Алый Пимпернель. Дьявол верхом

ВИКТОРИЯ ХОЛТ
ДЬЯВОЛ ВЕРХОМ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Деррингем-Мэнор
Глава первая

В Шато-Сильвен меня привела цепь несчастливых событий. Мой отец — капитан дальнего плавания — утонул вместе со своим кораблем, когда мне было пять лет, и моей матери, проведшей жизнь в относительном комфорте, пришлось зарабатывать на жизнь себе и дочери. Безденежная женщина, говорила мать, вынуждена существовать при помощи швабры или иглы, разве только она имеет образование. Так как мать принадлежала к последней категории, то перед ней открывались две возможности: учить младших или быть компаньонкой старших — и она остановила свой выбор на первой. Моя мать обладала сильным характером и твердо решила добиться успеха: сняв небольшой дом в поместье сэра Джона Деррингема в Сассексе[104], она открыла в нем школу для молодых леди.

В течение нескольких лет школа если и не процветала, то во всяком случае давала нам средства к существованию. Я была одной из учениц и получила под руководством матери отличное образование. С самого начала подразумевалось, что со временем я присоединюсь к ней в качестве учительницы, обязанности которой я исполняла последние три месяца.

— Это даст тебе хороший заработок, Минелла, — говорила мне мама.

Она назвала меня Вильгельминой, как звали и ее. Матери это имя подходило, а мне оно совсем не нравилось. Еще ребенком меня стали называть Минеллой — имя осталось за мной на всю жизнь.

Думаю, самая большая радость, которую приносила маме школа, состояла в том, что она обеспечивала мне средства к существованию. Ее всегда беспокоило то, что у нас нет родственников, которые бы поддерживали меня в случае необходимости. Мы с мамой могли рассчитывать только на себя. Дочери сэра Джона Деррингема, Сибил и Мария, учились в нашей школе, и этого оказалось достаточно, чтобы и другие семьи послали к нам своих детей. Всем нравилось, что школа избавляла от необходимости держать в доме гувернантку. Когда в Деррингем-Мэноре останавливались гости с детьми, то дети становились временными учениками. Помимо чтения, письма и арифметики, мама обучала хорошим манерам и танцам, что считалось весьма необычным.

Сэр Джон был добрым и щедрым человеком и стремился помочь моей матери, которой он искренне восхищался. По его обширным землям протекала маленькая, но очень красивая речка, где водилось много форели. Многие состоятельные люди, в том числе бывавшие при дворе, приезжали в Мэнор удить рыбу, стрелять фазанов и ездить верхом. Эти визиты были важными для нас, так как слава о маминой школе распространялась среди друзей сэра Джона, горячо рекомендовавшего им ее, и гости охотно посылали туда своих детей. Мама откровенно признавала, что эти временные ученики служили для нас вареньем на хлеб. Конечно, мы могли зарабатывать на жизнь и за счет постоянных учеников, но за временное обучение полагались более высокие гонорары, поэтому они были особенно выгодны. Я не сомневалась, что сэр Джон знал об этом и потому с таким удовольствием посылал их к нам.

Наступил день, ставший одним из самых значительных в моей жизни. В тот день французское семейство Фонтен-Делиб прибыло в Деррингем-Мэнор и остановилось там. Граф де Фонтен-Делиб не понравился мне с первого взгляда. Он казался не только надменным и высокомерным, но и ставившим себя выше всех прочих человеческих существ. Графиня была совсем другой, но ее видели очень мало. Должно быть, в молодости она была очень красивой — впрочем, и теперь ее едва ли можно было назвать пожилой, но в то время я считала стариком каждого, перешагнувшего за тридцать. Их дочери Марго было тогда шестнадцать лет, а мне — восемнадцать. Позже я узнала, что Марго родилась спустя год после свадьбы графа и графини, когда последней было всего семнадцать лет. Фактически я многое узнала о браке от Марго, которую, разумеется, отправили в нашу школу, благодаря любезности сэра Джона.

