Темнокожий мальчик в поисках счастья

БЕГСТВО ИЗ ТИФЛИСА

Третий месяц жил Мухтар в доме из красного кирпича, с высоким каменным забором и тяжелыми воротами из орехового дерева. Он был замкнут и молчалив, как два года назад, когда собирался удрать из сиротского дома в Лахоре. Пользуясь каждой удобной минутой, Мухтар с интересом рассматривал газеты, которые собирала Кара-Баджи и складывала в чулане, где он спал. В газетах открыто писали о бунтах крестьян, железнодорожных рабочих, бедных горожан, недовольных тем, что не хватало хлеба, что бумажные деньги обесцениваются с каждым днем. Из газет Мухтар узнал о возможности войны между грузинами, армянами и азербайджанцами, и его охватила тревога: если война начнется, ему вряд ли удастся выбраться из Тифлиса.

Старый почтальон уже больше недели не показывался. Мальчик не знал, что с ним случилось. А с молодым парнем, который его заменял, Мухтар почему-то не решался заговорить. Но мысль о Вартане не покидала его.

Летняя жара давала себя чувствовать. Семья Исламова с наступлением сумерек выходила на свежий воздух. Мухтар готовил зеленый двор для их отдыха. Он чисто подметал и поливал площадку возле дома, застилал ее циновками, коврами.

В последний воскресный вечер июля Мухтар и прислуга сидели на веранде. Они пили чай, а мальчик читал и рассказывал им о том, что писали тифлисские газеты. Женщины не умели ни читать, ни писать и слушали с большим вниманием. Все чувствовали себя свободно: Исламов со своими женами и семьей одного богатого грузина, торговца коврами, уехал за город на свежий воздух, на пикник.

— А вот послушайте, какое сообщение! — воскликнул Мухтар. — «Знаменитый предсказатель Гараб-Ходжа-Фати из Индии гадает, находит воров, продает талисманы против всяких болезней и делает различные внушения на дальнем расстоянии».

Женщины с удивлением закачали головами. В эту минуту мальчик увидел входящего в дом Исламова.

— Хозяин! — тихо вскрикнул он, испуганно вскочив с ковра.

Служанки второпях натянули на головы покрывала и, забрав чайную посуду, скрылись в душной кухне.

По недоброму, колючему взгляду хозяина Мухтар понял, что он не только пьян, но и в очень дурном настроении.

— Добрый вечер! — вежливо произнес мальчик.

— Кто тебе разрешил читать газеты? Дай сюда! — набросился на него Исламов.

Злобно выхватив из рук мальчика «Грузию», он несколько раз ударил ею Мухтара по лицу.

— Читай коран, а не газету! — сквозь зубы процедил он. — Молись, а не сиди со старухами… Ты еще мал, чтобы веселить женщин…

От слов хозяина Мухтар готов был провалиться сквозь землю. Опустив голову на грудь, он молчал.

— Господин Исламов, вы дома? — донесся из-за ворот чей-то голос.

— Да! Кто там?

— Мамед-Таги!

— А, прошу, прошу! Как я рад! Наконец-то вы решили осчастливить мой порог! — хозяин пошел навстречу гостю.

Владелец оптовой комиссионной конторы Мамед Таги Гасан-заде после долгой церемонии приветствия у ворот дома прошел во двор.

— Эй, Мухтар, ну-ка, постели нам! — скомандовал хозяин.

Кара-Баджи, желая угодить хозяину, крикнула: «Сейчас, сейчас, господин мой» — и, опередив Мухтара, вынесла из дома матрасики, обшитые ярким шелком, и продолговатые, подобно валикам диванов, подушечки, чтобы мужчинам было удобнее сидеть на ковре. Мухтар тем временем принес небольшой медный гравированный поднос со свежей черешней, миндалем, золотистой сабзой, домашними сладостями.

— Скажи, пусть принесут вина, — распорядился Исламов.

— Слушаюсь, хозяин, — ответил Мухтар, ставя поднос на ковер.

Коньяк развязал языки, и потекла оживленная беседа, невольным свидетелем которой стал Мухтар, сидевший невдалеке, в ожидании новых указаний Исламова.

— Неужели цены еще поднимутся? — спросил хозяин.

— А как же может быть иначе? — отвечал Гасан-заде. — Турки скупают все, что им не удается отобрать с помощью оружия… Они щедро платят за бриллианты, ковры, табак. Батумский порт сейчас для них перевалочный пункт…

— Верно ли, что немцы заняли порт Поти? — спросил Исламов.

