Темнокожий мальчик в поисках счастья

ВСТРЕЧА СО СЧАСТЬЕМ

Вторая ночь в Доме Советов. Мухтар — гость Москвы. Охваченный своими думами и волнениями, он не мог уснуть. В ночной тишине, когда все спали крепким сном, он вспоминал минувшие дни, родной Багдад, друзей, покойную мать, мытарства с Зейнаб по трудным дорогам жизни, и на глазах его выступали горькие слезы. И тогда, чтобы успокоить себя, он резко сбросил колючее серое одеяло и тихо, на цыпочках бросился к окну, чтобы узнать: скоро ли утро.

Долго сидел он на широком подоконнике и смотрел во двор. Но дремлющая в осенней дымке ночная Москва ничего утешительного пока не обещала. И он опять с досадой возвратился на свой топчан и вытянулся на набитом соломой мешке, заменявшем матрац. Нет, сна не было. Он лежал, приковав глаза к потолку, и думал, думал о близкой радости: встрече с Лениным. Ему казалось, что он бросится к Ильичу, обнимет его, поцелует, как родного отца, и расскажет о своей жизни, о Багдаде, о сиротском доме, обо всем, что пришлось ему пережить, пока он добрался до России. Если бы не строгий запрет руководителя делегации, Мухтар давно бы покинул свой топчан и бродил по Москве. Москва — это не Баку, не Энзели, не Тифлис. Москва — город, куда он стремился больше двух лет, город, где живет Ленин, а с ним связаны все его надежды на будущее. Нельзя вести себя, как ему вздумается, — здесь центр, штаб революции… Советской власти!

И он терпеливо лежал, и перед его глазами, словно гонимые ветром, летели страницы книги его жизни. Чтобы успокоить себя и скоротать время, он стал сочинять песню:

Утром первым проснулся Акпер. Мухтар сидел, прижав колени к груди, и тихо-тихо что-то шептал себе под нос.

— Ты что, молитву читаешь?

— Я уже сочинил песню. Хочешь услышать?

И, не ожидая его согласия, продекламировал.

— Хорошая песня, — похвалил Акпер. — Возьми карандаш и бумагу и сейчас же запиши.

Мухтар с кислым выражением лица махнул рукой и, как бы немного важничая, произнес:

— Что ты, у меня в голове их столько, что с утра до вечера придется писать…

— Ну и что! Ради хорошего дела можно и сутками сидеть. Если у тебя есть божий дар, ты должен обязательно развивать его… Революции нужны не только бойцы, но и художники, поэты.

— Сапожники тоже! — воскликнул, проснувшись, Сергей…

Раздался общий хохот.

— Чего вы смеетесь? Разве не сапожники обувают Красную Армию?

Из-за двери донесся голос Наташи:

— Ребята, можно к вам?

— Можно, можно!

Вошла Наташа. Она была в красной косынке, в черных брезентовых сапогах и черной, почти новой кожаной тужурке. Белоснежная кофточка с синим бантиком не только очень шла к ее лицу, но делала его еще красивей.

— Как можно столько дрыхнуть?! Поднимайтесь!

Мухтар не успел одеться и был в бязевых кальсонах. Он отчаянно смутился. Согнувшись крючком, стал завязывать у щиколоток тесемки. Одеяло сползло с его плеч, и Мухтар, окончательно растерявшись, свалился с топчана. А Наташа в эту секунду посмотрела на его светло-кофейную кожу и в душе позавидовала его красивому загару. Девушка сделала вид, что ничего не заметила. Ей хотелось подойти к нему сзади, взъерошить его густую вихрастую шевелюру, но, боясь испортить ему настроение, она раздумала. Села за длинный стол и, закрыв глаза, обращаясь к товарищам, сказала:

— Сережа, Акпер, одевайтесь, надо идти завтракать и — в город. Скорее на Красную площадь!

Мухтар торопливо натянул серые брюки из грубой шерсти, в которых он щеголял еще в рядах красных ополченцев Гилянской республики, вышел из комнаты, аккуратно, затянул обмотки, умылся и, вернувшись, накинул полуфренч с большими накладными карманами и блестящими бронзовыми пуговицами. Быстро прикрыл одеялом свой топчан, кое-как причесал копну непослушных черных волос и возбужденно воскликнул:

— Я готов, Наташа! Можем идти!

