«…Моя поездка за границу заняла гораздо больше времени, чем два года. Переписка с друзьями неожиданно прервалась, и я, к своему стыду, стал забывать друзей своей великолепной молодости.
По возвращении домой я стал объезжать с визитами своих знакомых и тут узнал, что Василия больше нет, а Ивана давно никто не видел.
Еще лет через пять мне довелось быть в Тамбове и там мне довелось увидеть Ивана Сергеевича, но весь фокус в том, что одет он был как простой нищий: в сером домотканом зипуне, с холщовой сумой через плечо и сучковатой палкой в руке.
Когда я убедился, что это он, то от радости своей, несмотря на удивленные взгляды мамзелей, обнял своего друга юности и тут же нетерпеливо задал вопрос, который с первого мгновения нашей встречи мучал меня:
— Что означает этот маскарад, почему ты, дворянин по крови, одет в лохмотья?
Между тем я заметил, что на лице Ивана Сергеевича не было смущения и никакого другого конфузного выражения, кроме кротости и радости от того, что он меня так неожиданно встретил.
Потом мы зашли с ним в ближайший трактир, и там я от него услышал самую удивительную историю из всех, что я слышал за всю мою жизнь.
Сперва мой друг меня спросил:
— Помнишь ли ты наш обет найти любую возможность после физической смерти явиться, да не во сне, а наяву?
Так вот, наш друг Василий Платонович сдержал свое слово и был возле меня, как сейчас ты, ровно на девятый день после своей земной кончины. Конечно же, он поведал мне все, о чем мы тогда договорились во время последней нашей встречи. И о том как мучительно оставляет душа наше бренное тело и многое другое. Это так поразило меня, а результат всего осмысленного ты теперь видишь сам.
В итоге я продал свое имение и все до последней полушки отдал на богоугодные дела. Потом почти шесть лет я помогал своими руками строить храм. Теперь я стараюсь жить праведно, замаливая грехи — как свои, так и других людей. Что могу, я тебе уже рассказал, а что запрещено, того я не скажу никому, и ты меня за это, мой друг, прости и не осуждай. — С этими словами Иван Сергеевич встал, поклонился мне в пояс и молча отошел от меня, не притронувшись к вкусной еде, которую я заказал для него.
Я смотрел в спину удалявшегося друга моих младых дней, и у меня было такое чувство, что ему известно нечто, что сподвигло его, дворянина старинного рода, оставить всю роскошь и прелести жизни для исполнения непонятной моему уму миссии».