Джек скалит зубы. Джек показывает язык. На месте глаз его – черный огонь преисподней. Надо бы провести изгнание. Но Константин останавливает меня:
– Пока не выбили из него сведения, нельзя, – подходит ближе к допрашиваемому и корчит из себя злого полицейского. Поведение напарника не сочетается с его внешним видом прыщавого подростка. И выглядит так, будто он актер индийского кино и сейчас петь начнет, потроша противников в танце. – Где они?
Первые аккорды оптимистической мелодии…
– Скажу, если отпустите меня, – лебезит Потрошитель. Марионетка марионеткой, а жить хочет.
Подросток, которого мы притащили вместе с Реймондом уже сутки лежит без сознания в лазарете Святого Павла. Нам нужна информация, ему – отдых. И Пионика не пускает никого к нему, она иногда настоящий Богомол!
Мы давим на единственное оставшееся звено. Время поджимает. Дети меньше других подвержены влиянию демонов. В них меньше грязи и слабостей. Но в то же время, их желания сильнее и искренней. Они непредсказуемы. Что они затеяли?
– Тебе не спрятаться от нас.
– И не собираюсь. Я покажу вам женщин, а вы никогда не будете меня искать. На писании вашем поклянётесь.
Почему-то Константин с Беллом оборачиваются на меня. Ах, ну да, я же – самая беспринципная монашка на районе. Пожимаю плечами:
– Ладно. Клянемся.
Джек смотрит с недоумением. Джек облизывает искусанные губы.
– Тогда развяжите. Можем пойти прямо сейчас.
И опять все глаза на меня.
Я тут главный нарушитель правил? Отлично. Вот с демонами в паре мы давно не работали.
Белл после моего кивка отвязывает мужика от стула и тащит в коридор. Констебли нервничают. Приказа отпускать преступника не было. Но мы не пробиваемы. Рожи кирпичом, в лучших традициях Богомола. Благословляем всех и вся справа налево.
Полицмейстеры растекаются перед нами, будто море. Жаль по ним ступать нельзя.
Собрали свой инкубатор демоны в ночлежке для нищих. Грязь, крысы, антисанитария. И тринадцать беременных женщин вместо бомжей. Они живы, но все в плачевном состоянии. Они никому не нужны, поголовно больны туберкулезом, беззубы и накачены наркотой. Кашель рвет легкие. Проституток никто не ищет, не лечит, не стережет. Половина из них – моргающие трупы. Остальным осталось жить не больше пары дней. Кажется, убить их будет наивысшим благом. Но это не так.
Где грань между состраданием и селекцией?
Почему одни должны выжить, а другие не должны мучиться?
Констебли морщатся и отводят глаза.
Наверняка, это тоже ловушка. Но, даже зная это, мы вытаскиваем женщин из запертых комнат и перевозим в лазарет Святого Павла, где они и будут рожать. Пионика первая бросается к новым пациентам, даже не потрудившись одеть маску.
Врачи Ордена творят чудеса. Оживляют мертвых и поддерживают искру надежды в слабых. Несколько суток пролетают в безостановочной борьбе за тех, кто не должен был выжить.
– Нас вынудили спасти новорожденных, – озвучивает понятную всем истину Белл.
Спасибо, Капитан Очевидность, теперь становиться еще тошнее слушать их крики и гадать кого епископ Кентерберийский оставит в живых, а кого сожжет в угоду Вере. Опять эти сомнения, опять эта борьба. Может не стоило тащить их сюда? Женщинам перестали давать наркотики, и их боль можно ощутить физически. Она плывет по коридорам госпиталя, накрывая людей безысходностью. Какой смысл спасать их, если они все хотят умереть?!
– Не стоит совершать необдуманных действий, – Константин, подходит ближе, берет меня за плечи. Да, он читает мои мысли, даже те, что я прячу от себя под недосягаемой глубиной цинизма.
Зеленые глазища Богомола сосредоточены. Насторожены. Еще немного и он запрет меня в монастыре. Он прекрасно знает степень моей неадекватности и готовится к худшему. Неужели не поможет?
Белл на периферии что-то говорит о возможных вариациях событий, прогнозирует каждый шаг демонов, предостерегает от возможных подручных.
Только все это напрасно, если мы отвернемся от кого-то здесь и сейчас.
Светлый коридор больничного отделения накрывает тенью. Темнота наступает, приближается, затягивает в себя и подавляет. Это было бы похоже на фильм ужасов, если бы вся жизнь в Лондоне не была настоящим сериалом по выживанию среди нечисти. Вместе с десятком людей выбегаем на улицу, чтобы увидеть, как луна накатывает на солнце. И весь город медленно погружается в сумерки.
Затмение.
Возмущенный шепот переходит в крики и панику. Не вижу ничего страшного в спутнике, бросившем тень на звезду. Но народ молится и опускается на колени. Лучше б очки надели, неандертальцы.
Но мой напарник в ужасе, его перекосило так, будто только что током коротнуло, а он в луже увяз по колено.
Пара минут и солнце скрывается за черным диском, пылает придавленными краями. Будто тянется к нам тонкими пальцами и просит о помощи.
В гнетущей темноте голос епископа слышен всем, соседняя улица содрогается от его приказа:
– Убить, – без тени сожаления и сочувствия. Он уже проверил, отобрал, освятил, вычленил обреченного.