Инструктор Нарышкин по-прежнему ворчал и чертыхался, вышучивал свою «девчоночью команду», но я знала: он был доволен мной. Я много летала, пожжет быть, больше других учпилотов. Одной из первых в студенческом аэроклубе я подготовилась к самостоятельному полету.
Этому предшествовала длительная проверка и нудные, на мой взгляд, но необходимые испытания. Сначала со мной летал, как обычно, инструктор, потом командир отряда и наконец – начальник летной части. Летчики гражданской авиации, шефствовавшие над аэроклубом, были требовательны и придирчивы. Когда все убедились, что я умею летать, мне было разрешено совершить первый самостоятельный полет.
Что и говорить, я ожидала этого дня с большим волнением. И вот он наступил – голубой безоблачный день октября 1934 года. Восемь часов утра. Мой «У-2», тщательно проверенный и осмотренный, на красной черте старта. Я одна в кабине. Нарышкин стоит на земле возле самолета, дает последние наставления. Милый наш Нарышкин, он здорово волнуется: ведь я впервые отправляюсь в полет без него…
Стартер взмахивает белым флажком. И вместе с этим привычным взмахом ко мне сразу приходит спокойствие. Автоматическим движением даю опережение и газ. Машина побежала, все быстрее, быстрее. Оторвалась от земли. Набираю высоту. Делаю разворот. Машина слушается меня великолепно.
Одна в воздухе! Передо мной не маячит голова инструктора в кожаном шлеме. Инструктор где-то там, внизу, в белок кругу аэродрома. Стоит и волнуется должно быть: как сядет Зулейха без его помощи?
А мне весело. Я лечу над апрельской степью, над поселками, промыслами, садами. Я вижу бескрайнее море. Вижу как бежит по ниточкам рельсов электричка. Вижу рыбачьи баркасы на синей глади Каспия.
Лечу одна! Мне хочется петь от счастья. Хочется лететь и лететь в голубую даль – я будто слышу ее властный зов…
Но пора возвращаться. Делаю над аэродромом традиционную «коробочку» и иду на посадку. Сажаю машину прямо к знаку «Т». Ко мне бежит Нарышкин. Машет мне рукой, лицо у него смеющееся, радостное…
Той осенью учпилоты становились пилотами. Вот и мои подруги совершили свои первые самостоятельные полеты. Полетела и Тася Краева, моя однокурсница, тоненькая, хрупкая девушка.
С Тасей приключилось забавное происшествие. Однажды она отправилась в очередной полет. И вдруг мы, ожидавшие на старте, видим: Тася не выполнив задания, идет на посадку. Что случилось? Со всех ног бежим к приземлившейся машине. У Таси лицо белое, испуганное…
— Ой, девочки! – говорит она плачущим голосом, – Мышь в кабине…
Полевые мыши водились на аэродроме в изобилии, и мы всегда проверяли самолеты перед вылетом: не забилась ли мышь под педали или еще куда-нибудь. Тася тоже, конечно, осмотрела машину, но мыши не заметила. Она увидела ее, уже взлетев, когда стала давать газ, – мышь притаилась возле педали, у самой Тасиной ноги, и дрожала от страха. Но Тася испугалась еще больше – она панически боялась мышей. «Я готова была выпрыгнуть из машины», – говорила она нам.
А вот со мной произошел другой случай, отнюдь не забавный, и лишь по счастливой случайности закончившийся благополучно.
Помню, был холодный ветреный день. Я, вырулив на старт, взлетела и стала подниматься в направлении электрической железной дороги. Вдруг – что за черт?! – мотор «закашлял» и резко сбавил обороты. Машина клюнула носом и стала снижаться. «Шурую» сектором газа. Даю газ до отказа – не помогает. Что делать? Я испугалась: мой «У-2» вот-вот врежется в железнодорожное полотно. С трудом перетянула через колею. Земля мчится навстречу, и вместе с нею –телеграфный столб… Сейчас налечу на него правым крылом… Даю сильный крен влево – столб мелькнул под крылом. Пронесло… Удар о землю. Еще… С трудом выравниваю машину; она, подскакивая, бежит по траве прямо на другой телеграфный столб и останавливается в каких-нибудь метрах от него…
Почему же отказал мотор? Ведь я проверила его исправность перед вылетом.
Да, мотор был исправен. Но вот прогрела я его при запуске недостаточно. А на холодном моторе подниматься опасно: он сосет бензин, который не успевает испаряться. И когда в цилиндр засасывается неиспарившийся бензин, мотор снижает обороты.
Еще счастье, что машину удалось благополучно посадить. На всю жизнь запомнила я этот урок: никогда больше в холодную погоду не вылетала, не прогрев хорошенько мотор.
То был год славной челюскинской эпопеи. Мы восторженно говорили о храбрых летчиках, которые глухой полярной ночью летели сквозь пургу, сажали тяжелые машины на торосистый лед и вывозили челюскинцев на Большую землю. Как мы ликовали, когда семерке отважных – Водопьянову, Молокову, Ляпидевскому, Леваневскому, Доронину, Каманину и Слепневу – правительство присвоило высокое звание Героев Советского Союза! Это были первые, самые первые кавалеры Золотой Звезды.
И я, помню, впервые задумалась тогда о том, что профессия летчика обязывает ко многому. Постоянная готовность к опасности, к бою, к подвигу – вот что значит быть летчиком. Сумею ли я: Хватит ли у меня душевных сил?
С еще большим рвением и упорством я стала учиться летному делу. Дважды в шестидневку занималась теорией, изучала мотор, сидела за чертежами. А один раз в шестидневку – полеты. Учеба в институте, конечно, шла своим чередом. Нелегко давалось мне это совмещение. Но я была комсомолкой и не искала легких путей.
Я окончила летную группу на отлично и получила звание пилота.
Вот оно, новенькое удостоверение! Как много, как давно я мечтала об этой минуте – вот она наступила. Я – летчица!