2133: Путь (СИ)

Глава 11

Катрин направилась к выходу из комнаты, но остановилась в проеме двери. Обернулась, глядя на Маршу, которая так и стояла у окна не двигаясь.

— Марша. Пойдем, нужна твоя помощь.

Говорила Катрин ровным усталым голосом — обращаясь как будто к капризному ребенку.

— А мое мнение вообще никто спросить не хочет? — возмутилась вдруг купеческая дочь.

Судя по недавнему тону, Катрин определенно предугадала этот ее вопрос.

— Марша, что ты думаешь о происходящем, и есть ли у тебя предложения по вариантам наших действий? — все тем же ровным тоном спросила Катрин.

— Э… Эм. Я думаю… я думаю, что…

Судя по всему, Марша думала только лишь о том, что в беседе ей уделяют недостаточно внимания. Вопрос застал ее врасплох, и сейчас она просто не знала, что сказать.

— Отлично, Марша, — все тем же тоном, словно общаясь с маленькими ребенком, произнесла Катрин. — Давай ты сейчас переключишь все свое внимание на сборы и подготовку. После того как мы подготовимся, а также ночью, до Зверина нам ехать долго, ты сможешь обдумать происходящее и сообщить нам свое мнение и взвешенную позицию, и мы вместе ее обсудим. Либо же в Зверине, когда купим билеты, на вокзале мы расстанемся перед отправлением поезда и дальше делай что хочешь, денег на гостиницу я тебе дам. Нормальный вариант?

— Я… я не…

— Нормальный. Пойдем.

— Катрин, — остановил ее Никлас за мгновение до того, как она вышла.

— Я слушаю.

Когда Катрин столкнулась взглядом с темными глазами Никласа, девушку вдруг словно парализовало. Она поняла, что сейчас получит ответ на свой вопрос, «возьмет» ли ее Никлас с собой в дорогу дальше по своему пути.

— Расскажи нам пожалуйста свои истинные мотивы.

За несколько секунд паузы лицо Катрин стало белым, а шрамы — багряными, после чего она, явно тщательно обдумывая слова, заговорила.

— Мой дед был конченым психопатом. Он относился к нам с Кристиной хуже, чем к своим инструментам в мастерской. По его плану, он должен был — став Никласом Бергером, жениться на Марше Юревич. Которая, после того как он решил бы все необходимые вопросы в Троеградье, наверняка бы скоропостижно скончалась. После этого, я это давно поняла, он планировал взять меня в жены, вернуть себе всю власть фамилии, после чего участь Марши постигла бы и меня. Я хочу, назло этому ублюдку, выжить и вернуть себе его власть и влияние. Которые тебе — здесь, на землях Рейха, не очень-то и нужны. Это первая моя цель. Кроме того, волей моего деда у меня в организме произошли серьезные изменения. И если я не смогу вернуть себе прежние возможности, я скоро умру. Отомстить мертвому ублюдку и банально выжить — вот мои мотивы, причем я не уверена, какой из них больший для меня стимул.

— План Дитриха Брандербергера, в принципе, неплох. Почему бы мне не реализовать его самому?

— Потому что в твоем организме тоже произошли некоторые изменения, смертельно опасные для тебя без тех знаний, которыми обладаю я.

Никлас не слишком удивился услышанному — он, в принципе, уже предполагал что эту информацию Катрин приберегла, для того чтобы сохранить свою ценность.

— Но не это главное. Я видела, с каким высокомерием и презрением ты относишься к рейху германской нации. Твой интерес — Москва, Африка или Югороссия. Я уверена, что если мы выберемся из ямы в которой оказались, ты наверняка отправишься туда и оставишь мне здесь все, что мы сможем забрать из наследства Брандербергера. Это, если говорить предельно честно.

«Высокомерие и презрение?» — мысленно удивился Никлас. В его семье и окружении действительно к Новому Рейху относились безо всякой симпатии, но подобного он за собой не замечал. Вроде бы. «Да наплевать мне было и на рейх, и на все вместе взятые германские нации до недавнего момента».