Мы с Марго сразу же подружились. Возможно, причиной послужило то, что я обладала природной способностью к языкам и могла болтать с ней по-французски еще более бойко, чем даже мама (хотя, конечно, она говорила более грамотно) и чем Сибил и Мария, чьи успехи в этом языке двигались, по маминым словам, черепашьими темпами.

Из наших бесед создалось впечатление, что Марго не уверена, любит она своего отца или ненавидит. Она признавалась, что боится его. Своими слугами и крестьянами из соседних деревень он управлял, как средневековый феодал. Казалось, все страшатся его. Временами граф бывал веселым и щедрым, но основной его чертой являлась полнейшая непредсказуемость. Марго говорила, что он мог приказать высечь слугу, а на следующий день дать ему полный кошелек. Причем оба случая не имели друг к другу отношения. Граф никогда — или почти никогда — не сожалел о совершенной им жестокости, и его великодушные поступки не были угрызениями совести. «За исключением одного случая», — таинственно добавила Марго, и мои попытки узнать подробности не увенчались успехом. Она с гордостью сообщила, что ее отца называли Le Diable[105] (разумеется, за его спиной).

Граф Фонтен-Делиб отличался мрачной демонической красотой. Его внешность соответствовала тому, что я о нем слышала. Впервые я увидела графа около школы; сидящий на вороном коне, он и впрямь походил на персонажа из легенды. «Дьявол верхом», тут же назвала я его и долгое время именовала его так в своих мыслях. Граф был великолепно одет. Французы вообще отличались элегантностью, и хотя сэр Джон всегда выглядел безупречно, он не мог сравниться с графом. Галстук и манжеты «Дьявола верхом» были изготовлены из тончайшего кружева; он носил темно-зеленый жакет, шляпу того же цвета и гладкий парик; в кружевном воротнике поблескивали бриллианты.

Граф не заметил меня, поэтому мне удалось рассмотреть его как следует.

Конечно, моя мать никогда не бывала гостьей в Деррингем-Мэноре. Даже свободомыслящему сэру Джону не могло прийти в голову пригласить в гости школьную учительницу, и, несмотря на его постоянную вежливость и предупредительность, вообще свойственные его натуре, мы, естественно, не рассматривались как стоящие с ним на одной ступени общественной лестницы.

Несмотря на это, моя дружба с Марго поощрялась, в надежде, что она пойдет на пользу ее английскому, поэтому, когда родители Марго вернулись во Францию, она осталась здесь, чтобы совершенствоваться в нашем языке. Это обрадовало маму, так как одна из самых высокооплачиваемых учениц задерживалась еще на некоторое время. Родители Марго — главным образом, отец — иногда ненадолго приезжали в Мэнор, и в описываемые мною дни они как раз были там.

Марго и я были неразлучны, и в один прекрасный день меня в качестве вознаграждения (это ни в коей мере не следовало рассматривать как прецедент) пригласили на чай в Мэнор, чтобы я могла провести часок с нашими ученицами.

Мама была очень довольна. За день до моего визита в дом сэра Джона она выстирала и погладила единственное платье, которое ей казалось подобающим для такого случая, — голубое, отороченное неплохим кружевом, принадлежавшее некогда моей бабушке по отцовской линии. Во время глажки мама мурлыкала от гордости за дочь, которой так легко удалось занять место среди сильных мира сего. Разве ее Минелла не получила воспитание, позволяющее ей достойно выглядеть в любом обществе? Разве для своих лет она не более образована, чем любая из присутствующих там? (Это была правда). Разве она не так же красива и хорошо одета? (А вот это, опасалась я, чистая фантазия).

Вооруженная маминой уверенностью во мне и своей решимостью ее оправдать, я отправилась в дорогу. Идя через сосновый лес, я не испытывала особого волнения. Ведь мне предстояло пребывание в привычной компании — я столько времени проводила в классе с Сибил, Марией и Марго. Только помещение будет другим. Но когда, выйдя из леса, я увидела дом с серыми каменными стенами и занавешенными окнами, окруженный лужайками, то ощутила радость при мысли, что побываю там. Старое здание было разрушено людьми Кромвеля[106] и перестроено после Реставрации[107]. Дэниэл Деррингем, сражавшийся за короля, был вознагражден титулом баронета и землями.

