Заговорщики Гора

Глава 42

Как уже было упомянуто, Луцию и нескольким из его сторонников всё ещё удавалось избежать ареста. С другой стороны, порядок в Пещере в целом был восстановлен, и всё, за некоторым исключением, шло примерно так же, как это было до мятежа. Правда, были три отличия, точнее очевидных отличия, бросавшихся в глаза. Если и были какие-то ещё, то они оставались тайными, и я о них не знала. Первым отличием было то, что контейнер, который некоторые считали подходящим вместилищем для Агамемнона, теперь крайне редко выносился на публику. Второе отличие заключалось в том, люди в Пещере были разоружены, их вынудили сдать даже ножи, и третье — охранные функции в Пещере, будь то патрули в коридорах, или часовые у больших дверей, теперь были возложены исключительно на кюров.

До восстания я часто приносила еду и питьё для часовых, охранявших вход в Пещеру, тогда это были мужчины и обычно по двое. Эта обязанность по-прежнему сохранялась за мной, а вот характер охранников изменился.

Однажды утром, шла Седьмая Рука Перехода, думаю второй её день, незадолго до начала девятого ана, я приблизилась к большим дверям. Дни стояли солнечные. Иногда, когда Тор-ту-Гор висел почти над головой, заливая склоны Волтая своим ярким светом, горы вокруг казались почти белыми. Насколько я поняла, это была какая-то аномалия, связанная с некоторыми особенностями отражённого света. В такие моменты тени долин и расщелин могли походить на чёрные шрамы.

Теперь я носила не поднос, а ярмо, с концов которого свисали бурдюк с водой и пара бёдер тарска. Это была тяжёлая ноша. Мои плечи болели. Трапеза кюров часто напоминала мне поедание плотоядными животными своей добычи.

Иногда, во время исполнения этой обязанности, мне случалось видеть Гренделя, возвращавшегося снаружи. Я знал, что ему была предоставлена свобода покидать Пещеру и возвращаться в неё в любое время, когда бы ему это не понадобилось. Признаться, мне был не понятен смысл этих экскурсий, но я рискнула предположить, что их можно было бы объяснить простой возможностью избежать скуки Пещеры, интересом к движению или свежему воздуху и, возможно также, желанием поохотиться. Грендель был склонен наслаждаться открытыми пространствами и солнцем, в отличие от большинства кюров, казалось, чувствовавшим себя более непринуждённо в закрытых местах и полумраке.

Моё ярмо, с его бременем еды и питья, тяжёлое, по крайней мере, для меня, оттягивало плечи. Я каждый раз, идя к входу в Пещеру, отчаянно надеялась, что не повстречаю там Гренделя, возвращающегося снаружи.

Один из часовых, заметив меня в коридоре, нетерпеливо махнул мне рукой, давая понять, чтобы я поторопилась. Ему не составило бы труда воспользоваться своим переводчиком, но он даже не подумал сделать это. Я попыталась прибавить шаг, но всё же не настолько, чтобы появился риск споткнуться и упасть. Я нисколько не сомневалась в том, что моё падение вызовет недовольство у этих зверей. То, что могло бы быть простой пощёчиной в случае человека, могло бы закончиться для меня сломанной шеей, если бы я рассердила кюра. Ярмо нещадно резало мои плечи.

Когда я сталкивалась с Гренделем, у входа в Пещеру или в коридорах и залах, я опускала голову и старалась поскорее покинуть опасное место, сделав вид, что не заметила его. Я не горела желанием, встречаться с ним глазами. Если этого избежать не удавалось, и наши взгляды всё же пересекались, я немедленно принимала первое положение почтения, и оставалась в такой позе, пока он не проходил мимо, либо меня не окликали. Я не знаю, обращал ли он на меня внимание или нет, но во мне, всякий раз, когда я его видела, клокотала беспомощная и бесполезная злость. А какие ещё чувства должно было вызвать двуличие, вероломство, жестокость и амбиции, ради которых он предал своих друзей, принципы, честь, союзников, собратьев из далекого мира. Что ещё я должна была испытывать к Гренделю, использовавшему свой ум, чтобы выторговать для себя более выгодные условия среди заговорщиков, принять сторону своих бывших врагов, изгнанных с далёкого мира его союзниками, обеспечить и поддержать войну, которая могла бы, если не полностью уничтожить людей Гора, то сильно сократить их численность, а позже, возможно, и людей другого мира. Также, его претензии на верность, если не на привязанность к Леди Бине оказались обманом. Оно заботила его не больше чем любого другого кюра, для которого люди были в лучшем случае немногим больше чем временно полезные паразиты.

Часовой снова нетерпеливо маханул мне рукой, понукая поторопиться.

А мне не хотелось споткнуться и упасть. Я и так двигалась с максимальной скоростью, на которую была способна с раскачивающимися на ярме грузами, грозившими в любой момент вывести меня из равновесия.

Наконец я добралась до дверей и поста охраны, и, сняв ярмо с плеч, сбросила его вместе с подвешенным к нему мясом и бурдюком на заменявшую здесь стол полку справа от двери.

