50 оттенков рассвета

49.

Тигран.

В доме Каминских тихо и воняет лекарствами. Где-то в углу кабинете воет жена этого слизняка. Сука отдал богу душу прежде, чем успел сказать главное. Где его племянница — х@й знает.

Из-за возникших после скоропостижной кончины «друга» проблем приходится нацепить маску скорби и нанести визит вежливости в день похорон. С радостью закатал бы его в асфальт, но всё должно выглядеть цивилизовано. Адвокат семьи уже здесь и шелестит своими бумажонками. Тоже делает вид, что скорбит. Хотя… может, и переживает, чёрт его знает. Евгений умел окружать себя преданными людьми, да вот с братцем просчитался.

Оставляю охрану внизу присматривать за представителем закона, сам же поднимаюсь на второй этаж. Прохожу в знакомую комнату, где жила Ева. Здесь всё так же, как было при ней. Испытываю даже неведомое ранее чувство грусти от того, что она сейчас не здесь. Всё ещё прячется. Мои копают в городе, но тварь из клиники резво почистила все концы. Правильно, никто не хочет огласки, что у него пациенты пропадают. По докам всё чисто: совершеннолетняя девушка покинула больницу по собственной воле, расписка имеется. Куда направилась — не интересовались. Мои даже бумажонку изъяли, чтобы сравнить подпись. Сама нацарапала. Но кто, бл@дь, кто помог уйти?

— Что здесь делаешь? — Не сразу замечаю детскую макушку между окном и шкафом. — От кого прячешься?

Мелкая дочь Николая смотрит исподлобья, до боли напоминая сейчас своего папашу. Избалованная мелкая девка, которая никогда не знала слова «нет». Иногда жалею, что в моём мире существуют границы, перейдя которые тебе уже никто не подаст руки. Трогать детей — табу. Кто нарушает, долго не живут. Правящие этим миром умеют защищать своё. Да только мало кто задумывается, что вырастит из такого ребенка, пользующегося своей безнаказанностью. Юлька столько раз плевалась от жестокости Николашиной дочуры.

Ладно, пусть сидит. Не моё дело, что она здесь забыла.

Отхожу к окну, когда взгляд цепляется на стопку альбомных листов на подоконнике.

— Это что, не знаешь?

— Евины рисунки. Она их раскидала, а я собрала. Она красиво рисует, но я тоже так умею. Хочешь покажу?

— Не хочу, — отмахиваюсь от Марины, подходя ближе. Перебираю бумаги.

— Здесь ровно пятьдесят заказов. Я посчитала.

Рассматриваю верхний лист. Красиво, но мрачно. Сама Ева слишком нежная девочка. Неужели я не ошибся и внутри у неё живет такая же чернота, как у меня? Эта мысль радует.

Начинаю откладывать просмотренные в сторону, и усмехаюсь: — Это рассветы, бестолочь. Знаешь, что такое рассвет?

— Папа мне говорил, что это начало нового дня.

— Правильно говорил.

— Как ты понял, что это не закаты? Они тёмные.

Не знаю, зачем отвечаю. Но начинаю с восхода солнца и показываю пальцем, где начинается его путь.

— Ева красиво рисует, да?

— Красиво.

— А ещё у неё красивый мальчик.

— Мальчик?

— Ага. В самом низу картинки.

Вытаскиваю последние листы, рассыпая верхние по полу.

Из глотки вырывается дикий хохот.Бл@дь, неужели всё так просто?

***

— Нашли?

— Пока нет.

— Сутки, — рычу. — Сутки, Вагиф, у тебя были нарыть, где этот сосунок, а ты мне снова отвечаешь «нет»?! Сука, бл@дь. Вы сговорились что ли?!

Сговорились… Сговорились…

— Пригласи—ка ко мне нашу Юлечку.

Болотова входит в кабинет с ровной спиной. Выглядит так, что я даже теряюсь: неужели ошибся? Сомневаюсь. Юлька всегда умела идеально держать себя в руках.

И когда сестру её нашли в какой-то канаве, и когда мать с катушек чуть не слетела… Юлечка терпела, и только выше задирала подбородок. За это её и ценю.

— Рассказывай, Юлечка. Рассказывай.

— Ты о чём?

— Про Еву рассказывай, про сосунка её. Давай, моя хорошая. Я же говорил тебе, поработай головкой. Начинай.

— Ты всё знаешь. — Звучит ровно. В чём подвох?

— Где девчонка?

— У своих спрашивай. Всё, что знала, я тебе сразу рассказала.

— Про Эскильдсена я что-то не слышал?

— Извини? — Юлия приближается и плавно встаёт на колени. Знает, сучка, как меня расслабить. — Про этого мальчика, — смешок с пухлых губ, пока она тянет замок ширинки вниз, — ты сам нам инфу дал.

— Не знала, значит? — Наматываю волосы на кулак, насаживая резко, как люблю. — Лаааадно. Закончишь и до вечера выложишь мне про него всё. Ты же умная девочка, правда? Не хочешь, чтобы твоя сестричка мучилась и страдала? Не хоооочешь.

Смотрю, как Болотова стирает следы с лица и повторяю: — Время до вечера. Не найдешь, будем разговаривать в другом тоне.

Она найдет. Эта сможет. Мотивация — величайшая вещь. Тот, кто не боится за свою шкуру, просто блефует. Особо отважные, которым, казалось бы, нечего терять, все равно имеют слабое место. И у железной Юленьки оно есть — сестричка, находящаяся на лечении в психушке. Дорогой и комфортной, но психушке.

Уже через два часа я держу в руках белый лист с данными, которые не смогли добыть мои орлы. Грубо работают. Впрочем, Юлечка — птичка другой породы. Учитель у неё, сука, лучший из лучших был. Жаль, в своё время отказался со мной работать. Могли бы горы золотые свернуть.

— Звони, красавица. Назначай встречу пареньку.

— Эти номера все недоступны. Твои парни пробили. Или защита стоит. Но вот, что интересно. Переверни.

Смотрю на мелкий текст, добавленный на обороте от руки.

Забавно.

—Непредсказуемая штука — жизнь, да, Юль?

Кто бы мог подумать, что невестка самого Артура Робертовича и жена сосунка может находиться так близко?

— Притащить девку сюда.