Каменная дорожка пересекала лужайки, на которых росли древние тисы, очевидно, пережившие «круглоголовых»[108], так как говорили, что им двести лет. В центре одной из лужаек помещались солнечные часы, и я не смогла удержаться от того, чтобы не подбежать к ним по траве. Почти стершаяся от времени надпись была выгравирована на них причудливым шрифтом, с трудом поддающимся расшифровке.

Мне удалось прочитать только первые три слова: «Береги каждый час» — все остальное было покрыто зеленоватым мхом. Я стала тереть его пальцами, с отвращением глядя на остающиеся на них зеленые пятна. Мама упрекнула бы меня за то, что я рисковала явиться в Деррингем-Мэнор в не вполне безупречном виде.

— Не можете разобрать надпись?

Я резко обернулась. Джоэл Деррингем стоял рядом со мной. Я была так поглощена изучением солнечных часов, что не расслышала его шагов по мягкой траве.

— Почти все слова покрыты мхом, — ответила я.

До этого я очень редко разговаривала с Джоэлом Деррингемом. Единственному сыну сэра Джона было года двадцать два. Уже тогда он очень походил на отца, а достигнув теперешнего возраста хозяина поместья, очевидно, стал бы его точной копией. У Джоэла были такие же каштановые волосы, светло-голубые глаза, орлиный нос и мягкий рот. Глядя на сэра Джона и его сына, на ум приходило прилагательное «приятный». Оба были добрыми и сострадательными, что, по-моему, является самым большим комплиментом, который можно сделать по адресу любого человеческого существа.

Джоэл улыбнулся мне.

— Могу сообщить вам, что там написано:

«Береги каждый час.

Не задерживайся в прошлом.

Живи полной жизнью каждый день.

Ведь он может оказаться последним».

— Довольно мрачное предупреждение, — заметила я.

— Зато хороший совет.

— Очевидно. — Мне пришло в голову, что я должна объяснить свое присутствие. — Я Вильгельмина Мэддокс — меня пригласили к чаю…

— Разумеется, я знаю, кто вы, — ответил Джоэл. — Позвольте проводить вас к моим сестрам.

— Благодарю вас.

— Я видел вас около школы, — добавил он, когда мы зашагали по лужайке. — Мой отец часто радуется, что у нас по соседству есть школа.

— Приятно, зарабатывая на жизнь, приносить пользу.

— О, разумеется, мисс… э-э… Вильгельмина. Простите, но это имя для вас чересчур формальное.

— Меня обычно называют Минеллой.

— Вот это куда лучше, мисс Минелла.

Мы подошли к дому. Тяжелые двери были слегка приоткрыты. Джоэл распахнул их, и мы вошли в холл. Высокие окна, выстланный плитами пол, сводчатый потолок показались мне очаровательными. В центре находился огромный дубовый стол с оловянными тарелками и кубками. Каменные стены были увешаны оружием. Стулья принадлежали эпохе Карла II[109], большой портрет этого монарха занимал одну из стен. Я задержалась на несколько секунд, разглядывая некрасивое чувственное лицо, которое можно было бы счесть грубым, если бы не юмор, светящийся в глазах, и добродушная складка рта.

— Благодетель нашей семьи, — промолвил Джоэл.

— Великолепный портрет.

— Подарен самим веселым монархом после его визита к нам.

— Должно быть, вы любите свой дом.

— Естественно. Ведь наша семья живет здесь уже долгие годы. Хотя здание почти полностью перестроено в период Реставрации, отдельные участки сохранились с эпохи Плантагенетов[110].

Я ощутила укол зависти, хотя она не относилась к моим недостаткам. Какую гордость, должно быть, испытываешь, живя в таком доме, принадлежа к такому семейству! А Джоэл Дсррингем, вероятно, принимал все это как само собой разумеющееся. Ведь он родился в Деррингем-Мэноре и должен унаследовать его, будучи единственным сыном.

— Полагаю, — сказала я, отвечая на собственные мысли, — это и называется родиться с серебряной ложкой во рту.

Джоэл выглядел испуганным, и я поняла, что мама едва ли одобрила бы мою манеру размышлений вслух.

