2133: Путь (СИ)

Глава 12

Прямым путем до Зверина можно было добраться часа за два. Но из-за выбранного пути по второстепенным дорогам на дорогу потратили всю ночь. Только на рассвете Никлас наконец увидел большой дорожный щит с приветствием гостей на территории Вольного города Зверин. Кроме этого, объявление — дублированное на интернациональном междусловянском языке, гласило, что впереди находится контрольно-пропускной пункт. Ниже, также на немецком и интере, были прописаны рекомендации — приготовить документы, при прохождении пункта пропуска вести себя предсказуемо и спокойно.

— Как мы… — начал было Никлас, едва прочитав послание на щите.

— Никак, нас не будут досматривать. Просто держись правее и проезжай спокойно по самой крайней полосе, — отреагировала Катрин.

Вскоре дорога расширилась, разветвляясь сразу на десяток проездов. Никлас держался правее и действительно — солдат в серой форме только козырнул, поднимая шлагбаум.

— Как это? — не скрывая интереса спросил Никлас, когда они отъехали от пропускного пункта и машина снова набрала скорость на ровной дороге.

— Номер машины. На первый взгляд обычный общегражданский, но у него две четверки в цифрах. Такие номера используются тайной полицией, нас с ним не остановили бы, даже если бы за рулем сидел гудок как у нашей подруги.

— У тебя есть контакты с тайной полицией?

— Нет. Но номер достать смогла.

— Ясно, — кивнул Никлас.

Для него, выросшего в Африке, номера на машинах были не очень привычны — в А-Зоне больше в ходу опознавательные тактические знаки и расцветки камуфляжной раскраски, говорящие о принадлежности к отрядам. Номера на машинах повсеместно были лишь в некоторых городах, но города Никлас посещал не так уж и часто.

— Теперь нам уже недалеко. Минут десять по прямой, потом въедем в город и вокзал там совсем рядом, я покажу.

— Катрин, — сзади вдруг раздался голос Марши с вернувшимися протяжно-капризными нотками. Судя по тону, проснулась она давно, просто до этого момента не привлекала внимание.

— Слушаю тебя, — развернувшись, села Катрин на сиденье вполоборота.

— Я тебя как-то обидела?

Сейчас, кроме капризных ноток, в голосе Марши Никлас отчетливо услышал напряжение.

— Брось, как ты можешь меня обидеть?

— Я не знаю. Просто мои губы тебе покоя не дают.

Катрин с заметным разочарованием покачала головой и вздохнула показательно, словно намекая на свое отношение к ничтожности обсуждаемой темы. Похоже комментарий про «гудок» она недавно отпустила машинально, не заметив — в чем, судя по виду, себя сейчас корила. Никлас, кстати, сам на это не обратил бы внимания — если бы Марша не задала вопрос.

— Марша, если мои слова обращены не к тебе, без произнесения вслух имя «Марша», просто не обращай внимания. Тебе, уверена, это будет несложно. Вот мне на твои губы не обращать внимания не в пример сложнее. Понимаешь, жизнь — волею судьбы и моего полоумного деда, свела нас вместе и… Вот ты книги читаешь?

— Н-ну… читаю, — замявшись было, вовремя исправилась Марша.

— Молодец. В книгах иногда встречаются самые замысловатые сюжеты, но жизнь это такое дело, что никакой литературе не угнаться. Это я к тому, что в иной ситуации я бы к тебе ближе чем на десяток метров не подошла, чтобы нас вдруг не увидели вместе и не решили, что мы знакомы. Ферштейн?

— Не подходить ко мне в обычной жизни, но ехать со мной в одной машине в наряде шлюхи. Действительно удивительные изгибы судьбы, — задумчиво протянула Марша.

