Записки музыковеда

Глава 14. Копелев и его Вуппертальский проект

9 апреля исполнилось 110 лет со дня рождения Льва Копелева — выдающегося писателя, литературного критика, литературоведа-германиста, общественного деятеля и правозащитника.

На протяжении жизни Льва Зиновьевича круто менялись его общественные взгляды. Вначале убежденный коммунист, он постепенно пришел к неприятию внешней и, особенно, внутренней политики государства и активно включился в правозащитную деятельность.

Во время Великой Отечественной Копелев ушел добровольцем на фронт, дослужился до майора, награжден орденом Красной Звезды и несколькими медалями. Когда в 1945 году наши войска вошли в Восточную Пруссию, у Копелева возник конфликт с начальником 7-го отделения политотдела 50-й армии Забаштанским, который обвинил Льва Зиновьевича в «пропаганде буржуазного гуманизма». В результате Копелев был приговорен к десяти годам лагерей, которые он сначала отбывал в Унжлаге, а затем, как кандидат наук, был откомандирован в «шарашку» Марфино — ту самую, где отбывал срок А.И.Солженицын и которую он описал в своем романе «В круге первом». Сам Солженицын, который поддерживал в Марфино дружеские отношения с Копелевым, признавался, что Лев Зиновьевич стал в его романе прототипом Рубина.

Слева — Л.Копелев, в центре А.Солженицын

В 1954 году Копелев был освобожден, а спустя два года полностью реабилитирован.

В первое десятилетие после освобождения Лев Зиновьевич, работавший научным сотрудником во ВНИИ искусствознания, создавал исключительно искусствоведческую дитературу. Он писал о Генрихе Манне, о Гете, создал для серии ЖЗЛ блестящую книгу о Бертольде Брехте. Но с 1970-х стал описывать свою жизнь: она запечатлена в трех его книгах. В романе «И сотворил себе кумира» он рассказал о детстве и юности; «Хранить вечно» — о конце войны и заключении в лагере. Книга «Утоли моя печали» названа по церкви, перестроенной в советское время под марфинскую «шарашку».

В 1977 году за свою общественную деятельность Л.Копелев был исключен из Союза писателей с полным запретом публиковаться, а ранее его исключили из КПСС. Постепенно жизнь Копелева в СССР становилась все более невыносимой. В 1980 году он выехал в Германию.

Таким образом, жизнь Льва Зиновьевича словно бы раскололась пополам. Он описал это вместе со своей женой, писательницей Раисой Орловой, в двух книгах — «Мы жили в Москве» и «Мы живем в Кельне».

В Германии Копелев писал по-русски и по немецки (этот язык он в совершенстве знал с детства). В своих книгах писатель все больше внимания уделял историческим связям между Россией и Германией. Он близко сдружился с Генрихом Беллем.

Оба выдающихся писателя участвовали в войне по разные стороны линии фронта. Таким образом возникла совместная книга «Почему мы стреляли друг в друга». Копелев и Белль дают в ней детальное описание своих биографий и эволюции жизненных взглядов на фоне военных действий. К повествованию примыкают статьи, написанные членами комитета "Антифа", выдержки из фронтовых писем простых военнослужащих, советские и немецкие пропагандистские листовки.

Размышления о том, как можно преодолеть стену недоверия и недопонимания, возникшую между воевавшими народами, вылилась у Копелева в его знаменитый „Вуппертальский проект“, который посвящён богатой переменами тысячелетней истории развития взглядов на Россию у немцев и на Германию у русских. Это было первое в науке подобное исследование русско-немецких взаимоотражений. Писатель помогал разрушать „стену“ разделявшую не только русских и немцев, но и другие ранее враждовавшие народы. По мнению Копелева, каждый представитель таких народов должен иметь возможность встречаться с людьми других национальностей, культурное многообразие Европейского Дома должно быть открыто для каждого. Душа народа, по мысли Копелева, раскрывается через более близкое знакомство с особенностями этих народов, через диалог их культур.

Передо мной фотография четвертивековой давности. Это участники Международного симпозиума «Копелевские чтения. Диалог культур», в котором автору этих строк (пятый во втором ряду справа) посчатливилось участвовать. Симпозиум проходил в марте 1997 года, был посвящен как раз Вуппертальскому проекту и приурочен к 85-летию писателя. Сам Лев Зиновьевич, тогда еще здравствовавший, не смог присутствовать на этом форуме, он прислал к его участникам видеообращение.