— Все это, — продолжала я, — ваше со дня рождения — только потому, что вы родились здесь! А предположим, что вы родились бы в одном из коттеджей поместья!

— Но с другими родителями я не был бы самим собой, — заметил он.

— Предположим, двух младенцев поменяли местами, и родившегося в коттедже воспитали как Джоэла Деррингема, а вас — как ребенка из коттеджа. Когда вы выросли, едва ли кто-нибудь смог бы обнаружить подмену.

— Но я по характеру очень похожу на отца.

— Это потому, что вы здесь росли.

— Я и внешне вылитый отец!

— Да, конечно…

— Рождение, окружение — как оно влияет на человека? Над этим уже давно ломают голову ученые, но на такой вопрос нелегко ответить.

— Боюсь, что я проявила нескромность. Я просто думала вслух.

— Что вы, это очень интересная теория!

— Ваш дом произвел на меня такое впечатление…

— Рад, что он на вас так подействовал. Вы почувствовали дух моих давно усопших предков.

— Я могу только выразить сожаление.

— А я — нет! Мне понравилась ваша искренность. Вы позволите проводить вас наверх? Сестры уже ждут вас.

Мы поднялись на галерею, увешанную портретами, затем, поднявшись по винтовой лестнице, очутились на площадке, на которую выходило несколько дверей. Джоэл открыл одну из них, и я сразу же услыхала голос Сибил:

— Она здесь! Входи скорей, Минелла! Мы ждем тебя.

Комната представляла собой то, что именовали солярием, так как она была построена таким образом, чтобы в нее проникало как можно больше солнечного света. В одном углу находился гобелен в раме, над которым, как я вскоре узнала, работала леди Деррингем. В противоположном углу виднелась прялка — меня заинтересовало, кто ею пользуется. В центре стоял стол, на котором лежало рукоделие. У стен помещались клавесин и клавикорд, и я попыталась представить, как выглядит эта комната, освобожденная для танцев, со свечами, горящими в канделябрах, и нарядно одетыми леди и джентльменами.

— Не стой с выпученными глазами, Минель, — заговорила Марго со своим французским акцентом — она всегда переделывала наши имена на французский лад. — Неужели ты никогда не видела солярий?

— Думаю, — заметила Мария, — Минелле он кажется весьма непохожим на школу.

Мария не имела в виду ничего плохого, но я ощутила болезненный укол. Из двух сестер в ней было больше снобизма.

— Ну, девочки, я вас оставлю, — сказал Джоэл. — До свидания, мисс Мэддокс.

Когда за ним закрылась дверь, Мария осведомилась:

— Где ты встретила Джоэла?

— Когда подходила к дому. Он проводил меня сюда.

— Джоэл всегда считает себя обязанным всем помогать, — продолжала Мария. — Он бы поднес судомойке корзину, если бы решил, что она слишком тяжела для нее. Мама говорит, что это унизительно, и она права. Джоэлу следовало бы об этом помнить.

— И смотреть свысока на школьную учительницу, — резко откликнулась я. — Она по положению настолько ниже его, что надо удивляться, как ему вообще удалось ее заметить.

Марго расхохоталась.

— Браво, Минель! — воскликнула она. — Не знаю, что следовало бы помнить Жоэлю, но ты, Мари, не забывай, что спорить с Минель бесполезно — она все равно окажется в выигрыше, потому что умнее тебя, хотя ты дочь помещика, а она — школьной учительницы.

— Ох, Марго, какая ты смешная! — улыбнулась я, зная, что в моем голосе она услышит благодарность за поддержку.

— Раз ты здесь, позвоню, чтобы принесли чай, — заявила Сибил, вспомнив о своих обязанностях хозяйки. — Его подадут в комнате для занятий.

Во время разговора я окидывала взглядом окружающую обстановку, думая, какой приятной была моя встреча с Джоэлом, и насколько он симпатичнее своих сестер.

Как сказала Сибил, чай был сервирован в комнате для занятий. К нему были поданы тонко нарезанный хлеб с маслом, вишневый пирог и круглые булочки с тминовыми зернами. Слуга вертелся вокруг, пока Сибил разливала чай. Сначала мы держались несколько принужденно, но уже вскоре весело болтали, как в школе, так как хоть я теперь и являлась учительницей, но еще недавно была такой же ученицей, как они.