Катрин между тем, глядя на Никласа, ждала его ответа. Под взглядом светло-голубых глаз он медленно кивнул, принимая решение.

— Хорошо, я понял и принял. Следующая цель — Зверин. Так?

— Так, — ровным тоном ответила Катрин.

Облегченно вздохнуть она позволила себе только тогда, когда развернулась и двинулась в сторону лестницы. Постаравшись сделать это максимально незаметно.

На второй этаж поднялись все втроем — Катрин вошла в спальную комнату первой и уже подошла к розовому чемодану Марши, раскиданные вещи из которого давно сложили обратно. Сейчас Катрин — как и недавно, широким жестом расстегнула молнию и откинула крышку. Вот только вытряхивать ничего не стала, открывала аккуратно.

— Марша. Мы с тобой сейчас нарядимся девушками легкого поведения, сопровождающими студента-бонвивана.

Никлас, несмотря на изумление от услышанного, сумел сохранить спокойствие. В отличие от Марши, которая покраснела от злости и едва ногой не топнула.

— У меня нет нарядов девушек легкого поведения!

Катрин вдруг рассмеялась, искренне и звонко. Никлас тоже улыбнулся, не смог сдержаться.

— Прости, Марша. Конечно же у тебя нет ничего подобного. Давай вместе посмотрим, что у тебя есть и попробуем подобрать нам с тобой комплементарные образы.

— Какие образы? — едва не прошипела Марша.

— Комплементарные — это значит взаимодополняемые, — совершенно не обращала на ее состояние Катрин.

— Кто такой бонвиван? — поинтересовался Никлас.

— Развязный и беспечный молодой повеса, прожигающий жизнь. Сможешь сыграть?

— Зачем?

— Зачем сыграть бонвивана?

— Да.

— У меня здесь, так получилось, есть костюм студента Гейдельбергского университета, студентом которого с начала этого года является Никлас Бергер, находящийся сейчас в академическом отпуске. Это часть легенды, который создавал мой дед, чтобы суметь подмять под себя деловую среду Троеградья после брака с фамилией Юревич. Ты, как пользующийся правами и привилегиями Гейдельберга студент, сможешь купить нам всем билеты инкогнито, за наличные. Видеосъемка на вокзале в зонах для пассажиров первого класса не ведется, а в описании дежурящих на вокзале шпиков, они там наверняка есть, будет стоять характеристика: «богатый студент с двумя шлюхами», прости, Марша. О том, что Катрин Брандербергер была одной из этих шлюх, идущие по нашему следу ищейки просматривающие доклады со всех вокзалов, задумаются в последнюю очередь.

Никлас машинально отметил, что шрамы на лице Катрин покраснели, а лицо наоборот побледнело. Несмотря на легкость сказанного, озвучить подобный план для внучки рейхсграфа, тем более быть готовой его исполнить, явно было непросто.

— Ну, такое, — покрутил ладонью Никлас, демонстрируя жест неуверенности. — Нас же могут в лицо узнать.

— Могут. А могут и не узнать, к тому же мы подъедем прямо к отправлению поезда на Вильно, не думаю, что каждый шпик наши фотографии успеет получить. Даже если нас узнают, им придется искать нас от Варшавы до Вильно, куда мы возьмем билеты, но сойдем в Белостоке.

Никлас смотрел на Катрин, задумчиво закусив губу. В принципе, внутренне он с ней согласился, вот только оказалось, что это были не все ее аргументы.

— Кроме того, дело не только во мне. В собранном на тебя Брандербергером досье — наверняка уже доступном культистам Пути, есть особые отметки. В Танжере, а также в Таррагоне и в Авиньоне, пока ты добирался до Грайфсвальда, по заданию моего деда были предприняты несколько попыток познакомиться с тобой, и каждый раз ты сходу отсекал подходящих к тебе девушек. Кто-то в отчете писал, что ты демонстрируешь полное неприятие женского пола, а кто-то наоборот был уверен, что ты испытываешь крайнюю степень робости и смущения. Именно поэтому к моему деду и прибыл арбитр, проверяя тебя ментальной атакой — были подозрения, что ты все же испытываешь страх, что исключило бы попытку проведения ритуала перемещения. И после этого ты стал бы просто фенрихом личной гвардии Дитриха Брандербергера.