— Немцы уже получили право распоряжаться всеми железнодорожными путями Грузии и хотят взять в свои руки разработку марганцевых рудников, — не ответив на вопрос, продолжал Гасан-заде. — Греческие войска заняли Измир, а Исмаил Хаки-паша, Жад-паша, Нури-паша заняты коммерцией, только Нури-паша занят еще и своей военной карьерой… Разве в Стамбуле думают о судьбе турецкой нации? Все их генералы заняты оптовой закупкой товаров… Трюмы «Гюль Джемала» полны добра, захваченного в Батуми, Курдемире, Баку. — Подняв рюмку, Гасан-заде воскликнул: — Все же давайте выпьем за немцев и турок! Они хоть и грабят нас, но сдерживают наступление большевиков…

— Черта с два сдерживают! — возразил Исламов. — Вон во вчерашней газете пишут, что большевистские войска пошли в наступление на всех фронтах. — Поймав удивленный взгляд собеседника, он обратился к Мухтару: — Ну-ка, принеси сюда вчерашнюю «Грузию»!

Мальчик принес газету. Исламов протянул ее Гасан-заде:

— Нате, полюбуйтесь!

Прочитав телеграфное сообщение из Парижа, тот заметил:

— Англичане и американцы сомнут большевиков. Не думаю, чтобы Ленин на Кавказе нашел себе сторонников… Вспомни, что было в прошлом году в Баку? Шаумян, Джапаридзе, Азизбеков со своими голодранцами думали, что сумеют удержать власть. Но все знают, что из этого получилось, — лукаво подмигнул он Исламову. — Так вот, мой друг, если желаете, могу по очень сходной цене предложить пять тысяч пудов чая. И вы станете миллионером…

За вином, душевным купеческим разговором время проходило незаметно. Был уже первый час ночи, но Исламов и Гасан-заде все еще пили, обсуждая вместе с мировыми проблемами и свои торгашеские дела. Говорили они и о возможности войны между дашнаками и грузинскими меньшевиками. И их тревожили слухи о высылке азербайджанцев из Тифлиса. В пепельнице росла гора окурков. Мухтар сидел в уголке в отчаянии. Нет, не такой представлял он Россию, куда так упорно стремился! Только одно утешало его: впереди Баку, о котором говорил ему в Тебризе Али-Мамед, его наставник. Вот и гость говорит о Баку. Но Мухтар уловил в его голосе злобу и страх. Нет, этим купцам нельзя верить, надо самому туда добраться и своими глазами увидеть, какая там жизнь.

Наконец-то хозяин и гость встали.

— Эй, пустынник! О чем замечтался? — весело обратился к нему Исламов. — Вставай, убери все это, — он показал на скатерть.

Мухтар шустро вскочил.

— Сейчас, эфенди! — ответил он сонным голосом, рассмешив Исламова и Гасан-заде.

— Их судьба тоже решена, — сказал Гасан-заде, с интересом глядя на Мухтара. — Почти всю Аравию захватили англичане. Французы стали хозяевами Сирии, Ливана. Словом, в этой войне Европа достигла своей цели, много выиграла. — Покровительственно похлопав по плечу Мухтара, он спросил по-арабски: — Анта араби? («Ты — араб?»)

— Наам… Да!

— Вы знаете их язык? — удивился Исламов.

— Так, когда-то учил. Они мирный народ. Но, скажу вам, современные арабы уже не те, которые когда-то завоевали мир… За пятьсот лет своего господства турки выжали из них последние соки и сделали их безвольными. Давно этот паренек у вас?

— Четвертый месяц.

— Видимо, неплохой малый.

— Да, услужливый, — пришлось признаться Исламову.

— Доброе дело делаете. Ведь без языка он бы здесь пропал.

Они вышли на улицу. Убрав посуду, ковры, матрацы, Мухтар бросился на свой матрац в чулане и сразу заснул. Но поспать всласть ему не удалось. С первыми лучами солнца Кара-Баджи разбудила его.

— Пойдем к реке, поможешь мне полоскать белье.

Мухтар умылся. Кара-Баджи стояла у него над душой.

— Скоро и солнце взойдет. Пора приниматься за работу. — И, показав на огромную плетенную из камыша корзину с мокрым бельем, сказала: — Возьми! — И помогла ему поднять корзину на голову.

Они вышли из тупика, перешли дорогу и по каменным ступенькам спустились к Куре.

Река пенилась и бурлила среди острых камней. Неподалеку забрасывали сети рыбаки. Поставив корзину, Мухтар с тяжелым вздохом присел на камень, а Кара-Баджи сразу же принялась полоскать белье. Отдышавшись, мальчик осмотрелся. Кура делала здесь плавный изгиб. По склону противоположного высокого берега лепились плоские домишки, а на самом верху, рядом с церковью, стояло мрачное кирпичное здание с решетками на окнах.

