Над Стиксом вуалью стелился туман, вода была спокойной и прозрачной, на дне реки виднелась сизая галька и редкие водоросли. Я сидел на берегу, смотрел вперед в бесконечное молоко тумана и наслаждался одиночеством. Кругом ни души. Боже, как же спокойно и тихо! Никаких криков и суеты, нет даже дуновения ветра, гомона птиц или жужжания надоедливых насекомых. Идеальная тишина загробного мира.
Я поднял камешек и кинул в воду. В тишине громкий «плюх» оглушил, от уходящего ко дну камня разошлись круги.
— Не кидай камень в Стикс, а то обратно в голову прилетит, — раздался хрипловатый голос за спиной.
От неожиданности я вздрогнул.
— Камни не летают, — ответил и обернулся.
Завидев рядом знакомого некроманта, я чуть не потерял челюсть от удивления.
— Харон? Что ты здесь делаешь?
— Где «здесь»?
Я задумался. А действительно, где я?
— Правильный вопрос, Леха.
— Эмм…ты читаешь мои мысли?
— Нет. У тебя на физиономии все написано.
Некромант усмехнулся, черви под кожей на лице зашевелились, выполняя роль мимики.
— Ну, если поразмыслить… — начал я. — То я умер от лап богомерзкого демона, Кукра, который служит какому-то там неимоверно крутому Алистару. Это Стикс, — махнул я на реку. — А ты — проводник, значит после смерти я опять попал в Чистилище или Лимб. Я провалил задание и не смог искупить грех, так ведь? И теперь ты заберешь меня, чтобы я превратился в обреченного зомби и страдал вечно?
— Инкуб тебя отдери, — фыркнул Харон. — И откуда ты такой умный?
— Оттуда, — пожал я плечами. — А можно, чтобы драл не инкуб, а сексапильная суккуба? А? Харон, ну пожа-а-а-алуйста! — я скорчил просящую мордашку кота из «Шрека».
— Не смотри на меня так, — скривился некромант. — И без тебя тошно.
Мы немного помолчали, глядя на безмятежную водную гладь.
— Люблю сюда приходить, — задумчиво протянул некромант. — Мне здесь всегда нравилось.
— Где «здесь»?
— В иллюзорном простра… — он осекся. — Инкуб тебя отдери! Все-таки выпытал!
Я победно улыбнулся.
— Ага. Один-один.
— Хорошо. И что ты на это скажешь? — некромант вопросительно на меня посмотрел.
— Все просто. Раз это иллюзорное пространство, значит все не по настоящему, из чего делаем вывод, что в реальности я бьюсь в предсмертной агонии, а ты — всего лишь червивое порождение моего погибающего разума. Глюк, если проще. Но почему именно ты? Эх… лучше бы мне привиделась сиськастая кошкодевочка.
Харон подцепил ползущего по рукаву кожаной куртки червя и сунул в рот.
— Кошкодевочки — мерзость, — заключил некромант, прожевав. — Они вечно что-то лижут и жутко блохастые.
— Блин! Харон, ну, чего красивую фантазию портишь, а? Я вообще-то умираю, а ты и помечтать не даешь. Фу таким быть.
— Ты не прав, Леха Марвел-бля. Наш разговор реален. И в остальном ты тоже немного ошибся.
Я выпучил на некроманта глаза.
— В смысле?
— В коромысле, — хмыкнул Харон. — Тебя действительно убил демон, и ты действительно умер. Сейчас твое тело перерождается, а я притянул твою душу сюда, в иллюзорную часть Лимба, чтобы поговорить. Не знаю, в насмешку ли, или в отместку, но Система сделал тебя некромантом, а это что-то да значит. Нас осталось не так много. Магия чахнет под кипами бумаг и требованиями корпоративного кодекса. А ты — свежая кровь.
— Так значит я на респе, и все-таки смогу искупить грех! — обрадовался я.
— Я бы не советовал ликовать, грешник. Сколько у тебя осталось?
— Чего?
— Жизней.
— Понятия не имею, — пожал я печами.
Некромант тяжело вздохнул.
— Система коварна, Система жестока… Система не дала тебе главного — информацию. Леха, у тебя есть татуировка в виде дракона. Какая на ней изображена цифра?