Я немного отступила внутрь пещеры, решив там подождать, пока освободится ярмо с крюками.

Этим утром что-то отличалось у больших дверей. На посту как обычно стояли двое часовых, но внутри, немного не доходя и по обе стороны от дверей, дежурили ещё два кюра, вооруженных большим, четырёхзарядными арбалетами, которые мне уже случалось видеть у охранника тюремного блока. Такое оружие мужчина, если и поднял бы, то с большим трудом, не говоря уже о том, чтобы взвести его и метко стрелять.

Не думаю, что тех двух зверей можно было бы легко заметить снаружи. Мне было не понятно их присутствие.

Один из часовых схватил бедро тарска и вцепился в него зубами. Я видела, как его клыки глубоко вошли в мясо, а затем огромный кусок был оторван окорока, и длинный тёмный язык обернулся вокруг него и затолкал в зубастую черноту. Через мгновение мне было предоставлено понаблюдать, как этот кусок прошёл, скользя вниз, под мехом горла. Кюры не были склонны тратить время на пережёвывание пищи, не больше чем ларл или слин. Всё время пока кюр разделывался с мясом, он не сводил с меня своего взгляда. Я предположила, что в дикой природе плотоядное животное, пожирая добычу, вероятно, тоже старается делать это настолько быстро, насколько может. А процесс пережёвывания может потребовать определённого времени, терять которое непозволительная роскошь. Похоже, природа здесь предусмотрела определённую компенсацию. Такой кусок мяса, и даже намного меньший, человека бы просто задушил. Но с другой стороны структура человеческого горла такова, что оно способно к произнесению тонкого и теоретически бесконечного разнообразия звуков. Таким образом, тот же самый орган, который с одной стороны может представлять опасность или увеличивать риск, с другой стороны предоставляет существенное преимущество.

Я поскорее отвела взгляд от питающегося кюра.

Обычно, когда у дверей дежурили люди, я задерживалась, чтобы полюбоваться окрестностями и побыть на свежем воздухе. Но теперь, когда на посту стояли кюры, я думала только о том, чтобы поскорее покинуть это место. Мне было отлично известно, что некоторые кюры смотрели на людей как на еду.

Я отступила ещё на несколько шагов вглубь прохода.

Тарсковые окорока были сняты с крюков, бурдюк с водой лежал на полке, и один из часовых поднял ярмо и швырнул его над моей головой. Он упал в нескольких шагах позади меня, откатившись к стене коридора.

Я предположила, что это было актом презрения, что-то вроде отодвигания тарелки в сторону, или сбрасывания подноса на пол, но я даже не подумала возражать. Я даже была рада, что мне не придётся снова приближаться к кюрам, чтобы забрать ярмо. В прошлый раз один из часовых протянул мне его, однако когда я взялась за его конец, зверь его не выпустил. Теперь уже и я боялась убрать с него руки. Ярмо превратилось в пугающее звено, связывавшее меня с ним. Кюр, не отрывая глаз, смотрел на меня. Я же поспешила опустить взгляд вниз, и увидела, как его две шестипалых, похожих на щупальца лапы переместили на хорт ближе ко мне, потом ещё на хорт. Он постепенно приближался ко мне. И тогда, испуганно вскрикнув, я выпустила ярмо и отбежала назад на несколько шагов. Затем я повернулась, чтобы держать его в поле зрения. А кюр положив ярмо у своих ног, молча, указал на него, намекая, что я должна вернуться и подобрать его. Пригнувшись, не отрывая глаз от зверя, я осторожно начала приближаться к ярму. Но когда я уже протянула руку, чтобы взяться за дерево, он внезапно дёрнулся в мою сторону и взревел так, что я с воплем ужаса рухнула на живот и, прикрыв голову руками, замерла на полу. В тот момент я испугалась, что моё сердце может остановиться от страха, и я умру прямо там. Когда я, наконец, решилась поднять голову, зверь уже отвернулся и спокойно разговаривал со своим товарищем. Вцепившись в ярмо, я сначала отползла подальше, а потом бросилась бежать по проходу к кухне, где меня ждала порция еды и питья. Насколько я поняла, кюр просто пошутил.

Подойдя к стене, я подобрала ярмо, лежавшее в нескольких шагах от дверей.

Я уже собиралась возвращаться на кухню, чтобы вернуть ярмо на место и перекусить самой, как услышала резкие звуки кюрского языка и, повернувшись, увидела Гренделя, стоявшего в дверном проёме, и двух кюров, направивших на него свои большие арбалеты. А затем часовые набросили на него петлю и притянули руки к телу, после чего повалили на пол и связали. Когда связанный Грендель под конвоем двух кюров с арбалетами в руках проходил мимо меня, опустившейся на колени, наши глаза встретились, но я не смогла прочитать в них, что скрывалось за его тёмной, глубокой невозмутимостью.

Произошедшее было для меня загадкой, единственное, что я поняла из этого, это то, что Грендель очевидно попал в немилость.