Замок Фрюденхольм

24

Мартин и Маргрета ехали с собрания домой на велосипедах, обернув свои фонарики синей папиросной бумагой. Они с трудом различали тропинку вдоль болота. Иногда приходилось слезать и вести велосипеды. Было тепло и тихо, на ясном небе горели звезды. С болота слышалось кваканье лягушек, вились комары.

Из расположенных поблизости домов не прорывался ни один луч света, затемнение было полное. И лишь за высокими деревьями графского парка виднелся свет. Замку Фрюденхольм не было нужды затемнять окна. Каждый вечер замок по-праздничному светился огнями…

Некоторое время Мартин с женой вели велосипеды по заросшей тропинке, трава была сырая, зудели и кусали комары…

— Мне кажется, мы живем в ужасное время, — сказала Маргрета.

— Собрание прошло очень удачно, — отозвался Мартин, он шел впереди. — Хорошо выступил Якоб. Он немного медлительный и чересчур дотошный. Даже на таком маленьком собрании он хотел бы иметь председательский колокольчик и повестку дня. Однако он всегда говорит то, что нужно. А о классовой борьбе чем чаще твердить, тем лучше.

Маргрета не прислушивалась к словам Мартина, она думала о своем.

— Если, просыпаясь по утрам, не чувствуешь радости, значит, что-то мешает жить.

Не поняв, что она хотела этим сказать, Мартин повернулся к ней:

— Почему ты не чувствуешь радости, Маргрета? Что творится с тобой по утрам?

— Утром надо радоваться. Надо радоваться, когда просыпаешься, потому что впереди у тебя целый день, много дней…

— Конечно. Но чем ты недовольна?

— Мы живем в ненормальное время. Сначала этот Гитлер. Потом Испания. То одно, то другое. А теперь у нас немцы. Как будто иначе и быть не могло. Это просто ужасно. Все время чего-то боишься… Ночью мне снятся отвратительные сны. А утром проснешься и сразу вспомнишь, что немцы здесь. Чем только все это кончится?

— Ты уж не думаешь ли, что немцы выиграют войну?

— Нет. Но что будет с нами, Мартин?

— Мы ведь живы. И нам хорошо. Мы живы. День прожили — и хорошо.

— Да, прожили — и хорошо. Ты считаешь, мы должны радоваться каждому дню? Человеку надо радоваться утром, когда он просыпается и впереди у него весь день.

Тропинка стала более заметной, они опять сели на велосипеды и быстро поехали. Впереди ехал Мартин. Вдоль тропинки темнели тополя с обрезанными верхушками, резко выделяясь на фоне звездного неба. Упала звезда, прочертив светлую полоску.

— Ты видела, Маргрета?

— Да, видела.

— Задумала желание?

— Да.

— Что ты задумала?

— Об этом говорить нельзя. Иначе желание не исполнится.

Они быстро ехали в темноте при слабом свете синих велосипедных фонариков и добрались наконец до шоссейной дороги. В том месте, где тропинка кончалась, росло несколько больших ясеней. Неожиданно Мартин свернул в сторону и затормозил.

— Эй! Осторожнее, там кто-то есть!

Маргрета соскочила с седла и, увидев в темноте контуры человека, почувствовала, как тревожно забилось у нее сердце.

— Да это вы, учитель Тофте, что это вы стоите в темноте и пугаете людей! — сказал Мартин. — Что вы тут делаете ночью?

Тофте поправил брюки.

— Любуюсь звездами. Я плохо сплю и выхожу погулять. Здесь стало так тихо с тех пор, как перестали ездить машины. Хорошо, что мы от них избавились. И так красиво небо, когда вокруг темно. Смотрите, какой ясный восходит Орион! Вот он, Орион, великий охотник. Три светлые звезды — это его пояс, в Северных странах его называют прялкой Фрейи. А это — Плеяды, молодые девушки, дочери Атласа. Орион преследовал их, и они превратились в голубей, а затем в звезды, но он по-прежнему их преследует. В созвездии семь звезд, но можно различить только шесть; седьмая прячется, ей стыдно, потому что она отдалась королю Сизифу, простому смертному.

— Мы видели, как упала звезда, — сказала Маргрета.

— Я видел много падающих звезд сегодня вечером. Это слезы святого Лаврентия. Астрономы говорят, что это рой метеоритов, осколков от распавшейся кометы…

Ведя велосипеды, они следовали за старым учителем. Он научил их обоих читать, научил множеству псалмов и не раз стукал Мартина библией по голове.

— Ну как вы оба поживаете? — спросил Тофте. — У вас целая куча детей, так ведь? Да, вы еще в школе были влюблены друг в друга, как мне помнится.

— У нас только четверо детей, — ответила Маргрета. — Старшая уже ходит в школу.

— Вы оба так молоды. У вас будут еще дети! — сказал учитель.

— Доктор Дамсё говорит, что у нас и так слишком много.