В этот момент Никлас почувствовал к купеческой дочери уважение — несмотря на жесткую отповедь и пару болезненных тычков совсем недавно, она, несмотря на разницу сословий, решила потыкать в Катрин острой палкой аргументов. Ну или она просто тупая — вспомнил Никлас, как губастая уточка недавно назвала его идиотом. К версии о том, что Марша не очень умная, Никласа подтолкнули ее следующие слова:

— Скажи, а твои принципы не пострадали оттого, что ты так спокойно разделась перед незнакомым человеком, при этом…

— При этом что?

Продолжать Марша не стала, что-то невнятно пробормотав. Похоже поняла, что начала движение по лезвию бритвы и притормозила. Но, к удивлению Никласа, Катрин осталась совершенно спокойна. Ни малейших признаков вспышки холодной ярости, случившейся недавно во время переодевания. Сейчас у внучки рейхсграфа даже шрамы кровью не налились. И голос оставался совершенно спокоен, словно она разговаривала с несмышленым ребенком:

— Понимаешь, Марша. В любой модели общества всегда формируются группы элит. Мы с тобой к таким группам принадлежим, только к элитам разных общественных моделей. Я из военной аристократии рейха, мои права и привилегии являются следствием обязанности вставать на защиту интересов государства. Ты — часть деловой элиты Троеградья, экстерриториальность и свобода которого обеспечивается Варшавскими соглашениями Сверхразума, Москвы и Нового Рейха. В свободных полисах, подобных твоему родному Троеградью, военная элита отсутствует — безопасность, как ты знаешь, на всех вольных территориях обеспечивает Трибунал. Так что в Троеградье, чтобы стать частью местной элиты важно лишь иметь или уметь зарабатывать хорошие деньги. Но деньги, особенно в полисах — где за порядком следят чужие армии, это явление приходящее. Сегодня ты с деньгами и элита, завтра деньги отобрали и все, простите-извините. Наличие больших денег позволяет на короткой дистанции делать из себя элиту, быструю элиту я бы даже сказала. И именно от понимания возможной скоротечности нахождения в составе элиты, у многих возникает не всегда осознанная необходимость выделить свой статус внешними признаками. Показать всем, что деньги есть. Понимаешь, к чему я веду?

— Не очень.

— Вот ты хорошо русский язык знаешь?

— Да.

— Что значит выражение: «Я не дешевая шлюха?»

Марша замялась с ответом, но Катрин ответа и не ждала, продолжила практически сразу же:

— Это выражение, на слух, можно интерпретировать по-разному. Недешевая, и не дешевая, — паузой Катрин показала, что в последнем случае имеет ввиду два слова. — У тебя позавчера, когда я встретила тебя в порту Грайфсвальда, во внешности имелись все внешние признаки богатства гражданки технополиса первой категории: увеличенные губы, невероятно длинные ногти, ресницы чуть ли не до затылка, провокационный внешний вид, одно только голое платье с бриллиантовой сеткой чего стоит. Весь твой внешний вид просто кричал о том, что ты не можешь выполнять простейших дел — с такими ногтями даже чай себе не сделаешь. И ты, как и многие другие, в своем облике визуализируешь богатство семьи. Когда ты находишься в компании граждан первой категории, твой невероятно дорогой облик буквально говорит всем: «Я вам не дешевая шлюха, я дочь купца первой гильдии!» Но! — Катрин даже подняла палец, указывая на важность следующих слов: — Эти же внешние признаки богатства могут принадлежать и для идентификации иных членов общества технополисов. Если у какой-нибудь эскортницы — а они тоже бывают элитные, мы сейчас с тобой таких как раз и изображаем… Так вот, если у какой-нибудь эскортницы хватило сбережений накачать себе губы, как у тебя, и она в одиночестве выглядывает кавалера в ресторане, весь ее вид в этот момент говорит о том, что она недешевая шлюха. В смысле не дешевая, а дорогая. Поэтому мне — в нормальной ситуации, даже общаться с тобой было бы уроном для репутации. Выдерни тебя из привычного общества, поставь на улице и сразу не понять: недешевая ты шлюха, или же ты не дешевая шлюха, а гражданка первой категории.