Обернувшись, Наташа улыбнулась и подумала: «Он скорее похож на красивую девушку, чем на бывшего бойца красного Гиляна».

— Что так смотришь на меня? — смущенно спросил Мухтар.

Наташа давно заметила, что юный араб не выдерживает ее взгляда, смущается. Правда, он старался скрыть от нее свое волнение, но это ему удавалось редко. А впрочем, не только Мухтар — все ребята любовались ее красотой. Ее глаза всегда сияли, лучились добротой. Неожиданно Наташа с грустью сказала:

— Ты же, мой дорогой, в этом мундире пропадешь, простудишься. — Жестом руки показав на двор, добавила: — На улице сегодня холодно.

— Ничего, не умру. Я вчера видел, как ходят беспризорники на улице, почти голые.

— Ты на них не смотри. Они закаленные. — Она подошла к нему и протянула свой длинный цветной шарфик. — Давай-ка я обмотаю им твою голову, сделаю чалму. Никто не догадается, что это не настоящая чалма. Подумают, что ты из Индии.

Но Мухтар остановил ее. Сердце его трепетало. Его волновали ее голос, нежные, как утренние мелодии пустыни, голубые глаза.

— Нет-нет, — запротестовал он. — Никакой чалмы. Я буду так, как есть.

— Мы достанем тебе теплую шапку.

— С красной лентой?

— С какой еще красной лентой?

— Как у партизан. У них пришита красная лента наискосок.

Мухтару хотелось предстать перед Лениным в том виде, в каком он был на фронте, в Гиляне. Но ребята убедили его, что Владимир Ильич, если они попадут к нему, и без ленты поверит, что он воевал…

В это время принесли газету. Пробежав глазами первую страницу «Правды», Сергей, обращаясь к Мухтару, громко воскликнул:

— Эй, араб, смотри, и в твоем Багдаде народ поднялся на борьбу. Бьют английских колонизаторов… В городах Самава и Кифль разбиты отборные части английских войск.

— Ура! — закричала радостно Наташа. — Мухтарчик, и твоя родина скоро освободится, вернешься в родной Багдад.

Схватив парня за плечи, она стала кружить его.

— Веселись, мой мавр, радуйся! Что ты вдруг стал таким букой?

— Никуда я сейчас не поеду. Мне надо учиться, — сказал он, освободившись из рук Наташи.

— Не только тебе. Всем нам надо учиться. И все же ты должен радоваться. А ты так спокойно отнесся к этому известию.

— Наверное, товарищ Ленин помог нашим революционерам? — с волнением обратился он к Сергею. — Можно мне спросить его об этом?

— Конечно, можно, — подбодрил Акпер.

— Ну, ребята, пошли есть, — позвала Наташа, — а то столовую закроют.

— О, шикарный завтрак! Сладкий чай, две галеты, овсяная каша! — воскликнул Акпер. — Я бы не прочь заодно и пообедать.

— Можно подумать, ты все время о еде помнишь, — заметила Наташа.

— А как же, без пищи и голова не будет работать.

Мухтару было не до шуток. Он встал, собрал все тарелки и ложки, отнес их и торопливо вернулся к своим друзьям.

— Ну, пойдемте же!

— Если уж ты так спешишь, то пойдем, — и Наташа протянула ему руку.

Мухтар на миг задержал взгляд на ее руке, а когда поднял голову, его глаза встретились с глазами девушки. Мухтар растерялся. Ему было очень не по себе. Наташа заметила его смущение. «О мой мавр! Какой же ты красивый, чистый, горячий», — подумала она и, желая как-то успокоить его, сама взяла его под руку:

— Ну как, смуглолицый брат мой, пойдем?

— Пойдем!

День был ветреный. Тусклое небо не обещало ни солнца, ни тепла. Вместе с ними вышла большая группа советских делегатов и зарубежных гостей.

— А тебе не будет холодно? — блеснула своими светло-голубыми глазами Наташа, обращаясь к Мухтару.

— Если им не холодно, то почему я должен замерзать? — Мухтар показал на трех молодых негров, которые шли впереди.

— Как же ты будешь без пальто?

— А у меня его никогда не было.

Наташа искоса взглянул на Мухтара. Щеки его уже розовели от холодного ветра и в глазах стояли слезы.

— Что с тобой, плачешь?

Парень улыбнулся.

— У меня всегда от ветра текут слезы.

