Замок Фрюденхольм

17

Дело историка бесстрастно наблюдать все происходящее и сохранять хладнокровие, пока вокруг развертываются события.

Профессор Прос, историк аккуратный и добросовестный, возвращался домой девятого апреля после утренней прогулки по Копенгагену и пытался составить себе представление о создавшейся обстановке. Он видел, что на улицах города заняли посты немецкие солдаты, видел изумление и любопытство копенгагенцев. Он побывал в редакции «Дагбладет», где поспешно перестраивали работу, как того требовали изменившиеся обстоятельства. Главный редактор Енс Ангвис был на своем посту, он спокойно и трезво комментировал последние события профессору истории.

— Мы можем получить все, что желаем, — сказал редактор. — Речь идет об образцовой оккупации с терпимыми условиями для прессы, а если мы глупо поведем себя, то у нас будет то же, что в Польше.

По пути домой профессор Прос. все еще встречал людей, которые не верили, что Дания оккупирована. Позавтракав и поразмыслив над событиями, профессор записал в дневнике, что немецкая оккупация Дании была неожиданностью.

Для некоторых людей оккупация не была сюрпризом. Например, графа в замке Фрюденхольм она не застигла врасплох. Точно так же и писателя Франсуа фон Хане. И для многих друзей Франсуа фон Хане, работавших в СИПО при государственной полиции, приход немецких войск явно не был неожиданным.

Государственная полиция поддерживала связи с немцами, жившими возле датской границы, и восьмого апреля в Копенгаген поступали с короткими промежутками Сведения о продвижении немецких войск из Гольштейна на север.

Сержант полиции Оттесен стоял в злополучную ночь на вахте в конторе начальника государственной полиции Ранэ. Он получил распоряжение, в случае если что-либо произойдет, поднять тревогу и сообщить инспектору полиции Лоллану. В мраморной нише были поставлены на ночь бутылки пива, и сержант нервно шагал взад и вперед по мозаичному полу. Античные, из потемневшей бронзы лампы освещали похожее на храм помещение.

В час двадцать минут утра зазвонил телефон, и сержант выслушал сообщение, из которого явствовало, что немецкие войска подошли уже к Фленсборгу и расположились бивуаком под городом. Площадь во Фленсборге заполнилась самым разнообразным транспортом, не только военными грузовиками, но и автобусами и туристскими машинами, как будто предполагалась экскурсия.

В час двадцать три минуты сержант передал это тревожное сообщение дальше, инспектору полиции Лоллану, который совершенно спокойно воспринял сказанное.

— Мне следует, вероятно, уведомить начальника государственной полиции Ранэ и заместителя начальника? — спросил сержант.

— Нет, — ответил Лоллан, — Не нужно! Начальник государственной полиции и его заместитель в курсе дела.

— Но как же быть, может, позвонить министру юстиции?

— Нет. Лучше не надо. У министра юстиции завтра будет напряженный день.

— А начальнику департамента Кнудсену в Министерстве юстиции?

— Да, ему можете позвонить.

Ошеломленный сержант полиции позвонил начальнику департамента Кнудсену и передал ему сообщение.

— Вот как, — ответил начальник департамента Кнудсен.

— Что вы сказали? — переспросил сержант.

Но начальнику департамента нечего было добавить к своему ответу, и он положил трубку.

Сержант полиции Оттесен дрожащей рукой записал этот короткий ответ в свой рапорт.

— Боже милостивый! — простонал он. — Они в курсе дела! Они ничуть не поражены! И говорят: «Вот как!»

Сержант так разволновался, что забыл про пиво. Непочатые бутылки так и стояли в мраморной нише, когда служащие пришли утром в СИПО.

Одной конторщице в этом отделении — ее звали фрекен Мёллер — пришла в голову мысль, что правильнее всего было бы немедленно сжечь все бумаги, так как, по всей вероятности, их существование угрожает жизни датских граждан в условиях оккупации страны гитлеровскими войсками. Полицейские этого отделения несколько колебались, но фрекен Мёллер убедила их. Огромные пачки документов были снесены в подвал Полицейского управления и сожжены в топке.

Во второй половине дня в отделение позвонил сам начальник государственной полиции Ранэ. Он узнал, что произошло, и высказал серьезное недовольство. Он наложил решительный запрет на какое-либо уничтожение материалов СИПО. Нельзя сжигать ни клочка бумаги.