— Это тюрьма? — спросил Мухтар.

— Да, там сидят бандиты.

Вскоре золотые лучи солнца осветили огромный крест церкви, стены и решетки тюрьмы. «К несчастным солнце пришло раньше всех», — подумал Мухтар.

Мальчик сидел на камне, прижав коленки к груди и обхватив их руками. Он прислушивался к плеску воды и с печалью думал о своей «тюрьме». И вдруг яркий лучик скользнул по его лицу, затем по рукам. Мухтар встрепенулся. Он с любопытством стал озираться, искать, откуда прибежал к нему солнечный зайчик. И нашел: лучик пускали из окна тюрьмы. А из другого окна кто-то махал белым платком.

Мухтар вскочил и тоже стал махать рукой.

— Ты кому это машешь? — посмотрела Кара-Баджи на взволнованного мальчика.

Мухтар, улыбаясь, показал на тюремную решетку.

— Сумасшедший! — накинулась она на мальчика. — Да ты знаешь, дурень, кого там держат? Большевиков! Тебя же часовой может застрелить.

Мухтар опустил руку, но продолжал смотреть на тот берег. Через минуту над окном тюрьмы затрепетал красный лоскуток. Утренний ветерок развернул в воздухе алую полоску материи и донес до слуха Мухтара негромкий хор голосов — заключенные пели революционную песню, которую он слышал еще в Карачи, на демонстрации докеров:

Рыбаки, увидев красное знамя, замахали шапками и запели какую-то народную песню. К ним присоединились работавшие поблизости каменщики… Из домов и переулков высыпал народ, и скоро на берегу Куры стояла большая толпа.

Сотни глаз были устремлены на окна тюрьмы. У Мухтара заколотилось сердце. Он пел вместе со всеми, что-то свое.

— Что ты, дурак?.. Замолчи сейчас же… — накинулась на него Кара-Баджи.

В это время откуда-то раздались выстрелы: один, другой, третий…

— Скорей! Бежим скорей домой! — поспешно укладывая мокрое белье, продолжала ругаться Кара-Баджи. — Вот видишь, что натворил, безбожник!

Мухтар поднял тяжелую корзину с бельем на голову. Улица, через которую они должны были пройти, заполнила толпа, направляющаяся к центру города.

— Долой предателей родины!!! Долой меньшевистское правительство!

— Долой Антанту!

— Смерть захватчикам!

Перепуганная Кара-Баджи, вцепившись в Мухтара, тащила его за собой.

Где-то впереди застрочил пулемет.

Огромная толпа дрогнула, отшатнулась назад.

— Проклятье меньшевистским убийцам! Долой жорданиевских палачей! — раздались гневные крики.

Кара-Баджи оттерла толпа. Мухтар уже подходил к дому, когда служанка догнала его.

— Ах ты негодник! — с трудом переводя дыхание, зашипела она. — Перепугал до смерти, ведь хозяин с меня шкуру снимет, если пропадет господское белье.

Вечером, когда Исламов пришел домой, Кара-Баджи поспешила рассказать ему, что вся утренняя кутерьма произошла по вине Мухтара. Но хозяин от души рассмеялся.

— Ты глупая женщина, — успокоившись, сказал он. — Твоя голова набита соломой. Он тут совсем ни при чем.

В эту ночь в Тифлисе было неспокойно. По главным улицам столицы разъезжал усиленный конный патруль. А наутро мальчишки-газетчики звонко выкрикивали:

— Раскрыт большевистский заговор! Сенатор Конти требует помощи для Грузии… Договор с итальянскими промышленниками… Положение на Сочинском фронте!

Исламов послал Мухтара за коляской.

— Сынок, ты куда собрался? — спросила Исламова его мать.

— На биржу… Боюсь, как бы вчерашний день не навредил мне…

Когда Исламов подъехал к зданию биржи, Гасан-заде был уже здесь. Он бросился ему навстречу со словами:

— Спешу вас обрадовать! Цены на чай и рис опять поднялись.

Улыбка озарила лицо Исламова.

— А вы слышали, что бакинские мусульмане послали императору Германии Вильгельму телеграмму с просьбой оградить их от английских и деникинских войск?

— Неужели?

— Точно. Железнодорожное сообщение между Баку и Тифлисом прекращено.

— А не воспользоваться ли нам этим выгодным обстоятельством?