Так за разговором они вышли на Малую Дмитровскую улицу. Мимо них с шумом и звоном прошел трамвай. Неожиданно для всех Мухтар вдруг бросился за трамваем, на ходу вцепился во что-то, сел на буфер заднего вагона и стал восторженно махать рукой товарищам.

В ответ Акпер показал ему кулак. Вскоре трамвай остановился, и Мухтар в веселом настроении зашагал навстречу друзьям. Но радость его тут же погасла. Акпер с возмущением и негодованием набросился на него. Казалось, он вот-вот влепит ему звонкую пощечину, но Наташа успела удержать его.

— Ты, дикий бедуин! — закричал Акпер. — Ты что, забыл, что это Москва, а не твоя пустыня? Что ты позоришь нас? И сколько тебе лет?

— Да, дорогой мой, разве в твоем возрасте поступают так по-детски? Ты же юный революционер, — ласково обняв Мухтара за плечи, пожурила Наташа.

— Вот-вот, от твоей нежности он и портится, — продолжал Акпер. — Почему-то каждую минуту я жду от него какого-нибудь безрассудства.

Сергей взял Мухтара под руку. Спокойно сказал:

— Акпер прав. Ты ведешь себя так, будто… — поймав взгляд Наташи, Сергей оборвал себя на полуслове.

— Хватит! Он больше не будет.

Мухтар покраснел. «Почему я не могу кататься? — спрашивал он себя, опустив глаза. — Деньги не плачу, и хозяин трамвая от этого не пострадает. Что в моем поведении дурного?»

— Ему кажется, что это тоже мужество, — продолжал Акпер. — Вспомни свои рассказы, с каким трудом добрался ты до России. А сейчас решил стать инвалидом. Ведь в один миг можно ноги потерять.

— И не где-нибудь, а в Москве, — заметил Сергей.

Они дошли до Коммунистического университета имени Свердлова, где должен состояться III съезд Союза российской коммунистической молодежи. На фасаде празднично украшенного дома висел огромный портрет Ленина, флажки, гирлянды, ленты, а через всю улицу было протянуто красное полотнище с надписью: «Привет делегатам III съезда Коммунистической молодежи Советской России!»

— Вот где будет проходить нага съезд, — сказал Сергей и, не без гордости обращаясь к Мухтару, добавил: — Мое сердце переполнено радостью и за тебя… Ты, сын арабского народа, будешь желанным гостем нашей молодежи.

— Вот так, — с лукавой улыбкой заметила Наташа и как-то неожиданно для себя самой чмокнула его в щеку.

Но Мухтар как-то очень спокойно реагировал на слова Сергея. Он долго молчал, будто был чем-то обижен и недоволен. На Страстной площади, услышав звон колоколов, он вдруг ожил.

— У вас муэдзин, а у нас, видишь, колокола зовут на молитву, — сказала Наташа.

— Колокола и в набат бьют, на борьбу призывают, — заметил Сергей.

— У нас нет колоколов, — сказал Мухтар. — Можно туда войти?

Огромные железные ворота монастыря были открыты настежь. Справа и слева от них стояли и сидели нищие: женщины с детьми на руках, старики, слепые, инвалиды войны. Одни — с протянутыми руками, другие — с железными кружками. Они без конца крестились, отдавали поклоны входящим.

— О чем они шепчут? — тихо спросил Мухтар, наклонившись к Наташе.

— Молятся и милостыню просят.

Мухтар с любопытством смотрел на женщин в черных одеяниях, которые суетились, как черные вороны в поисках пищи. Ему казалось, что они носят траур по своим родным и близким. И, обращаясь к Наташе, он снова спросил:

— У них что, горе?

Наташа не удержалась, засмеялась.

— Нет, эти женщины обижены судьбой и вот решили стать монашками, отказаться от всяких радостей жизни…

Вдруг издали донеслись звуки маленького духового оркестра. Минорные, замедленные, они ворвались неожиданным диссонансом. Вдоль тротуара продвигался белый катафалк, запряженный двумя парами белых и черных лошадей, на катафалке стоял гроб, на нем — позолоченное покрывало и цветы. Гроб сопровождала большая толпа. Мухтар впервые видел такую похоронную процессию.

Сергей и все остальные сняли шапки, и он, глядя на них, опустил голову. Минуту спустя юноша с любопытством смотрел на белых лошадей. Уж очень они были нарядными и красивыми.

