Замок Фрюденхольм

55

— Мужа нет дома, — сказала фру Эневольдсен двум полицейским, — Сюда нельзя.

Но сержант Тюгесен уже занес ногу за порог. Странный запах шел из дома. Оба сыщика повели носом, они привыкли ко всяким запахам, но запах жженого желтоглава был им незнаком.

— Мы не хотим ничего плохого вашему мужу, фру. Не волнуйтесь, — сказал сержант Хансен. — У вашего мужа совесть, несомненно, чиста. Мы хотим только поговорить с вами и немного осмотреть дом.

— Вы не смеете осматривать дом! — крикнула фру Эневольдсен и попыталась вытолкнуть Тюгесена.

— Мы вынуждены это сделать. Будьте благоразумны, фру!

— А ордер у вас есть? Вы не имеете права производить обыск без ордера!

— Нет. Но мы хотим только заглянуть в квартиру и задать вам несколько вопросов.

Фру Эневольдсен загородила им путь и позвала собаку:

— Проп! Бери его, Проп!

Проп медленно и важно вышел из комнаты.

— Ату его!

Маленький толстый фокстерьер благожелательно посмотрел на сыщика. Обрубок хвоста завертелся от восторга. Потом пес лег на сипну перед Хансеном и поднял лапки. И Хансен, друг детей и друг животных, присел на корточки и пощекотал ему живот.

— Ну, ну, песик!

Проп лизнул сыщику руку.

Якоб Эневольдсен решил, что самое время ему выйти к посетителям.

— Здравствуйте, господин Эневольдсен, — сказал Тюгесен. — Извините, что мы вас побеспокоили. Мы не надолго.

— Какая у вас умная собачка, — похвалил Хансен, — Теперь редко встретишь фокстерьера с гладкой шерстью. Люди предпочитают лохматых собак, а они очень нервные. Гладкошерстные гораздо умнее. Ну, ну, Проп! Ты хороший песик!

— Мы бы хотели заглянуть в квартиру, — сказал Тюгесен.

— У вас есть ордер? — спросил Якоб.

— Нет. Мы пришли неофициально, — ответил Тюгесен. — Мы хотим только задать вам несколько вопросов.

И вот оба сыщика в доме. Якоб их не останавливал. Пусть войдут в квартиру, лишь бы не поинтересовались сараем, где у него стоит ящик, не предназначенный для посторонних глаз.

— Вы чудесно живете, господин Эневольдсен, — похвалил Тюгесен.

— Вы так думаете?

— Да. У вас просто прелестно. Вот так надо жить! Никто вас не беспокоит, соседей нет. Среди природы. Болота и поля, лес вдали, прекрасный свежий воздух. О, это совсем не то, что в большом городе!

— Здесь тоже могут побеспокоить, — сказал Якоб.

— Я сам живу на пятом этаже в Копенгагене, — продолжал. сыщик. — В современных домах большая слышимость. Слышно решительно все, что делают соседи. А кругом только камень да цемент. Да шум большого города: трамваи, машины. Дышишь скверным городским воздухом! Это очень нездорово.

Якоб не ответил. Он зажег свою старую трубку и выдыхал клубы ужасающего дыма.

— За городом свежий воздух люди получают бесплатно! — сказал Тюгесен и закашлялся.

— Пожалуйста, садитесь! — предложил Якоб.

— Спасибо. — Тюгесен сел на диван.

— А я пока похожу вокруг дома, посмотрю, — сказал Хансен.

— Что вы хотите посмотреть?

— Хочу заглянуть в ваш сарай.

— Там нечего смотреть.

— Наверно, нечего. Я сейчас же вернусь.

— Проводи его, Петра, — сказал Якоб жене, — если только он не направляется в уборную.

— Нет, — ответил Хансен, — я только похожу вокруг дома. Я не возражаю, чтобы фру меня проводила.

— Вы боитесь, что мой коллега украдет что-либо? — улыбнулся Тюгесен.

