некоторые варварки всё же представляют кое-какой интерес, — пожал он плечами.

— Вам стоило бы поучиться у мужчин моего мира, — сказала я.

— Чему же это? — поинтересовался Десмонд.

— Они милые и приятные, добрые и нежные, чувствительные и заботливые, сговорчивые и замечательные, — объяснила я. — И они делают то, что мы хотим.

— Вот именно поэтому из женщин вашего мира получаются такие превосходные рабыни, именно поэтому они так страстно облизывают и целуют наши плети и ноги, поэтому они просят подчинять их, заковывать в цепи, владеть и доминировать, поэтому они корчатся в благодарном экстазе в шнурах и верёвках, которые делают их беспомощными.

— Ого! — воскликнул Астринакс. — Взгляните вон на ту!

— О да! — согласился Десмонд.

— Вы познакомились со мной в Аре, — напомнила я. — И Вы не отказались от того, чтобы присматривать и управлять мною.

— Просто мне приятно иметь тебя своей поварихой, — усмехнулся мужчина, — и мне нравится надевать на тебя цепи и всё такое.

— Я поняла, — буркнула я. — Я слышала, что некоторые мужчины по каким-то причинам, смотрят на женщину как на свою рабыню, как на восхитительное, ни с чем не сравнимое рабское мясо, пригодное только для ошейника и предназначенное только для них, и они не будут знать покоя, пока она не окажется на цепи у их ног.

— А я слышал, — парировал он, — что некоторые женщины, по каким-то причинам, стоя на коленях и глядя на мужчину снизу вверх, сразу распознаёт в нём своего господина.

— Вон ещё одна красотка, — указал на другую паговую девку Астринакс.

— У неё, кстати, каштановые волосы, — отметила я.

— По крайней мере, — хмыкнул Десмонд, — у неё они длиннее пары хортов.

— Мои волосы отрастут, — проворчала я.

— Думаю, — пожал он плечами, — стоит попросить Леди Бину сбрить их ещё раз.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — испугалась я.

— И Ты будешь почтительной, послушной, покорной, скромной, усердной, стремящейся услужить и всё такое, не так ли? — осведомился кузнец.

— Да, Господин! — поспешила заверить его я.

— Отличные тут девки, — вздохнул Астринакс.

— Превосходные, — согласился с ним тот, на чьём попечении я находилась.

— Правда мы так и не нашли никого, кто согласился бы присоединиться к нам, ни одного нового меча, — напомнил Лик.

— А таверны все такие как эта, Господин? — полюбопытствовала я у Астринакса, подозревая, что это далеко не так, и очевидно, не только по качеству девушек.

— Нет, — подтвердил он мои подозрения. — Здесь такие цены, что это место следовало бы сжечь дотла. В обычной таверне порция паги стоит бит-тарск, и девка, если Ты её захочешь, идёт в нагрузку к напитку. А здесь выпивка стоит целых пять бит-тарсков. Пять! И я подозреваю, что за девку надо платить отдельно.

— Нет, — сказал Лик. — Она входит в стоимость напитка.

— Но пять бит-тарсков! — возмущённо воскликнул Астринакс.

— Это через чур, — согласился Лик, по-видимому, решив не спорить.

В тот момент музыка резко стала громче и быстрее, звякнули колокольчики, вспыхнули лучи света, и под треск бус и восторженные крики посетителей в зале появилась танцовщица. Выйдя на подиум, она замерла в начальной позе танца, и я почувствовала, как в воздухе повисло напряжённое ожидание, услышала, как изменилось дыхание мужчин. А потом полилась мягкая, медленная музыка, и, обведя взглядом зал таверны, танцовщица, послушная мелодии владельцев, начала двигаться.

— Она точно рабыня? — полюбопытствовала я.

— Конечно, — ответил мне тот, кому было поручено присматривать за мной. — Возможно, ошейник трудно разглядеть под всеми этими бусами, но он там есть, стальной, запертый на замок и надёжный.

— Совсем как мой, — сказала я.

— Совершенно верно, — подтвердил он.

— Она такая красивая, — вздохнула я. — Такая нежная, женственная, просто экстремально женственная, такая уязвимая, настолько желанная для мужчин.

— Рабыня, — подытожил Лик.

— Это необыкновенно красиво, — не могла не признать я. — Как называется этот танец?

— Этот вид танца очень подходит для рабынь, не так ли? — спросил он.

— Да, — выдохнула я, увлечённо и с благоговением наблюдая за танцовщицей.

— Это рабский танец, — ответил Десмонд.

— Рабский танец, — шёпотом повторила я.

— Точно, — улыбнулся мужчина.

— Я видела что-то подобное, — сказала я, — на моей прежней планете, но я едва осмеливалась смотреть на такое.

— Этот танец говорил с тобой о том, что будоражило тебя, о том, чего Ты боялась, но чего жаждала. Он говорил с тобой о далёком или забытом мире, который, я подозреваю, был в тысячу раз реальнее того, который Ты знала. Он рассказывал тебе о том, что женщины для мужчин могли быть рабынями, и что мужчины могли смотреть на женщин как их владельцы.

— Да, — прошептала я, — но здесь всё это выглядит совершенно по-другому.

— Да, здесь многое выглядит иначе, — согласился мужчина, — но таков уж этот мир.

— Думаю, что знаю о каком танце или виде танца идёт речь, — сказал Астринакс. — В нём тоже есть свои нюансы, свои взлёты и падения, эмоции и дерзость, гордость и вызов, предчувствия и признания, страх и борьба, поражение и капитуляция, а в конце подчинение.

Внезапно, заставив меня вздрогнуть и испуганно сжаться, раздался резкий хлопок плети. Танцовщица дёрнулась, словно получив удар, хотя ремни плети не коснулись её. Хлопки то и дело звучали снова, танцовщица каждый раз дёргалась и в конце исполнения, как это часто бывает в таком танце, обессилено упала на колени, не оставляя у зрителей ни малейшего сомнения в своей покорности и подчинённости. Мужчина встал за её спиной и прижал плеть, ремни которой теперь были намотаны на рукоять, к её затылку, вынуждая девушку склонить голову. Зрители громкими криками выразили своё одобрение, а некоторые хлопнули ладонями правой рукой по левому плечу. Кто-то изливал своё восхищение свистом, другие стучали кулаками по столам. Танцовщица вскочила на ноги и поспешила со сцены, сопровождаемая человеком с плетью.

— Пага, Господин? — проворковала девушка.

Её никто не звал к нашему столу!

Чаще всего посетитель подзывает к своему столу ту девушку, которая привлекла его внимание. У мужчин всегда есть выбор, даже если они интересуются только пагой. Полагаю, что для них совершенно естественно хотеть, чтобы их обслуживала именно эта девушка, а не какая-то другая. С другой стороны, тут может быть вовлечено много больше, чем просто порция паги. Девушка, спеша к клиенту, прекрасно знает, что тот, подозвав её, может решать в уме, не стоит ли отвести её в альков.

Рабыня обратилась к тому, под чью ответственность меня передали! Безусловно, девушке не возбранялось приближаться к столу без вызова. Но как она посмела? Конечно, я осталась стоять на коленях. Мне ведь никто не давал разрешения подняться.

Она бросила на меня снисходительный взгляд и улыбнулась с видом дорогой девушки, свысока взирающей на ту, которая стоит гораздо меньше, возможно, как на ту, кому можно было бы считать большой удачей тот факт, что мужчины вообще соизволили надеть на неё ошейник.

Я узнала её мягкий, лёгкий, блестящий водопад прозрачного жёлтого шёлка. Это именно он, незадолго до танца, был нахально брошен передо мной, хлестнув меня по лицу. Несомненно, таким образом она демонстрировала своё презрение ко мне, более низкой, с её точки зрения, девушке, и пыталась привлечь внимание Господина Десмонда к разнице между двумя рабынями. Он был мужчиной красивым, так почему бы не заинтересовать его своими прелестями? Вдруг он задумается над её покупкой?

— Давай, — кивнул Десмонд, — пагу.

Кейджера отступила, слащаво улыбнулась, а затем повернулась и направилась к чану паги.

— Каллигона — отличный выбор, — похвалил служащий таверны, подошедший к нашему столу и получивший причитающиеся пять бит-тарсков.

Прежде чем он уйти, мужчина положил на стол короткий тонкий шёлковый шнур, смотанный в кольцо. Не было никаких сомнений в том, для чего мог понадобиться такой шнур. Большинство посетителей, кстати говоря, пришли со своими собственными шнурами, наручниками или верёвками.

— Господин! — протестующе воскликнула, не в силах сдержать слёз, навернувшихся на глаза.

— Что не так? — осведомился тот.

— Ничего, — сразу сникла я.

