2133: Путь (СИ)

Глава 3

Дитриху Брандербергеру на вид было лет восемьдесят, но выглядел он весьма моложаво. Его светло-голубые глаза — ярко выделяющиеся на морщинистом лице, смотрели цепко и внимательно.

Некоторое время в кабинете стояла тишина. Рейхсграф внимательно и беззастенчиво изучал взглядом замершего перед столом Никласа, тот — сохраняя спокойствие, смотрел на массивную кабанью голову над столом рейхсграфа.

Вдруг за спиной Никласа послышался звук открываемой двери. Оборачиваться он не стал, но по отчетливому стуку каблуков догадался, кто именно зашел в кабинет. Догадка подтвердилась: Катрин Брандербергер. Едва не задев Никласа, она впритирку прошла мимо, усаживаясь в одно из кресел неподалеку. Грациозно закинув ногу на ногу, так же принялась изучать гостя взглядом, ритмично покачивая носком сапога.

Дитрих Брандербергер на внучку — лишь не так давно официально назначенную наследницей, внимания даже не обратил. Но именно ее и ждали, потому что после того как Карин устроилась в кресле, он наконец обратился к Никласу.

— Расскажите о себе, молодой человек.

Говорил рейхсграф на немецком. Никлас ответил ему с полупоклоном, тоже на немецком, с некоторым трудом подбирая слова:

— Мой немецкий плох, господин рейхсграф. Позвольте использовать русский или французский?

— Меджусловјанскы језык?

— На интере не говорю, только понимаю.

— Говорите на русском, — не скрывая неудовольствия, поморщился рейхсграф. Похоже, не только у его секретаря что-то личное, не мог не отметить Никлас мимоходом, прежде чем начать говорить.

— Родился лета семь тысяч шестьсот двадцать третьего по московскому календарю, в восемьдесят четвертый год новой эры европейского летоисчисления, на территориях Югороссии. Получил домашнее образование, с четырнадцати до шестнадцати лет обучался в Русском кадетском корпусе Александрии…

— Александрия — это есть город в Африке?

«Он специально речь коверкает, что ли?» — невольно прислушался Никлас к словам собеседника, потому что едва уловимый акцент звучал довольно наигранно, неестественно.

— Так точно, господин рейхсграф.

— Карашо, продолжайте.

— В шестнадцать лет отправился в Танжер, по обмену поступив на двухгодичные офицерские курсы Французского Легиона. По выпуску отправился в конвойные войска, после годичного контракта по представлению и воле отца прибыл к вам, чтобы здесь и сейчас предложить свою службу.

— Опыт боевой работы?

— Семь раз участвовал в проводке конвоев из Пекла в Дакар и Танжер как водитель скаута.

— Что есть «скаут»?

— Легкобронированный вседорожник. Экипаж как правило состоит из трех или четырех человек: командир, водитель, один или пара стрелков.

— Вы быть командир?

— Нет, в должности водителя.

— Вы закончили Танжер, не получив офицерский патент?

«Да коверкает специально, прекрасно он русским владеет», — определился наконец Никлас. С трудом даже удержался при этом от удивленной гримасы — подобный детский сад от столь взрослого и серьезного человека его поразил.

— Получил. Я был водителем командно-штабной машины, перенимая у взводного командира необходимый опыт. Год в должности сарджа после выпуска — это…

— По национальности вы?

— Русский.

— У вас нетипичное имя.

— Мой отец — пятый в фамилии Андерсон…

— Я карашо знаю вашего отца, иначе бы вы здесь и сейчас не стояли. Я говорю об имени.

— Меня назвали в честь отца моей матери.

— Хм. Я карашо знаю не только вашего отца, но и родителей вашей матери Беллы Ришар.

— Я рожден не в браке, господин рейхсграф.

— Кто же ваша мать?

Никлас чувствовал, как у него горят уши и щеки, но ничего не мог с собой поделать. Дитрих Брандербергер внимательно смотрел на него, откинувшись на спинку кресла. Он прекрасно знал, что Никлас — незаконнорожденный, знал кто его мать. Ему, похоже, просто была интересна реакция собеседника.