— Нет. Наоборот. Может быть, он оставит что-то, что вы в следующий раз придете и найдете.

— Нет, нет. Мы не такие, господин Эневольдсен! Мы — датчане. Мы не хотим зла землякам. Мы живем в грустное время, но мы переживем его легче, если все истинные датчане будут помогать друг другу.

Якоб не ответил.

— Мы ведь знаем, что немцы, слава богу, не выиграют войну, — сказал сыщик.

Собака последовала за Петрой и Хансеном.

— Я вижу, это сучка, — констатировал друг животных. — Сучки гораздо умнее кобелей. И преданнее. Ну, идешь с нами, Проп?

— Живут ли у вас посторонние? — спросил Тюгесен.

— Нет.

— Вы здесь с женой одни?

— Да.

— У вас никто никогда здесь не жил? Я хочу сказать, не бывают ли у вас гости?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Давайте будем откровенны друг с другом, господин Эневольдсен. Я спрашиваю потому, что мы хотим поговорить с вашим товарищем по партии Оскаром Поульсеном. Разве он не живет у вас?

— Нет.

— Но он жил у вас?

— Нет.

— И вы не знаете, где он находится?

— Нет.

— Поульсен не преступник, — сказал сыщик, — Его не разыскивают за нарушение закона. Ни в чем не обвиняют. Он может спокойно жить у вас, господин Эневольдсен. Никто вам за это ничего не сделает.

— Вот как.

— Да. Обычное дело — дать приют другу пли товарищу. Это ваше полное право.

— Но если вы найдете Оскара Поульсена в моем доме, вы его арестуете?

— Мы попросим его последовать за нами. Но вы ничуть не пострадаете от того, что он жил у вас.

— А по какому параграфу закона вы его арестуете, если его не обвиняют в нарушении закона? — спросил Якоб и выдохнул дым в лицо сыщику.

— Честно говоря, господин Эневольдсен, такого параграфа нет. Нет никаких юридических оснований для задержания некоторых членов коммунистической партии. Я говорю это вполне честно. Дело идет о вынужденной мере, дабы избежать худшего.

— Чего вы хотите избежать?

— Мы хотим избежать того, чтобы немцы взяли дело в свои руки. Если немцы возьмутся за коммунистов, то полетят головы.

— А вы думаете, немцы знают Оскара Поульсена?

— Если бы немцы занялись этим делом, вы, господин Эневольдсен, не жили бы свободным человеком в вашем прелестном доме! Это вы прекрасно знаете.

— А что немцы знают о моем доме?

— Если удалось ограничиться арестом сравнительно небольшого числа активных коммунистов, то только потому, что контроль в руках датских властей. Задержанные находятся под защитой датского правительства. Правда, это сделано в нарушение некоторых правовых норм, но исключительно в интересах датских коммунистов.

— Я ничего не смыслю в работе полиции, — сказал Якоб Эневольдсен. — Я не знаю, как вы выясняете, кто коммунист, а кто не коммунист. А немцам, должно быть, еще труднее узнать, каково политическое лицо того или иного датчанина и за кого он голосовал на последних выборах.

— Дорогой господин Эневольдсен. Вы сидите здесь, как свободный человек, и беседуете со мной. Вы можете сказать мне все, что вам угодно. Вы можете критиковать полицию и власти, если пожелаете. Но неужели вы не понимаете, что вы на свободе и в своем доме исключительно благодаря заботе полиции? Ведь вы — один из многих коммунистов, кого мы смогли пощадить.

— Дорогой господин полицейский, а из чего вы заключаете, что я коммунист?

— Перестаньте, господин Эневольдсен! Мы знаем, что вы коммунист. Но мы не приняли никаких мер против вас, и мне кажется, вам следовало бы помнить об этом.

— А почем вы знаете, что я не член партии «венстре»?

— Вы отрицаете, что вы коммунист?

— Нет, не отрицаю. Но откуда вы это знаете? Я с таким же успехом мог быть консерватором или социал-демократом.

— Но вы все-таки коммунист!

