24 января 1943 года войска Воронежского фронта под командованием генерала Ф.И.Голикова перешли в наступление. 25 января над Воронежем взвился красный флаг. Развивая успех, войска фронта продвинулись на запад и вместе с войсками Брянского фронта окружили пол Касторным несколько фашистских дивизий. Наступление развивалось стремительно, и 8 февраля был освобожден Курск.
Так образовался знаменитый Курский выступ, которому было суждено стать плацдармом одного из величайших сражений Отечественной войны.
Ранней весной 1943 года наш авиаполк перебазировался под Воронеж. Аэродром был в ужасном состоянии: залит талой водой и к тому же густо минирован. Саперы разминировали узкую полосу длинной метров в двести – двести пятьдесят, и вот на эту дорожку нам приходилось сажать свои скоростные машины. Ошибешься при посадке, вылезешь за ограничительные красные флажки – наверняка нарвешься на мину.
Одна наша летчица из нового пополнения чуть ли не в первый день, идя по аэродрому, наступила на мину «хлопушку», — сразу взрыв, фонтан песка и щебня, у девушки лицо залито кровью… Еще счастье, что жива осталась.
Взрывы то и дело раздавались и в Воронеже. Аэродром был расположен неподалеку, и мы ясно видели разрушенный, истерзанный войной город. Мы возмущались подлостью и изуверством гитлеровцев, которые и после своего бегства из Воронежа продолжали напоминать о себе разрывами мин в домах и на улицах, кровью женщин и детей.
Понемногу мы обжились на новом месте, привели в порядок аэродром и здание бывшей летно1 школы.
Мы охраняем небо Воронежа. Весна стоит дождливая, по прежнему нам приходится лидировать особо важные самолеты, и непогода часто заставала нас в полете.
Помню, однажды я получила приказ: доставить в дальний гарнизон офицера по особо важным поручениям. А погода выдалась на редкость скверная: небо сплошь заволокло тучами, ни просвета. Моросил дождь. Наша метеослужба слышать ничего не хотела о полетах:
— С ума надо сойти, чтобы выпустить в такую погоду самолет…
Не знаю, какое поручение имел офицер, но, видимо, от его срочнйо доставки зависело многое.
Он вопросительно взглянул на меня:
— Что скажет пилот?
— Раз такое срочное задание – полетим, — не раздумывая ответила я и зашагала к старту.
Правду сказать, мне и самой было страшновато вылетать в такую непогоду. Долго ли сбиться с курса и потерять дорогое время на вынужденную посадку в каком-нибудь глухом углу, вдали от дорог и населенных пунктов. Но я рассчитывала на свой штурманский опыт.
Офицер забрался в заднюю кабину, и я подняла «У-2», мокрый от дождя в воздух. «Главное – выйти к реке, — думала я. – увижу город, а там и аэродром поблизости…».
Облачность тяжело навалилась и прижимала самолет к земле. Я летела над самыми верхушками деревьев и трубами деревенских изб. Я видела, кК из домов выскакивали ребятишки, размахивали руками и бросали вверх шапки, и эти шапки – ей-богу, я не шучу – чуть ли не долетали до меня…
Дождь резко усилился, перешел в ливень. Боковой ветер сбивал меня с курса, заставлял вводить поправки на снос. С трудом разглядела я сквозь потоки воды тусклую поверхность реки. Теперь ориентироваться было уже легче. Я увидела город и минут через двадцать вышла к аэродрому…
Мой пассажир крепко пожал мне руку. А командир соединения, вышедший нам навстречу, удивленно спросил:
— Как вы долетели?
Я пожала плечами:
— Долетели как видите.
— Вот отчаянный пилот! – Он засмеялся. – прямо актриса в воздухе…
И еще один памятный полет. Группа наших истребителей – четыре «ЯКа» — сопровождала особо важный самолет. Погода была скверная: густая облачность, туман. Не без труда разыскали мы нужный нам аэродром. Передали «подшефный» самолет другой группе, заправили свои машины, приготовились к обратному перелету. А как вылетишь, если погода совсем испортилась?
— Вот что, девочки, — говорю я подругам. – я поднимусь, посмотрю, можно ли пробить облачность. А вы тут ждите меня.
Взлетела я и сделала несколько кругов. Сплошное молоко, ничего не видать. И самое ужасное – не могу найти аэродром с которого только что вылетела. Земля будто серым одеялом закрыта. Отчаянное положение. Долго я металась над районом и наконец решила лететь на свой аэродром, в Воронеж. Что еще оставалось делать? Легла на компасный курс, вычислила, сколько времени надо лететь, зная расстояние и скорость своего самолета. К счастью, удалось на подходе к Воронежу связаться по радио с полком. Видимость и здесь была паршивая, но все же в разрывах облаков нет-нет да и мелькнет земля. В баках у меня оставалось совсем мало бензина, когда я наконец посадила машину на аэродром.
Можно было представить себе, как волновались летчицы, ожидавшие моего возвращения. Я тоже страшно волновалась, места себе не находила. Как только облачность слегка рассеялась, я тут же вылетела на «ПО-2» к своим. Девочки бросились обнимать меня. Они просто плакали от радости:
— Ох штурман, а мы уже боялись, что никогда больше вас не увидим…
Над Воронежем и Касторным то и дело появлялись фашистские бомбардировщики. Наши девушки-истребители вступали с ними в бой. Боевой счет полка увеличивался.
Как-то раз мы с Марусей Кузнецовой – моей верной и неизменной ведомой — патрулировали над крупным военным объектом. Вдруг слышу в наушкниках голос нашего начальника штаба Макуниной:
— Соколо-11! Сокол-11!! К северу от вас на высоте четыре тысячи идет самолет противника!
Осматриваюсь. Действительно, недалеко от нас, но гораздо выше, встречным курсом идет «Юнкерс», очевидно, замечает нас – встреча с истребителями не очень то ему по вкусу. Он увеличивает скорость и ныряет в облака. Ну нет, так просто ты от нас не уйдешь! На полном газы мы мчимся вдогонку. Сближаемся… «Юнкерс» открывает огонь. Вижу: у его крыльев бешено замигало желтое пламя. Я ловлю нос вражеской машины в перекрестие прицела. Нажимаю на гашетку. Маруся тоже ведет прицельный огонь. Тяжко, упруго стучат пулеметы. Длинная очередь… Черный дымок потянулся с правого крыла «Юнкерса». Ага, мотор горит! «Юнкерс» с воем входит в крутое пике – у уже не выходит из него. Он врезается в землю, столб дыма и огня встает над местом его гибели.
Мы с Марусей делаем круг над догорающим фашистским самолетом. Мы счастливы: еще одной боевой машиной меньше у Гитлера!
А через пятнадцать минут, вернувшись на свой аэродром, я рапортую Гридневу:
— Товарищ майор, задание выполнено, самолет противника сбит…