Записки Летчицы

Шинели, портянки и девичьи косы

Наш эшелон долго стоял в Саратове. Наконец он тронулся и медленно вполз на мост. Раздвинув двери теплушек, мы смотрели, как плывет под нами замерзшая Волга, как приближается низкий, затянутый морозной дымкой левый берег.

Вот и Энгельс – старинный левобережный городок. Приземистые дома, снежные сугробы…

Приехали! Мы выгружаемся из эшелона. Некоторое время живем в местном Доме Красной армии, наскоро оборудованном под общежитие, потом перебираемся в помещение авиашколы.

Получено обмундирование. Наши девушки тонут в шинелях больших размеров. Маленькой веселой студентке МАИ Гале Рабинович никак не удается подобрать подходящую шинель. Гимнастерка доходит ей почти до пят, а шапка – до подбородка. Еще хуже с сапогами. Да и что сказать, никак не могло интендантское ведомство предвидеть, что в армии появятся солдаты такого роста. Галя дурачится, то одно примеряет, то другое, а девушки прямо помирают со смеху.

Наконец, уладили неприятности с обмундированием. Понемножку овладели великим искусством наворачивать портянки. Правда, не все успевали обываться при внезапных ночных тревогах: кое-кто прямо «нырял» голыми ногами в сапоги, а потом приплясывал на морозе. После отбоя тревоги Галина Рабинович очень смешно изображала в лицах, как они безуспешно пытаются навернуть портянки, как дрожат и подпрыгивают от холода…

Смеху было много, но когда Раскова приказала коротко остричь волосы – не обошлось и без слез. Мы, военные летчицы, давно уже носили короткие прически, но у большинства девушек были длинные косы.

— Одеты мы как мужчины, – жаловались они, – одно только и осталось у нас от женского обличья – волосы, так и те надо резать… и потом, шея будет мерзнуть…

Марина Михайловна была непоколебима. Терпеливо объясняла:

— Мы готовимся к боям. Ваши косы будут помехой., девушки. Разве сможете вы причесывать да укладывать их при боевой тревоге? Какие же вы будете тогда бойцы? Ничего, ничего, после войны отрастут снова ваши волосы.

И ножницы парикмахеров безжалостно охватили девичьи косы.

Забегая вперед скажу что многие наши девушки даже в самых тяжелый боевых условиях ухитрялись оставаться женственными, даже нарядными – и это нисколько не мешало им храбро воевать. Я вспоминаю нашу общую любимицу – милую, хорошенькую Лиду Литвяк. Когда летчицам выдали комбинезоны и меховые чулки, Лида спорола с комбинезона коричневый воротник и вместо него пришила мех с вывернутых чулок. Получилось очень красиво – синий комбинезон с белым воротником. Наш суровый комиссар полка – Куликова – отругала Лиду и велела ей перешить все, как было раньше. Лида повиновалась. Но подводить брови и красить волосы перекисью водорода Куликова не смогла ей запретить. Лида Литвяк одна из первых освоила новый истребитель – «ЯК-1» – и отлично выполняла боевые задания…

Закончено формирование трех полков – истребительного, дневных скоростных бомбардировщиков и легких ночных. Командиром истребительного плка назначена Тамара Казаринова, а я – ее заместителем и штурманом полка.

Начинаются учебные полеты, хотя погода не очень то им благоприятствует. Зима стоит метельная, с трескучими морозами. Аэродрома, строго говоря, нет. Есть посадочная площадка с плотно утрамбованным снегом. Садились мы не на лыжах, а на колесах. Я убедилась на собственном печальном опыте, что это было довольно рискованно – ввиду частых снегопадов.

С инструктором Смирновым я вылетела на двухместном «УТИ-4». Это был один из первых тренировочных полетов. Мы сделали несколько кругов. Земля слепила своей белизной, хорошо, что у нас были темные очки. Пошли на посадку. Самолет побежал по площадке – и вдруг зарылся колесами в рыхлый снег и перевернулся. Мы повисли в своих кабинах на ремнях, вниз головами. Не очень-то приятное ощущение. Наверное, минут десять мы висели, пока не подбежали люди.

Но если летчикам приходилось трудно, то, пожалуй, не легче было нашим девушкам – механикам, мотористам, оружейникам. Большинство из них пришли со студенческой скамьи, многие даже гаечного ключа прежде в руках не держали. А тут еще такие морозы, что металл даже сквозь рукавицы обжигает как огонь.

Ох уж эти морозы! Мы летали, с головы до ног закутанные в мех – только глаза и нос оставались открытыми. И все равно… Стоит приземлиться, кК уже кричат подруги: «Три щеку! И другую тоже! Крепче растирай!». И трешь изо всех сил, чувствуя под пальцами какое-то каменное затвердение. Я однажды отморозила пальцы. До сих пор помню, какую дикую боль я испытала, держа руки в холодной воде, чтобы быстрее «отошли». А Тамара Памятных вылетела как-то без меховой маски и здорово обморозила себе щеки. Долго мучилась потом от ожога.

Но мы не унывали, хоть и трудно было. По вечерам пели, читали, устраивали целые диспуты о книгах. По рукам ходила «Война и мир» – почему-то в те дни особенно хотелось перечитать ее. Зачитывались «Тремя мушкетерами», затрепанными донельзя, Аркадием Гайдаром, Джеком Лондоном. Спорили об уме и коварстве королевы Марго. Гурьбой ходили в Дом Красной Армии смотреть саратовскую оперетту и ленинградский цирк.

Никогда не забуду, какое ликование царило у нас в общежитии 6 декабря – в день, когда радио сообщило о разгроме немцев под Москвой. Это был настоящий праздник.

— Ну, теперь конец отступлению, – радостно говорили девушки. – Теперь двинем на запад!

Конечно, мы не знали еще тогда, какие суровые испытания войны еще предстояли нам.