— Девятка. А что?
— Значит у тебя девять жизней. Девять возрождений, девять попыток пройти круги Ада и искупить грех.
— Уже восемь… Блин. Не нравится мне такая математика. Я ведь только на Первом круге, еще даже свое задание точно не узнал, а уже потерял жизнь.
— Тебе нужно стать сильнее.
— Знаю. Но все же прокачка — это всегда риск, в погоне за червями и характеристиками можно потерять драгоценную жизнь. Получается, что риск — наше все.
— И магия. Учись, Леха, не упускай не единой возможности, стань жадным до знаний. Самое важное — это информация, но Система дает жалкие крохи, а значит остальное придется добывать самому.
— Харон, у меня столько вопросов! О душах, например. Почему они так ценятся и за них готовы перегрызать глотки? А еще о системе прокачки. Она ведь рандомная, да? И почему у местных уровни застыли? А еще…
Некромант отрицательно покачал головой, дав понять, что не ответит.
— Ну да, ну да… Ты не можешь брать учеников и бла-бла-бла. Понял.
— Дело не только в этом. Я — проводник и Страж Лимба, а у тебя…
До меня наконец-то дошло, и я хлопнул себя по лбу.
— Блин. У меня репутация со Стражами просела из-за убийства той твари. Как ее поднять?
Харон снова покачал головой.
— Понятно, ты не можешь ответить, — вздохнул я и уставился на реку.
Мы сидели в полной тишине — древний могущественный некромант, и недоразумение по имени Леха. Двое на берегу мистического Стикса в иллюзорном уголке Лимба. Что бы там Харон не говорил, но я считаю себя его учеником, и почему-то мне кажется, что некромант тоже так считает.
Харон поднялся и махнул рукой, открыв светящийся портал.
— Тебе пора, Леха. Напоследок я дам тебе совет: призови фамильяра, он даст ответы на твои вопросы. Чтобы призвать по-настоящему могущественное существо, найди кладбище и проведи ритуал там, иначе призовешь никчемную тварь низшего плана.
— Но в Аду вроде бы нет кладбищ.
— Есть. Не совсем в привычном тебе понимании, но есть. Кладбища — это скорее… — некромант защелкал пальцами, подбирая нужное слово. — Дома. Да, это дома. Обиталище нежити. Ты найдешь одно такое на окраине Города Грехов.
Порывшись в складках плаща, Харон достал жирного красного червя, похожего на ожившую сосиску.
— Вот, держи, — протянул мне.
— Эм… Спасибо, но я не голоден.
— Идиот, — вздохнул некромант. — Это особенный червь, он откроет тебе доступ к описанию ритуала по призыву могущественного фамильяра. Возьми.
Я брезгливо взял двумя пальцами шевелящуюся «сосиску».
— А теперь тебе пора, Леха Марвел.
— Спасибо, сэнсэй, — улыбнулся я и шагнул к порталу. Остановился, обернулся: — Харон, скажи, зачем ты мне помогаешь? Ты ведь рискуешь огрести от начальства.
— Я помогаю не просто так. Когда ты станешь достаточно силен, я приду и потребую кое-что сделать.
А вот и подвох. Сразу стало как-то не по себе, по спине прошелся холод нехорошего предчувствия. Даже подумать страшно, что за просьбы могут быть у этого… не могу подобрать слово. Существа? Ведь человеком его нельзя назвать. К тому же вряд ли Харон при жизни был добрым малым, который и муху не обидит, а после смерти он и вовсе изменился. В Аду все меняются, это очевидно. На себе ощущаю.
— Харон, последний вопрос. Кем ты был при жизни?
Глаза некроманта недобро сверкнули.
— Не твоего ума дело, — сказал Харон и пихнул меня в портал.
Отступление.
Портал захлопнулся, проглотив наглого парнишку, после чего рассыпался снопом синих искр. Какое-то время могущественный некромант смотрел на гаснущие искры и недоумевал.
«Жалкий человечишка возомнил себя достойным стать моим учеником… Надо же, вот потеха».