Но компания собралась солидная, ряд участников — ученые с мировыми именами. Покажу некоторых. В самом центре первого ряда — легендарный академик Я.С. Драбкин, личный друг Копелева, в то время научный руководитель Центра германских исторических исследователей РАН. Второй справа в этом же ряду — почетный профессор Фрайбургского университета в Германии, военный историк и философ Вольфрам Ветте. Рядом с ним научный руководитель Всероссийского центра иноязычной культуры, изобретатель теории коммуникативной методики обучения Е.И.Пассов. Скромно притулившаяся молодая дама в голубом сарафане слева в третьем ряду — старшая дочь Василия Макаровича Шукшина Екатерина. Из трех дочерей Шукшина она менее всех известна широкой публике, но хорошо известна в научных кругах. Екатерина Васильевна — доктор филологических наук, профессор, в то время научный консультант Вуппертальского проекта. Ее плоховато видно, поэтому отдельно предлагаю портрет — Е.В. удивительно похожа на своего отца.

Тогда я выступил с докладом «Бетховен и Голицын». Благодаря тому, что были изданы материалы симпозиума, это выступление сохранилось.

Бетховен и Голицын

Этот доклад был просчитан на Международном симпозиуме «Копелевские чтения. Россия и Германия: диалог культур» 10 апреля 1997 года.

Уважаемое высокоученое собрание, я хорошо понимаю, что мое выступление на тему взаимоотношений Бетховена и князя Николая Борисовича Голицина носит характер «заметок на полях». Однако в контексте дискуссии о диалоге двух культур оно, по моему мнению, вполне уместно.

Летом 1822 года, принимая у себя Иоганна Рохлица, лучшего музыкального критика тогдашней Германии, Бетховен на его предложение создать музыку для сценического воплощения гетевского «Фауста», энергично возразил: у него на руках три крупные работы. Действительно, весь этот и следующий год Бетховен был поглощен безостановочной работой над грандиозной Девятой симфонией. А когда она была завершена, то композитору, по собственному признанию, предстояло „vom Halse entreißen“ («снять с шеи груз») Десятой и большой оратории.

Однако, неожиданно мысль Бетховена свернула на иной путь. Всё остальное было отложено. Виною — молодой обаятельный русский князь Николай Голицын. 9 ноября 1822 года композитор получает от него пылкое письмо, потом еще добрый десяток. Князь просит и умоляет «сочинить один, два или три новых квартета» и сообщает, что «рад будет оплатить его труд в размере, который великий маэстро найдет нужным назначить».

Жизнь и творчество Бетховена очень хорошо известны. Гораздо менее известны широкой публике обстоятельства жизни бетховенского корреспондента, который вскоре стал и его деловым партнером. Между тем, это фигура незаурядная, и о Николае Голицыне хотелось бы рассказать хоть вкратце.

Судьба Голицына не вполне обычна. Он родился в Москве 8 (19) декабря 1794 года. Род, из которого происходил Николай Борисович, был одним из самых древних и знатных в России. Получив прекрасное домашнее образование, шестнадцати лет он поступает на военную службу, в Лейб-гвардии конную артиллерию. Во время Отечественной войны 1812 года Голицын — адъютант Багратиона, родственника его матери и друга отца. Именно Николай Борисович сопровождает смертельно раненого на Бородинском поле полководца в село Сима Владимирской губернии, в имение своего отца. Там Багратион и скончался.

Голицын участвует в Бородинском сражении, битвах при Вязьме и Тарутине. Дважды ранен. Князю сопутствует слава одного из храбрейших в армии офицеров, он удостоен многих орденов и золотой шпаги с надписью «За храбрость». В 27 лет он уже подполковник, служит на Кавказе при Ермолове, затем Пашкевиче. Здесь у него завязывается дружба с Пушкиным.

В 1832 году Голицын выходит в отставку в чине полковника. Он служит в министерстве финансов, а во время осады Севастополя командует новооскольским ополчением.

Николай Голицын был одним из образованнейших людей своего времени. Слыл превосходным виолончелистом, чье искусство ценили Глинка и Даргомыжский. Журнал «Библиотека для чтения» в 1839 г. отметил князя как «лучшего и остроумнейшего критика по части музыки». Блестящий знаток французского языка и даровитый поэт, он успешно переводил Пушкина, Жуковского, Козлова, удостаиваясь авторских похвал. Перу Голицына принадлежат интереснейшие исторические и мемуарные очерки.