— Да. Но об этом я не сообщал ни немцам, ни полиции.

Якоб выбил трубку, и сыщик поспешно вынул пачку сигарет. У него болела голова и шумело в ушах от дыма жженого желтоглава.

— Разрешите предложить вам сигарету, господин Эневольдсен?

— Нет, благодарю. Я предпочитаю курить свою трубку, — сказал Якоб, поднимаясь с места.

Он вынул из шкафа большую коробку с табаком из зкелтоглава и стал тщательно набивать свою старую видавшую виды трубку. Сыщик наблюдал за ним с беспокойством.

— Извините, что это вы курите?

— Табачную смесь собственного изготовления, — ответил Якоб, выпуская дым, — Прекрасный табак. Если у вас есть трубка, можете попробовать.

— Нет, спасибо.

— Очень любопытно. Оказывается, полиции известны политические взгляды частных лиц, — медленно заговорил Якоб. — Я иду на выборы, беру бюллетень, удаляюсь в закрытую комнату и ставлю на нем крестик. Кладу бюллетень в конверт и опускаю в запечатанный ящик. Ни немцы, ни датчане не видели, за кого я голосую. По этой причине мне нечего бояться немцев. Вы ведь тоже за кого-нибудь голосуете, господин полицейский?

— Сержант, — поправил Тюгесен.

— Извините, господин сержант! У вас ведь тоже есть политические взгляды? Я не знаю, кто вы — консерватор, социал-демократ или нацист. Я не знаю, за кого вы голосуете. Но мне кажется странным, что вы так точно знаете, за кого голосую я.

Сыщик поднялся с дивана и вышел из дымовой завесы.

— Я не понимаю, чего вы добиваетесь? Вы же сами признались, что вы коммунист.

— Видимо, существует очень широкая сеть шпионажа, если вы так хорошо осведомлены о политических взглядах частных лиц. Вы приходите сюда и спрашиваете об Оскаре Поульсене. Откуда вам известно, что я с ним знаком?

— В таком маленьком местечке все коммунисты, очевидно, знают друг друга.

— А откуда вы знаете, что Оскар Поульсен коммунист?

— Оскар Поульсен подвергался наказанию. В полиции имеется его анкета.

— И в анкете написано, что он коммунист?

— Поульсена наказывали за участие в военных действиях на стороне иностранного государства. Он участвовал добровольцем в гражданской войне в Испании. А добровольцами в Испании были коммунисты.

— Нет. Там были и другие честные люди, помогавшие законному испанскому правительству в борьбе с фашистами.

— Это были коммунисты и сочувствующие коммунистам.

— И за это их наказывали?

— Нет. Их наказывали за то, что они были на военной службе за границей.

— Но ведь были и такие люди, которые участвовали в финской войне два года назад. Я не слышал, чтобы их наказывали.

— Дорогой господин Эневольдсен, я пришел сюда не для того, чтобы беседовать с вами о политике. Я пришел узнать, где находится Оскар Поульсен.

Якоб задумался. Затем решительно сказал:

— Я очень хочу помочь полиции. Если вы поедете по проселочной дороге и повернете на юг к помещичьей усадьбе, вы увидите на правой стороне белый дом с черными полосами. Владельца зовут Нильс Мадсен. Поговорите с ним. Он открыл контору и занимается незаконной вербовкой людей на иностранную военную службу. Вы увидите на его доме плакат, соблазняющий неопытных молодых людей совершать противозаконные действия.

— Вы шутник, господин Эневольдсен, ха-ха, — засмеялся сыщик.

Сержант Хансен и фру Эневольдсен вернулись. Якоб взглянул на них. Как там насчет ящика? Обнаружили его? Нет, Петра казалась довольной и спокойной.

Проп в восторге бросился к Якобу, прыгал, лизал его и в припадке преданности лег кверху брюхом. Преданное существо. Он был предан всем.

— Нашли что-нибудь интересное? — спросил Якоб.

— У вас чудесные цыплята, — сказал друг животных.

— О, вы были и в курятнике?