«Ты сам этого хотел, старичок», — повторил Никлас мысленно одну из присказок своего первого наставника.

— Мою мать звали Елена Нелидова, отец познакомился с ней в России, на острове Рюген.

На самом деле мать Никласа звали Элен Нелидофф, была она как и мачеха француженкой, но Никлас специально произнес ее имя на русский манер. Цели достиг: глаза рейхсграфа сверкнули, но эмоции он сдержал, заговорил спокойно. И безо всякого намека на недавний акцент:

— Вы на землях Нового Рейха, молодой человек. Старайтесь не употреблять здесь слово «Россия», тем более в контексте принадлежности временно оккупированного острова Рюген.

— Как мне тогда стоит говорить?

— Не Россия, а Империум Москау. Земли под властью Москвы. Не русские, а московиты.

— Буду иметь ввиду, господин рейхсграф. Что насчет Югороссии?

Глаза Дитриха Брандербергера снова сверкнули. Он отметил, как именно — обтекаемо, без прямого согласия ответил Никлас; увидел и его чистый от плещущейся наивности взгляд во время вопроса. Сейчас рейхсграф явно пытался понять — специально это сделано, или младший Андерсон действительно максимально прост.

— Насчет Югороссии этических ограничений нет, можете называть это государственное образование как угодно.

— Принял, господин рейхсграф.

— Скажите, молодой человек. Вас ничего не удивило сегодня, во время ожидания приема?

— Удивило, господин рейхсграф.

— Что именно?

— Я был крайне удивлен, когда увидел беса из смартмассы выходящего из вашего кабинета.

— Это не бес из смартмассы, молодой человек, а арбитр Пути.

— Господин рейхсграф, а…

— Что?

— Прошу простить, а какая разница?

— Арбитры из культа Пути не являются частью Сверхразума.

Никлас промолчал. На выжженных землях А-Зоны особи смартмассы, бесы или ксеносы — если по-простому, встречались крайне редко. В их сортах никто разбираться не старался. Подспудно Никлас сейчас понимал, что стал носителем невероятно важной тайны, но пока не сильно волновался. Воле отца — отправившего его сюда с наказом предложить свою службу, он доверял.

— Вы видели Арбитра в составе Пути, молодой человек. Что вы собираетесь делать с этим знанием?

Акцент рейхсграфа как исчез, так более и не проявлялся. Вот вроде старый и — наверное, мудрый человек, зачем цирк было устраивать? Но Никлас подумал об этом совсем мельком. Некоторое время он молчал — размышляя, как именно ответить на этот вопрос. Понимая, что заведомо лояльные ответы будут выглядеть нелепо, он подбирал слова.

— В ближайшее время я собираюсь изыскать возможность связаться с отцом и сообщить ему об увиденном.

— Прямым текстом?

— Эзоповым языком, конечно же.

— То есть в Трибунал сообщать об увиденном вы не собираетесь?

«Да-да, вот прямо сейчас и признаюсь тебе в таком намерении».

— Не собираюсь, господин рейхсграф.

— Извольте объяснить мотив своего решения.

«Опасение за собственную жизнь и безопасность, конечно же».

— Мой отец рекомендовал мне отправиться к вам и предложить свою службу. В первую очередь я должен услышать его комментарий. А обратившись без промедления в Трибунал, я могу как принести проблемы своей семье, так и бросить тень на нашу фамилию.

— Взвешенная позиция, — кивнул рейхсграф. — Что ж, могу вам сообщить, что ваш отец конечно не будет говорить прямо, но он в курсе тех особенностей… которые связывают меня и тайное направление Пути.

Дитрих Брандербергер помолчал, вглядываясь в лицо Никласа.

— Вы понимаете ситуацию, в которой сейчас оказались?

— Да, господин рейхсграф. Не докладывая об увиденном Трибуналу, я нарушаю положения Венского меморандума и Варшавских мирных соглашений, чем ставлю себя за границу международных законов пограничных территорий.