Вскоре рабыня, которую, как я поняла, звали Каллигоной, вернулась, держа кубок обеими руками, и опустилась на колени перед Господином Десмондом. Её колени, едва прикрытые блестящим шёлком, были призывно расставлены. Конечно, сердито подумала я, она ведь рабыня для удовольствий! Но, с другой стороны, разве не все паговые девки являлись рабынями для удовольствий? Разве не за удовольствие здесь платили мужчины? Разве не ради удовольствий, экстраординарных удовольствий, мужчины надевают на таких женщин ошейники?

Каллигона не забыла бросить взгляд на шнур, и призывно улыбнулась.

— Давай сюда, — сказал Десмонд, протягивая его руку.

— Господин? — поражённо уставилась на него рабыня.

— Сюда, я сказал, — буркнул он и, забрав кубок, поставил его на стол.

— Господин? — повторила ошарашенная девушка.

— Свободна, — отмахнулся кузнец, — но оставайся в зале. Я могу захотеть тебя позже. Подъём, живо вставай и на свои соблазнительные ножки и звени колокольчиками отсюда.

— Вы отвергаете Каллигону? — пробормотала она, похоже, не веря своим ушам.

— Иди уже, — сказал ей Десмонд, — пока я разрешаю тебе носить свои шелка.

— Да, Господин, — испуганно отшатнулась Каллигона и поспешила уйти, звеня колокольчиками.

— На них нацепили колокольчики как на животных, — заявила я.

— Помалкивай, — проворчал мужчина, — не то Ты, маленькое животное, тоже будешь звенеть колокольчиками.

— Я благодарна господину, — сказала я, глядя вслед удаляющейся Каллигоне.

— Полагаю, — усмехнулся он, — что теперь Ты отмщена.

— Хорошо отмщена! — рассмеялась я. — Аллисон благодарна господину.

Мог ли мужчина отказаться от такого подарка таверны как Каллигона? Вполне возможно, подумала я, что мог, если есть другая рабыня, которая, неважно по какой причине, тысячекратно ему желаннее, по крайней мере, для него?

— И кто же теперь, — поинтересовался Десмонд, — подаст мне пагу?

— Аллисон, конечно, — счастливо улыбнулась я, хватая кубок со стола и протягивая ему.

— Поставь на место, — велел он.

Я вернула кубок на стол, озадаченно глядя на мужчину. Астринакс и Лик посмеивались, но меня не заботил звук их смеха. Некоторые посетители, сидевшие за соседними столами, с интересом наблюдали за мной.

— Господин? — встревожено спросила я.

— Сними свою тунику, — приказал он.

— Здесь, — не поверила я своим ушам, — Господин?

— Живо, — прикрикнул Десмонд, и я немедленно обнажилась.

Вокруг нас собралась небольшая толпа, среди которой я заметила девушку по имени Каллигона.

— Как тебя звали раньше? — спросил он.

— Аллисон, — ответила я. — Аллисон Эштон-Бейкер.

— Ты — варварка, не так ли? — уточнил мужчина.

— Да, Господин, — подтвердила я.

— Кем Ты была в своём прежнем мире? — поинтересовался он.

Разумеется, он это отлично знал, поскольку я сама рассказала ему об этом, и о многом другом, когда лежала около него той памятной ночью в лагере, «связанная его желанием», когда он, если можно так выразиться, лишил меня самой меня, и я лежала перед ним открытая множеством способов.

— Я была студенткой, — ответила я, — в небольшом учебном заведении, называемом у нас колледжем. Это был дорогой, эксклюзивный колледж. Ещё я была членом организации, в которую могли входить только женщины. Это называется женским сообществом. И это было самое дорогое и элитное из женских обществ колледжа.

— То есть, в своём мире Ты занимала весьма высокое положение, — заключил мужчина.

— Да, — кивнула я.

— У тебя были положение, статус, средства, — добавил он.

— Да, — подтвердила я. — Я принадлежала, как к нас говорят, к высшему сословию.

— И в этом сословии Ты занимала весьма высокое место, — сказал Десмонд.

— Да, Господин, — вздохнула я. — Довольно высокое.

— Очень высокое? — уточнил он.

— Да, Господин.

— И кем же Ты стала здесь? — спросил кузнец.

— Кейджерой, Господин, — ответила я, коснувшись своего ошейника.

В собравшейся вокруг нас толпе послышались смешки.

— Превосходно, — констатировал Десмонд.

— Да, Господин, — не стала оспаривать я его мнение.

— А теперь Ты будешь подавать мужчине пагу, — сообщил мне он.

— Но я ничего в этом не смыслю, — всхлипнула я.

— Возьми кубок обеими руками, — подсказал мужчина.

— Да, Господин, — прошептала я.

— Теперь немного отступи, — велел он, — и расставь колени.

— Но я же не рабыня для удовольствий! — возмутилась я.

— Может, Ты ещё и белый шелк? — ухмыльнувшись, спросил Десмонд.

— Нет, Господин, — вздохнула я.

— Расставляй колени, — потребовал он.

— Да, Господин.

— Неплохо, — прокомментировал Астринакс.

— Отлично, — поддержал его Лик.

— Теперь, — усмехнулся тот, кому я непосредственно должна была подчиняться, — даже я не смог бы сказать, что Ты не рабыня удовольствий.

— Гляньте-ка, она покраснела! — засмеялась одна из паговых девушек.

— А теперь возьми кубок, — продолжил Десмонд, — и плотно прижми его к низу своего живота, вдави глубже.

Кубок был металлический, твёрдый и холодный, а внутри него плескалась пага.

— Смотри не пролей, а то быть тебе битой, — пригрозил он. — Теперь подними кубок и легонько коснись им левой груди, и потом и правой. Молодец. Теперь подними его и, глядя на меня поверх края, лизни и поцелуй кубок, медленно, мягко, нежно, томно, а затем, выдержав паузу, предложи кубок мне, протянув руки вперёд и склонив голову между ними.

— Как подчинённая женщина! — вспыхнула я.

— Нет, как нечто намного большее, — сказал он, — как та, кто Ты есть, как всего лишь рабыня.

Я почувствовала, что он забрал кубок из моих рук, и снова выпрямилась, стоя на коленях.

— Теперь, — продолжил Десмонд, — закрой глаза, повернись, опусти голову на пол и скрести запястья за спиной.

Бросив полный страха взгляд на моток шнура, лежавший на столе, я повиновалась.

— В альков её, — предложил кто-то.

Некоторое время я оставалась в такой позе, с закрытыми глазами ожидая худшего, но так я не почувствовала петель шнура стягивающих мои запястья.

— Можешь открыть глаза, Аллисон, — сообщил мне Астринакс, — становись на колени у стола, где хочешь. Можешь, свести колени, если тебе так удобнее.

Я встала на колени, моргая, заново привыкая к свету, и как раз вовремя, чтобы поймать испуганный взгляд Каллигоны, брошенный на меня через левое плечо. Её раздетую, спотыкающуюся, со связанными за спиной руками, впихнули в альков. Я не думала, что Господин Десмонд будет мягок с нею. Ничего удивительного, он ведь заплатил свои пять бит-тарсков, а она, если её захотят, входила в цену напитка.

— Господа! — выдохнула я.

— Не бери в голову, — махнул рукой Астринакс.

— Ты ведь принадлежишь не ему, — напомнил мне Лик.

— Я боялся, что он поведёт в альков тебя, — сказал Астринакс. — Всё же Ты весьма соблазнительная маленькая шлюха.

— Я ненавижу его, Господа! — заявила я. — Я ненавижу его.

— Надень тунику, — бросил Астринакс.

Я немедленно, чувствуя себя оскорблённой и разозлённой, нырнула в тунику. Боюсь, что в спешке я немного порвала её. Типичная гореанская свободная женщина, принадлежи я ей, я была уверена, избила бы меня за такую неуклюжесть. С другой стороны, Леди Бина просто выдала бы мне нитки и иголку и отправила бы штопать прореху.

— Пожалуй, пойду, попробую ещё раз кого-нибудь уговорить, — сказал Астринакс.

— Удачи тебе, — пожелал ему Лик, но я не заметила, чтобы его голос был полон надежд.

Было уже далеко за полночь.

— Дорогие друзья, — объявил служащий таверны, — через десять енов мы должны будем погасить лампы.

К этому моменту я уже в полудрёме лежала около стола.

