Человек привыкает ко всему. Датчане ведь не всегда думают о конституции. Их занимают и другие вещи. Футбольная команда «АБ» выиграла у команды «Б.93» со счетом 5:2. Сообщалось, что сезон в Тиволи в этом году прошел хорошо. Газета «М. П.» организовала интересный конкурс флейтистов-любителей.
В Дании люди пьют свой свекольный кофе и курят отечественные сигареты. Терпеливо читают то, что пишется для них в газетах, слушают радио, получают продовольственные карточки в конторе местного управления, покупают лотерейные билеты и изучают таблицы выигрышей. Ходят к врачам со своими болезнями и недомоганиями. Каждый живет своими заботами.
Пекарь. Андерсен воюет с соседом из-за забора: соседская собака проделывает дыры в изгороди из колючей проволоки, и если так будет продолжаться, придется подать жалобу в комиссию по надзору за заборами. Фру Андерсен не остановится перед самыми крайними мерами.
Надзирателю за заборами Енсу Ольсену пришлось побриться, надеть черный костюм и прибыть на место происшествия. Ему кажется, что ничего страшного не произошло. Проволока не порвана.
— Как будто недостаточно того, что в ограде проделаны дыры, — говорит фру Андерсен, — Что же, так со всем и мириться? Неужели в нашей стране уже нет ни закона, ни порядка?
Но поскольку проволока не порвана, у Енса Ольсена нет оснований что-либо предпринимать. Забор пока стоит на месте. Вопрос о дырах — это жалоба частного характера. Можно, конечно, посоветоваться с юристом.
А сосед выступает с контржалобой и указывает Енсу Ольсену, что толь, которым покрыта крыша сарая Андерсенов, на четыре дюйма свисает над его владением. В дождь с нее льет, что чрезвычайно неприятно! Он требует, чтобы сарай сломали или перенесли на другое место.
Но такие вещи не входят в сферу деятельности комиссии по надзору за заборами. Нужно обратиться в комиссию по надзору за зданиями, а Енс Ольсен не имеет к этому никакого отношения. Енс Ольсен — человек мирный и не любит ни во что вмешиваться. Он и так попал между двух огней, и обе стороны на него наседают. Вот что значит нести общественные обязанности. Люди требуют восстановления своих прав, между соседями разгорается вражда и ненависть.
Многое волнует умы. В газете «Амтсависен» помещена заметка о том, что ригсдаг дал свое согласие на арест депутатов-коммунистов. Решение было принято единогласно, без дебатов. Сообщение не привлекло к себе особого внимания. Ведь есть так много других волнующих вопросов.
Говорят, например, что к Йоханне часто ходит Эвальд из магазина. Женщина, живущая в другом крыле желтого здания у молочного завода, не раз наблюдала, как он приходит в сумерки. Что скажет Оскар Поульсен? Подумать только, ведь Йоханна получила такое строгое религиозное воспитание, ведь именно она развозила по домам маленькую.церковную газетку! Но коммунисты хотят уничтожить право частной собственности, и женщины у них — собственность общественная. Так что Оскару нечего жаловаться. Где-то он теперь? Говорят, он бежал в Швецию, почтальон, во всяком случае, знает, что Йоханна получает письма со шведскими марками.
А почтальон разъезжает на своем велосипеде, заходит в дома, знает, кто кому должен, кто кому заплатил, кто и откуда получает письма. Во многих домах его угощают кофе, и жизнь всех людей поселка ему хорошо известна. Он приносит новости, печатные, писаные и устные. Его ждут с нетерпением, выходят из домов посмотреть — не едет ли он.
Письмо из-за границы пришло и Нильсу Мадсену. Оно было вскрыто цензурой и заклеено полоской бумаги с изображением орла и свастики. На марке портрет Адольфа Гитлера.
Это письмо от Оге Хенриксена его приемным родителям:
«Казармы СС, Лангенхорн, 7 августа 1941 года.
Дорогие господин и госпожа Мадсен, теперь я настоящий солдат-эсэсовец. Нам выдали обмундирование и оружие. Здесь, в Лангенхорне, мы проходим тренировку, учимся отдавать честь и маршировать. Ехали сюда хорошо. Нам дарили цветы и кричали «ура». В Варнемюнде нам дали настоящий вермахтовский суп. Это чудесный гороховый суп. Мы переночевали в Гамбурге и получили даже кофе. На вокзале в Гамбурге для нас и почетной роты СС играл полицейский оркестр. Затем мы пошли под музыку, неся во главе Даннеброг, в казармы, — в Лангенхорне казармы великолепные. Там нас приветствовал начальник эсэсовской полиции Северной Германии, группенфюрер Квернер, а также начальник СС всего рейха. Исполнялись немецкий и датский гимны. Все было очень торжественно. Нам дали свиные котлеты и пудинг.