— Именно так, молодой человек, я рад что вы видите самую суть. Теперь же позвольте, я объясню вам причину, почему нам — и мне как доверенному лицу кайзера, и культу Пути, приходится столь плотно общаться со вставшими на путь самостоятельного развития арбитрами, больше не являющимися частью Сверхразума.

Развернувшись вместе с креслом, рейхсграф кавалерийским стеком показал на стену с картой Европы, поделенную — почти полностью, на два цвета, синий и красный. Между ними разделительной полоской расположился Новый Рейх, обозначенный темно-серым, почти черным цветом. Отсюда, на удалении, на общем фоне карты территории Рейха Никласу виделись в форме чуть наклоненной буквы «Y» — занимая узкую полоску европейских земель населенных германской нацией, ниже спускаясь на итальянский сапог, а сверху переходя на восточную сторону Британского острова и узкую западную береговую полосу Скандинавского полуострова.

— Земли под властью Москвы. Империум Москау, — постучал рейхсграф по красному цвету справа. — Земли под властью Атлантиды, — стек показал на левую, синюю часть Европы. — И здесь, в самом центре, Новый Великий Рейх германских наций. Не смотрите на название: кроме высокопарных слов, величия на нашей земле пока немного. Мы, если говорить откровенно, сумев отвоевать свое историческое жизненное пространство, сейчас выступаем буферной зоной между Москвой и Атлантидой. Если между ними начнется конфликт, он начнется именно здесь, на нашей земле. Мы же к этому совершенно не готовы. Вы знаете, почему именно меня вам рекомендовал ваш отец?

Никлас почти пропустил мимо ушей вопрос, глядя на карту. Сверхразум смартмассы, захватив западную часть Европы, носил самоназвание «Атлантида». Но кроме живущих на подконтрольных Сверхразуму землях людей, никто больше эту территорию так не называл. Е-Зона, и никак иначе. По крайней мере, в Африке. Сейчас, когда рейхсграф назвал владения синей гнили Атлантидой, Никлас очень сильно удивился — и только в этот момент допустил мысль: «А не ошибся ли его отец?»

— Молодой человек?

— Да-да, господин рейхсграф.

«Что он сказал? Что он сказал? Ах да, рекомендации».

— Нет, не знаю.

— Не знаете что? Мне показалось, вы отвлеклись.

— Не знаю, почему мой отец рекомендовал мне предложить вам свою службу.

— Вы знаете мой герб?

Даже если бы Никлас не знал, ошибиться с ответом было бы сложно: над столом рейхсграфа, прямо над ним — между головами кабана и оленя, висел серебряный геральдический щит с черным Y-образным крестом Нового Рейха. Габелькройц, вилообразный крест (вне территорий рейха называемый чумным), в центре которого в круге был изображен круг с красной дланью в виде руки с мечом.

— Красная длань с мечом на щите белой аристократии.

— Молодой человек, на землях Нового Рейха старайтесь не употреблять слово «белая» применительно к военной аристократии.

— Принял, господин рейхсграф.

— Оружная рука на гербе не просто так. Меня — вы, наверняка слышали об этом, называют дланью кайзера.

Никлас об этом не слышал, но комментировать никак не стал.

— Моя личная гвардия выполняет такие задачи, что, вы это несомненно также услышите, меня шепотом называют дланью кайзера, предназначенной для того чтобы подтирать ему задницу, уж простите за прямоту. Кроме того, моя личная гвардия пусть и состоит в ландвере, но имеет статус отряда быстрого реагирования — что дает ей право не подчиняться миротворческому контингенту Трибунала. Мои воины занимаются патрулированием границы с федератами Москвы, в том числе границы с польскими землями. Вы упомянули участие в патрульных миссиях…

— Так точно.

— Расскажите мне про личное вооружение вашего экипажа.

— Я служил водителем, у меня был укороченный автоматический карабин. У стрелка — штурмовая винтовка, как и у командира машины.

— Пулеметы?

— Я был водителем командно-штабной машины, пулемет у нас отсутствовал.

— По положению Варшавского мирного соглашения вооруженные отряды ландвера на восточной границе Нового Рейха ограничены в номенклатуре вооружений. В отличие от частей рейхсвера у нас нет тяжелой техники, артиллерии, практически отсутствует легкобронированная техника, а автоматические винтовки состоят на вооружение лишь в отдельных частях. Вы привезли свое оружие с собой?