Некромант хмыкнул и сел на траву. Усталый взгляд человека, прожившего сотни жизней, устремился вдаль, в белую занавесь тумана. Харон жаждал покоя, но отчего-то мысли вновь и вновь вертелись вокруг недавнего разговора. Должно быть мальчишка разворошил прошлое… Да, определенно, все дело в вопросах. Прошлое, оно ведь как едва затянувшаяся рана — тронь, ничего не будет, но ткнешь посильнее — снова выступит кровь. А в жизни Харона было много крови. Реки крови. Океаны.
Прошлое не отпускало. Оно стало вечной мукой и терзало душу пуще самых извращенных пыток. Харон искренне надеялся, что этот придурковатый человечишка, Леха, окрепнет и выполнит его задание, ведь у остальных не получилось. Сколько их было за последние столетия? Много. Некромант давно сбился со счета. Бесстрашные воины, одаренные маги, искусные воры и убийцы — все они были умнее, сильнее и проворнее, но все они потерпели поражение, обратились в прах. Никто не смог обойти проклятие.
Некромант зло скрипнул зубами. Ошибка, одна единственная ошибка, которую он допустил века назад, стоила ему самого дорогого. И теперь будучи одним из самых могущественных Стражей Ада, он вынужден ее исправлять чужими руками.
Харон. Ошибки прошлого -1
Примечание: Арон — настоящее имя некроманта, тогда как Харон — это арабский вариант имени.
Рим. 1348 год.
Колокол собора Святого Себастьяна гулко отбивал удары. Странно, но каждый раз сквозь звон я слышал призыв браться за оружие и сражаться до последней капли крови, хотя никто другой не стал бы расценивать соборную песнь в подобном ключе. Должно быть, дело в моей натуре.
Я стоял у окна, и с высоты третьего этажа Дома Раскаяния смотрел на пыльные улицы вечернего Рима, которые поостепенно заполняли еретики. Иначе этот сброд я бы не смог назвать, даже не смотря на выписанную папой буллу[6]. Люди в белых балахонах со скрывающими лица капюшонами, или с колпаками с прорезями для глаз, медленно шагали по улице. В руках они держали кресты и зажженные свечи.
Бьянки[7]. Мерзкие сектанты и еретики.
Они заполняли улицы, текли белой рекой к собору Сан-Себастьяно, а оттуда, быть может, попрутся в сам Авиньон, чтобы обличить в грехах высшее духовенство. Из их поганых ртов вырывались искаженные звериные звуки, которые они называли песнопениями. Псалмы, что они распевали, есть ничто иное, как насмехательство над Богом. Будь моя воля — сжег бы на площади всех и каждого, а обугленные кости кинул бы в ров с нечистотами. Но есть булла, а слово папы Климента VI для меня Закон, ибо через него идет воля Господа. К тому же не мне вершить судьбы, я всего лишь цепной пёс. Цербер Инквизиции.
Противно скрипнула дверь, за спиной послышались тихие шаги. Я обернулся.
— Прошу простить, инквизитор Арон, — поклонился бритоголовый служка в простой монашеской рясе. — Мне велено передать вам это.
Он протянул запечатанное сургучом письмо. Даже издалека и при тусклом освещении я смог различить печать кардинала, а это значит, что цербера спустят с цепи. Оно и к лучшему, в Риме я засиделся. И чем больше я трачу времени на пустые допросы в лепрозориях, тем глубже Истинное Зло пускает корни на нашей земле. К тому же папа намерен объявить о паломничестве, и вскоре город заполонят сотни тысяч паломников, в том числе больных чумой. Мое же дело не лечить Черную Смерть, мое дело — найти тех, кто ее создал.
Предвкушая новую, настоящую работу, я сломал печать и бегло прошелся по строкам. Да. Определенно это то, что нужно.
— Объяви клирикам, что на рассвете мы выезжаем, — приказал я служке и вновь отвернулся к окну.
Признаться, дорога вымотала, но я был несказанно рад взяться за дело. Мой отряд состоял из трех клириков, один из которых специализировался на экзорцизме, а остальные не знали ничего, кроме войны во имя Господа. Впрочем, как и я.