Но служащие отделения не посчитались с приказом начальства. Убежденные фрекен Мёллер, они продолжали в течение всего дня сжигать документы из архива. И на следующий день они все сжигали и сжигали бумаги.

Случай этот обсуждался в высокой инстанции, и всем стало ясно, что остановить уничтожение документов невозможно. В данный момент нежелательно официально констатировать неповиновение подчиненных в полицейском учреждении, В шестнадцать часов десятого апреля, когда все бумаги были сожжены, начальник государственной полиции Ранэ сообщил в отделение по телефону, что он совещался с министром юстиции и начальником департамента и что впредь отделению разрешается уничтожать по собственному усмотрению лишь некоторую часть бумаг, но отнюдь не все подряд. Инспектор полиции Дрессо записал это сообщение и добавил от себя: «Распоряжение передано далее и вступило в действие».

В другом секретном отделении Полицейского управления все происходило иначе.

— Вот действительно скверное время, — сказал комиссар полиции Хорсенс своему помощнику. — Прямо позор, как люди ведут себя!

— Бесспорно, для посторонних все это выглядит очень странно, — заметил комиссар полиции Оденсе. — Может создаться превратное представление о дисциплине у нас в управлении.

— То, что произошло, отвратительно. От таких вещей начинает болеть вот здесь, — сказал Хорсенс, прикладывая руку к жилету, где билось его ютландское сердце.

— Это все дело рук фрекен Мёллер, черт ее побери! — сказал Оденсе.

— Да, женщины — народ непосредственный, у них преобладают чувства. Они руководствуются в первую очередь голосом сердца, а не рассудком. Таковы уж они есть.

Хорсенс взглянул на фотографию жены.

— Удивительное у женщин сердце!

Комиссар полиции Хорсенс набил себе трубку. У него еще велся запас английского табака, в то время как другие курили яблоневый лист и сено. Прекрасный аромат «Олд Инглиш» наполнил Отделение «Д».

— Нам предстоит весьма хлопотливое время, — сказал он.

И Оденсе понял, что диверсия фрекен Мёллер с документами СИПО весьма на руку начальнику Отделения «Д». Между двумя секретными отделениями велась война. Конкурируя друг с другом перед лицом новых хозяев страны, Отделение «Д» в данный момент обрело преимущество.

С тех пор как прежний начальник Йонас, знаток иностранных языков, в силу особых обстоятельств вынужден был уйти отсюда, Отделение «Д» зачахло. Оно стало чисто статистическим учреждением и не получало, как говорили в конкурирующем СИПО, «исполнительных заданий». Полицейский комиссар Оденсе задумчиво глядел на полки с картотекой, где в алфавитном порядке были расставлены семьдесят пять тысяч карточек. Стоять-то они стояли, но не были разделены на категории по признаку политических убеждений или степени опасности зарегистрированных лиц.

Дело обстояло так, что из министерства или из других отделений полиции могли поступить запросы относительно политической позиции и активности какого-либо гражданина. В таком случае сначала искали его по алфавиту в большой картотеке, а если его карточка там стояла, то вынимали документы и давали желаемые сведения. Так велось дело в течение многих лет.

— Огромная масса этого материала уже устарела, — сказал полицейский комиссар Хорсенс. — Должен признаться, что я не в состоянии дать ему политическую оценку. Новое положение вещей, несомненно, предъявит отделению новые требования. Но при нашем теперешнем порядке мы не сможем выполнить своей задачи.

Оденсе кивнул. Он понял, о чем думает начальник. После оккупации страны немецкими войсками от секретного Отделения «Д» датской полиции потребуется, чтобы оно было не просто статистической конторой, а настоящим информационным учреждением, где власти могли бы получать сведения.

Новые, оккупационные власти, несомненно, рано или поздно потребуют широкого участия полиции в борьбе против датских коммунистов. Если такое распоряжение поступит, то Отделение «Д» должно быть в состоянии его выполнить. Мужчины прикончили пиво, и полицейский комиссар Хорсенс поднялся. На письменном столе лежало свернутое в трубочку воззвание, которое сегодня было разослано по всей стране. Хорсенс развернул его.

— Нам тоже следовало бы повесить этот листок.

Он порылся в ящике и достал кнопки. То было воззвание правительства и короля к датскому народу «…необходимо лояльно относиться ко всем, кто облечен исполнительной властью».