Брови Марши мгновенно взметнулись, она широко открытыми глазами смотрела на Никласа. Катрин тоже смотрела, но гораздо более спокойно.

— Я не…

Никлас осекся, даже дыхание задержал. Не от того, что все сложилось так глупо. Ладони мгновенно вспотели и кровь отхлынула от лица совершенно от другого. Сказанное Катрин, одна из версий, было абсолютной правдой: он действительно демонстрировал «крайнюю степень робости и смущения» в общении с девушками. Всегда, если речь заходила пусть даже о намеке на какую-либо романтику. Это не было страхом перед лицом опасности, и с этой робостью справиться у него никак не получалось. Он иногда даже просто цепенел, если речь хоть краем заходила о выражении симпатии со стороны противоположного пола.

Сейчас же Никлас вспомнил и все попытки девушек познакомиться с собой во время пути в Грайфсвальд — которых было немало. Действительно, каждый раз он тупил так, что некоторые девушки отходили от него не скрывая раздражения.

Катрин внимательно сейчас за ним наблюдала, а сам Никлас внутренне обмирал — понимая, что сейчас ему нужно или соврать об отсутствии интереса к противоположному полу, или же сказать правду. Выбор оказался невероятно сложен — просто потому, что выбора у него как такового и не было.

— Я действительно сильно робею в общении с девушками, если речь идет о романтических или иных близких отношениях. И да, я не уверен, что смогу правильно сыграть роль развязного студента-бонвивана.

Марша, до этого момента и так смотревшая на Никласа широко распахнутыми глазами, уже и рот приоткрыла.

— Лично я в тебя верю, — буднично пожала плечами Катрин. — Эта игра никак не гарантирует нам безопасности, но все же даст некоторый шанс избежать наступающего на пятки преследования культистов. Так что… Ты же попробуешь?

— Попробую, — кивнул Никлас, закусив губу.

По спине еще сильнее повело холодом, живот неприятно потянуло. Сглотнув, Никлас с трудом смог унять дрожь беспокойства предстоящего публичного испытания. Катрин между тем, словно забыв о только что состоявшейся беседе, уже склонилась над чемоданом Марши. Покопавшись в вещах, она вытащила сначала пакет с россыпью драгоценных цепочек, потом бросила на покрывало несколько баллонов с жидким хлопком. После, не скрывая радостного возгласа, достала две полумаски-вуали из полупрозрачной такни, черную и белую.

— Отлично, просто отлично! Сделаем два одинаковых, но разных образа! — обернулась Катрин к Марше. — И мои шрамы закроем, и твой гудок приметный можно спрятать.

— Гудок⁈ — Марша, после откровений от Никласа забывшая о недавней злости, все же топнула ногой.

— Ой, я это вслух сказала? Не обращай внимания, я про железную дорогу просто думаю, а там локомотивы гудят, когда к станции подъезжают. Марша! Возьми себя в руки! — вдруг повысила зазвеневший сталью голос Катрин, отчего купеческая дочь вздрогнула.

Никлас сам в этот момент, несмотря на напряженное состояние, с трудом удержал на лице нейтральное выражение. Гудок, надо же — довольно подходящее название для такого невероятного клюва.

Катрин уже взяла в руки два баллончика с жидким хлопком — с черной и белой крышками, повернулась к Никласу. Взглядом явно намекая, что тому стоило бы выйти. Никлас — внешне невозмутимо, а на деле обливаясь потом под тактической рубашкой, с каменным лицом прошел через всю комнату и сел на кресло в углу.

— Ты можешь… — уже вслух произнесла Катрин, показав в сторону двери.