Я не удостоила Господина Десмонда, в подчинении которого я была и которого считала простым кузнецом, больше чем взглядом. Он вышел из алькова спустя примерно ан, пребывая в превосходном настроении. Разумеется, я от всей души ненавидела его, того, на чьё попечение меня передали. Ну почему меня не поручили кому-нибудь другому? Вот только кому? Джейн, насколько я поняла, будет передана Астринаксу, а за Евой будет присматривать Лик. Впрочем, обе они, как и я сама, оставались собственностью Леди Бины. За время пребывания в Венне я ни разу не видела, ни Лорда Гренделя, ни слепого кюра. Само собой, я их и не искала. Несколькими енами после того, как кузнец появился из алькова, один из работников таверны зашёл внутрь и выпустил Каллигону, которая, возможно, по требования Господина Десмонда, выползла на четвереньках, сжимая шёлковую ткань в зубах. Несомненно, тунику у неё заберут перед тем, как закрыть за ней дверь клетки. Такие клетки обычно совсем крошечные, насколько я понимаю, это дополнительно поощряет девушек к тому, чтобы они стремились заполучить для себя частного господина и были рьяными в альковах. Конечно, Каллигона подошла к Господину Десмонду без его вызова. Я предположила, что должна была бы почувствовать к ней жалость. Однако я скорее была рада тому, что она вернулась в свою клетку. Я только надеялась, что эта клетка была как можно меньше. В большинстве таких конур, насколько я понимала, девушка может только стоять на коленях, сидеть или лежать, поджав ноги. В таком узилище у девушки вряд ли возникнут сомнения в том, что она — рабыня. Безусловно, такая клетка просто роскошь, по сравнению с «рабским ящиком», обычно используемым для наказания. Даже самые гордые и наиболее упорные из рабынь, обычно в недавнем прошлом свободные женщины высших каст, быстро ломаются в таком устройстве и выходят из него готовыми, униженными рабынями, дрожащими от страха от одной только мысли, что ими хотя бы в малейшей степени могут быть недовольны. На кухне в столовой Менона у нас были матрасы и цепи. Можно сказать, что Менон был добрым мужчиной. Его даже часто критиковали за то, что он был излишне снисходителен к своим девушкам. Само собой, это не отменяло того, что на кухне имелась плеть.

— Вероятно, нам пора возвращаться к фургонам, — заметил Десмонд.

— У меня ничего не вышло, — устало проговорил Астринакс. — Я предлагал хорошие деньги, но даже у тех, кто казался заинтересованным, при упоминании Волтая пропадал всякий энтузиазм. Похоже, здесь больше нечего ловить, по крайней мере, на данный момент.

— Возможно, сейчас не тот сезон, — пожал плечами Лик.

— Просыпайся, Аллисон, — бросил Господин Десмонд.

— А я и не сплю, — откликнулась я максимально едким тоном, поднимаясь на колени.

Я тут же зареклась когда-либо ещё говорить с ним подобным образом, если только, конечно, мне не прикажут так поступить. У меня не было ни малейшего желания проверять выдержку раздосадованного свободного человека. Они склонны быть быстрыми в том, что касается инструментов исправления, обычно плетеной кожи.

— Что не так? — нахмурился он.

— О, ничего, — поспешила заверить его я.

— Ну вот и хорошо, — кивнул мужчина.

— Мне не понравился тон её голоса, — сказал Лик. — Избей её.

— Пожалуйста, нет, Господин! — тут же испуганно вскрикнула я.

Ещё в доме Теналиона мне было ясно, куда уж яснее, дано понять, что рабыня должна говорить со свободными людьми как рабыня, коей она и является. Не стоит её забывать об этом. Она же не свободная женщина, которая могла бы говорить так, как пожелает в любой ситуации. Она — рабыня, и только это. Едкое или неприятное слово может стать причиной оплеухи. Её голос, точно так же как и её поведение в целом, должен демонстрировать то, что она — рабыня и сознаёт себя таковой. Она должна говорить кротко, негромко, вежливо, уважительно и чётко, с превосходной дикцией. Ей не позволено неразборчивое бормотание, непонятная тарабарщина, двусмысленность, неудачные начала фраз и паузы, неряшливость, позволенная свободной женщине. Она всегда должна обращаться к свободным людям ясно понимая, что это на её шее ошейник, что это она в случае чего подвергнется наказанию, и что это ей будет причинена боль, если её найдут хоть в чём-то вызывающей недовольство.

— Пожалуйста, не бейте меня, — попросила я.

— Так всё же, что-то было не так? — уточнил тот, под чью опеку я была передана.

Я отвела взгляд.

— Избей её, — снова посоветовал Лик.

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась я.

— Разве она не пытается избежать ответа на вопрос? — поинтересовался Лик.

Насколько я знала, Ева должна была попасть в подчинение Лика, и я ей не завидовала.

— Итак, что случилось? — спросил Господин Десмонд.

— А как Вы думаете, что я могла почувствовать, — поинтересовалась я, — когда была оставлена после того как стояла на коленях с закрытыми глазами, уткнувшись головой в пол и держа руки за спиной.

— А в альков увели другую девку, Каллигону, — засмеялся Астринакс.

— Ты не была оставлена, — заметил Десмонд. — Здесь были Астринакс и Лик.

— И никого не заботит, что Ты чувствуешь, девка, — сказал Лик, и я снова не позавидовала Еве.

— Неужели моё тело не вызывает у вас никакого интереса? — спросила я у того, на чьё попечение я была передана.

— Разумеется, твоё тело представляет некоторый интерес, — признал Десмонд. — Например, твои лодыжки приятно заковывать в кандалы. Но наибольший интерес Ты представляешь целиком, и я думаю, что могло бы быть интересно владеть тобой.

— Господин, — неуверенно пробормотала я.

— Владеть всей тобой, — сказал он, — целиком, как владеют рабыней.

— То есть полностью? — не поверила я своим ушам.

— Конечно, — кивнул мужчина.

— Это выходит далеко за рамки закона, — попыталась протестовать я.

— Ни в коей мере, — заверил меня он. — Это полностью в рамках закона, в котором сказано, что рабыня принадлежит целиком и полностью.

— Я понимаю, — прошептала я.

— Ей не повредит хорошая порка, — настаивал Лик.

— Вполне возможно, — не стал спорить с ним тот, под чьей опекой я находилась.

— Нет! — простонала я.

— Она — смазливая маленькая штучка, — усмехнулся Лик, — и я подозреваю, что не потребуется больших усилий, чтобы превратить её в извивающуюся беспомощную шлюху.

— Конечно же, нет! — заявила я.

Впрочем, что я тогда знала о таких вещах? Но, признаюсь честно, даже тогда я чувствовала, что, если бы он, тот, под чьё подчинение меня передали, дотронулся бы до меня, я бы закричала беспомощно и благодарно, и как бесстыдная рабыня жалобно прижалась бы к нему.

Но я ненавидела его!

Он поставил меня на колени, заставил закрыть глаза, опустить голову на пол и скрестить запястья за спиной, тем самым вынудив меня ожидать, что сейчас они будут связаны, а затем, когда я получила позволение выпрямиться, то увидела, что он тащил в альков другую, раздетую, испуганную, связанную Каллигону!

Да, я была рассержена, если не сказать больше.

Как можно было так со мной обойтись?!

Я решила для себя, что впредь буду избегать общения с Господином Десмондом настолько, насколько это будет возможно. Конечно, мне следовало быть предельно осторожной и не переходить определённых границ. Плеть — штука крайне неприятная. Пусть тогда, в ближайшие дни, он поломает голову над моей холодностью, моей отстранённостью, моей отчужденностью. Уверена, свободная женщина может заставить мужчину пострадать таким способом. Так почему бы этого не сделать рабыне? Вот и пусть теперь попытается разгадать тайну моей отдаленности, моего безразличия, беспокойства, необъяснимого отчуждения. Возможно, тогда он, в конечном счете, пожалеет о том, как обошёлся со мной!

— Аллисон, сказал Десмонд, — я не в восторге от твоего недавнего поведения.

— Пожалуйста, не бейте меня, — попросила я.

— За это, — продолжил он, — Ты будешь наказана модальностью немой рабыни. Тебе отказано в разрешении говорить. Ты приговорена к полному молчанию и не можешь использовать речь для того, чтобы попросить разрешения говорить. Как и в случае, когда тебе заткнули рот кляпом, одно мычание будет означать «да», а два — «нет». Всё понятно?

Я в страдании уставилась на него.

Теперь я не имела права разговаривать даже с Джейн или Евой, даже с Леди Биной или Лордом Гренделем, если мне на это не был бы дан ясный приказ, что крайне маловероятно, поскольку свободные люди склонны быть последовательными, когда дело касается наказания рабынь. Честно говоря, у меня не было особых сомнений в том, что, если бы я попыталась обойти наказание Господина Десмонда, обратившись к Лорду Гренделю, тот просто нещадно выпорол бы меня, а если бы я с той же просьбой обратилась к Леди Бине, то она, я в этом была уверена, сначала навела бы справки относительно того за что я наказана, и при каких обстоятельствах допустила свой проступок, а затем дело всё равно закончилось бы плетью.

— Тебе всё понятно? — повторил он свой вопрос.

Я простонала один раз.

Дорога здесь была узкой и неровной.

Я подняла голову, разглядывая каменный канал акведука, тянувшийся примерно в сотне футов над моей головой.

Мы покинули Венну четыре дня назад.

