Записки Летчицы

Депутат Моссовета

Аэродромом, с которого мы отправлялись на учебные полеты, пользовались и летчики-испытатели. Не раз, бывало, когда мы, слушатели академии, стояли на старте, ожидая вылета, подходил к нам широкоплечий человек среднего роста, в меховом комбинезоне и унтах. У енго резкие черты лица, взгляд исподлобья.

— Ну, академики, – говорит он густым басом. – Как дела у вас?

— Ничего, Валерий Павлович, – отвечаем ему. – Собрались вот полетать немного.

— Правильно, ребята! – Чкалов усмехается. – полетайте, проветрите малость мозги. А то, небось, засиделись за книжками…

Он перешучивается со знакомыми летчиками. Потом взглянет на часы, кивнет нам головой:

— Ну, прощай, ребята.

И неторопливой, валкой походкой идет к старту испытателей.

Мы, затаив дыхание, смотрим, как взлетает Чкалов, как его машина стремительно уходит в сторону леса, скрывается, и вдруг уже с другой стороны, снова появляется над полем аэродрома, и снова уходит…

Так было и в морозный день 15 декабря 1938 года. Вернее, так началось: Валерий Павлович, как обычно, перекинулся шуткой с нами, взглянул на часы, приветственно помахал нам рукой и неторопливо пошел к новому истребителю, стоявшему на старте.

А потом…

Больно сжимается сердце, когда я вспоминаю это…

Самолет взлетел, пошел к лесной опушке, и не успел он набрать высоту, как вдруг из патрубков повалил черный дым. Резко оборвался рев мотора, и мы с ужасом увидели, как самолет врезался в землю на границе аэродрома. Мелькнуло пламя, взметнулся столб дыма…

Чей-то пронзительный крик полоснул пл ушам:

— Чкалов!… Чкалов разбился!

Вмиг все пришло в движение на аэродроме. Прекратились полеты. Мы сломя голову побежали к месту катастрофы. Нас обгоняли машины, тревожно завывая сиреной, пронеслась санитарная карета…

Чкалов лежал на почерневшем снегу, и лицо у него было чистое и белое – только через висок тянулась кровавая полоса…

Великий летчик нашего времени был мертв.

Я плакала навзрыд. И не только я. Люди, побывавшие в боях, люди сильные и суровые, бесстрашные летчики плакали, не стыдясь своих слез.

Колонный зал Дома Союзов. Гроб с Чкаловым утопает в цветах. Звучат траурные мелодии. Мы, слушатели академии, стоим в почетном карауле. И я смотрела, окаменев от горя, как текла, текла мимо гроба великого летчика Москва…

Славное имя Валерия Чкалова стоит в одном ряду с именами былинных богатырей. Оно навеки вписано в историю советской авиации и живет в нашей памяти как могучий призыв к новым дерзаниям и подвигам во имя Родины.

И когда я думала о первом космонавте недалекого будущего, в его незнакомом тогда еще облике мне чудились чкаловские черты…

Учеба в академии шла своим чередом. Под крыльями наших боевых машин проносились подмосковные леса и поля, перекрестки дорог, города и села. С каждым полетом увереннее чувствуют себя молодые штурманы. Мы учимся стрельбе по конусу и бомбометанию. Мы знаем: на Западе тревожно, Гитлер бряцает оружием. Да и на Дальнем Востоке подозрительная возня: битые японские милитаристы жаждут реванша. Мы учимся напряженно, понимая, что в любой момент нужно быть готовым сменить учебные снаряды и бомбы на боевые…

8 марта 1939 года я писала в своей заметке в «Правде»:

«Дни сейчас проходят в сложной учебе. День начинается в 9 часов утра. До трех часов в стенах академии. Перерыв до вечера, а потом, до часу ночи опять за книгами, чертежами, тетрадями. И как часто в тиши серьезной работы над научной книгой или в час прогулки по широкой алее Петровского парка вдруг задумаешься и мысленно спросишь себя:

— А что, если бы не было Советской власти? Как бы выглядела я? Какой была бы моя жизнь?

И ясно представляешь себе: черная чадра, кухонные горшки, обреченность… Жизнь, которая хуже смерти. Жизнь угнетенной, зависимой, темной рабыни, которой еще живут миллионы женщин Востока за рубежами Советского Союза…».

Часто приходили письма из родного Баку. Я знала, что мама окончила медицинский институт, и от души радовалась этому: вот как шагает наша жизнь! Ведь еще два десятка лет тому назад азербайджанская женщина не смела мечтать о таком.

У меня тоже было чем порадовать своих родных. За отличную учебу меня занесли на Доску почета и избрали в бюро комсомольской организации факультета. Преподаватели и товарищи-слушатели чудесно ко мне относились.