Марго удивила меня, предложив поиграть в прятки, так как это была детская забава, а она гордилась своим жизненным опытом.

— Тебе нравится эта глупая игра, — сказала Сибил, — потому что ты так ловко прячешься, что мы никогда не можем тебя найти.

— Ну и что? Это меня развлекает! — пожала плечами Марго.

Хозяйские девочки подчинились. Полагаю, им сказали, что они должны забавлять гостью.

— Когда они все отдохнут внизу, — Марго указала на пол, — то будут пить чай в гостиной. Так что мы сможем поиграть. Правда, лучше играть ночью, когда темно, и по дому ходят привидения.

— Привидений не бывает, — резко возразила Мария.

— Бывают, Мари, — настаивала Марго. — Здесь бродит призрак горничной, которая повесилась, потому что буфетчик бросил ее. Только он тебе не покажется, потому что, как ты говоришь, знает свое место.

— Марго вечно болтает чушь! — покраснев, пробормотала Мария.

— Ну, давайте же поиграем в прятки! — взмолилась Марго.

— Это едва ли честно по отношению к Минелле, — запротестовала Сибил. — Она ведь не знает дом.

— Но мы будем играть только здесь, а то на нас рассердятся, если мы спустимся и будем бегать среди гостей. Ну, я пойду прятаться!

Глаза Марго сверкали в предвкушении удовольствия, что меня весьма удивляло. Но мысль о том, что я смогу осмотреть дом, хотя бы ограничиваясь верхним этажом, так возбуждала меня, что я быстро забыла о своем изумлении неожиданным ребячеством Марго. В конце концов, она еще девочка и всегда отличалась непредсказуемым поведением.

— Глупое занятие! — ворчала Мария. — Интересно, почему ей приспичило играть в прятки? Загадки, по-моему, гораздо интереснее. Где же она спряталась? Мы ее никогда не найдем. А прячется почему-то всегда именно она!

— Возможно, на этот раз мы сможем ее найти с помощью Минеллы, — заметила Сибил.

Мы вышли из комнаты для занятий на лестничную площадку. Мария открыла одну дверь, Сибил — другую, куда вслед за ней вошла и я, сразу же поняв, что очутилась в спальне Марии и Сибил. В противоположных углах комнаты стояли две кровати с навесами.

Я снова вышла на площадку. Марии там не оказалось, и мной овладела неудержимая жажда исследований. Я вернулась в солярий, который показался мне совсем другим, когда в нем никого не было. Помещения в больших домах всегда меняют облик, как только в них появляются люди, — они моментально оживают.

Мне неудержимо хотелось обследовать дом, знать все, что происходит в нем теперь и происходило в прошлом.

Марго могла бы меня понять, а хозяйские девочки — никогда. Они просто решили бы, что дочь учительницы ошеломлена окружающим ее великолепием.

Меня не интересовали детские забавы Марго. Было очевидно, что ее нет в солярии. Здесь ей просто негде было спрятаться.

Услышав на площадке голос Марии, я быстро пересекла комнату, увидела еще одну дверь и открыла ее. Там оказалась винтовая лестница. Повинуясь инстинкту, я спустилась по ней, очутившись в широком коридоре с бархатными занавесками на окнах. Выглянув в одно из них, я увидела лужайку с солнечными часами и поняла, что нахожусь в передней части дома.

В коридор выходило несколько дверей. Осторожно я открыла одну. Опущенные шторы не пропускали солнечный свет, и понадобилось несколько секунд, чтобы мои глаза привыкли к полумраку. Затем я увидела женщину, спящую в шезлонге. Это была графиня, мать Марго. Тихо и быстро я закрыла дверь. Если бы она проснулась и увидела меня, я оказалась бы в ужасном положении. Маме пришлось бы краснеть за меня, а о повторном приглашении в Деррингем-Мэнор не могло быть и речи. Впрочем, вполне возможно, что меня больше не пригласят в любом случае, поэтому следовало полностью воспользоваться представившейся возможностью.