Ребята двинулись дальше. Мимо со звоном пролетали, покрикивая на мохнатых лошадей, извозчики в черных поярковых шапках, легких тулупах с красными матерчатыми поясами. Чеканя шаг, прошел большой отряд красноармейцев в серых шинелях, шлемах-буденовках. Бойцы пели бойкую песню с повторяющимся припевом. Кричали мальчишки-газетчики. Мужчины и женщины в странных костюмах, в кожаных тужурках — кого только здесь нет! Москвичи казались Мухтару похожими друг на друга.

Они прошли всю Тверскую и дошли до Охотного ряда. На перекрестке у палатки ребята увидели длинную очередь. Женщины были в цветастых платках, длинных юбках. Очередь напомнила Мухтару хвост большой бумажной змеи, состоявший из мелких цветастых лоскутков, готовый взлететь при первом порыве ветра. Юношей овладело какое-то странное чувство грусти. Наташа уловила, как изменилось выражение его лица, в один миг он весь ушел в себя.

— Что с тобой, заболел? — озабоченно сказала она.

— Так, ничего, — ответил Мухтар тихо. — Вот мы гуляем по Москве, а мне все еще не верится, что это — правда. Я среди вас, добрых людей, и в столице России.

Наташе хотелось что-то сказать ему, но они уже подошли к Троицким воротам Кремля, и всех охватило волнение: заказаны ли им пропуска.

Сергея отправили вперед, к окошку, где выдавали пропуска. Сергей протянул документы и тут же получил пропуск на четверых. Радостно подмигнув друзьям, он воскликнул:

— Братцы, пошли, видимо, бог любит нас!

— Любит, Сереженька, любит! — ласково и радостно согласилась Наташа.

Молодой красноармеец проверил пропуск:

— К товарищу Луначарскому?

— Так точно, — ответил Сергей.

— Вы там уже были?

— Нет.

— Он живет в Потешном дворе. Идите прямо. После арки — первое здание направо.

Ровно в назначенное время, в одиннадцать часов, Мухтар, Акпер, Наташа и Сергей поднялись по железным ступенькам на второй этаж, где жил нарком просвещения Луначарский.

Анатолий Васильевич встретил ребят улыбкой.

— Письмо товарища Буният-заде я прочел. Постараемся помочь вашему подопечному.

Он задал два-три вопроса каждому из ребят, затем обратился к Мухтару. Юноша от волнения не мог сидеть на стуле. Он встал. И с трудом начал объясняться по-русски. Заметив это, Луначарский сказал:

— Говорите по-английски, я немного знаю этот язык…

И Мухтар начал говорить по-английски. Выслушав Мухтара, Луначарский обратился к его друзьям.

— Очень хорошо, что вы все ему помогаете, — сказал он. — Смышленый парень, из него толк будет.

— Да, да, товарищ нарком, он боевой и в подполье нам очень помогал, — заговорил Сергей. — Очень просим вас оставить его в Москве, и, если можно, помогите ему поступить в Коммунистический университет пародов Востока…

— Ну а сами вы где собираетесь учиться?

— Мы будем учиться в Баку.

— И правильно сделаете. Учиться теперь можно и в Баку. Всем вам надо серьезно думать об учебе… Революции нужны свои кадры… А теперь, товарищи, я вас на некоторое время оставлю. Мне нужно пройти к Владимиру Ильичу.

Луначарский обернулся к высокому молодому человеку с черной густой шевелюрой и сказал:

— Включите всех их, четверых, в число представителей на прием к товарищу Ленину.

Анатолий Васильевич вышел.

Секретарь — молодой человек с добрым открытым лицом — пригласил ребят в приемную и предложил им посмотреть альбомы.

— Вот вам альбомы великих художников мира, исключительно интересные альбомы. Смотрите, а у меня дела.

Мухтар пытался разглядывать лежавшие на круглом столе альбомы с цветными репродукциями картин, но краски расплывались у него перед глазами. Все его думы и чувства сосредоточились на одном: он увидит живого Ленина! Какой он? Он должен быть высоким, очень важным и строгим к нему: ведь он незваный гость. И тут же утешал себя тем, что нарком просвещения, наверное, скажет ему о нем. Вдруг Мухтаром овладел страх: как и о чем он будет говорить с Лениным?

Никто не заметил, сколько времени просидели они в приемной, поэтому всем показалось неожиданным, когда вошел секретарь Луначарского и сказал:

— Ребята, пойдемте, Анатолий Васильевич просит проводить вас в приемную Владимира Ильича!

