12-й Псалом сестры Литиции

10. Топор и парочка старушек

Одержимый ребенок выглядит совсем обычно. Не капает черной слюной на пол, не носится по стенам. Он тихонько хихикает, иногда переходя на хохот.

Веселый такой мальчик шести лет.

Только слишком веселый. Именно поэтому позвали Константина.

– Он не ест. Пьет только молоко. И… сами видите… – мать мальчика размазывает по лицу слезы. Выглядит это мерзко и неприятно. Гораздо хуже, чем хихикающий пацан.

– Почему сразу не сообщили?

– Не поняла я сразу. Он же спокойный.

Именно в этот момент ребенок демонстрирует гиенье лаянье и адский хохот. С распространением слюны на окружающих. Да ему можно в кино озвучивать злодеев.

– Какие еще изменения в поведении?

Смотрю на Святошу с невольным уважением. Сейчас он ведет себя, как грамотный полицейский. Четко формулирует вопросы, говорит по существу, не впаривает бедной матери брошюрки с адресом монастыря и не склоняет к ежесекундному визиту в церковь.

Мать мальчика – широкая, властная женщина с грубыми руками. Отец – работник мануфактуры, бородатый и лохматый настолько, что брови срослись, закрыв глаза. Две маленькие злобные точки светятся из глубины черных немытых волос. Типичная неблагополучная семья живет в страшном древнейшем домике на краю города. Из каждого угла воняет бедностью, апатией, Гюго и Достоевским. Сюда бы топор и парочку старушек…

Пока Константин ведет допрос, я вспоминаю сериалы про бандитский Петербург и Бригаду. Надо осмотреть дом, проверить личные вещи. Что еще?

Никогда не любил полицию.

И я остаюсь сидеть рядом с юным Джокером, привязанным к кровати за руку. Мальчика жалко. Он просто смеётся, а они его сразу веревкой. Как козу, какую-то.

– Может, ему просто весело?

На меня с недоумением смотрят три пары глаз. А пацан опять смеётся. Мать подбегает и суёт в рот сыну кляп.

Я бы тоже заболел, если бы со мной так обращались.

– На самом деле, он спокойный мальчик, – мать нервно вытирает руки о подол платья. Зовут ее Мариса.

Заболевший, называть его одержимым язык не поворачивается, ни с кем не ссорился, с подозрительными лицами не встречался, странных ритуалов не проводил. Раз в неделю ходил с родителями в церковь.

С какой стати демонам забираться ему в мозг и пародировать Джокера? Почему не женщина кошка или Черная вдова?!

Константин осматривает мальчика, шатается по ветхому жилью. Его одухотворенное кривоносое лицо кривится при виде паутины на стенах и отваливающейся штукатурки на потолке.

Он протирает пальцем пыль на деревянной полке и решает:

– Проведем причастие. Сестра Литиция, подготовьте все.

Я подрываюсь, быстро рисую кривые кресты на стенах (Преподобный Богомол морщится и поправляет мои художества), убираю острые предметы из комнаты (Константин добавляет к ним несколько игрушек), протираю тряпочкой лоб пацану (бросаю на Святошу провоцирующие взгляды, пусть только дернется исправить!), вытаскиваю из кармана бумажку и повторяю девять главных псалмов. Так как вряд ли разрешат скакать, поджаривая пиццу, память могла подвести.

Константин щурится на шпаргалку и осуждающе вздыхает.

Беспокойные родители выталкиваются за дверь.

Святоша рисует кресты на лбу и запястьях пациента (это он мне еще не доверяет), и мы принимаемся за работу.

Лично я читаю пять молитв. На каждую малец скалится и веселится. Костик печально крестит пациента. С каждым разом все нерешительней.

– Может, хватит уже мучить парня? – понимая, что сам Святоша не остановится, предлагаю перед шестой песней.

– Если мы прервемся, одержимый может стать агрессивным.

– Его зовут Джим. А не одержимый, – не упускаю возможности хоть в чем-то поправить Преподобного.

Богомол скрипит зубами и набирает воздух для новой молитвы. Он еще упорнее меня.

Тут мальчик кашляет, из его горла вылетает бабочка. Делает три круга по комнате и исчезает в окне. Крылья у нее белые и немного светятся.

Етить-молотить, забивать-колотить! Джокер, икающий бабочками!

Слова застревают в горле. Зато в голове одна безумная мысль обгоняет другую.

А если так выглядит душа человека?!

Если душа свалила, мальчик мертв?!

Да с какой стати душа-то?!

Может просто гусеницу проглотил. Она во рту у него окуклилась и вылупилась. А тут мы. И без лупы.

– За ней! – командует Преподобный, прерывая минутку зоологии, и ломится на улицу.