Мама часто говорила, что если я намерена совершить сомнительный поступок, то должна иметь для этого вескую и достойную причину. А какая причина была у меня для того, чтобы тайком рыскать по чужому дому? Джоэл Деррингем радовался, что мне понравился дом. Я была уверена, что он не стал бы возражать против моей экспедиции, как, быть может, и сэр Джон. К тому же вполне вероятно, что это мой единственный шанс.

Я пошла по коридору, с радостью обнаружив, что одна из дверей слегка приоткрыта. Толкнув ее, я заглянула в комнату. Она походила на ту, в которой лежала в шезлонге графиня, за исключением того, что здесь стояла большая кровать с пышными занавесками. Стены были украшены гобеленами.

Не в силах удержаться, я на цыпочках вошла в комнату.

Внезапно мое сердце подпрыгнуло от ужаса, так как я услышала, что дверь закрылась за мной. Никогда в жизни я не была так напугана. Кто-то закрыл дверь. Оказываясь в подобных ситуациях, я обычно быстро находила извинения, но теперь страх парализовал меня. После недавнего разговора о привидениях, я чувствовала, что нахожусь в присутствии одного из них.

Внезапно сзади послышался мужской голос, говоривший с иностранным акцентом:

— Добрый день. Счастлив встретить вас.

Я резко обернулась. У двери стоял граф. Взгляд его почти абсолютно черных глаз был устремлен на меня, губы кривила усмешка, вполне соответствующая прочим деталям его облика, которую я не могла назвать иначе как дьявольской.

— Простите, — пролепетала я. — Кажется, я вошла, не спросясь…

— Вы кого-нибудь ищете? — осведомился он. — Знаю, что не мою жену, так как вы уже заглядывали к ней в комнату. Возможно, вы ищете меня?

Я поняла, что обе комнаты смежные, и что граф был в комнате жены, когда я туда заходила. Несомненно, он тотчас поспешил в эту комнату и специально приоткрыл дверь, чтобы поймать меня в ловушку, когда я войду.

— Нет-нет, — ответила я. — Это игра. Марго спряталась…

Граф кивнул.

— Может быть, вы присядете?

— Нет, благодарю вас. Мне не следовало спускаться сюда. Я должна была оставаться наверху.

Я храбро направилась к двери, но граф не отошел от нее ни на шаг, и мне пришлось остановиться, беспомощно глядя на него и ломая голову над тем, что он намерен делать. Шагнув вперед, граф взял меня за руку.

— Вы не должны уходить так скоро, — сказал он. — Раз уж вы посетили меня, то вам следует задержаться.

Его пытливый взгляд повергал меня в смущение.

— Думаю, мне все же надо идти, — ответила я, стараясь говорить как можно более беспечно. — Они будут меня искать.

— Но ведь спряталась Марго. Вряд ли они нашли ее — дом большой, и ей есть где укрыться.

— Нет, мы договорились прятаться только на верхнем этаже… — Я закусила губу, поняв, что выдала себя.

Граф торжествующе рассмеялся.

— Тогда что вы делаете здесь, мадемуазель?

— Это мой первый визит сюда. Я заблудилась…

— И заглядывали в эти комнаты с целью найти дорогу?

Я молчала. Граф подвел меня к окну. Я стояла совсем близко от него, ощущая исходивший от его одежды запах сандалового дерева и видя большое кольцо с гербовой печатью на мизинце его правой руки.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Минелла Мэддокс.

— Минелла Мэддокс, — повторил граф. — Я слышал о вас. Вы дочь школьной учительницы.

— Да. Надеюсь, вы никому не скажете, что я спустилась сюда.

Он кивнул с серьезным видом.

— Значит, вы нарушили приказ…

— Я просто потерялась, — упрямо заявила я, — и мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь узнал о моей глупости.

— Следовательно, вы просите меня об одолжении?

— Всего лишь о том, чтобы вы не упоминали об этом пустячном событии.

— Для меня оно не пустячное, мадемуазель.

— Не понимаю, мсье граф.

— Значит, вы меня знаете?

