Лунный свет проникает в окна, Разрывает на части комнату. Тени скачут и ноют от голода. Страх стучит в грудной клетке молотом. Пальцы черные касаются воздуха, Вырисовывают смерти образы. Лики мо́рока раскрывают объятия, Воют песнь и вяжут проклятия. Тело дрожащее молится на рассвет, Тело скоро узнает: ответа в молитве нет.
Солнце клонится к закату. На улицы Чайна-тауна постепенно опускается тень, меняя облик квартала на личину дикого зверя. Неоновые вывески подсвечивают магазины и заведения. Часть из них закрыты ставнями, а другая начинает преображаться для ночной жизни. Чем дальше пробираешься вглубь квартала, тем чаще озираешься по сторонам. Даже крысы не рискуют высовывать носы: в это время суток на охоту выходят самые крупные хищники.
Тусклый свет исходит от витрины лавки. Колокольчик на двери звенит, сообщая о прибытии гостя. Он подходит к прилавку, оставляя за собой грязные следы, и ставит на него корзину. Изящные пальцы с почерневшими кончиками стучат по деревянной поверхности, чеканя медленный и глухой ритм. Сверху слышится шипение. Гость поднимает голову и ловит два настороженных чёрных глаза капуцина.
— Ш-ш-ш! — шипит он, оголяя зубы.
Обезьянка съёживается и скрывается между стеллажами, жалобно попискивая.
Скрипит пол. Дверь в подсобке открывается.
— Ты вовремя. Думаг почти закончился, а у меня куча заказов. — Ведьма заглядывает в корзину и хлопает в ладоши. — И перчанка! Я твоя должница.
Она забирает корзину и ставит вниз.
— Что-то интересное? Пахнет кровью, — принюхивается гость.
— Можно сказать и так. — Ведьма обдумывает, что говорить стоит, а что лучше держать при себе. — Сегодня ко мне приходила очередная парочка за ядом. Бизнес процветает, как и было тобой обещано.
— За ядом?
— Да. Думаг, перчанка… Проверенная схема. — Она улыбается, но улыбка пропитана презрением. — Вы, фэйри, ненавидите другу друга. Запусти вас в клетку, перегрызёте глотки.
— Как они выглядели?
Ведьма закусывает губу и понимает, что стоило умолчать.
— Да ничего особенного. Он — избалованный чистокровка с синдромом диснеевской принцессы, а она — полукровка, которая верит, что тот с ней не ради денег её ветреного папаши. Жалкое зрелище.
— И насколько её отец статусен?
— Да помню я уговор: не лезть в сливки. Обычный толстосум.
Ложь сочится из уст ведьмы, но жажда денег сильнее любых договорённостей.
— Опиши полукровку, — властно приказывает гость.
Ведьма застывает. Гогот капуцина разрезает густой и спёртый воздух.
— Ты же знаешь, я унесу твой секрет в могилу. — Она сглатывает и облизывает сухие губы. — Высокая, светлые волосы, розовая прядь в волосах, кулон в виде малого золотого круга и большого, как луна, серебряного. Одета как Барби. Не наделена особым интеллектом и жадна до денег. Никакой опасности для нас.
— И что ты им сказала?
Фигура разворачивается и неторопливым шагом бредёт к стеллажам в дальнем конце помещения.
— Ничего, они придут завтра.
Птицы обеспокоенно хлопают крыльями, перекидывая сородичам тревожные сигналы. Перья и пух парят в воздухе и медленно оседают на витринах. Одно из них, красное как вино, ложится на плечо ведьмы.
— Ты не сможешь им ничем помочь.
— Хорошо. Но как насчёт компенсации за ущерб? Девчонка пообещала вознаграждение.
Гость останавливается возле шкафа, его рот кривится в усмешке.
— Думаю, мы найдём выход. — Его рука с нечеловеческой скоростью проникает вглубь полок и достаёт за горло дрожащую обезьяну. Животное кряхтит и выпучивает глаза в ледяном ужасе. Ведьма хватается за прилавок, и костяшки её пальцев белеют. Птицы замирают, наблюдая за происходящим сверху.
— Мы можем обойтись без вознаграждения. Я сделаю, как ты просишь. Скажу им завтра, что передумала.
Страх спускается по позвоночнику, пересчитывает рёбра, обвивает ноги и ступни, приковывая к полу. Как вдруг… Хруст пронзает тишину. Обмякшее и бездыханное тело капуцина падает с остекленевшим взглядом вниз. Гость накидывает капюшон и удаляется к выходу. Подойдя к двери, он переворачивает изнутри табличку на «закрыто».
— Per mortis non lates, — щекочет мёртвую тишину его шёпот.
Защёлка закрывается с непривычным грохотом.