— Нет.

Никлас не соврал: его личное оружие сюда привез Пауль, доверенный человек отца. Именно он и передал ему в Дакаре рекомендацию и отцовское повеление отправиться в земли Нового Рейха. Пауль тоже приехал сюда — но добирались они не вместе, по отдельности. Сейчас Пауль ждал Никласа неподалеку условленном месте в паре километров отсюда. На всякий случай — и похоже, как пришел к выводам Никлас после увиденного арбитра в белой жреческой мантии Пути, подобная конспирация и предвидение оказались не зря.

— Правильно, что не привезли. Здесь, в пограничных землях, ношение автоматического оружия — нарушение закона, подлежащее рассмотрению полевыми тройками Трибунала. Вам, как кандидату в офицеры моей личной гвардии, будет положен пистолет. Мои рядовые бойцы вооружены самозарядными карабинами и винтовками. Не смотрите так, дело не только в контроле Трибунала — при нужде его несложно обойти. У нас проблемы с патронами — на территории Рейха нет производств, в этом мы критически зависим от китайских поставок. Ну и от контрабанды, конечно же. Кроме того, не менее серьезны у нас сложности с бензином — автомобили есть, но из-за экономии топлива на некоторых безопасных участках границы разъезды выходят в патрулирование на лошадях. Как вы, кстати, с лошадями?

— Не очень хорошо, — покачал головой Никлас.

— На какой стадии?

— Рассматриваю лошадь как опасное с обеих сторон и коварное посередине существо.

— По крайней мере, честно, — с нескрываемым неудовольствием покачал головой рейхсграф.

— Это цитата? — вдруг звонким голосом поинтересовалась Катрин, о которой Никлас успел совсем забыть.

— Так точно, мадемуазель, — кивнул Никлас, впервые посмотрев на нее. Отметив, что страстная валькирия в отличие от рейхсграфа и его секретаря показательно язык ни разу не коверкала, русский у нее идеален.

— Откуда цитата? Знакомое что-то, но никак не могу вспомнить, — нахмурилась Катрин.

— Артур Конан Дойл, мадемуазель. Шерлок Холмс.

— Вы любите чтение?

«Я любил библиотеку, где можно было спрятаться».

— Интересуюсь, мадемуазель, но не безоглядно.

Катрин хотела еще что-то сказать, но ее, не скрывая легких ноток раздражения в голосе, обращаясь к Никласу перебил рейхсграф.

— Ваш отец отправил вас сюда потому, что несмотря на некоторые сложности, именно здесь, в ключевой точке мира, перед вами откроются невероятные возможности. Военная аристократия, рейхсвер и Путь — три кита, на которых стоит Новый Рейх. И если вспоминать увиденного вами арбитра… Военная аристократия и рейхсвер гарантируют нашей земле безопасность. Путь — отвечает за развитие. Культ Пути всегда и везде стремится к новому знанию, это основа его учения. Арбитры, неподвластные воле Сверхразума, дают нам не просто знания, они дают нам невероятные возможности. Я упомянул, если помните, что виденный вами арбитр принадлежит к тайному направлению Пути. Догадываетесь, к какому?

Никлас задумался. На белой мантии беса, как и на плаще Кристины, он видел кадуцей с восьмеркой вместо крыльев.

— Что-то связанное с медициной?

— В некотором роде вы правы. У нас искусственно созданные проблемы с оружием, а Путь помогает нам в этом: мы улучшаем человеческие организмы, нивелируя техническое превосходство потенциальных противников. Как вы относитесь к возможности стать умнее, быстрее, выше, сильнее?

«Спасибо, воздержусь», — мысленно и безо всякого раздумья ответил Никлас.

— Мне было бы интересно узнать об этом, — вслух произнес он. Думая при этом как бы потехничнее сделать так, чтобы затянуть подписание контракта, а для начала свалить из этого столь гостеприимного дома и встретиться с Паулем посоветоваться. Хотя, при таких «открывающихся невероятных возможностях», можно даже и подписать контракт, а потом уже свалить.

