12-й Псалом сестры Литиции

22. Только свистни, он появится

Убийство убийством, а обед по расписанию.

Я много чего себе накрутил в голове. Подготовился к революции, к восстанию, к партизанским действиям с ружьем наперевес. Но мы со Святошей просто … работаем.

Именно так. Не шпионим по углам, ни бежим клепать доносы на подозрительного принца с проворными сперматозоидами.

Нет.

Мы едем по очередному адресу вытягивать из очередной клоаки очередного незваного постояльца.

И как назло клоакой оказывается мой собственный муж.

И угораздило же Богомола из всей кучи запросов выбрать именно этот!

Или он специально?

– Ты же специально? – подозреваю я теперь всех и постоянно. В этой испещренной чудесами местности стоит быть осторожнее.

Кто знает, чья великая фантазия воплотится сегодня в жизнь. А вдруг это будет Лавкрафт?

Свят, свят, свят.

Богомол смотрит подозрительно, и я торопливо перестаю креститься.

– Мне показалось, вас заинтересует данный случай, – холодно отвечает напарник.

Ух, ты ж, заботливый какой! Прям, мать Тереза! Отец всех Терез, просто.

– Могу продолжать?

– Валяй.

– Эдмонд Мелтон избил своего конкурента по строительству восточной железной дороги. Бывает, конечно, – изучает мое безразличное лицо Святоша. – Но он ему кусок носа откусил.

Да пусть хоть всего сожрет, мне-то какое дело?!

Мы мчим на всех парах к моему безумному муженьку. И меня это безумно бесит.

Разве нам не положен отпуск? Или хотя бы парочка дней передышки? Понимаю, Богомол – насекомое трудолюбивое. Но я-то нормальный человек!

– Он избил Изамбарда Брюнеля.

– Мужа красоточки? – какой тесный город. Куда ни плюнь, кругом знакомые.

Левый мизинец прямо печет от боли. Мозг сейчас там. Анализирует присутствие отсутствующего.

Преподобный перехватывает мою левую руку и пожимает. С таким видом, будто все будет хорошо.

Нихрена хорошо не будет!

Замечаю, что руки у меня дрожат.

– Мы не поедем к ним, – сообщает Константин.

А не мог меня вообще дома оставить?

Тут мы останавливаемся в общем-то у моего дома.

Мне срочно надо почесать копчик, и подтянуть чулки. Не смотри так, Преподобный. Это магия. Магия похуизма. Еще немного и я отпущу ситуацию. Как делал это множество раз в своей жизни.

Дверь открывает пациент собственной персоной. На швейцара он, видимо, еще не накопил.

– Богомол знакомься – это Мумия. Мумия не смей есть Богомола, – представляю мужиков друг другу, игнорирую возмущение и красные уши Святоши и протискиваюсь в помещение.

В доме Литиции много места. Он новый, в нескольких комнатах отсутствуют обои и мебель.

Эдмонд Мелтон ползает за моим телом, не отлипая.

Константин застывает в первой же комнате, и мне приходится туда вернуться после изучения дислокации.

– И почему же это сделали? – нравится мне все-таки, как Преподобный ведет допрос. У него лицо вроде спокойное. А по глазам видно, дернешься – и разотрёт мордой по полу. Потом перекрестит и скажет, что это тебе во благо.

– Могу я поговорить с женой наедине? – Эдмонд Мелтон выше и тоньше Богомола. Он похож на шест, подпирающий потолок. Он из тех редких людей, которым в метро приходится нагибаться, чтобы зайти в электричку. А в машине его коленки всегда будут егозить по ушам.

– Бывшей женой, – поправляю я.

– Перед Богом, мы вместе, – как-то скорбно говорит он.

– В каком это месте?! – уточняю, прикидывая, можно ли будет его избить во время сеанса экзорцизма. Уж очень хочется.

Константин молчит, мимикрируя под деталь интерьера.

Но молчит недолго. Пациент подлетает к нему и неожиданно бьет по лицу. Ладонью. Кажется, это называется «пощечина»:

– Я все понял. Ты мне с ним изменяешь! – пробиваются в крике истерические нотки.

– С чего такие выводы? – удивляемся на пару с Преподобным.

Мой напарник морщится. Трет щеку. А я язвительно добавляю:

– Поплачь еще! Может, вспомнишь, почему я тебя чуть не прибил?

– Это был несчастный случай, – отвечает Эдмонд Мелтон.

– Такой, что меня в психушку запихали?

– В монастырь, – влезает со своей никому не нужной информацией Богомол.

Мумия тянет ко мне свои высушенные культяпки:

– Ты должна простить меня и уйти со мной.