В 1845 году Голицын создал сатирическую комедию «Губернская ревизия», где высмеивал произвол и самодурство провинциального дворянства, за что и прослыл «фрондером». Это обстоятельство, а также высказанная им в ряде работ идея соединения христианских церквей, которая принесла ему поддержку католического Запада, но навлекла гнев православного Синода, закончились высылкой князя в имение Новочеркутино (нынешнего Усманского района Липецкой области). Здесь князь провел почти 22 года. В Новочеркутине Голицын построил концертный зал, открыл музыкальную школу для крепостных. Он дал самое серьезное музыкальное образование сыну Юрию, который там же, в Новочеркутине, впоследствии создаст свой знаменитый на всю Европу хор из крестьян принадлежавших ему сел. Умер Николай Голицын 20 октября 1866 года.

Коснусь слегка иконографии. К сожалению, достоверных оригинальных портретов князя Голицына к настоящему времени не найдено, хотя известно, что они имелись. К счастью, найдены две литографированные миниатюры. Одна из них изображает Голицына в мундире полковника Кавказского корпуса. Она отыскана в Санкт-Петербурге, в альбоме Великого князя Николая Михайловича и находится сейчас в Эрмитаже.

На второй, цветной, Голицын в форме Изюмского гусарского полка. Эта миниатюра была помещена в парижском издании одной из бетховенских монографий. Местонахождение оригинала неизвестно.

Вернемся к 1822 году. В это время Бетховен подошел к реализации замысла последних квартетов. Однако он испытывал большие затруднения в общении со своим издателем Петерсом, который не стеснялся диктовать великому композитору условия — не только финансовые, но и творческие. Бетховен же материально стеснен и вынужден проглатывать обиду, лишь замечая в письме Петерсу: «man den Künstler nicht schmälern soll» («не следует оскорблять художника»).

После этого ясно, что письма Голицына — добрые, теплые, скромные — были для Бетховена подарком судьбы. Николай Борисович был вне себя от радости, когда получил согласие. Князь тут же указал своему банкиру выплатить за первый квартет 50 золотых дукатов, сумму весьма значительную.

Однако Бетховен писал медленно, тщательно вынашивая замысел. Он уже имел опыт общения с русским заказчиком. В 1807 году композитор написал для графа Разумовского, русского посла при венском дворе, три квартета. В них композитор использовал темы русских песен из сборника Ивана Прача, в частности «Слава» и «Ой талан ты, мой талан». Безусловно, те квартеты были превосходны. Но на этот раз Бетховен собирался сказать новое слово в квартетном жанре, и ему было вовсе не до русской этнографии.

Весь 1823 год Голицын пребывает в лихорадочном нетерпении, не получая ничего. В 1824 году вместо обещанного квартета от композитора приходит экземпляр «Торжественной мессы» для подписки. Не жалуясь и не ропща, князь добывает подпись самого императора, а затем организует в Петербурге европейскую премьеру этого великого произведения (6 апреля 1824, Филармоническая зала Энгельгарта). Он пишет после премьеры автору: «Можно сказать, что Ваш гений опередил век».

Лишь к 1826 году работа над квартетами была завершена, и миру предстало одно из величайших бетховенских творений. Квартеты вышли с посвящением Голицину (еще раньше, в 1822 году, композитор посвятил ему увертюру «Освящение дома»). С огромной художественной силой проявляется в квартетах мир гениального комозитора-философа. Бетховен заставляет звучать квартет как полноценный оркестр. Этим сочинениям свойственна композиционная сложность, в них особенно заметны поиски новых путей.

Показателен в таком отношении самый последний, 16-й квартет Бетховена. Вначале — сосредоточенное, одухотворенное, полное философского раздумья вступление, последние звуки которого словно растворяются в тишине. Третья часть квартета — гениальная элегия, в которой Бетховен как бы прощается с миром. В странствовании Бетховена по лабиринту человеческой души трудно найти произведение, которое написано им более благородно и задушевно.

Над финалом рукой Бетховена помечено: «Der schwergefaßte Entschluss» («С трудом найденное решение»). Вслед за этим записано два мотива. Первый, полный сомнения с надписью «Muss es sein?» («Должно так быть?»). Над вторым, энергичным и решительным — «Es muss sein!» («Так должно быть!»).

Смелое новаторство «голицынских квартетов» (так они и вошли в историю музыки) выходит далеко за рамки своей эпохи. Да и в наше время они еще не поняты до конца. Это как раз то, что сумел подметить скромный русский музыкант и о чем он так верно писал великому другу:

Теперь, может быть, и не найдется слушателя, который бы мог достаточно насладиться всей полнотой Вашей музыки. Но потомки будут благоговеть перед Вами и благословлять вашу память более, чем доступно современникам.