— Для успешного исхода мероприятия мне нужно потренироваться, — с этими словами Никлас попробовал изобразить нагловатую гримасу, устраиваясь в кресле поудобнее. Приняв при этом «развязную» в своем понимании позу, закинув ногу на ногу так, что щиколотка одной оказалась на колене другой.

— Понимаешь, я раньше голых девушек только на картинках видел, а мне ведь нужна практика для того чтобы натурально отобразить бонвивана.

— В твоем личном деле указано, что ты посещал…

— Там не указано, что все доступные моим финансам проститутки в А-Зоне были классом «третий сорт не брак», поэтому каждый раз они были не полностью голые, а в нижнем белье. К тому же я всегда просил выключить свет, действуя считай наощупь.

— В Танжере разве не общие душевые? — не сдалась Катрин.

— Вот только я был в пехотной школе.

— И что? — спросила Катрин, чуть наклонив голову.

Одновременно с вопросом она, заставив Никласа невольно задержать дыхание, отбросила на кровать баллончики с жидким хлопком и одним движением расстегнула скрытую молнию. Легко повела плечами, отчего плотное платье упало на пол. Так и глядя в глаза Никласу, оставшаяся в сапогах и нижнем белье Катрин легко переступила через упавшее платье, выходя из круга ткани.

В этот момент сердце Никласа заколотило где-то в горле, но внешне — по крайней мере, он на это надеялся, выглядел он совершенно невозмутимо. Прежде чем отвечать на вопрос, Никлас осмотрел Катрин. Внучка рейхсграфа между тем не останавливалась — она уже расстегнула бюстгальтер, сняла, отбросила его на кровать. Плавно наклонилась вперед — с грацией стягивая с себя последнюю деталь туалета, после чего и отбросила небольшой комок ткани следом к бюстгальтеру.

Катрин выпрямилась, прямо посмотрела в глаза Никласу. Он, в свое очередь, глаза опустил. Не потому, что не выдержал: медленно прошелся взглядом по длинным ногам, оценивающе задержавшись на широких бедрах. Отметил про себя что Катрин — под его пристальным взглядом, невольно, пусть и едва заметно, втянула живот. После Никлас поднял взгляд дальше, на грудь. Высокая, при этом одна чуть больше другой, что заметно; или же просто Катрин стоит не совсем прямо, поэтому так кажется…

На груди Никлас задержался взглядом довольно долго. Даже голову наклонил — демонстрируя, как он старался, скучающий интерес «развязного бонвивана». И только после паузы поднял взгляд, посмотрев в голубые глаза внучки рейхсграфа. Отметив бледность кожи лица — на фоне чего ярко горели багрянцем налившиеся кровью шрамы.

— Нормально у меня получается? — спросил Никлас ровным тоном, что стоило ему серьезного усилия.

— Приемлемо, — с заметной покровительственной ноткой в голосе в тон ему ответила Катрин. — Так что там с общими душевыми Танжера? Ты настолько робок с девушками в близком общении, что стеснялся туда ходить?

— В А-Зоне среди пустынных рейдеров практически нет женского пола, они там… без женщин, в общем, — не стал произносить вслух Никлас то, что в мужской компании всегда говорили про пустынных рейдеров. — Представляешь, что будет если им в плен попадет женщина в форме? Поэтому на офицерских курсах в пехотной школе Танжера девушек просто нет и никогда не бывает. Желающие есть, но на прием стоит запрет. Куда угодно, но не в легкую пехоту.

— Звучит логично, — кивнула Кристина, вдруг грациозно поднимая руки. При этом грудь ее приподнялась, но Катрин смотрела Никласу в глаза. Ему немалого труда стоило не опустить взгляд, а в процессе он попытался изобразить легкую спокойную ухмылку.

— Марша, сделай мне черное платье-мини, — Катрин, не глядя на купеческую дочь, вдруг вздохнула глубоко, так что грудь поднялась еще сильнее, принимая такую форму, что у Никласа мурашки по спине побежали.