Так же с нами путешествовал призабавнейший персонаж — некто Гюго. Француз смыслил во врачевании, и сильно любил вино. Большой бурдюк, который он все время прижимал к груди, даже если слезал с повозки, чтобы обмочить кусты, оставался всегда полон. Странное дело, ведь Гюго хлебал из него постоянно! На мой вопрос, почему вино не заканчивается, француз с усмешкой ответил, что ласково обнимает бурдюк, на что тот отвечает добром и преобразует воду в вино. Что ж, пускай так. Однако я подозревал, что Гюго умудрился погрузить в повозку бочку красного бургундского под видом лечебных снадобий.
Запряженная гнедой кобылой повозка медленно тянулась по дороге, оставляя позади клубы пыли. Я ехал впереди на черном мерине. Воины-клирики — Витор и Михаэль держались рядом, по обыкновению молчаливые и угрюмые, что я ценил. Братья не пустословили, предпочитая заниматься делом, а свое дело они знали хорошо, будь то пытки или же сражение против нечистой силы. Экзорцист Николас правил повозкой и изредка перекидывался фразами с Гюго. Николас поступил в отряд два года назад и сперва вызвал мое недовольство недостаточной жесткостью в работе. Не спорю, милосердие — благодетель. Но когда ты служишь Инквизиции, то лучше вырежи себе сердце, и позаботься о том, чтобы сострадание не успело пустить метастазы в твою душу. Николаса мы переломили, он стал одним из нас. Одним из церберов кардинала.
А вот Гюго не наш. Французский монах прибился к нам в отряд перед самым отъездом по рекомендации и настоянию эпископа.
— Не упрямься, Арон, — сказал тогда эпископ. — Гюго будет вам полезен.
— Не думаю, что от лекаря будет толк. Витор и Михаэль кое-что смыслят в анатомии, уж если они в состоянии отрезАть людям части тела, то и заштопать рану смогут. Я и сам могу. А от чумы лекари все равно не спасут. Только Господь.
— Ты и твои люди хороши в расследованиях, пытках и убийствах, но поверь, лекарь не помешает. Там, куда вы направляетесь, все куда сложнее. Вы столкнетесь с тем, чего прежде не видели.
И теперь я вынужден слушать бредни вечно пьяного Гюго, и непомерно страдать от его болтовни. Что ж, должно быть это кара небесная.
Июль, адская жара. Больше всего мне хотелось снять с себя инквизиторский плащ и униформу, найти какой-нибудь ручей и как следует освежиться прохладной ключевой водой. Но мечтам не суждено сбыться. Во-первых, все реки и ручьи в округе отравлены. А во-вторых, я — инквизитор, и не могу себе позволить подобных слабостей.
Мы подъезжали к окрестностям Флоренции, и чем больше я смотрел по сторонам, тем больше злился и ненавидел своего врага.
Того, кто принес Чуму.
Дьявола.
Мы проезжали по пустым пыльным дорогам, изредка встречая группы бегущих из городов людей. Они бежали от смерти, бежали от чумы. Но все попытки тщетны, ибо зараженных среди них было немало, а значит гибель этих людей — вопрос скорого времени. Глупцы. Козлоногий не отпустит своих жертв, любой, кто пожелает уйти из города — покойник. Как и любой, кто пожелает в него попасть.
Витор вернулся с разведки, выглядел клирик взволнованным.
— Докладывай, — приказал я, когда его кобыла поравнялась с моим черным мерином.
— Все так, как и боялся кардинал. Пшеничные поля почернели, я проскакал несколько таких — все черно. Колосья не собраны, лежат на земле и гниют. Как сказал повстречавшийся по дороге торговец: главный въезд во Флоренцию закрыт.
— Трупы?
— Пока не видел, но торговец говорит, что покойников много, их негде хоронить и обезображенные бубонами тела лежат прямо на улицах. Про падеж скота он тоже сказал, а еще говорит, что видел в полнолуние летящего над полем вампира.
— Люди от страха несут всякую чушь, — хмыкнул я. — Уж мы-то с тобой знаем, что вампиры не летают.
— Не летают, — кивнул Витор.
Мы немного помолчали, прислушиваясь к мерному стуку лошадиных копыт. Я всецело погрузился в мысли, понимая, что на этот раз мы напали на след. В городе засела Чума. Кто-то из приспешников Дьявола, а быть может и сам Козлоногий, обосновался во Флоренции, чтобы уничтожить цветущий город, а следом и священный Рим.
Что ж, самое время действовать.
Охота началась.