Запомнился такой случай. Однажды, принимая ванну, я сильно отравилась газом. Меня отвезли в больницу. Только я немножко пришла в себя, как вдруг распахивается дверь и в палату входят встревоженный комбриг Спирин, комиссар факультета Архипов, начальник курса Максимов…

Меня будто теплой водой окатило. А на следующий день чуть ли не весь курс заявился ко мне в больницу. С цветами, фруктами…

Мы много занимались споротом. По выходным дням вместе с Милей Казариновой, слушательницей командного факультета, и Олей Ямщиковой, с инженерного, мы ездили на тренировки в плавательный бассейн. Участвовали в различных соревнованиях. Помню, 8 марта 1940 года мы приняли участие в массовом женском кроссе – десять километров по улицам Москвы.

Мне, южанке, почти не видевшей прежде снега, особенно трудно было выучиться ходить на лыжах и бегать на коньках. Ничего, выучилась. И еще одно дело было мне в новинку: собирать грибы. Тут у меня даже конфуз вышел. Как-то осенью, пригожим воскресным днем, группа слушателей академии с женами отправилась на автобусе за город, по грибы. Я поехала тоже, предварительно пообещав своей соседке по квартире привезти полную корзину грибов.

— Чудесно, Зулечка, – сказала соседка. – Соберите побольше, а я их замариную.

Вот и лес. Я, не теряя времени, принялась за дело. Оно мне вовсе не показалось таким уж трудным: грибов было сколько угодно, только успевай кидать в лукошко. Довольно быстро я набрала полную корзину. Но тут в нее заглянули мои подруги, удивленные такой быстротой…

— Боже мой, Зулейха! Что ты насобирала? Сплошные поганки!

Раздался взрыв хохота. Я была смущена и растеряна, но – что поделаешь? – посмеялась вместе со всеми и выбросила «грибы» из корзины. Оказывается, и в таком деле – собирать грибы – требуется умение и сноровка…

Декабрь 1939 года. В академии – предвыборное собрание избирателей. Идет выдвижение кандидатов в депутаты Московского Городского Совета. Вот поднимается на трибуну один из наших слушателей, Кириллов, – и я просто ушам своим не верю…

— Предлагаю выдвинуть кандидатуру комсомолки-орденоносца Зулейхи Сеидмамедовой…

Я слышу аплодисменты, кто-то горячо пожимает мне руку…

Простая девушка-азербайджанка удостаивается высокой чести – депутатского мандата Московского Совета. Я заседаю в одном зале с виднейшими деятелями страны, со знатными людьми столицы. Впервые, так сказать, прикасаюсь к государственным делам.

Впрочем, впервые ли? Разве все, чем я занималась до сих пор, моя учеба, мои полеты – не принадлежат государству? Дорогая родина, тебе – все наши помыслы, наш труд и огонь сердца. По первому твоему зову, Родина, я, дочь твоя, готова идти в бой.

23 февраля 1940 года, в День Красной Армии, мне присвоено первое командирское звание – младший лейтенант. Волнуюсь, я произношу перед строем чеканные слова военной присяги. Я торжественно клянусь быть верной воинскому долгу.

На Западе бушует вторая мировая война. Она приближается к нашим границам. Мы еще ничего не знаем, но ощущаем тревожность положения – хотя бы потому, что нам приходится экстренно сдавать государственные экзамены: основы марксизма-ленинизма, специальные предметы, английский язык. Помню, на экзамене по английскому я избрала темой моего ответа: «моя семья, мой любимый Баку». Экзаменатор, пожилой полковник, одобрительно похлопал меня по плечу и сказал: «Вери гуд».

В мае 1941 года мы получили дипломы об окончании Военно-воздушной академии.

Второй раз я в Калуге. В зале заседаний Верховного Совета я сижу среди выпускников и преподавателей военных академий. Нас напутствуют, нам желают успехов в военной службе.

Из Баку сыплются поздравительные телеграммы…

Солнечным июньским утром я отправляюсь на Курский вокзал, чтобы встретить брата Кямала: он приезжает с намерением поступить в военное училище. Улыбающийся Кямал прыгает с подножки вагона, обнимает меня. Как я соскучилась по нему! Засыпаю его вопросами: как родители, как сестра, как Халил?

— Подожди! – взмолился Кямал. – Все расскажу, дай мне только вздохнуть…

Смеясь, перебивая друг друга, мы выбираемся из пестрой толпы и выходим на залитую солнцем площадь перед Курским вокзалом. Но что это? Огромная притихшая толпа у столба с репродуктором. Мы прислушиваемся, и улыбки гаснут на наших лицах.

«Вероломное нападение немецких фашистов…» – несется над площадью. Море голов вокруг. Суровые лица. Война…