50 оттенков рассвета

28.

Артур.

Безусловно, я верю в чудеса и совпадения в разумных пределах. Но то, что вижу сейчас — это за гранью. Искать подходы, собирать информацию и вот так запросто встретить интересующую девчонку в клинике отца?

Дашка бы незабываемо высказалась по поводу таких чудес, я уверен.

— Прогнозы хорошие, — отец не замечает моего ступора, застегивая халат. — Скорее нервное истощение, а переохлаждение уже наложилось на ослабленный организм. Хотя Олег Евгеньевич склоняется, что психосоматику исключать не стоит. У девочки на запястьях синяки.

— Оху…

— Артур! Я, кажется, просил не выражаться здесь. Родственникам сообщили, естественно.

— И? — Очень интересно послушать версию так называемой родни в свете тех фактов, которые поведали подруга с бабкой.

— Ничего не предъявишь. Девочка совершеннолетняя, жених имеется. По его заверениям, всё обоюдно и по согласию. Девочка любительница жестких методов.

Если бы челюсть реально могла упасть, я бы соскребал её с нулевого этажа. Нет, всякое слышал, конечно. Но эти уроды вообще в жизни потерялись. А она-то какого хрена молчит?

Озвучиваю свои сомнения отцу, но тот лишь пожимает плечами. За его практику повидал всего и подобным его, увы, не удивишь.

— Я могу к ней зайти?

— Зачем?

Логично. Папа-то не в курсе.

— Это моя знакомая девушка. Близко знакомая. Она нуждается в помощи. — Как в двух словах объяснить родителю, не желая посвящать его во все нюансы?! — Короче, давай так: я влюблен в Еву. Не ожидал её здесь встретить. Там… сложно все, отец. Помоги попасть к ней в палату?

— Артур, Артур… С Инной из-за нее разлад? Из-за этой девчонки?

— Нет. Про Инну вы все знаете. Я тебе, кстати, бумаги скидывал на почту по делам ее бати. Смотрел?

— Не успел.

— Почти две недели, пап.

— Посмотрю, успокойся. С Каминской этой что?

— Бля. Для твоих понятий, наверное, диковато прозвучит. Ты у нас всегда стараешься играть чисто…

— Не хами, сын.

— Не начинал. Я тебе объяснить пытаюсь. Её дядька проиграл Хаузову большую сумму. Дальше цепочку сам составишь? Жених в два раза старше, синяки, истощение?

— Твою…

— Да, пап. Да. Времена меняются, люди нет. Мрази были и будет всегда. — Сжимаю кулаки, сминая карту пациентки. — Так что с палатой?

— Надевай халат.

Цепляю первый попавшийся, подходящий по размеру. У бати в шкафу всегда висят накрахмаленные. Чистоплюй, мать его.

Злюсь. Не верю я, что отец проглотил сказку про любительницу БДСМ. Скорее, не захотел связываться из-за незнакомой девочки. Пожалел мысленно, подлечил и пошел дальше. И не потому, что мудак конченый. А потому что «всем не поможешь» — отголоски воспитания советского времени. У меня же на этот счет другая теория.

Пока одеваюсь, Эскильдсен—старший находит подходящий бейдж, и цепляет на мой халат. Итак, сегодня я врач—пульмонолог высшей категории. Мне нравится.

— А сложности с переодеванием к чему, кстати?

— Охрана.

Так и думал. Что же такого таит в себе девочка—цветочек, что эти звери не оставляют её в покое не на минуту? Понятное дело, бабки колоссальные. Но… Хотя да: сам на собственный вопрос и ответил.

В коридорах клиники ожидаемо пусто: клиенты и пациенты предпочитают уединение и не любят излишнего внимания. У интересующей нас палаты сидит инородное тело: костюм, сверху одноразовый халат. Окидывает нас скучающим взглядом и утыкается в телефон. Уровень, однако. Видел бы отец Лихацкого подобное, глаз на задницу бы натянул.

Проходим в светлое помещение. Расположение палат и интерьер мне знакомы, поэтому я, не оглядываясь по сторонам, прохожу из мини—прихожки в саму палату. Ева лежит на кровати с закрытыми глазами. Часто дышит. Но я знаю её диагноз, поэтому не удивлен.

— Сегодня перевели из интенсивной, — поясняет отец, поправляя катетер. — Капельницу на ночь назначу.

Он делает пометки в своих листах, проговаривая для меня каждое действие. Не знаю, для чего. Волнуется. Скорее всего, моя фраза про влюбленность его не хило шандарахнула. Но мужественно молчит, не лезет с вопросами.

— Она спит? Или под уколом?

— Спит.

— Подожду.

Улавливаю промелькнувшую заминку на лице папы.

— Я не сделаю ей ничего плохого. Просто дождусь, когда проснется. Они ж сами настаивали на внимании «особой» пациентке? Вот и получат это самое внимание.

Оставшись наедине с девочкой, подтаскиваю к койке стул и усаживаюсь, гипнотизируя её взглядом. Наконец-то имею возможность рассмотреть внимательно, без помех извне.

Она красивая. Тонкие черты лица, слегка курносый носик. Розовые губки пересохли и потрескались, но манят и притягивают. Извращенцем прослыть не охота, но пялюсь на ее рот. Хочу провести языком, прикусить нижний лепесток.

Лепесток? Артур, серьезно? Может, я все-таки того, ку—ку?

Черт! Хорошая мысля приходит опосля, как говорит дед Егора. Сижу я здесь, любуюсь. А она-то как отреагирует? Рада будет? Испугается? Узнает?

Судя по разговорам подруги, девчонка на меня запала. Но в их возрасте принято романтизировать даже косые взгляды. Улыбаюсь, вспоминая любимый в детстве фильм.

«Один раз. Итого три раза».

«А для чего вам нужны все эти записи?»

«Не мешай нам веселиться, изверг».

Интересно, Ева смотрела? Вряд ли. В её возрасте еще от мультов фанатеют. Ксюха с Сашкой с удовольствием залипают про викингов и драконов.

Поглаживаю тонкую ручку, на которой можно рассмотреть переплетения венок. Истощение… что же с тобой там делали, маленькая? Сердце сжимается от тяжелых мыслей. Хочется сгрести в охапку и защищать от всего мира. Инстинкты или все-таки пресловутые чувства? Угнать за сорок секунд — возможно. А влюбиться? Всё чаще возвращаюсь к этому вопросу.

Девочка улыбается во сне. Напряженное личико начинает будто светиться изнутри. В окно падают лучи солнца, и она смешно морщит нос.

— Доброе утро, спящая красавица! — Произношу, как только она открывает глазки.