Я пишу вам из Лангенхорна, где нам живется очень хорошо. Гарри тоже чувствует себя хорошо, но говорит, что ему писать некогда, и шлет вам привет. Гарри упал во время тренировки и разбил нос, так что его на несколько дней освободили от учений.
Здесь была ночью воздушная тревога, но особых повреждений нет, разрушено только пустовавшее здание для офицеров. Мы ездили в Гамбург на выставку трофейного оружия. Один парень из Орхуса взломал шкаф у другого солдата и стащил его черный штатский костюм и другие вещи. Его ждет наказание. Была еще драка в казарме. Роттенфюреру Нильсену проломили череп, его ударили по голове прикладом. Это не очень весело. Он умер.
Мы приняли присягу германскому фюреру. Это было очень торжественно. Нас построили парадным строем, с Даннеброгом на правом фланге; полковник дал команду снять шлемы, затем мы подняли три пальца правой руки и выслушали текст присяги. Потом мы его повторили фразу за фразой.
Я также стрелял на стрельбище. Раз в десять дней нам выдают десять марок. По вечерам мы играем в карты. Я уже немного понимаю по-немецки, но это трудный язык. Здесь говорят, что Россия скоро капитулирует. Некоторые утверждают, что в течение двадцати четырех часов. Но после капитуляции там придется многое восстанавливать.
Того, кто убил роттенфюрера Нильсена, судил военный трибунал. Его приговорили к трем с половиной годам тюрьмы, но он будет отбывать наказание после войны. А если отличится и получит Железный крест, его помилуют.
Сердечный привет от вашего Оге Хенриксена».
Так рассказывает Оге о жизни в чужой стране. Приемные родители исполнены гордости, они считают, что Оге пишет прекрасно. О двух сторожах из графского поместья ничего не слышно. Письмо Оге из добровольческого корпуса «Дания» — первая ласточка в Фрюденхольме, его показывают и читают вслух единомышленникам. Из Оге выйдет толк, думает Нильс Мадсен. Он парень умный и, несомненно, достигнет высоких чинов, на радость своим приемным родителям. В войсках СС неограниченные возможности для продвижения. А неуклюжий Гарри вряд ли этого добьется. У него не хватит энергии.
— И нужно же было именно ему упасть во время учений и разбить нос! — восклицает фру Мадсен.
— Да, нос всегда был ему помехой, — констатирует ее супруг.
— Но если Гарри не научится дисциплине и сознанию долга в добровольческом корпусе, то он уже никогда их не постигнет. Мы больше ничем ему помочь не можем.
Да, да. Мы сделали что могли. Остальное в руках господа бога! — говорит фру Мадсен.
Господь бог хранит Данию.
Ночи стали темными. Каждую ночь слышен шум английских бомбардировщиков, пролетающих над страной. Но они не причиняют датчанам зла. Слышатся выстрелы немецких зенитных батарей, расположенных на берегу, видны шарящие по небу лучи прожекторов. В городах воют сирены, и некоторые жители послушно отправляются в бомбоубежища, но большинство остается в своих постелях, предоставляя событиям идти своим чередом. Иногда завывает сирена на здании местного управления Фрюденхольма. Но никто из жителей не идет в бомбоубежище, расположенное около памятника Скьерн-Свенсену. Старая Эмма, заслышав отвратительный вой, читает «Отче наш». И из многих других домов и спален возносятся молитвы к господу, и он не допускает, чтобы с жителями округи что-либо стряслось.
К божьей помощи, кроме того, официально взывает пастор Нёррегор-Ольсен и в церкви и по радио. А учитель Тофте обращается к господу частным образом, перекапывая осенью свой сад. Иногда, копая сад, он даже распевает псалмы. Он всячески старается не повредить дождевым червям, этим мирным и полезным созданиям. Может быть, господь бог пощадит датчан, как он, Тофте, щадит червей.
За пределами же Дании бог не знает пощады. Земли опустошаются, людей уничтожают. Бомбы падают и на немецкие, и на английские города. Людей калечат, жгут, топят, расстреливают. О боже, не допусти, чтобы это произошло у нас, в Дании! — молится учитель Тофте, вскапывая свой сад.