Все же опустив взгляд, он отметил на лице Катрин еще более потемневший багрянец шрамов — которые, несмотря на бесстрастный вид меченой валькирии, заметно выдавали ее волнение.

Совершенно забытая Никласом Марша, которая после недавнего «гудка» то краснела, то бледнела от сдерживаемой ярости, видимо решила оставить разборки на потом. Взяв в руки баллон, она довольно сноровисто начала наносить жидкий хлопок на кожу Катрин. Несколько минут и та оказалась в облегающем черном платье.

Глянув в зеркало и оценив результат, Катрин удовлетворенно кивнула, после чего обратила внимание на украшения. Несколько минут, и ее руки и ноги покрывала сеть блестящих цепочек, которые помогала настраивать Марша, устанавливая нужную длину и натяжение. Довершила создаваемый образ полупрозрачная полумаска-вуаль на нижнюю часть лица — под которой, если сильно не присматриваться, шрамы были практически незаметны.

— Теперь ты, — повернулась Катрин к Марше, когда образ был закончен. — Я черная, ты белая. Ты когда-нибудь видел подобные парочки, Никлас?

— Только на картинках, в жизни для меня это было бы слишком дорого.

Никлас по-прежнему пытался играть бонвивана, как его себе представил. И сейчас — едва закрыв рот после фразы, даже губу незаметно изнутри закусил. Показалось, что сказал полную чушь, показалось что Катрин сейчас поднимет его на смех за столь неумелые попытки. Но нет, она осталась почти серьезной.

— Оставь это в прошлом. Вживайся в роль, ты теперь золотой мальчик, такие парочки по четвергам себе покупаешь…

Голос Катрин звучал довольно нейтрально, как инструкция к действию. Но покровительственная насмешка в нем все же угадывалась: Никлас только теперь подумал, что можно было и не заставлять ее перед ним раздеваться. Похоже, зря поддался импульсу. Потом еще подумал, вспомнил как любовался красотой девичьего тела и решил, что ни о чем не жалеет.

— Марша, ну раздевайся, ты чего как замерзла? — помахала рукой Катрин, держа наготове баллон белого жидкого хлопка.

— Я н-не могу вот так вот раздеться перед незнакомым молодым человеком, — помотала головой Марша.

— Ты его волоком недавно таскала, какой же он незнакомый? Тем более что Никлас без пяти минут твой будущий бывший муж. Если бы у моего полоумного деда все получилось, он бы тебя уже сегодня в спальне…

— Не надо, не надо! — закрыла уши Марша.

— Какая ты чувствительная девочка, Марша, — с выражением произнесла Катрин. Потом, словно бы виновато пожав плечами, глянула на Никласа. Он кивнул и направился к выходу из комнаты. Надеясь, что Катрин не заметила, как плотная ткань его рубашки прилипает к мокрой от пота спине.

Едва Никлас прикрыл за собой дверь, как вдруг услышал глухой звук удара, за которым последовал писк боли и шум борьбы. Приоткрыв дверь обратно, Никлас аккуратно и не привлекая внимания заглянул внутрь.

Марша стояла спиной у стены, на щеке краснел след пощечины. Пухлые губы приоткрыты, рот искривлен признаками приближающегося плача, отчего лицо приобрело нелепое и жалкое выражение. Из глаз уже брызнули дорожки слез, но рыданий не последовало: Катрин держала купеческую дочь за горло. Как раз только что, предваряя попытку зарыдать громко, она вдруг резко ударила Маршу кулаком под ребра.

— Пока мы вместе, вопрос твоего выживания — это умение вовремя сделать то, что я говорю. Если я тебе говорю раздевайся, ты раздеваешься. Если я говорю лежать или бежать, ты лежишь или бежишь в указанном направлении. Иначе или мы все погибнем, или же я сама тебя просто убью нахрен, а труп в болоте утоплю. Меня совершенно не прельщает носиться с тобой как с писаной торбой, и только врожденное миролюбие пока удерживает меня от резких движений. Это тебе понятно?