Первые два дня мы с Джейн и Евой шли прикованные цепями к задку фургона, шедшего последним. Цепи были индивидуальные, соединявшие наши, закованные спереди в наручники руки с кольцами в заднем борту фургона, так что мы могли идти в ряд.

В первый момент Джейн и Ева были озадачены и испуганы тем, что я отказалась разговаривать с ними.

— Поговори с нами! — попросила Джейн. — Мы же твои подруги!

Но я только и могла, что покачать головой, да посмотреть на неё полными слёз глазами.

— Я не понимаю, — растерялась Джейн. — Что с тобой?

Ева попыталась даже общаться на нашем родном языке, который у вас считается варварским. Простите меня, дамы и господам, конечно же, это и есть варварский язык! Но девушка успела сказать едва ли несколько слов, как к ней подскочил Трачин и отвесил ей жестокую оплеуху, сбив её с ног.

— По-гореански! — прорычал он. — Говори по-гореански, рабская шлюха!

— Простите меня, Господин! — всхлипнула Ева и, встав на колени, принялась осыпать поцелуями его ноги.

Это было обычное для рабыни умиротворяющее поведение. От рабыни ожидается, что она будет говорить на языке своего хозяина. Это один из тех моментов, которые помогают ей помнить, что он — рабыня. И, конечно, рабовладельцы хотят понимать, что говорят их рабыни, вне зависимости от того, что они могли бы сказать. Это — дополнительная форма контроля и надзора. Трачин, успокоившись, пристегнул наручники Евы цепи, свисавшей с кольца, и отвернулся.

— Пожалуйста, простите меня, Господин! — всхлипнула моя подруга.

— Итак, — вздохнула Джейн, — даже оставаясь наедине, мы должны говорить на гореанском!

Кивком головы я подтвердила её вывод. Я была рада, что она сказала это по-гореански. Мы хорошо изучили, что были рабынями!

— Нежели Ты не можешь сказать нам хоть что-нибудь? — спросила Джейн.

Я отрицательно покачала головой, и слезы побежали по моим щекам.

— Что же Ты теперь будешь делать? — поинтересовалась Джейн, тоже уже пристёгнутая к задку фургона.

Я только и могла, что пожать плечами.

— Но Ты же можешь пользоваться речью, чтобы попросить о разрешении говорить? — спросила Джейн.

Я снова покачала головой, и она ошеломлённо уставилась на меня. Само собой, обычно у рабыни есть постоянное разрешение говорить, которое, как нетрудно понять, может быть в любой момент забрано у неё стоит только её хозяину или хозяйке пожелать. Таким образом, в самом прямом смысле этого слова, рабыне требуется разрешение на то, чтобы что-то сказать. Точно так же и с одеждой. Обычно у рабыни есть постоянное разрешение носить одежду, если, конечно, тот предмет, что ей выделен, можно назвать одеждой. С другой стороны некоторые рабовладельцы требуют, чтобы рабыня каждый день спрашивала разрешение одеться. Это имеет тенденцию ещё глубже давать девушке понять её подневольное положение. Разумеется, если она не получит разрешения, то и одеться она не может. Её одежда, как и её речь, зависит от желания господина. Есть рабовладельцы, которые ожидают от своих рабынь, что те каждое утро, как и в случае с одеждой, будут просить разрешения говорить в течение этого дня. Понятно, что если она не получит этого разрешения, то и говорить она не сможет. «Могу ли я одеться, Господин?» — спрашивает рабыня. «Можешь», — слышит она ответ. «Могу ли я говорить, Господин?». «Можешь», — разрешают ей. Джейн, конечно, имела в виду обычные формулы, посредством которых рабыня, которой запретили речь, может попросить разрешения говорить. Например, такие типичные формулы как: «Я прошу разрешения говорить», «Я хотела бы говорить» и «Могу ли я говорить, Господин?». Здесь обычно подразумевается, что рабыне требуется разрешение господина на то, чтобы одеться и заговорить. В конце концов, она — рабыня. Фактически, разрешение рабовладельца всегда, пусть и не всегда явно, вовлечено во многие аспекты жизни рабыни. Безусловно, в большинстве случаев эти разрешения являются постоянными. Тут многое зависит от каждого конкретного случая отношений господина и рабыни. Например, почти универсально, что рабыня не может покинуть дом её владельца, не спросив на это разрешения, и зачастую требуется, чтобы она ясно объяснила цель своего выхода и ясно дала понять ожидаемое время возвращения. Хозяин будет первым, кто приступит к еде, а вот рабыне, прежде чем она прикоснётся к пище, может требоваться разрешение. Рабыня обычно встаёт на колени, когда в комнату входит свободный человек, и, если она стоит на коленях, то обычно должна ждать разрешения на то, чтобы подняться на ноги. Если рабыне прикажут раздеться и ждать на мехах, то она останется там до тех пор, пока её господин не сочтет целесообразным присоединиться к ней, или же не отправит, если на то будет его желание, заниматься различными домашними работами. Иногда рабыне, нагой и связанной, приходится подолгу ждать внимания господина, и это может здорово её разогреть.

Спереди, от первого фургона донёсся зычный голос Трачина. Фургоны вот-вот должны были начать движение. Джейн и Ева, одетые в короткие туники и плотно облегающие шеи ошейники, уже были прикреплены цепями к кольцу на задке последнего в караване фургона. Лишь мои запястья, хотя и закованные в наручники, всё ещё не были на цепи.

Я услышала приближающиеся шаги.

Я узнала эти шаги сразу. Это были шаги того, под чью опеку меня передали! Немедленно опустившись на колени, я подняла закованные в наручники запястья и, подняв на него полные слёз глаза, умоляюще протянула руки к нему. Скованными руками указав на рот, я просительно проскулила. С той ночи в пага-таверне, когда на меня была наложена модальность немой рабыни, не прошло и суток, а мои страдания уже стали невыносимыми. Впрочем, страдать я начала практически с самого первого момента, вчера ночью в таверне. По пути к фургонам молчание для меня стало уже настолько невыносимым, что когда на мои ноги возвращали кандалы, я снова и снова ясно попыталась дать понять своё истинное раскаяние, и решимость в дальнейшем быть более приятной. Мне отчаянно хотелось поговорить с ним, вернуть себе его расположение, выразить мой позор и горе от моего прежнего зазнайства, неподобающей мне гордости и дерзости. Мне дико хотелось склониться перед ним, лечь перед ним на живот, покрыть его ноги поцелуями, вымолить у него прощения. Я носила ошейник! И я подвела его! Я что, решила, что я свободная женщина? Я больше не была свободной женщиной, если я вообще когда-либо была таковой. Я была рабыней и сознавала себя рабыней. И при этом я оказалась плохой рабыней. Я посмела вызвать недовольство! Как я могла забыть о том, что я принадлежала своему ошейнику? Да, я знала, что принадлежала ему. На Горе я изучила это более чем хорошо. Разве я не знала, как следует вести себя той, кто носит ошейник? Да, отлично знала! Тогда, как я могла повести себя столь неосмотрительно, столь по-дурацки, глупо, ужасно? Я умоляла его, насколько можно было умолять без слов. Но мои мольбы были оставлены без внимания. Господин Десмонд наотрез отказался смягчаться. Полагаю, что довольно трудно будет объяснить тому, кто никогда не бывал в такой модальности, кому никогда не затыкали рот «желанием владельца», насколько мучительным это наказание может стать для женщины, особенно для рабыни, самой беспомощной и уязвимой из женщин. Мы же не мужчины, природа не наделила нас ни их большими телами, нам далеко до их силы и свирепости, выносливости и стремительности. Мы другие, кардинально другие! На что мы в своих ошейниках можем рассчитывать, какие средства у нас остались, с помощью которых мы могли бы достигать наших целей? У нас есть наша незначительность, наша мягкость, остроумие, красота и наша речь. Разве наша речь не восхитительна? Разве она не дарит удовольствие и радость? Разве она не является нашей отдушиной и подарком, нашим оружием и инструментом? Ведь это то, посредством чего мы можем выразить свои чувства, поведать о своих надеждах, поделиться страхами. Посредством речи мы можем излить душу, рассказать о проблемах, сообщить о желаниях и потребностях, умолять, подлизываться, влиять. Благодаря языку мы можем попросить о милосердии, надеясь быть услышанными и понятыми, надеясь умиротворить этих больших и опасных животных, которым мы принадлежим. Лишившись речи, мы становимся крайне беспомощными, мы даже не может толком объявить о своей готовности сдаться и подчиниться. Как вообще без этого можно выражать признательность и наилучшим образом служить нашим владельцам? Можно ли без этого выразить нашу любовь?

Я опустилась на колени перед ним, жалобно глядя на него сквозь слёзы, переполнявшие глаза и стекавшие по щекам. Указав на свой рот, скованными наручниками руками, я умоляюще проскулила.