— Здесь вас все знают.

— Интересно, что именно вы обо мне знаете?

— Только то, кто вы такой, что вы отец Марго и время от времени приезжаете из Франции в Деррингем-Мэнор.

— Моя дочь говорила вам обо мне, не так ли?

— Разумеется.

— И она рассказывала о моих… как это сказать?

— Вы имеете в виду, о ваших грехах? Если вы предпочитаете говорить по-французски…

— Вижу, вы уже сформировали мнение обо мне. Я грешник, который говорит на вашем языке хуже, чем вы на моем. — Граф быстро заговорил по-французски, безусловно, надеясь, что я не пойму, но я прошла хорошую школу. К тому же страх покинул меня. Хотя я знала, что нахожусь в трудном положении, а граф едва ли проявит рыцарство и поможет мне выбраться из него, я не могла избавиться от радостного возбуждения. Я ответила по-французски, что если предложенное мною слово было не тем, которое он пытался вспомнить, то пусть назовет мне его на своем родном языке, и я уверена, что смогу его понять.

— Вижу, — заметил граф, — что вы весьма бойкая молодая леди. Теперь давайте поймем друг друга. Вы ищете мою дочь Маргерит, которую зовете Марго. Она прячется на верхнем этаже. Вам это известно, и тем не менее вы ищете ее здесь. Так вот, мадемуазель, вы не разыскиваете мою дочь, а удовлетворяете ваше любопытство. Признайтесь, что это так. — Он нахмурил брови с выражением, которое, несомненно, могло повергнуть в ужас. — Не люблю людей, говорящих мне неправду.

— Ну, — ответила я, твердо решив не дать себя запугать, — это мой первый визит в такой дом, и не скрою, что я ощущала некоторое любопытство.

— Вполне естественно. У вас очень красивые волосы, мадемуазель. Я бы сказал, что они имеют цвет пшеницы в августе. Вы со мной согласны?

— Вы мне льстите.

Протянув руку, граф поймал прядь моих волос, которые мама тщательно завила, связав сзади голубой лентой под цвет платья.

Мне было не по себе, но радостное волнение не исчезало. Потянув меня за волосы, граф вынудил меня подойти ближе. Я ясно видела его лицо, тени под сверкающими глазами, красивый рисунок густых бровей. Впервые я встречала мужчину, обладавшего столь яркой и примечательной внешностью.

— А теперь, — сказала я, — мне нужно идти.

— Вы пришли ради собственного удовольствия, — напомнил мне он, — и по-моему, из любезности вам следует задержаться ради моего.

— Коль скоро речь зашла о любезности, не удерживайте меня против воли.

— Но мы говорим о любезности, которую вы обязаны оказать мне. Я же вам ничем не обязан. Не забывайте, что вы вторглись в мои апартаменты без спросу. Заглянули в мою спальню, мадемуазель! Шпионили! Какой стыд!

Его глаза сверкали. Я вспомнила, как Марго говорила о непредсказуемом поведении отца. Сейчас он явно забавлялся, но в следующую минуту его настроение могло измениться.

Вырвав руку из его руки, я выпрямилась.

— Приношу извинение за свое любопытство, — сказала я. — С моей стороны это крайне невежливо. Можете поступать, как считаете нужным. Если хотите сообщить сэру Джону…

— Благодарю вас за позволение, — прервал граф. К моему неописуемому ужасу он привлек меня к себе и приподнял мою голову за подбородок. — Когда мы совершаем проступок, то должны за него платить. Вот плата, которую я прошу. — Взяв мое лицо в свои ладони, он поцеловал меня в губы, причем не один, а несколько раз.

Я была смертельно напугана. Меня еще никогда так не целовали. Вырвавшись, я бросилась бежать.

Меня сверлила мысль, что граф обошелся со мной, как со служанкой, и я сама в этом виновата.

Выбежав из комнаты, я начала быстро подниматься по винтовой лестнице и вздрогнула, услышав за собой шум. На миг я решила, что граф гонится за мной, и застыла, парализованная страхом.

— Что ты делаешь здесь, Минель? — послышался голос Марго.

Я обернулась. Глаза Марго блестели, на щеках играл румянец.