— А самой щеголять в наряде шлюхи для тебя не урон для репутации?

— Ты хотя бы раз видела, как в кино показывают войну?

— Да.

— Вот на войне иногда случается, что под обстрелом и солдаты, и офицеры падают в грязь, чтобы укрыться и спасти свою жизнь. Наши жизни сейчас в опасности ничуть не меньшей, чем на поле боя. Поэтому я сейчас и упала в грязь, маскируясь, чтобы спасти свою — и твою, между прочим, жизнь.

— Нет ли в этом урону чести?

— Нет.

Никлас в этот момент вдруг понял причину абсолютного спокойствия Катрин. Она не просто не тяготилась разговором, она, похоже, даже была ему рада. Потому что внучка рейхсграфа сейчас не с Маршей разговаривала, а с ним, с Никласом — пусть и ни разу на него не посмотрев. И теперь он был уверен, что все ее недавние слова предназначены именно ему. Как оправдание — в чем, он также был уверен, Катрин никогда не признается.

— Я, может быть, не очень сообразительная и не училась в университете, но мне кажется ты не права, — продолжила Марша гнуть свою линию. — У моего отца тоже есть честь. Если он не будет выполнять условий договоров…

— Ты путаешь честь и репутацию торговца. Никлас, можно я…

— Что?

— Твой рюкзак.

— Возьми.

Катрин наклонилась, достала с заднего сиденья рюкзак Никласа и вытащила из бокового кармана ножны с кинжалом егеря, достала клинок и показала его Марше.

— Знаешь, что здесь написано?

— Майне ейре хайст троуе, — неуверенно прочитала Марша.

— Моя честь называется верность, — перевела Катрин.

Никлас только сейчас понял, что, когда видел надпись в первый раз, из-за готического шрифта прочитал первое слово как «Meme…», хотя на самом деле написано «Meine…». Катрин со стуком убрала клинок в ножны и хотела что-то сказать, но Марша ее опередила:

— Я училась в школе в Тарту, и там нам учитель русского языка рассказывал, что на кинжалах егерей из бригады «Рейнхард» выгравирован девиз душегубов и палачей старого рейха. В Московской империи за его использование можно попасть на виселицу.

— До старого рейха существовало еще две великих империи германских наций, — спокойно парировала Катрин. — А это древняя формула клятвы верности.

Никлас, проверяя догадку о том, что все слова Катрин предназначены не Марше, а ему, то и дело украдкой поглядывал на внучку рейхсграфа. Катрин сохраняла полное спокойствие и по-прежнему ее шрамы — индикатор усиливающихся эмоций, выглядели совершенно обычно. Сейчас она и вовсе заговорила откровенно скучающим голосом:

— В Империуме за этот кинжал можно не только на виселицу попасть, но и получить немалое вознаграждение — если ты убил его владельца, как это сделал Никлас. Так что у нас в руках не опасный артефакт, а полезный, причем их сразу два. На наши деньги это более тридцати тысяч марок вознаграждения, неплохая сумма. Но это все неважно, речь о том, что ты путаешь понятия чести и репутации. Конечно если твой отец не будет выполнять договоров, ему никто денег в кредит не даст, его даже в банки или гильдию на порог не пустят. Поэтому он и блюдет свою репутацию надежного партнера, к чести это не имеет никакого отношения. Твой отец проиграл тебя в карты, вот это уровень его чести.

— Это еще не доказано! — в запале воскликнула Марша, все же теряя самообладание.

— Ты сейчас обвиняешь меня в лжи? — в голос Катрин зазвенел лед.

— Я не…

Марша осеклась — от осознания сказанного у нее пересохло горло.

— Нет, не обвиняю, прошу прощения.

Никлас скосил взгляд на Катрин. Искривленный после полученной раны уголок ее рта чуть-чуть приподнялся в улыбке. Внучка рейхсграфа так и сохраняла ледяное спокойствие, разговор ее никак не напрягал. И сейчас, выждав мучительно долгую паузу, Катрин кивнула.