Мужчина отстранился, и тогда я упала перед ним на живот и протянула руки, чтобы схватить его лодыжку, чтобы удержать её и прижаться губами к его ноге и целовать её снова и снова. Разве мужчинам не нравится видеть женщин перед собой вот так, беспомощными, сломленными рабынями? Но он, схватив цепочку между браслетами, рывком поднял меня на колени, а затем и на ноги, и пристегнул мои руки к цепи, свисавшей с кольца на задке фургона. Я снова умоляюще заскулила, но он лишь отвернулся.

Опять у меня не получилось понравиться ему, свободному мужчине.

Запрокинув голову, я рассматривала каменный канал акведука, тянувшийся примерно в сотне футов над землёй.

Сооружение было поистине грандиозным, величественным, почти непостижимым для меня подвигом его архитекторов и строителей, и мне отчаянно хотелось выразить своё удивление и благоговение перед ними и перед продуктом их труда, восхищение его размером и массивностью, его эффективностью, его красотой и очарованием на фоне неба и гор, но мне так и не разрешили говорить.

Какой беспомощной и одинокой, какой несчастной начинаешь чувствовать себя, будучи в ипостаси немой рабыни!

Мужчина, заботе которого меня поручили, и другие свободные люди просто игнорировали меня. Я даже стала думать, что было бы куда более милосердно, если бы они просто выпороли меня. Ни меня, ни Джейн с Евой больше не приковывали к фургону. По крайней мере, хоть девушки были добры ко мне и разговаривали со мной, пусть я не и могла поддержать беседу. Они больше даже не заикались о побеге. Местность, окружавшая нас, была пустынна. Маленькие деревеньки остались далеко позади. Чем дальше мы забирались в горы, тем круче и огромней они становились. Прошедшей ночью, лёжа в рабском фургоне, прикованными к центральному стержню мы дважды слышали рёв ларла, охотившегося где-то высоко в горах. В течение дня мы старались держаться как можно ближе к фургонам.

Прошло уже четыре дня с тех пор, как мы покинули Венну.

Последнюю ночь перед походом мы провели в пага-таверне с многообещающим названием «Коленопреклонённая Рабыня». Все попытки господина Астринакса найти хоть кого-нибудь, кто согласился бы за немалую плату составить нам компанию, оказались тщетными. Да ещё и я своим поведением вызвала недовольство того, кому обязана была подчиняться беспрекословно, за что и была наказана модальностью немой рабыни. Служащие таверны уже гасили лампы, а мужчины поднимались, чтобы разойтись по домам, как вдруг плоская, прямая полоса стали, сверкнув в воздухе, с грохотом упала на стол. В воздухе повис металлический звон.

— Это — меч Трачина из Турии, — хриплым, напугавшим меня голосом сообщил нам крупный бородатый товарищ, одетого в коричневую тунику, характерную для касты Крестьян.

Правда, что-то пугающее в его облике сразу заставило меня усомниться в том, что он имел какое-то отношение к Крестьянам. И дело было даже не в том, что при нём не было ни посоха, ни большого лука, ни колчана длинных стрел на левом бедре.

На столе лежал гладий.

— Этот клинок, — заявил бородач, указывая на меч, — свободен для найма.

— Мы как раз нанимаем, — кивнул Астринакс.

— Далеко же Ты забрался от Турии, — заметил Лик.

Турия, насколько я знала, находилась далеко на юге, и даже по ту сторону экватора.

— И что могло привести тебя так далеко на север? — осведомился Лик.

— Удовольствие меча, — ответил незнакомец, и я заключила, что он был солдатом удачи, наёмником или, не исключено, беглецом.

— Твой акцент, — сказал Астринакс, — не похож на Турианский.

— Хотите поспорить со мной? — поинтересовался мужчина.

— Нисколько, — поспешил заверить его Астринакс.

— А я мог бы, — заявил Лик.

— Снаружи? — уточнил незнакомец.

— Если Ты не против, — пожал плечами Лик.

— Чья это девка? — полюбопытствовал Трачин.

— Она принадлежит женщине, Леди Бине, предположительно из Ара, — ответил Астринакс.

— В такой тунике? — хмыкнул Трачин.

— Её хозяйка не против того, чтобы предоставить её мужчинам для использования, — пояснил Астринакс. — Для обычного рабского исследования.

— Хорошая новость, — прокомментировал Трачин.

От его замечания меня бросило в дрожь, и я опустила голову, уставившись в пол. Я боялась встречаться с ним взглядом. Мне было известно, что некоторые рабовладельцы не разрешают своим девушкам поднимать на них глаза, если только им не приказано обратное.

— Она не может говорить, — предупредил гостя тот, в чьём подчинении я была.

— Ей что, язык отрезали? — поинтересовался Трачин.

— Нет, — ответил Десмонд. — Она просто наказана модальностью немой рабыни.

— Эй, девка, это правда? — спросил Трачин.

Конечно, это была проверка. Я, не поднимая головы, промычала один раз. Я чувствовала облегчение Астринакса. Десмонд оставался невозмутим, а Лик чуть сдвинул одежду, из-под которой показалась рукоять его гладия.

— Аппетитная, — прокомментировал Трачин.

Его мнение обо мне не могло не доставить мне удовольствия. Не так часто я получала подобные комплементы. Безусловно, я и сама знала о своей привлекательности. В противном случае ошейник никогда не оказался бы на моей шее. Впрочем, это не означало, что у меня появилось желание целовать и облизывать плеть Трачина, хотя я, разумеется, сделала бы это покорно и страстно, если бы он поднёс этот атрибут к моим губам.

— Фургоном управлять можешь? — осведомился Астринакс.

— Жаль только, что у неё такие короткие волосы, — добавил Трачин, словно не заметив заданного ему вопроса.

— У нас в лагере есть ещё парочка таких же, прикованных к рабскому столбу, — сообщил ему Астринакс.

— Я в курсе, — кивнул бородач.

— Ты видел их? — спросил Астринакс.

— Да, — признался Трачин. — Они тоже не лишены привлекательности.

— Похоже, что тебе о нас кое-что известно, — заключил Лик.

— Мне сказали, что вы идёте в горы Волтая, — сказал Трачин.

— Так и есть, — подтвердил Астринакс.

— Именно поэтому никто не хочет иметь с вами дело, — усмехнулся Трачин.

— Мы предлагаем хорошие деньги, — сообщил Астринакс.

— С какой целью вы идёте в Волтай? — поинтересовался Трачин.

— Этого мы пока сами не знаем, — развёл руками Астринакс.

— Какая разница, если тебе хорошо платят? — спросил Лик.

— Ни какой, — согласился с ним незнакомец.

— Кажется, Ты принёс меч к нашему столу, — напомнил Лик.

— Но вы же собираетесь идти в Волтай, — усмехался Трачин.

— Нам нужны парни, умеющие управляться с фургоном, — проворчал Астринакс.

— Не вижу ничего сложного в том, чтобы править фургоном, — заявил Трачин, — то же самое касается и моего товарища. Его зовут Акезин.

Бородач указал на парня, чья фигура терялась в тени больших двойных дверей таверны.

— Сорок медных тарсков в неделю каждому, — сообщил Астринакс.

— Достойная плата, — признал Трачин.

— Может, Ты думаешь, что мы богатеи? — хмыкнул Лик.

— Скромному извозчику не с руки интересоваться такими вещами, — пожал плечами Трачин.

— Ты в курсе, что Волтай — опасное место? — осведомился Лик.

— Меня это не пугает, — заверил его Трачин.

— Наш человек! — воскликнул Астринакс.

Лик встал, откинул плащ за спину, а затем, указав на клинок, лежавший на столе, спросил:

— Ты умеешь пользоваться этим?

— Давай выйдем и проясним этот вопрос, — предложил Трачин.

— В этом не необходимости, — поспешил вмешаться Астринакс.

— Осталась последняя лампа, джентльмены, — объявил служащий таверны. — Таверна закрывается.

Трачин, не отрывая взгляда от Лика, наклонился и забрал своё оружие. Клинок казалось совсем маленьким в его руке. Да, он был очень крупным мужчиной.

— До крови? — уточнил Трачин.

— Конечно, нет! — сказал Астринакс.

— На твоё усмотрение, — ответил Лик.

— Только снаружи, снаружи, благородные джентльмены, — поспешил вмещаться работник таверны.

— Подожди гасить лампу, — бросил тот из них, кто запретил мне говорить.

— Пожалуйста, Господа! — попытался протестовать работник таверны.

— Чей удар первый? — уточнил Трачин.

— Мой, — сказал Лик.

Я, не вставая с колен, отползла в сторону.

Я была не в состоянии уследить за движениями их клинков, столь внезапными, непредсказуемыми и стремительными они были, лишь мгновением спустя по звуку я поняла, что они скрестились шесть раз.

— Ну как? — усмехнулся Трачин.

— Нанимай его, — сказал Лик.