Марша попыталась что-то сказать, даже начала говорить, но с сиплым выдохом осеклась на полуслове — получив еще один резкий тычок под ребра.

— Да или нет?

— Да.

Катрин чуть ослабила хватку,

— Это было последнее предупреждение, — оттолкнула от себя Маршу Катрин, так что дочка купца звучно ударилась затылком в стену. — Раздевайся, быстро.

Последний толчок был явно лишним. Никлас понял, что Катрин — несмотря на внешне бесстрастный вид, сама не справилась с напряжением, выплеснув скопившееся раздражение на Марше. Впрочем, вмешиваться он не стал, просто прикрыл за собой дверь и направился на кухню. Зверский аппетит, проснувшийся с утра, никуда не уходил, будучи лишь приглушен недавними важными событиями и беседами.

Из еды на кухне Никлас нашел несколько банок с (маринованными?) сосисками. Пока заваривал себе чай, одну банку уничтожил целиком. Как раз к этому времени обе девушки — в облике черно-белых подружек, уже спустились и появились на кухне. Никлас, не скрывая интереса, с кружкой в руках за ними наблюдал.

Выглядела парочка невероятно эффектно. Тонкие обтягивающие платья, многочисленные цепочки поверх ткани и кожи, закрывающие лицо полупрозрачные полумаски; перчатки до локтей — для контраста черные на «белой» Марше, и белые на «черной» Катрин.

Перекусывая недавно сосисками Никлас рассчитывал, что, когда девушки закончат с нарядами, ему организуют обед. Неправильно рассчитывал: оказалось, что одежда — только самый первый этап создания образа. Еще спускаясь по лестнице Катрин на ходу подсказывала Марше, стараясь добиться синхронности движений. И гораздо больше времени заняла — с кратким перерывом на приготовленный Никласом обед, тренировка синхронности движений, поведения и манеры себя держать.

В процессе Никлас с нескрываемым интересом смотрел, как Катрин добивается от Марши понимания. К вечеру все было готово, планы на случай проблем на КПП обсудили. С наступлением темноты — подождав пару часов после того как посты действительно исчезли с улиц, как и предсказывала Катрин, покинули дом. Выехали из гаража на черном звере, как про себя обозвал Никлас дерзкий и резкий на вид темный джи-ваген. Выбрали его потому, что неприметная арендная машинка под созданный общими усилиями образ «богатого студента с двумя шлюхами» не подходила никак.

У КПП на выезде из города Никлас погасил свой страх, вел машину в состоянии ледяного спокойствия. А вот Катрин, как и Марша, заметно нервничали. Но едва джи-ваген подъехал к группе солдат у временного шлагбаума между бетонными блоками, как один из них сразу махнул рукой, показывая проезжать. Остальные трое, как заметил Никлас, на машину даже не посмотрели, отвернувшись.

Выехав из Грайфсвальда, автобанов избегали — двигались второстепенными трассами, которые находились в зоне ответственности ландвера, а не культистов Пути. Катрин показывала дорогу, Никлас рулил, Марша негромко посапывала. Неудивительно — купеческая дочь бодрствовала больше суток. Так что, как только миновали КПП, стоило ей едва расслабиться, как сразу же заснула.

Катрин, сидя рядом на пассажирском месте и показывая дорогу, раз за разом проговаривала Никласу возможные проблемы на вокзале и варианты их решения. Изредка она замолкала, делая долгие паузы и сидя молча в глубокой задумчивости.

Никлас в такие моменты сам беседу не начинал. Глядя на высвеченное фарами серое полотно дороги, расчерченное мелькающей разметкой, он смотрел и словно бы не верил в происходящее.

Всего пара дней с момента его прибытия в Грайфсвальд, и его пусть не совсем размеренная, но вполне упорядоченная жизнь сделала невероятный поворот, то ли пикируя в пропасть, то ли свернув непонятно куда. Но одно очевидно: возврата назад больше нет и не будет. А вот куда теперь приведет его новый путь — совершенно неясно.