— Конечно. Я пошлю своих людей в села, пусть скупят все, что можно вытянуть у крестьян. Сегодня отдадим рубль, а через несколько дней получим в пять раз больше. Серый хлеб стоит восемьдесят копеек фунт, — продолжал Исламов, — и то по карточкам… В деревне в обмен на керосин его можно купить за пятьдесят… фунт чая через недельку будет стоить восемь — десять рублей, а через месяц дойдет до двадцати…

Покрутившись еще некоторое время на бирже, Исламов отправился домой.

Теперь он пил со своими дружками почти каждую ночь, а Мухтар сидел во дворе и ждал, когда уйдут гости и хозяин разрешит ему лечь.

Дни шли своим чередом, и один был похож на другой. Мухтар работал с утра до поздней ночи и все острее чувствовал свое одиночество.

Кара-Баджи часто и беспричинно била его по щекам, а он молча глотал злые слезы. И только Наргиз-хала время от времени увещевала Кара-Баджи, с первого дня невзлюбившую Мухтара.

— Аллах накажет тебя за то, что ты обижаешь его, — говорила она. — Ты сама вечными придирками вызываешь его на грубость. Посмотри, как ласков он со мной. А почему? Потому что я не издеваюсь над ним. Доведешь парня до того, что он убьет тебя…

— Так и убьет!

— Поверь мне, его терпению может прийти конец…

Кара-Баджи в ответ только кривила губы и продолжала поступать по-своему.

Однажды Мухтар натаскал воды, переколол все дрова, подмел двор и присел отдохнуть у цветника. Из дома вышла Кара-Баджи и, заметив, что он сидит без дела, накинулась на него. Мухтар попытался не обращать на ее ворчание внимания. Тогда она подошла к нему, схватила за руку и сильно ударила его по щеке.

Слепая ярость охватила Мухтара. Он едва сдержался, чтобы не ударить ее кулаком.

— Ты гиена, ты злая кобра! — крикнул он и, стиснув зубы, выбежал со двора.

Лишь вечером, к приходу Исламова, он вернулся домой. Мухтар встретил Исламова у ворот. Тут же, при всех, скинул с себя верхнюю одежду и бросил ее к ногам изумленного хозяина.

— Эфенди! — дрожащим от возбуждения голосом сказал он. — Вы взяли меня, чтобы я работал на вас, а не для того, чтобы служанка Кара-Баджи издевалась надо мной! Вот моя одежда. Возьмите ее в счет того, что вы на меня потратили. Я не хочу больше служить в этом доме. Пусть эта злая гиена лижет вам пятки. Я — человек, а не бессловесная скотина!

Обида и гнев душили Мухтара. От прежней его покорности не осталось и следа. Сверкая глазами, он смело глядел на хозяина и его изумленных домочадцев. Исламов опешил и не знал, что сказать: вид Мухтара не позволял обратить его слова в шутку.

— Ах ты паршивец! Гадкая обезьяна! Упрямый ишак! — злобно зашипел он на Мухтара. — Запомни: я купил твою арабскую шкуру вместе со старыми офицерскими горшками и могу заставить тебя служить мне! Но я не люблю непокорных слуг, будь они хоть десять раз ходжами. В наказание я отправлю тебя к моему брату, обратно в Тебриз. Там ты узнаешь сладкую жизнь!

Купец повернулся и, выпятив живот, ушел в дом.

Мухтар молча посмотрел ему вслед. Нет, слова «обратно в Тебриз» не испугали его, но оцепенение, долгое время владевшее Мухтаром, прошло, растаяло, как дым. В нем вновь проснулся прежний Мухтар, бесстрашный и дерзкий багдадский Гаврош, возмужавший, закалившийся в тяжелых испытаниях.

Настала пора действовать.

Спустя два дня, ночью, он осторожно поднялся, собрал свои скудные пожитки, бесшумно ступая, добрался до двери и выскользнул во двор. Калитка изнутри закрыта на засов, но отодвинуть его — дело одной секунды. И вот Мухтар на улице. Теперь он уже знал дорогу, по которой они с Исламовым ехали с вокзала. Мимо мечети, через мост, мимо базара, подле которого они встретили смешного продавца чая, и дальше — по широкой улице с трамвайной линией…

Мухтар бежал, стараясь держаться ближе к домам, чтобы не привлечь к себе чьего-нибудь внимания. Но в этот час улицы были пустынны. Вот уже и трамвайная линия. Мухтар в раздумье остановился на углу: «Куда теперь: направо или налево?..» И в этот миг из-за угла послышались голоса, раздался звук шагов. Мухтар прирос к стене. Люди прошли мимо. Уличный фонарь осветил их. Это были трое мужчин; один из них нес тюк, похожий на свернутую постель, другой — дорожную корзину.