— За своего товарища Акезина я ручаюсь, — заявил Трачин. — Он отправил на тот свет уже четверых.

Лик вложил меч в ножны и понимающе кивнул.

— Мы выходим завтра на рассвете, — предупредил Астринакс.

— Чей это караван? — спросил Трачин. — Кто главный, кто будет платить?

— Вы будете иметь дело с этим мужчиной, — ответил Лик. — Его зовут Астринакс.

— Отлично, — кивнул Трачин.

К этому моменту ко мне вернулось моё самообладание, нарушенное близостью сверкающих клинков, и я снова подползла к столу на своё прежнее место.

Хотя я не поднимала головы, но я кожей ощущала на себе взгляд незнакомца, в пределах досягаемости которого я стояла на коленях.

Внезапно я почувствовала, что его ботинок упёрся мне в правое плечо. Толчок, и я завалилась на бок.

— А что насчёт этой маленькой вуло? — поинтересовался Трачин. — Она с фургонами?

Он не причинил мне боль, да и не собирался этого делать. Его действие было не больше, чем способом привлечь ко мне внимание, вполне приемлемым в отношении рабыни.

Никто из мужчин, сидевших за столом, не возразил.

Я, конечно, более чем хорошо знала, во-первых, о своей неволе, и, во-вторых, о власти мужчин, которые могли бы делать с женщинами вроде меня, всё, что им хотелось и нравились.

— Да, — ответил Астринакс.

— Значит, и её Госпожа тоже? — уточнил Трачин.

— Да, — подтвердил Астринакс. — Её зовут Леди Бина.

— Подозреваю, она редкостная тарскоматка, я прав? — осведомился Трачин.

— Вовсе нет, — не согласился с ним Астринакс. — Предполагают, что она удивительно, чрезвычайно красивая женщина.

Леди Бина, возможно, по причине своего тщеславия, или потому что она не была гореанкой по рождению, часто бывала небрежна со своей вуалью. Я запомнила это ещё по Тарсковому Рынку. Также, я подозреваю, что ей, как и многим другим красивым свободным женщинам, доставляло удовольствие видеть какой эффект она оказывает на мужчин. Конечно, на своей прежней планете, прежде чем оказаться в ошейнике, я тоже была не чужда наслаждению этим, своего рода забавной игрой, возбуждать мальчиков и мужчин, вводить их в заблуждение, а затем, полностью убедившись в своей привлекательности, симулируя тревогу или раздражение, прогонять их от себя, отвергая их ухаживания. Разумеется, тогда на моей шее ещё не было рабского ошейника. Честно говоря, я очень сильно подозреваю, что свободные женщины, как моего прежнего мира, так и гореанки, да простят меня последние, являются почти такими же. Разве вы не получаете удовольствия от таких игр? И разве вы, ровно настолько же, насколько и мы, не готовы при случае воспользоваться своей красотой, обменяв её на положение и богатство? Просто у вас, это всего лишь моё предположение, может быть так, что на рынках, на бульварах или в других общественных местах, можно запросто повстречать привлекательного мужчину, который может оказаться работорговцем, переодетым в одежды богатых Торговцев, готовым помочь вам разрешить трудности, с которыми вы могли бы столкнуться в теории. Простите меня, если я задела чьи-то чувства.

— Замечательно, — хмыкнул Трачин, развернулся и вместе со своим товарищем покинул таверну.

Спустя несколько енов мы последовали за ними. Последняя лампа была погашена и большие двойные двери закрылись за нами. Сзади проскрежетал засов.

— Теперь я чувствую себя в большей безопасности, — заявил Астринакс.

— С чего бы это? — спросил Лик.

— Конечно, было бы лучше, — добавил Астринакс, — если бы мы смогли нанять ещё двоих или троих парней.

— Я бы не стал доверять Трачину, — предупредил его Лик.

— Если быть совершенно откровенным, мой дорогой Лик, — усмехнулся Астринакс, — я и тебе не слишком доверяю.

— О-о-о? — с улыбкой протянул Лик.

— Нет, правда, — развёл руками Астринакс, — что я знаю о тебе?

— Вероятно, не намного больше, чем я о тебе, — парировал Лик.

— Трудно найти мужчин готовых пойти в Волтайские горы, — вздохнул Астринакс.

— Возможно, сейчас не лучший сезон для этого, — пожал плечами Лик.

— Нет, — покачал головой Астринакс, — просто это — Волтай.

Мы покинули Венну четыре дня назад.

С фургонами шли три рабыни, Джейн, Ева и Аллисон, последней было запрещено говорить, и даже просить о разрешении говорить. Ещё в караване была одна свободная женщина, Леди Бина и пятеро свободных мужчин, Астринакс, выступавший в роли главного в караване, Десмонд, предположительно кузнец из Харфакса, под чью опеку я была передана, Лик, которого я приняла за наёмника, жестокий, бородач Трачин, явно имевший немалый опыт с гладием, о чьём прошлом я не могла даже строить предположений, и его товарищ, стройный, немногословный товарищ Акезин, редко открывавший рот, но очень внимательно ко всему присматривавшийся. И ещё где-то были два зверя, хотя, насколько я могла сказать, они теперь находились не в фургонах.

Время шло к десятому ану, когда фургоны остановились.

— Вот и шестисотый пасанговый камень, — сказал Астринакс, указывая на знак, стоявший на другой стороне дороги, напротив одной из арочных опор, поддерживающих акведук. — Здесь мы должны ждать проводника.

Мне было интересно узнать, что пасанговые камни установлены на многих гореанских дорогах. Обычно на них выбиты цифры, указатель направления и конечный пункт. Например, на Веннской дороге, как её называют в Аре, связывающей Ар с Венной, посередине установлен камень с указанием расстояния и направлений в оба города. Если от этого камня пойти в Ар, то цифры на камнях будут означать количество пасангов оставшихся до Ара, а стрелка будет указывать в сторону этого города. Если пойти в другую сторону, то камни будут указывать направление и оставшееся расстояние до Венны. Безусловно, существует множество вариантов пасанговых камней, и на некоторых выбито только расстояние до одного конкретного пункта, как если бы дорога вела только в одну сторону. А многие дороги, особенно маленькие, вообще не имеют никаких пасанговых камней. Они либо слишком коротки, либо слишком незначительны, либо предполагается, что в таких камнях нет нужды, учитывая близкое знакомство с окружающим ландшафтом любого, кто мог бы пользоваться этой дорогой. Здесь, под Веннским акведуком, на камнях имелись только цифры и никаких иных символов. Дело в том, что здешние пасанговые камни отмеряли длину акведука от Ара, и установлены эти камни были в значительной степени для удобства касты Строителей, озабоченных обслуживанием акведука.

У меня не было никаких идей, относительно того, откуда Астринакс узнал, что нам следовало именно остановиться здесь, и что проводник должен появиться.

Единственное, что я знала наверняка, это то, что, когда мы вставали на ночёвку, именно он обычно нёс последнее ночное дежурство.

Благодаря тому, что в Аре я делила дом с Леди Биной и Лордом Гренделем, у меня имелось лучшее понимание целей этого путешествия, чем у остальных, в том числе и у свободных мужчин. Само собой, это имело отношение к возвращению слепого кюра к его соплеменникам. Но я могла только гадать, были ли у них ещё какие-нибудь планы помимо этой, лежащей на поверхности, задачи. Ещё мне было известно, что иногда, когда Лорд Грендель отсутствовал, Леди Бина подолгу беседовала со слепым кюром, разумеется, при помощи переводчика. В такие моменты меня отсылали с тем или иным поручением. Леди Бина, как я ранее уже указывала, испытывала большое уважение и даже восхищение, к тем, кого она расценивала как истинных кюров, в каковую категорию она включала слепого кюра, но из которой исключила Лорда Гренделя. Очевидно, это имело отношение к событиям в далёком, стальном мире. Соответственно она одобрила намерение Лорда Гренделя оказать помощь слепому кюру в возвращении того в его логово, расположенное где-то в горах. С другой стороны, сама она наотрез отказывалась поменять удовольствия и удобства Ара на трудности длительного, и, возможно, опасного путешествия в удалённые от цивилизации места. У неё было слабое понимание тех опасностей, которые могли бы ожидать в Аре её, беззащитную женщину, варварку, не имеющую защиты Домашнего Камня. Однако Лорд Грендель, несмотря на свою обычную уступчивость и обходительность, поставил её перед фактом, что она будет сопровождать его, и в случае необходимости в цепях.

— Ясно, — буркнула она, не в силах скрыть своего раздражения.

