Записки Летчицы

Первый Всесоюзный слет парашютистов

В августе 1935 года я, в составе закавказской команды, прилетела в Москву на Первый Всесоюзный слет парашютистов. У меня уже было на счет 15 прыжков – не очень то много. Остальные члены команды совершили большее число прыжков: инструктор Бакинского аэроклуба Быковский – 25, тбилисский парашютист Инцкирвели – 30, инструктор Саркисян из Армении – 34. Я уж не говорю о капитане нашей закавказской команды, начальнике Бакинской парашютной станции Саше Казарине – он был первоклассным парашютистом.

Итак, Москва! Впервые я приехала в столицу. Что и говорить, я была на седьмом небе от радости. Но и волнений было, конечно, немало. Ведь я-единственная девушка, которой доверено защищать спортивную честь трех закавказских республик.

Кажется вся Москва устремилась в тот день на Тушинский аэродром. Начались шестидневные соревнования парашютистов – необычайный и редкий по красоте спортивный праздник. Парашютные команды Москвы, Ленинграда, Киева, Белоруссии, Закавказья, Горького, Одессы, Иванова, Свердловска, Дальнего Востока готовились продемонстрировать свое искусство.

Праздник начался оригинальным прыжком спортсмена Жижина: опускаясь под куполом парашюта, он сыграл на фанфаре торжественный марш.

Затем прыгали пионеры парашютного спорта Леонид Минов и Яков Мошковский. Мы их видели всегда вместе. Молодые спортсмены гурьбой ходили за ними, влюблено смотрели на замечательных мастеров. Минова называли «дедушкой советского парашютизма», а Мошковский в шутку именовал себя – соответственно – «бабушкой».

Константин Кайтанов, Сергей Ефимов, Николай Гладков, Сергей Щукин и Петр Полосухин показали живую диаграмму роста достижений советского парашютизма в затяжных прыжках – они падали, не раскрывая парашютов, один дольше другого. Это было необычайно красиво. Нина Камнева объясняла по радио зрителям, какие рекорды иллюстрирует диаграмма.

В конце праздника на аэродром был сброшен большой парашютный десант, в котором приняла участие закавказская команда, в том числе и я.

В небе будто яркие цветы расцвели. Какое множество парашютов! А внизу – залитое солнцем поле Тушина и огромное пестрое море голов и зонтиков. Воистину, незабываемое зрелище…

На следующий день начались командные соревнования. Вначале – прицельное парашютирование. На поле начерчена мишень – окрыжность радиусом 150 метров. Нужно приземлиться в эту мишень, быстро и правильно сложить парашют. Нашей команде не повезло – только двое приземлились в кругу. Меня – самую маленькую и легкую в команде отнесло на 800 метров от мишени.

Затяжные прыжки. Трудная военизированная игра: надев противогазы, с мелкокалиберными винтовками за плечами, мы выбрасывались из самолетов и старались приземлиться в мишени, быстро укладывали парашюты и укладывали их в условленное место. Затем – десятикилометровый бег по пересеченной местности. Мы переплывали Москву-реку, преодолевали полосу препятствий, стреляли из винтовки по мишеням.

Командные прыжки с высоты 600 метров. «АНТ-14» совершает круг над аэродромом. Пилот держит курс по указаниям капитана прыгающей команды. Наш капитан Казарин учел ошибки предыдущих групповых прыжков и заново составил график: кому когда прыгать.

— А ты, Зуля, – говорит он мне, – прыгнешь через пять секунд после того как последний из нас выбросится. Через пять секунд, ясно? А то опять унесет тебя за километр…

Я киваю. Мне очень хочется не подвести нашу команду. Я очень старательна. Отсчитываю пять секунд и последней оставляю самолет. Вижу: все наши парашютисты в кругу. Ребята, задрав головы, смотрят, как я снижаюсь. Не подведу, ребята! Я приземляюсь в самом центре мишени. Правильно рассчитал Саша Казарин! Трибуны взрываются дружными аплодисментами.

А теперь расскажу, как я, сама того не желая, выкупалась в Москве-реке.

Это было в предпоследний день слета. Большая группа парашютистов, в том числе и я, поднялась в воздух на четырехмоторном тяжелом бомбардировщике «ТБ-3». Никогда еще эта машина не поднимала столько людей. Мы не могли поместиться в просторном фюзеляже, и некоторым пришлось расположиться в утолщенной части крыла, примыкавшей к корпусу корабля.

Прыжок предстоял одновременный, мы все должны были выброситься из двери фюзеляжа, из люков и с обоих крыльев. Дверь выходила на правый борт, и попасть на левое крыло можно было лишь перебравшись через фюзеляж. Вот почему, мне перед прыжком пришлось совершить короткое, но богатое ощущениями путешествие: вслед за несколькими другими парашютистами я вылезла через люк пулеметной турели на фюзеляж и, ухватившись за поручень, поползла к левому крылу. Мощный, упругий поток воздуха обрушивается на нас; чуть расслабишь руку – мигом сорвет с самолета. Да, это тебе не «У-2»!.