— Отлично, — хлопнул ладонью по столу рейхсграф, тоном показывая, что беседа закончена. — Я узнал о вас достаточно. В гостиной вас ожидает мой секретарь, Марк, он проводит вас для прохождения формального, но необходимого медицинского осмотра, после которого мы с вами уже сядем и обговорим условия контракта.

Кивнув, Никлас развернулся на каблуках и вышел. Некоторое время в кабинете стояла тишина, после чего Катрин поднялась с кресла и — мягко ступая, подошла ко столу. Села на предназначенное для гостей место напротив рейхсграфа, подперла подбородок основанием ладони, пристально и с немым вопросом глядя в глаза хозяину кабинета. На ее взгляд Дитрих Брандербергер даже не отреагировал — выдвинул ящик стола, начав шелестеть бумагами.

— Зачем? — негромко спросила Катрин, когда поняла, что на невысказанный вопрос ответа не получит.

— Зачем что? — поднял взгляд рейхсграф.

— Зачем вы так долго разговаривали с ним… объясняли, разъясняли. Зачем показали ему арбитра?

— Ты же неглупая девочка, Катрин, — с нотками усталого раздражения вздохнул рейхсграф. — Если что-то пойдет не так, то он подпишет контракт и будет служить тебе. Его профессиональные качества могут быть весьма средними, но такими людьми — людьми с таким происхождением и подтвержденной лояльностью фамилии, не разбрасываются.

— Если что-то пойдет не так я и дня не проживу, господин рейхсграф.

— Не смотри на все в черном свете.

— Я смотрю на вещи реально. Если… — Катрин запнулась и вздохнула, с трудом подавив накатывающую легкую дрожь. — Если что-то пойдет не так, Кристина меня уничтожит прямо здесь, не отходя от медицинского кабинета.

— Ты слишком нагнетаешь, — уже не скрывая небрежения, отмахнулся рейхсграф. — Твоя сестра весьма благоразумная девушка.

Катрин на миг прикрыла глаза — так, что затрепетали ресницы. Возражать она больше не стала. Рейхсграф был умным и цепким в делах человеком; но отношения с родственниками строил своеобразно — у него было четверо сыновей и две дочери, но ни один из них больше не носил фамилию Брандербергер. Трое из его детей даже покинули Новый Рейх, сбежав в Империум.

Для общества это все выглядело так, что рейхсграф ставит интересы государства превыше всего, но Катрин знала правду — Дитриху Брандербергеру просто плевать совершенно на всех, кроме себя. И на нее тоже плевать. Вот только догадалась об этом Катрин совсем недавно — тогда, когда стало уже слишком поздно.

Около четверти часа двое сидели в кабинете в ожидании. Катрин молчала, прикрыв глаза и стараясь расслабиться, думая о хорошем. Рейхсграф по которому разу перебирал бумаги, заметно нервничая.

Тяжелое это было молчание, тяжелое ожидание.

Телефон зазвенел дребезжащим звонком так резко и неожиданно, что старый мужчина и юная девушка одновременно вздрогнули. Один с предвкушением и опаской, вторая — со страхом и неизвестно откуда взявшейся тоской. Подняв трубку, рейхсграф выслушал короткий доклад, после чего положил трубку обратно на место.

— Кристина все приготовила. Пора, — поднимаясь, посмотрел Дитрих Брандербергер в глаза Катрин.

Выходили из кабинета оба уверенной походкой. Но если рейхсграф легко шел навстречу предстоящему испытанию души и тела, то Катрин шагала с тяжелым сердцем. Она не питала никаких иллюзий и знала: сестра Кристина, жрица культа Пути, ее ненавидит.

Катрин понимала, что ее судьба — в самом ближайшем будущем, всецело зависит от успеха грядущего мероприятия. Впрочем, оба они — и рейхсграф, и Катрин, сейчас шли в медицинский отсек с пониманием того, что их жизни теперь напрямую зависят от Никласа Андерсона.

Зависят от итоговых результатов его скорой смерти.