Признаться, меня заинтриговала мысль о Леди Бине в цепях. Иногда мне казалось, что она не осознавала той степени, до которой она фактически была во власти Лорда Гренделя. Несомненно, если бы она почувствовала его цепи на своих симпатичных конечностях, то это стало бы ей гораздо яснее. Я думала, что в цепях она будет выглядеть превосходно. Но разве этого нельзя сказать о любой женщине? В любом случае, позже она сняла все возражения относительно своего участия в путешествии, и даже, казалось, стремилась поскорее отправиться в путь. Думаю, столь резкая смена мнения, была следствием вышеупомянутых бесед со слепым кюром, большим, зверского вида, гостем её дома. Это именно Леди Бина, возможно, через столовую Менона, о чьём заведении она узнала от меня, связалась с Астринаксом, и наняла его для помощи в организации предприятия, покупки тарларионов, фургонов, продовольствия и так далее.

Лик встал на скамью первого фургона и, приложив к глазу трубу Строителей, обвёл взглядом горизонт.

— Видишь что-нибудь? — осведомился Астринакс.

— Ничего, — ответил Лик, складывая трубу.

— Сколько нам здесь ждать? — спросил Десмонд.

— Понятия не имею, — пожал плечами Астринакс.

— Но Ты уверен, что мы должны ждать, — сказал Десмонд.

— Да, — кивнул Астринакс.

Мы с Джейн и Евой, едва фургоны остановились, вышли вперёд.

Господин Десмонд только успел обернуться, как я уже стояла перед ним на коленях. На это мне потребовалась собрать всю свою храбрость, причём с каждым днём делать это становилось всё сложнее. Меня трясло от страха. Я понимала, что имела неосторожность вызвать его недовольство, и теперь я боялась, что меня могут счесть навязчивой и наказать. Но, у меня было естественное безрассудство рабыни перед свободным человеком. Если рабыне недостаёт такого безрассудства, то ей предстоит вскорости этому научиться. Рабыня может желать своего господина, жаждать его, хотеть отдаться ему полностью и без колебаний, хотеть этого больше чем чего бы то ни было, стремиться к нему со всем огнём любви, на которую она способна, жаждать подчиниться ему как не больше, чем никчёмное, бессмысленное, беспомощное, любящее животное, быть готовой умереть ради него, но также она может вполне обоснованно бояться его, поскольку он — Господин, и в его руках плеть.

Но я была в отчаянии.

«Пожалуйста, Господин, — безмолвно умоляла я, — будьте добры, посмотрите на Аллисон! Она здесь перед Вами. Взгляните на неё!»

Я смотрела на него снизу вверх, едва способная дышать перед ним. Если бы у меня было разрешение говорить, я вряд ли была бы в состоянии выдавить из себя хоть слово. Не уверена, что я была способна издавать членораздельные звуки. Боюсь, мои губы дрожали.

Насколько отличался он от мужчин Земли!

Насколько беспомощной, насколько рабыней, я чувствовала себя, стоя перед ним на коленях.

Я жаждала, чтобы он обратил на меня внимание. Я хотела, чтобы он снова, как он делал это прежде, счёл меня приемлемой, пусть как всего лишь животное, которым я фактически была, как рабыню, но, возможно, не лишённую некоторого интереса. «Пожалуйста, Господин, — думала я, — позвольте мне говорить, позвольте мне говорить! У меня накопилось так много того, что я хочу высказать, так много того, за что можно было бы попросить прощения!». Да, я жаждала получить разрешение говорить, и всё же теперь, спустя несколько дней с момента оглашения приговора, я боялась даже начинать безмолвно просить о восстановлении столь желанной привилегии, чтобы, не дай бог, не вызвать у него недовольства. Отменить приговор мог только он, только его желание имело значение, мои чаяния не стоили ничего. Но как бы я не хотела получить разрешение говорить, каких бы мучений, лишений, беспомощности и страданий это мне не стоило, но больше всего боли мне причиняло его пренебрежение, его игнорирование меня. Я думаю, что даже обрадовалась бы, если бы он ударил меня или пнул, или привязал к кольцу и избил плетью, по крайней мере, в этом случае мне дали бы понять мою реальность, пусть незначительную и презренную в его мире. Ведь даже девушке, носящей ошейник, хочется, чтобы её замечали, признавали интересной и достойной внимания, даже оставаясь не более чем объектом насмешек, оскорблений и презрения.

Джейн и Ева, вместе со мной подошедшие к первому фургону, держались рядом со мной.

Мужчина отвернулся.

— Пожалуйста, Господин! — воскликнула Джейн, падая на колени.

— Господин! — вторила ей Ева.

Господин Десмонд обернулся и окинул их взглядом.

— Пожалуйста, Господин, — повторила Джейн. — Пожалуйста, разрешите Аллисон говорить! Я не знаю, что она натворила, но я уверена, что она очень, очень сожалеет. Аллисон очень мучается. Пожалуйста, позвольте ей говорить!

— Да, Господин, — поддержала подругу Ева. — Мы просим за неё, поскольку сама она ничего сказать не может! Пожалуйста, разрешите Аллисон говорить.

— Она всего лишь рабыня, такая же девушка в ошейнике, как и мы! — продолжила Джейн. — Пожалуйста, будьте милосердны, Господин!

— Простите её, Господин, — попросила Ева. — Она несчастна! Она раскаивается! Пожалуйста, Господин!

— Мне кажется, — хмыкнул Десмонд, — что вы обе тоже хотите испытать на себе модальность немой рабыни.

— Нет, Господин! — отпрянула Джейн.

— Нет, нет, Господин! — всхлипнула Ева.

— Здесь удобное место, достаточно широкое, чтобы разместить фургоны, — сказал Десмонд. — Мы не первые, кто разбивает здесь лагерь, и вряд ли будем последними. Вероятно, в этом месте останавливаются бригады строителей, охотничьи партии или кто-то ещё. Где-то поблизости должен быть родник. Найдите его, наберите воды, напоите тарларионов и оботрите их.

— Да, Господин, — почти хором сказали Джейн и Ева, вскакивая на ноги.

Лишь когда они удалились, он повернулся ко мне и, посмотрев сверху вниз, усмехнулся и сказал:

— Какие у тебя глупые подруги.

Я издала тихий благодарный звук, проскулив один раз. В моих глазах стояли слезы.

Они что, решили, что смогут поколебать гореанского мужчину? Неужели они не понимали смысла наказания, под которое попала их сестра по цепи? Какими смелыми им надо было быть, чтобы решиться на вмешательство? Понимали ли они, на какой риск пошли? Я предположила, что нет. Не исключено, что они ещё не до конца осознали тот факт, что были рабынями. Возможно, они всё ещё не поняли значения ошейников на своих шеях, и того, что для них означало носить ошейник? Уверена, большинство рабовладельцев связали бы их и выпороли за подобное безрассудство. Воля господина это не то, что можно подвергать сомнению. Рабыня должна склонить голову перед волей хозяина.

— Вот уж никогда бы не подумал, — хмыкнул мужчина, — что у такой рабыни как Ты могут быть подруги.

Я не могла понять посыла его слов. С какой стати он стал думать обо мне так? Как жаль, что я не могла говорить!

И тогда мне вспомнилось, как в своё время Астринакс от имени игорного дома устраивал мою покупку у Менона. Насколько я поняла, что, и Астринакс, и Менон, сочли, что я буду хорошим приобретением для такого места. Там самое место для девушки, готовой подлизываться и улыбаться, притворяться взволнованной, демонстрировать энтузиазм, той, которая смогла бы ловко сыграть тревогу и сочувствие, вовремя подать клиенту напиток, убедить его остаться за столом, спровоцировать их на безрассудство в игре, несмотря на то, что это может привести к потере состояния и чести, к позору, бродяжничеству и нищете.

Но, конечно, они должны были понимать, что на мне ошейник, что в таких вопросах мне не оставили никакого выбора! Или они хотели, чтобы я делала такие вещи плохо? Такие обязанности были лёгкими и приятными. А разве в противном случае я не рисковала бы попасть в поля, прачечные, общественные кухни, тарларионовые стойла или мануфактуры?

И я помнила, как меня проверили вопросом о леденце.

Конечно, я украла бы конфету, если бы мне представилась возможность сделать это безнаказанно. Какая умная девушка в подобной ситуации смогла бы удержаться и не воспользоваться такой возможностью? Неужели разумная девушка, при указанных обстоятельствах, поступила бы как-то иначе?

Несомненно, Астринакс не стал скрывать это, от того в чьём подчинении я находилась!

— Склони голову до земли, — приказал мне Господин Десмонд, — оставайся в такой позе десять енов, а затем можешь подняться и делать, что хочешь.

Он даже не счёл нужным поручить мне какое-нибудь дело!

Пока я стояла на коленях, мимо меня ходили люди. Джейн и Ева принесли вёдра. Свободные мужчины занимались своими делами.

Когда я поднялась, я рыдала.

Я прошла вдоль фургонов и зашла за последний. Здесь был самый солнцепёк, и, как правило, здесь никто не появлялся. Обычно это было самым лучшим местом, чтобы побыть в одиночестве. Внезапно я замерла как вкопанная. Я увидела, как на отдалённом холме под высоким каналом акведука на мгновение вспыхнул свет, который, судя по всему, можно было заметить только с того места, где я стояла.