– Рука тебе твоя должна, – отбиваю обе конечности. – А мне пох…

Он прыгает без подготовки. Быстро, резко и на меня. Будто у него пружины вместо ног.

Увернуться я не успеваю, и растягиваюсь под ним на полу. В позе придушенной Дездемоны. Достойный финал недостойной мыльной оперы.

Что за высушенный Тутанхамон!?

Задушить меня не успевают. Константин скручивает пациента в комочек и связывает веревкой, которую всегда таскает с собой в бездонном саквояже.

Такой предусмотрительный.

– Зависть, – шепчет Преподобный себе под нос.

– Кому завидует? – я встаю, поправляю одежду и тру шею.

– Кажется всем. Изамбарду Брюнелю – из-за того, что патент на строительство ему, скорее всего, достанется. Мне – из-за близости с вами. Вам – из-за близости к Богу.

– Нашел предмет для зависти, – умозаключения Богомола удивляют своей заковыристостью. Я все еще не догоняю.

– Вы недооцениваете себя, сестра Литиция. И очень похудели.

– Я Бога имел в виду. Погоди, ты хочешь сказать, что я хорошенький? – и даже замахиваюсь в ответ на комплимент.

– Я хотел сказать, что вам отдохнуть необходимо, – заявляет Богомол донельзя довольный своей провокацией. Даже лапки от радости потирает.

Но отомстить мне не дает.

Перетаскивает пациента в спальню, безошибочно находя нужную комнату. И готовится к сеансу демоноизгнания.

И, несмотря на подозрение, что Мумия действовал агрессивно в силу своего же характера, я помогаю.

Уж очень хочется над ним поиздеваться.

Выбирает Преподобный псалом № 36.

И мне катастрофически хочется поесть мяса. Потому что под этот псалом отлично жарится шашлык, и он бесконечно долгий.

Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие,

Ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут.

С тоской смотрю на ногу пациента.

Слишком костлявый.

То ли дело ляжки Богомола! Жареные под кисло–сладким соусом.

Алиса, мясо насекомых считается скоромной пищей?

Оно вообще считается мясом?!

Уповай на Господа и делай добро; живи на земле и храни истину.

Утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего.

Эдмонд Мелтон мечется по кровати и огрызается.

Лицо его меняется, превращаясь в обезумившею маску.

Я на всякий случай проверяю ружье.

Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит,

И выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень.

Рот у пациента растягивается, занимает треть головы и похож на бездонную чёрную дыру. К тому же он орёт. Громко и мерзко. Как солист Demy Burger.

Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути своем, человеку лукавствующему.

Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло,

Он разрывает веревки и кидается на Преподобного.

Богомол сбивается, подмятый под нападавшего.

Этого-то мне и надо. С наслаждением представляю, как одержимый раздерёт Святоше шею, тот превратиться в зомби и почешет по улицам вынимать из прохожих мозги.

Ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю.

Прицеливаюсь и стреляю. Пуля попадает в спину Эдмонда Мелтона. С хрустом разносит его грудную клетку в клочья.

И, кажется, проходит насквозь. Потому что Константин, спихивающий с себя тело, залит с ног до головы ошметками внутренних органов и частями внешних.

Он смотрит на меня очень неодобрительно.

И сейчас точно начнет ругаться.

Еще немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его.

Заканчиваю молитву.

Пациент скорее мёртв, чем жив. Так что можно больше не париться. Верно?

Лапки вверх.

– Я тебя защищал! – я всегда говорю только правду. И это неоспоримое алиби.

Богомол протирает лицо, от чего разводы становятся еще более зловещими. На его плаще следов пациента почти не видно.

Я был прав, цвет выбран не напрасно.

Только свистни, он появится.

Красный плащ!

Константин сплевывает на пол. И шепчет что-то сквозь зубы.

Мне не послышалось?!

Он матюкнулся?!

За выстрел мне собираются отрезать еще один палец.

Черт, у меня так конечностей не хватит!

Но убийство есть убийство, и я гадаю какой из оставшихся будет следующей жертвой.

Подумываю сбежать от этого садиста с манией креститься. Кажется, он хуже любого одержимого.

Ну, какой еще человек потащит тебя на экзекуцию, в благодарность за спасенную жизнь?!

И знаете, что он сказал?

– Вас надо бы отлучить от церкви пожизненно. Но только в ней ваше спасение, сестра Литиция.

И так мне грустно стало, будто проебал я свой единственный шанс на спасение.

Мы с плясками тащимся в собор Святого Павла на следующий же день после похорон Эдмонда Мелтона.

Возмущаюсь, почему меня нельзя просто посадить на пару лет в тюрьму! Зарешеточную бодягу я бы перенес лишь слегка поднатужившись, а вот новые пальцы точно не отрастут.

Но тут всплывает предыдущее дело.