Когда Мухтар с товарищами вошли в приемную, здесь уже находилась большая группа юношей и девушек. В углу за небольшими столиками, уставленными телефонами, сидели два человека и сосредоточенно разбирали какие-то бумаги. В комнате стояла тишина. Оставив ребят в приемной, сопровождающий ушел.

Через несколько минут он возвратился и приветливо обратился к комсомольцам:

— Прошу, товарищ Ленин ждет вас!

Предстоящая встреча, как налетевший вихрь, подхлестнула всех. Волнению не было предела. Комсомольцы растерянно смотрели друг на друга, словно говорили: «Ступай первым». Но никто не мог сделать ни шагу, ноги отяжелели. Никто не мог отважиться. Какой-то молодой матрос первым преодолел оцепенение.

— Пойдемте, друзья, время не терпит! — сказал он шепотом, поднявшись со стула.

Все зашевелились. Поднялись и посланцы Баку. В кабинет они вошли гуськом, но подтянуто, строго по-военному. Самым последним шел Мухтар.

Владимир Ильич Ленин и Луначарский стояли у большого стола. Ильич держал в руках какие-то бумаги. Посмотрев на вошедших, он легко, стремительным шагом пошел им навстречу и с живостью сказал:

— Здравствуйте, товарищи! Очень рад вас видеть!

Поздоровавшись с каждым за руку и глядя в лицо так, будто хотел запомнить, Владимир Ильич, весело улыбаясь, заметил:

— Какие вы все сильные, крепкие. Куда же Антанте устоять против таких молодцов…

Молодежь рассмеялась, и всем как-то стало легко и спокойно.

Подойдя к Мухтару, Ленин сразу узнал его по рассказу Луначарского.

— Ну, вот мы с вами и встретились! — сказал Владимир Ильич, так же ласково улыбаясь. — Это хорошо, в Советской России покончено с угнетением слабых народов, у нас равноправие, мы и арабов в обиду не дадим!..

Ленин взял его за локоть. Мухтар схватил руку Ильича и стоял безмолвно, не сводя с него глаз. Сколько страданий перенес он ради этих счастливых минут. Встретить этого человека, услышать из его уст живое слово — разве не об этом он мечтал!

«Неужели это он?! Живой, настоящий Ленин, к которому я так стремился. Кого так хотел увидеть?!.. Неужели это я, Мухтар, стою здесь перед тем, о встрече с которым мечтают миллионы людей земли», — вихрем пронеслось в голове юноши.

— Ну, что вы молчите, товарищ Мухтар? — ласково спросил Владимир Ильич. — Вы понимаете меня? — И, чтобы дать ему время прийти в себя, обернулся к остальным: — Садитесь, товарищи!

Комсомольцы сели.

Только один Мухтар не двинулся с места. Он, как прикованный, не отрываясь смотрел в лицо Ленину.

— Ну? — вопросительно произнес Владимир Ильич, искоса бегло взглянул на Луначарского и снова перевел взгляд на Мухтара.

Тот глубоко, всей грудью вздохнул и тихо что-то сказал по-арабски.

— Что? — спросил Ильич с улыбкой и наклонил к нему голову.

— Можно мне обнять вас? — так же тихо произнес Мухтар по-турецки, глядя на Ленина широко открытыми блестящими глазами.

Акпер быстро перевел слова Мухтара.

— А почему же нельзя? — раскатисто, на весь кабинет, рассмеялся Владимир Ильич и сам обнял Мухтара.

Молодой араб, не помня себя от волнения, прижался щекой к его груди и на секунду услышал в ней ровное биение сердца.

— Ну вот, мы и совсем подружились! — по-отцовски похлопывая Мухтара по плечу, весело сказал Ильич. — А теперь спокойно поговорим о деле.

Он быстро обошел стол и сел в кресло.

— Прошу вас, товарищи, садитесь поближе.

Все придвинулись к столу. Владимир Ильич сразу понял душевное состояние сидевших перед ним юношей и девушек. Их глаза блестели, а щеки от возбуждения горели ярким румянцем. Ленин стал расспрашивать комсомольцев, откуда они, чем занимаются, в чем нуждаются и как устроились.