— Нет. Не много. Вам нужно иметь больше детей. Это хорошо. Когда взрослые убивают друг друга, надо, чтобы на свет появлялось как можно больше детей. Сейчас люди с ума посходили. Но, возможно, дети будут лучше нас. Вот на что нам следует надеяться. Надо всегда верить в детей. Одни только дети способны сделать мир лучше. Мы на это уже не годимся. Как у вас дела, вы по-прежнему коммунисты? Или поумнели?

— Поумнели и потому стали коммунистами, — ответил Мартин.

— Ах, ах! Уж эти мне умники, которые хотят насильственным путем сделать мир лучше! Национал-социалисты, коммунисты, или как вас всех там звать.

— Нацисты хотят сделать мир хуже, — сказал Мартин.

— Нет. Никто не хочет сделать мир хуже. Вы все хотите улучшить мир насильственным путем. Верно лишь одно: вы, сами того не желая, делаете мир еще хуже.

— Коммунисты не хотят применять насилие, — сказал Мартин.

— Конечно, хотят! В их манифесте сказано, что они применят силу.

— Рабочий класс применит силу лишь в том случае, если его к этому вынудит господствующий класс. Рабочие никогда первые не прибегнут к насилию. Вы помните, господин Тофте, гражданскую войну в Испании? Коммунисты и другие прогрессивные партии отнюдь не силой взяли власть в Испанской республике. Однако именно насилием уничтожил Испанскую республику испанский господствующий класс совместно с немецкими и итальянскими фашистами!

— Всегда зачинщиком является противная сторона. «Это не из нашего класса». Так говорят всегда, когда дерутся. Это не я первый ударил, это он! Я ведь помню, как мальчишки дрались на площадке для игр. «Это он первый начал!» — орали оба, когда я разнимал их. Такова уж человеческая природа.

Они приблизились к красному дому напротив школы, в котором жил учитель Тофте, и остановились у садовой калитки.

Маргрета сказала:

— Мне думается, неправильно говорить о человеческой природе, когда разговор идет о войне. По-моему, война не имеет отношения к человеческой природе. Война не является внутренней потребностью человека, она воплощает в себе бесчеловечность, присущую капитализму. Капитализм лишен человечности.

— Капиталист — такой же человек, как ты и я, — сказал старый учитель.

— Да, отдельный капиталист. Отдельный богач. Разумеется, он человек. Возможно, он даже хороший человек. Но капитализм не человечен. Он представляет собой нечто, за что каждый отдельно взятый человек не отвечает. Капитализм с его войнами и жестокостью не присущ человеческой природе.

— Нам надо искоренить зло в нас самих, — сказал учитель Тофте. — Мы должны каждый в отдельности стремиться быть добрыми. Когда люди добры, война исключена.

— Мне думается, коммунизм — это сама доброта, — заметила Маргрета.

— Нельзя силой сделать мир лучше. Мы сами должны стать лучше.

Мартин хотел было сказать что-то, но спохватился. Нет, бесполезно устраивать диспут о марксизме в темноте на проезжей дороге.

— Надо начинать с детей, — сказал учитель, — Они — наша надежда. Береги своих детей, Маргрета! И сами будьте осторожнее! Спасибо, что проводили меня и выслушали своего старого учителя! Покойной ночи!

Они пожали в темноте руки.

— Покойной ночи, господин Тофте!

— Вот если бы можно было объяснить как следует свои мысли, — сказала Маргрета, когда они снова сели на велосипеды. — Это очень просто, но как трудно объяснить это словами.

— Трудно, потому что другие и не представляют, в чем тут дело, — ответил Мартин, — Они не понимают классовой борьбы. Надо начинать чуть ли не с сотворения мира, когда хочешь им растолковать что-либо. Я хотел было объяснить это Тофте, но потом раздумал. Не могу же я, среди ночи, на проезжей дороге, делать длинный доклад. И все равно это было бы бесполезно.

— А ведь учитель Тофте умный человек. Он знает о звездах все, что только возможно — об Орионе, Плеядах и метеоритах. Решительно все ему известно.

— Но он ничего не знает о классовой борьбе.

Они вошли в свой дом и заперли дверь. В комнате громко тикали часы. Слышно было, как в соседней комнате дышат дети. Маргрета укрыла их получше, они не проснулись. Кошка спала в кроватке Розы. Девочка лежала неудобно, как-то наискосок, потому что кошка любила спать посредине кровати и во сне раскидывалась. Маргрета отпихнула ее в сторону.

Вот еще один день прошел, подумала Маргрета. Все вокруг было тихо и спокойно. В траве возле дома сопели ежи, — в эту пору года у них появлялось потомство. И звезды сияли на небе, но как знать, может, и там, в вышине, тоже нет мира. Вот, например, этот охотник Орион, он никак не хочет оставить в покое несчастных Плеяд.

В замке Фрюденхольм все еще горел в окнах свет.