«Не на вокзал ли они направляются?» — подумал Мухтар и, держась в отдалении, последовал за ними. В ночной тишине были отчетливо слышны их голоса.

— Помни, друг Сулейман, — говорил один из них по-азербайджански. — Ты не должен обижаться на нас. Твои старики были мне как родные отец и мать, да и всем нам вы, азербайджанцы, — родные братья.

— Знаю, братишка Дадико, знаю. Иначе не прибежал бы с вокзала, чтобы провести с тобой еще часок. Мы прощаемся ненадолго. И встретимся при других обстоятельствах. Не так ли, Геворк?

— Именно так! — отозвался третий спутник. — Нас поссорить нельзя, как нельзя дерево поссорить с его ветвями.

— Клянусь честью, хорошо сказано! — воскликнул Дадико.

Показался вокзал. Мужчины прибавили шаг. Заторопился и Мухтар. Мужчины спокойно прошли мимо полицейского, стоявшего у входа в зал ожидания, и направились к выходу на перрон. Мухтар хотел последовать за ними, но полицейский схватил его за плечи:

— Ты куда?

Мухтар на какую-то долю секунды растерялся и вдруг серьезно и громко сказал:

— Пустите меня, я — с ними! Вон мой брат! — и он указал на своих уличных попутчиков. Услышав эти слова, те невольно обернулись. — Говорю же, я с братом, мы торопимся на поезд! — повторил Мухтар, пытаясь вырваться из рук полицейского.

Словно догадавшись, в чем дело, один из молодых людей решительно зашагал к полицейскому и, обращаясь к Мухтару, спокойно произнес:

— Что случилось, братишка, чего ты там натворил? Иди скорей, не задерживайся!

Полицейский с сомнением покачал головой и нехотя выпустил Мухтара. Мухтар подбежал к своему неожиданному заступнику. Тот взял его за локоть и подвел к своим попутчикам.

— Спасибо вам, братья мои, спасибо! — сказал он, и голос его задрожал.

И они вместе вышли на перрон.

— Откуда ты взялся? — спросил его незнакомец, не убавляя шага и направляясь к стоявшему на третьем пути товарному составу…

Мухтар, волнуясь, путая слова, коротко рассказал о себе и заплакал.

Друзья молча посмотрели друг на друга. И один из них, которого звали Сулейманом, сказал:

— Не плачь, поедешь со мной в Баку.

Мухтар схватил его руку, хотел поцеловать, но тот отдернул ее назад.

— Ты что? — прикрикнул он. — Больше этого не делай.

Мухтар виновато опустил глаза.

— Хорошо, больше не буду, — сказал он и тут же добавил: — Будьте мне братом или товарищем…

Дадико даже присвистнул от удивления и хотел расспросить Мухтара подробнее, откуда он, как попал в Грузию. Но они уже подошли к составу, и для разговора не было времени.

Поезд с красными теплушками вез тех, кого из Грузии выселяли в Азербайджан. Сулейман остановился у одной из них.

Из вагона выглядывал какой-то старик в меховой шапке.

— Ой, Сулейман, слава аллаху! — воскликнул старик. — Я уже думал, что не дождусь тебя. Здравствуйте, дети мои, здравствуйте еще раз. Спасибо, что пришли проводить нас! — Заметив переминавшегося с ноги на ногу Мухтара, спросил: — Это кто такой?

— А это, отец, мой брат! — весело воскликнул Сулейман. — Ну-ка, вали в вагон, — подтолкнул он вперед Мухтара и, подхватив под мышки, помог ему взобраться в теплушку. — Закрой пока дверь, отец, — сказал он недоумевающему старику. — Ночь холодная, озябнете. А я пока постою с ребятами.

Вскоре поднялся в вагон и Сулейман. Карманным фонарем осветил теплушку, набитую спавшими вповалку людьми, жестом позвал жавшегося к двери Мухтара, и они осторожно пробрались в дальний угол вагона. Сулейман еще раз посветил фонарем, и Мухтар увидел старика, сидевшего в ногах спящей на вещах женщины.

— Ну раз стал моим братом, располагайся, — шепнул с улыбкой Сулейман, указывая Мухтару на клочок свободного места. — Все бывает в жизни нашего брата пролетария.

Мухтар опустился на пол, куда указал Сулейман, и прикорнул в своем уголочке. Он ощущал неизъяснимое спокойствие. После холодной улицы ему стало жарко, тепло разморило его, и он незаметно для себя крепко уснул… Его не разбудили ни паровозные гудки, ни скрип и лязганье колес. Поезд увозил его в новую, неведомую жизнь.