Ребята рассказали Ильичу о своем участии в боях, вспомнили о погибших товарищах. Кратко поведали о работе в подполье, о первых месяцах советской власти в Азербайджане, о бакинских комсомольцах. Выслушав всех, Ильич, улыбаясь, сказал:

— Вы уже приобрели жизненный опыт. Вы изведали классовую борьбу. Революционная Россия, революционный пролетариат и наша партия не забудут подвигов своей героической молодежи. Но теперь вы идете к мирному строительству, идете выросшими, окрепшими, коммунистически более организованными… Судя по тому, что вы мне здесь рассказали, многие из вас хотят учиться. — Ленин окинул молодых людей внимательным, чуть прищуренным взглядом. — Это мне очень нравится. Учиться, — улыбнулся он, — хорошая штука! — И тут же, посерьезнев, добавил: — Более важной задачи для вас, чем учиться, я сейчас не вижу. Да, да, не вижу!..

Мухтар не сводил с Ильича глаз. Ленин вдруг остановил свой теплый взгляд на нем.

— Да, много веков ваш трудовой арабский народ находился под ярмом турецких янычар, а теперь вы попали под колониальное господство английских, французских империалистов… Но прошли времена, когда господа колонизаторы могли беззастенчиво грабить слабые, отсталые народы. Думаю, и ваш народ вскоре поднимется на борьбу… И мы ему поможем, обязательно поможем, — повторил Ильич. Заметив, что Акпер шепотом переводит, он сделал паузу. Затем продолжил: — И вам, милый юноша, нужно, конечно, тоже нужно учиться. Учиться за себя и за всех тех, кто лишен этой возможности, пока еще лишен! Вы понимаете, о чем я говорю?

— Понимаю, Владимир Ильич! — одними губами ответил Мухтар. И в какую-то долю секунды он с необычайной отчетливостью представил своих друзей — маленьких багдадских ткачей, стоящих в горестном раздумье у закрытых ворот мастерской.

— Мы намечаем, — продолжал Ленин, — в ближайшее время открыть Коммунистический университет для трудящихся Востока. Думаю, Анатолий Васильевич поможет вам подготовиться к поступлению в этот университет, не так ли? — Ленин обернулся к Луначарскому, и тот, улыбнувшись, кивнул головой. — А вас, Мухтар, я прошу — почаще встречайтесь с нашей молодежью, рассказывайте ей о себе… Пусть она увидит бывшего раба, раскрепощенного нашей революцией. Рассказывайте, что испытали сами, что видели в Аравии, Индии, Иране. Пусть наши люди, отныне и навсегда свободные советские люди, знают и помнят о страданиях порабощенных народов… — Ленин помолчал минуту и спросил: — Может быть, у вас, товарищи, есть ко мне вопросы?

— Разрешите спросить? — поднялся с места молодой матрос.

— Да, да, пожалуйста!

— Вот вы, Владимир Ильич, сказали — учиться. Спору нет, учиться нам надо. Но только ведь враг еще не добит, воевать мы еще не кончили. Да и разруха кругом, все заново строить надо…

— Вот-вот, потому, что все заново строить, вам и нужно учиться! — горячо воскликнул Ленин. — Мы с вами, товарищи, еще встретимся завтра на вашем съезде. И у нас будет на эту тему серьезнейший разговор, — горячо воскликнул Ленин. — Наисерьезнейший разговор!

Мухтар не сводил с Ленина глаз. Ему вдруг показалось, что это совсем не тот человек, образ которого он столько лет носил в своем сердце. Ленин почему-то всегда представлялся ему огромным и торжественно важным.

Сейчас перед ним был не тот Ленин, а совсем простой коренастый человек, с большим выпуклым лбом и необыкновенно живыми, добрыми глазами, взгляд которых, казалось, проникал в самую глубину души слушающих его.

Владимир Ильич встал. Поднялись и остальные.

То, что произошло сейчас, привело Мухтара в такое смятение, что, выйдя во двор Кремля, он ничего не замечал: ни Царь-пушку, ни Царь-колокол, ни соборы, которыми восхищались его товарищи. Мысли и слова, услышанные из уст Ленина, запали в душу. Юноша горел одним желанием — не только скорей, но и как можно лучше претворить их в жизнь.

Этот день стал для Мухтара лучезарным. Он не только увидел Ленина и услышал его отеческие советы, но понял, что его оставляют в Москве. «Здесь я буду учиться в Коммунистическом университете трудящихся Востока!» — думал он.

— Спасибо, мой великий друг, — шептал он. — Спасибо за счастье, которое я обрел!