— Хо, рабыня, — раздался голос за моей спиной. Это был голос жестокого, бородатого Трачина.

Я резко обернулась.

Рабыня быстро привыкает к тому, что её рассматривают как рабыню, откровенно оценивая черты её лица и линии фигуры, раздевая взглядом и так далее.

А потом я оказалась в его объятиях. Он, согласно привилегиям свободного мужчины, воспользовался губами беспомощной рабыни. Я тихонько заскулила, слабо пытаясь показать свой протест. Меня пугал живой отклик моего тела. Насколько же становишься слабой, насколько переполненной потребностями, как только твою шею окружает ошейник! Думаете, с вами, благородная Госпожа было бы иначе, окажись каждый ошейник на вашей шее? Конечно, нет, Вы же не рабыня! Однажды, ночью в лагере, на второй день после отъезда из Венны, он облапил меня и, подтолкнув, прижал спиной к одной из могучих колон или опор, поддерживавших акведук. Но тогда его окликнул Астринакс и подозвал к фургонам, так что ему пришлось бросить меня, лишь попробовав вкус рабыни.

— Да, — усмехался он в этот раз, чуть ослабляя объятия, — из тебя выйдет горячая маленькая таста.

Я попыталась вывернуться, но была беспомощна в его руках. Как он мог сказать такое? Конечно, он не получил от меня удовлетворения, ну, если только самую малость. Я была женщиной в ошейнике. Что я могла поделать со всем этим? Разве мы не принадлежим мужчинам, таким мужчинам?

Моя туника, и без того от влажная пота из-за жары, под его руками мгновенно промокла насквозь.

— Что Ты видела? — шёпотом спросил мужчина.

Я испуганно покачала головой. Разумеется, он знал, что я была наказана и не могла ему ответить.

Он толкнул меня к широкому, высокому колесу фургона, и я увидела кончик ножа перед моими губами.

— Ах, да, — хмыкнул Трачин. — Тебе же запрещено говорить. Трудно ответить, когда тебе приказали молчать. А если язык разрезать в длину, то говорить будет ещё труднее. А если вообще отрезать, то говорить станет невозможно. Ты меня поняла?

Я проскулила один раз.

— И, — продолжил он, криво усмехаясь, и я почувствовала, что остриё ножа коснулось моего горла под ошейником, — совершенно невозможно будет это делать, когда у тебя перерезано горло. Тебе всё понятно?

Я снова проскулила один раз, отчаянно и жалобно, после чего он отвернулся и оставил меня в одиночестве.

Я оглянулась и посмотрела сквозь арку величественного акведука на отдалённые холмы. Больше никаких вспышек света я не заметила.

— Хо, Астринакс, — услышала я голос Лика, донёсшийся откуда-то от первого фургона.

Однако на его призыв отреагировали все, включая меня, Джейн и Еву, и поспешили к первому фургону, где Лик снова стоял на скамье фургона, держа трубу Строителей в руках.

— Что там? — спросил Астринакс.

— Не уверен, — ответил Лик. — Забирайся ко мне, взгляни и скажи, что Ты думаешь по этому поводу.

— Ничего не вижу, — наконец сказал Астринакс, отрываясь от подзорной трубы.

— Значит, всё кончилось, — заключил Лик, забирая у него трубу.

— А что было-то? — осведомился Астринакс.

— Что-то живое, больше чем одно, вероятно несколько, — ответил Лик.

— Ларлы? — предположил Астринакс.

— Не думаю, — покачал головой Лик.

Я обратила внимание, что Акезин, товарищ Трачина, присоединился к группе. Правда, я не заметила, когда он появился, и не знала сколько он здесь был. Впрочем, Акезин был из тех людей, которые могли находиться рядом и оставаться не замеченными.

— Это Волтай, здесь тени могут быть обманчивыми, — сказал Акезин.

— Несомненно, это была игра света и теней, — согласился Лик.

— Зато позади и слева к нам приближается совсем не игра света, — сообщил Господин Десмонд.

— Пыль, — констатировал Астринакс, глядя в указанном направлении из-под руки.

— Фургоны, — уточнил Лик, вручая Астринаксу трубу Строителей.

Вскоре и без трубы стало видно, что слева к нам приближалась небольшая группа из пяти всадников на двуногих тарларионах. Все всадники были вооружены длинными пиками.

— Тал! — крикнул Господин Десмонд лидеру пятёрки.

Фургоны, появившиеся позади нас на дороге, приближались со стороны Венны и вряд ли могли бы добраться до шестисотого пасангового камня до наступления темноты.

— Тал! — бодрым голосом откликнулся лидер всадников.

— Это — охотники, — заключил Астринакс. — Отправились поохотиться на диких волтайских тарсков.

Волтайские тарски, как и некоторые виды их лесных собратьев, намного крупнее обычных тарсков. Они часто достигают десяти — двенадцати ладоней в холке. Эти животные склонно быть территориальным и агрессивным, и особенно опасны, если их ранить.

— Гоночные тарларионы, — заметил Астринакс, разглядывая двуногих ящеров вновь прибывших.

— Нет, — не согласился с ним Лик. — У гоночного тарлариона ноги длиннее и кости тоньше.

— Верно, — согласился Астринакс.

— И эти явно выносливые и сильные животные, — добавил Лик.

— Тогда, охотничьи, — заключил Астринакс.

— Обрати внимание на их сёдла, — указал Десмонд, — видишь сбоку пять тубусов. Это для дротиков.

— Итак? — вопросительно посмотрел на него Астринакс.

— Очень вероятно, — сказал Десмонд, — это кавалерийские тарларионы, военные.

— Ну что, отметим встречу, — предложил лидер вновь прибывших. — Уверен, у вас найдётся мясо и пага, а у нас есть монеты, хотя, вероятно, ваше гостеприимство может зависеть от подхода фургонов, несомненно, хорошо снабжённых.

— Добро пожаловать, — откликнулся Астринакс.

— Сегодня вечером воздадим должное выпивке, — заявил лидер охотников. — А завтра приступим к охоте.

— И кто его знает, что будет завтра вечером, — добавил один из его товарищей.

Я почувствовала холодок, пробежавший между лопаток, несмотря на полуденную жару и веселье вновь прибывших. Я заподозрила, что результат преследования дикого тарска мог оказаться трудно предсказуемым. Сомнительно, чтобы такие животные держались поблизости от дороги, по которой ездят фургоны.

— Шестисотый пасанговый камень — довольно странное место для пирушки, не находите? — поинтересовался Трачин.

— Похоже на то, — не стал отрицать Десмонд.

Трачин же отвернулся и ушёл.

Вновь прибывшие, которых я приняла за охотников, спешились и вступили в беседу с Астринаксом и Ликом.

Далеко позади нас, если присмотреться, можно было разобрать тёмное облако пыли, поднимающееся над дорогой.

Господин Десмонд, затенив глаза ладонью, какое-то время наблюдал за ним, а потом повернулся ко мне. Поймав на себе его взгляд, я немедленно опустилась на колени и склонила голову, как и подобает рабыне, на которую смотрит свободный человек.

— Подними голову, — велел он.

Я покорно сделала это, но избегала, поскольку до ужаса боялась, встречаться с ним взглядом.

— Можешь говорить, — неожиданно услышала я, и только после этих слов решилась поднять на него свои расширившиеся от удивления и недоверия глаза. — Я видел тебя в руках Трачина.

— Простите меня, Господин, — прошептала я.

В первый момент мне показалось, что я едва могу членораздельно формировать слова, однако уже через мгновение у меня появилась уверенность, что это пройдет. Как странно это, казалось, после нескольких дней услышать свой собственный голос.

— Я думаю, что Ты прекрасно подойдёшь для того, что я имею в виду, — сказал он.

— Я выдела вспышку света на холмах, — сообщила я.

— Я знаю, — кивнул Десмонд.

— Я пыталась сопротивляться, — объяснила я.

— Но у тебя это не слишком хорошо получилось, — заметил мужчина.

— Я — рабыня, — вздохнула я.

— Интересные вещи делает ошейник с женщиной, — усмехнулся он.

— Да, Господин.

Конечно, прежде всего, он сообщает нам, что мы — женщины и собственность, имущество мужчин.

— Возможно, Трачин не прочь купить тебя, — предположил Десмонд.

— Я бы предпочла быть купленной другим, — прошептала я.

— Ты ведь когда-то служила в игорном доме, не так ли? — уточнил он.

— Да, — подтвердила я, на улице Шансов в Аре.

— Хорошо, — кивнул он.

— Спасибо за то, что разрешили мне говорить, — поблагодарила я.

— Ты можешь мне потребоваться этим вечером, — предупредил Десмонд.