Добрались. Стоим на крыле, прижавшись к фюзеляжу и крепко держась за поручень. Сигнал! Один за другим прыгают мои товарищи. Быстро иду след за ними и оказываюсь у края крыла. Оттолкнулась. Пошла вниз. Выдергиваю вытяжное кольцо, привычно шуршит шелк за спиной. Будто могучая рука рывком останавливает мое падение. Надо мной раскинулся светлый купол. И сразу – тишина.

Я восторженно гляжу вниз на Москву. Какая она красивая! Бесчисленные крыши, пустая зелени парков, ровная стрела Ленинградского шоссе, синяя-синяя излучина Москвы-реки…

Тут я спохватываюсь: меня же несет прямо к реке. Залюбовалась Москвой и забыла расчет приземления… что же делать? Скользить уже поздно. Перекрещиваю лямки, разворачиваюсь по ветру, изо всех сил тяну в строну от реки. Еще мгновенье – и я валюсь на берег у самой кромки воды. Но купол ложится на воду и тянет меня за собой. Я отчаянно цепляюсь за какие-то доски, за траву – какое там! С пучками травы в обоих руках я оказываюсь в воде. Барахтаюсь, пытаюсь освободиться от подвесной системы… Чьи то сильные руки вытаскивают меня из реки.

Еще один урок на будущее: не зевай в воздухе Зулейха!

А вечером, когда наша команда ужинала в столовой, я принялась разрезать свой ростбиф – и чуть не вскрикнула от острой боли в правой руке. Я выронила нож и уставилась на руку. Она заметно опухла.

— Что случилось? – обеспокоено спросил Саша Казарин.

Вот невезение. Еще в Баку, приземляясь после очередного прыжка, я растянула правую ногу. А теперь еще и рука… Это я сегодня, когда меня несло в Москву-реку, цеплялась за что попало на берегу – и вот повредила руку.

Саша встревожился: завтра предстоит групповой прыжок, – если команда выйдет не в полном составе, будет потеряно важное очко…

Я чуть не плакала от обиды. На ночь мне сделали компресс, а рано утром Саша кинулся со мной в поликлинику. Рентген показал небольшую трещину…

— Ну, – упавшим голосом сказал Саша, – ничего не поделаешь. Ты выбыла из игры.

Не говори глупостей, – сердито возразила я. – я буду прыгать.

— Зуля, ты с ума сошла! Ты же не сумеешь выдернуть кольцо…

— Буду прыгать! – повторила я.

Саша только посмотрел на меня. Он знал мое упрямство.

Мне туго забинтовали руку, – одни пальцы торчали. Как тревожились за меня наши ребята! Но все сошло благополучно. Кажется, я даже не ощутила боли, когда выдергивала в воздухе кольцо. Потом, после прыжка, рука ужасно разболелась – это я помню…

В те памятные дни мы часто видели на Тушинском аэродроме сухощавого, подтянутого пожилого человека в сером костюме и белой фуражке. Парашютисты окружали его, почтительно отвечали на его вопросы. Это был Глеб Евгеньевич Котельников, создатель современного авиационного парашюта. Он рассказывал нам об истории своего выдающегося изобретения. В 1910 году на его глазах в Петербурге погиб один из первых русских летчиков – Лев Мацикевич. Потрясенный этой нелепой гибелью, Глеб Евгеньевич решил во что бы то ни стало найти верное средство для спасения жизни авиаторов при воздушных авариях.

Еще в конце пятнадцатого века Леонардо да Винчи сделал чертеж «летательной машины» – конусообразного купола со стропами. А в XVIII веке знаменитый воздухоплаватель Жозеф Монгольфье совершил храбрый прыжок под зонтообразным куполом с высокой башни. Несколько позже французский физик Ленорман создал аппарат из матерчатого купола и строп. Он же назвал его парашютом: от французских слов «parer» – предотвращать и «chute» – падение. Это было спасательное средство, вполне пригодное при полетах на воздушном шаре. Парашют Ленормана крепился к гондоле воздушного шара в полураскрытом виде. Перед прыжком человек прикреплял его к себе стропами.

Но начался век авиации, и выявилась полная непригодность парашютов Ленормана для спасения жизни летчиков. Было предпринято много попыток усовершенствовать его – они окончились безуспешно.

И вот в 1911 году Глеб Евгеньевич Котельников создает оригинальную конструкцию авиационного ранцевого парашюта. Котельников запрятал стропы и купол в специальный ранец – теперь летчик, имея такой ранец за спиной, в любой момент мог покинуть самолет. Достаточно выдернуть кольцо – и купол «выстреливался» из ранца.

Ранцевый парашют блестяще выдержал испытание, но был отклонен царским военным ведомством. Лишь в 1914 году было изготовлено 70 парашютов для снаряжения экипажей тяжелых бомбардировщиков «Илья Муромец».

В годы Советской власти парашют получил самое широкое применение. Котельников усовершенствовал свое детище, создал ряд новых моделей. Парашют Котельникова надежно надежно служит авиаторам и в наши дни.

…Слет закончился. Закавказская команда заняла первое место по точности приземления. ЦК ВЛКСМ наградил ее почетной грамотой и премировал нас ценными подарками. Мне было присвоено звание инструктора-парашютиста.

Радостные, окрыленные, мы возвратились из гостеприимной столицы в родной Баку.