— Хорошо, извинения приняты. Мы сейчас с тобой в одной лодке, и в стесненных обстоятельствах. Так что я сделаю вид, что не заметила оскорбления, из-за которого в иной ситуации ты бы мгновенно могла лишиться личного благополучия. Но имей ввиду на будущее, не забывай об осторожности — особенно когда покидаешь стены технополиса и общаешься с военной аристократией. На самом деле, я все ждала, когда же ты приведешь аргументы про моего деда, но ты, наверное, об этом пока не подумала. Но если подумаешь, имей ввиду, что Дитрих Брандербергер был конченым психопатом, на него мерило чести, достоинства и репутации просто не работают. Такие люди нужны в любой элите, везде и всегда, но…

— Но?

— Но не в большом количестве.

Некоторое время ехали молча — Катрин, выпрямившись и отвернувшись, смотрела в окно. Марша, обдумывая услышанное, раздраженно посапывала сзади.

— Николаш, а ты что думаешь? — спросила она вдруг, тронув Никласа за плечо.

«Думаю, что если Катрин тебе еще пару раз всечет, я буду совсем не против».

— Я думаю, что и репутация, и честь имеют свою цену. Кто-то платит деньгами, кто-то кровью. Неподкупность же и верность принципам — это признак каждого отдельно взятого человека, а не сословия в общем, — пожал плечами Никлас. — Я ведь тоже, по сути, из военной аристократии, в Империуме у нашей фамилии был бы титул. И Пауль тоже из военной аристократии, я его знаю с младенческих лет, но он легко и спокойно меня продал.

Марша — Никлас увидел это в зеркало, расцвела улыбкой. При этом он краем глаза увидел и как наливаются кровью шрамы Катрин. Он заметил это в отражении бокового стекла, когда внучка рейхсграфа отвернулась — может быть, как раз для того, чтобы никто этого не увидел.

Оставшиеся несколько минут дороги до городских предместий проделали в молчании. Заговорила Катрин только тогда, когда въехали непосредственно в Зверин. Хотя много слов здесь нужно не было — указатели на вокзал оказались на всех значимых перекрестках.

Вскоре Никлас уже вел машину по предназначенной для граждан первой категории выделенной полосе привокзальной площади. Остановился на КПП, показал свой перстень, после чего заехал на верхний уровень парковки. Нацелился было на дальний конец, где увидел табличку с указанием мест для машин, предназначенных к отправке на грузовой перрон, но Катрин заметила его желание и коснулась руки на руле.

— Давай ближе ко входу, ты здесь главный и наглый. Перегонщик пробежится, ты о его удобстве вообще не должен думать.

Никлас спорить не стал, еще и припарковался криво — встав сразу на два места. Решив, что если и отыгрывать самовлюбленного мудака, то делать это нужно качественно. В Танжере за такую парковку перед офицерской школой можно было выхватить по лицу — от сокурсников, и получить взыскание от офицеров. Но судя по удовлетворенному замечанию Катрин, здесь и сейчас он все сделал правильно.

— Помните, если мы сыграем плохо, можем скоро умереть, а это насовсем, — заговорила внучка рейхсграфа. — Если же все будет хорошо, у нас есть шанс жить долго и счастливо, в согласии и радости. Марша, соберись, вспомни как ты себя должна вести. Никлас, помни — ты хозяин жизни и властелин мира. Ты нас купил, и вообще что угодно бы купил, только не очень хочешь. Готовы?

— Готовы.

— Марша?

— Готова.

— Отлично. Тогда выходим и не задерживаемся, до отправления поезда всего полтора часа осталось.

Никлас открыл дверь и ступил на асфальт парковки, стараясь чувствовать себя другим человеком. К предстоящему испытанию он, как только что понял, был совершенно не готов. Но выбора у него определенно не было.