— Он был везде, — сообщила Петра. — В курятнике, в дровяном сарае, в прачечной, в погребе. Полицейский только не захотел полезть в ульи.

— Сержант, — поправил ее Якоб. — Запомни. Он сержант! А вам, господин сержант, следовало бы взглянуть на пчел! Это вас заинтересовало бы. Там целых шесть-десять тысяч кавказских пчел, и все они — большевички.

— Господин Эневольдсен большой шутник, — сказал Тюгесен.

— Ха, ха, — засмеялся Хансен. — Нам осталось только заглянуть на чердак.

— Пожалуйста! — предложила Петра. — Идите сюда, в переднюю. Только осторожно, лестница крутая.

— У нас там старый сундук, — сказал Якоб. — Не спрятался ли в нем Оскар Поульсен? Там еще большой платяной шкаф, в котором он может жить.

— Ха, ха, — хохотал Хансен. — Все-таки заглянем туда, раз мы уж здесь!

— Пойди ты лучше с ними, Петра! — посоветовал Якоб.

— Вы все еще настроены подозрительно, господин Эневольдсен? — поинтересовался сержант Тюгесен.

Собачка чувствовала себя несчастной от того, что не могла последовать за другом животных. Она бегала взад и вперед по комнате. Подняться на чердак она не могла и предпочла остаться с Якобом и быть верной ему.

Пол на чердаке гнулся от тяжести Петры и Хансена, в комнате сыпалась пыль с потолка. Слышно было, как наверху подняли крышку сундука. Его осмотрели основательно.

— А не понюхаете ли вы, чем пахнет в спальне? — обратился Якоб ко второму сыщику.

— Да. Ради порядка я с удовольствием загляну и туда. Но вообще-то я верю вам, господин Эневольдсен, когда вы говорите, что Оскара Поульсена здесь нет.

Сыщик потрогал толстые перины на двухспальной кровати. Заглянул за цветной полог. Приподнял покрывало и бросил взгляд под кровать.

— Я не думаю, чтобы он прятался в серванте, — сказал Якоб. — Оскар Поульсен довольно высокий мужчина. Но на всякий случай взгляните!

Хансен и Петра спустились сверху, и Проп был счастлив, что вся семья опять в сборе.

— Ну, нашли вы его? — спросил Якоб.

— Нет, — ответил сыщик. — На чердаке его тоже нет.

— Вот ловкий дьявол, как умеет прятаться! воскликнул Якоб.

— Извините за беспокойство, — сказал Тюгесен. — Поульсена здесь нет. Но я все же уверен, что вы имеете представление о том, где он скрывается, господин Эневольдсен! Я считаю, что интернирование в хороших условиях под датской охраной следует предпочесть опасному блужданию и перспективе рано или поздно попасть в руки немцев. Мне думается, что помочь датским властям арестовать Оскара Поульсена — значит оказать ему большую услугу. Может быть, кто-нибудь из его товарищей окажет ему эту услугу. Он ведь никогда не узнает, кто это сделал. Никто этого не узнает.

Якоб молчал.

— Да, господин Эневольдсен. Вас мы, к счастью, смогли избавить от неприятностей и надеемся, что сможем это делать и впредь! Но поймите, что поведение Оскара Поульсена может стать опасным для его товарищей по партии.

— Каким же образом?

— Мы — датская полиция — хотим пощадить как можно больше коммунистов, хотя нам известны и их настроения, и прежняя деятельность. Но такие люди, как Оскар Поульсен, мёшают нам. Мы очень хотим помочь людям, но считаем, что услуга должна оплачиваться услугой.

— Я вас не понимаю, — сказал Якоб.

— Да, да. Подумайте о том, что я сказал. И если у вас есть что-то на сердце, вы всегда можете обратиться к Хансену или Тюгесену, Полицейское управление в Копенгагене, Отделение «Д», второе инспекционное бюро копенгагенской полиции.

— Большое спасибо.

— Запишите этот адрес, господин Эневольдсен!