— Где ты была? — осведомилась я.

— А ты? — она приложила палец к губам. — Пойдем наверх.

Поднявшись, мы вместе вошли в солярий. Мария и Сибил уже были там.

— Минель нашла меня, — сообщила Марго.

— Где? — спросила Сибил.

— Думаешь, я скажу? — усмехнулась Марго. — А если мне захочется снова спрятаться там?

Это послужило началом. Граф обратил на меня внимание, и я не могла забыть о нем. Весь день мне не удавалось выбросить его из головы. Пока мы сидели в солярии и загадывали друг другу загадки, я каждую минуту ожидала, что он войдет и опозорит меня. Правда, мне казалось более вероятным, что граф обо всем расскажет сэру Джону. Особенно беспокойные мысли вызывали у меня воспоминания о его поцелуях. Что он хотел ими сказать?

Я знала, что предметом постоянного беспокойства моей матери было, чтобы я оставалась добродетельной и удачно вышла замуж. Она намеревалась найти для меня лучшую партию. Как-то мама сказала, что хотела бы видеть меня замужем за врачом, но единственный врач, которого мы знали, оставался холостяком до пятидесяти пяти лет и едва ли решил бы жениться теперь. Но даже если бы он и остановил свой выбор на мне, я бы отклонила эту честь.

— Мы находимся между двумя мирами, — говорила мама, имея в виду жителей деревни и обитателей Деррингем-Мэнора, стоящих соответственно ниже и выше нас по своему общественному положению. Поэтому она так стремилась оставить мне в наследство процветающую школу. Хотя должна признаться, что перспектива провести всю жизнь, обучая девочек из знатных семей, не казалась мне особенно привлекательной.

Я вспомнила об этом из-за поступка графа, сердито думая, что он бы не осмелился поцеловать подобным образом молодую леди из хорошей семьи. Но вскоре я поняла, что неправа. Сословные ограничения едва ли помешали бы графу осуществить свои намерения. Конечно, он очень рассердился и мог рассказать сэру Джону, что я заглядывала в его спальню. Но вместо этого он поступил со мной, как… Как с кем? Откуда мне знать! Я только была уверена, что если бы мама узнала о происшедшем, то пришла бы в ужас.

Когда я вернулась, мама с нетерпением ожидала меня.

— Ты слишком разрумянилась, — ласково упрекнула она, предпочитая видеть дочь полностью сохраняющей хладнокровие, словно чаепитие в Деррингем-Мэноре было в моей жизни каждодневным событием. — Тебе там понравилось? Расскажи обо всем.

Я сообщила ей, что подавали к чаю, и как были одеты девочки.

— Сибил председательствовала за столом. А потом мы играли…

— В какие игры? — продолжала расспрашивать мама.

— О, совсем в детские. Сначала в прятки, затем в угадывание городов и рек…

Мама кивнула и тут же нахмурилась. Мое платье выглядело весьма неопрятным.

— Я бы хотела достать тебе новое платье, — вздохнула она. — Покрасивее. Может быть, бархатное?

— Но, мама, когда же мне его носить?

— Кто знает… А вдруг тебя снова пригласят?

— Сомневаюсь. Одного раза в жизни достаточно для подобной чести.

Очевидно, в моем голосе послышалась горечь, так как лицо мамы стало печальным. Я подошла к ней и обняла ее.

— Не огорчайся, мама. Мы ведь здесь счастливы, правда? И в школе дела идут хорошо. Знаешь, — внезапно вспомнила я, — по дороге в Мэнор я встретила Джоэла Деррингема.

Ее взгляд просветлел.

— Ты мне об этом не говорила.

— Я забыла.

— Забыла, что встретила Джоэла Деррингема! Он ведь когда-нибудь станет сэром Джоэлом! Дом и поместье будут принадлежать ему. Как ты его повстречала?

Я все рассказала, повторив нашу беседу слово в слово.

— Он просто очарователен! — воскликнула мама.

— Да, и очень похож на сэра Джона. Даже забавно! Глядя на него, можно подумать, что это сэр Джон тридцать лет назад.

— Он был с тобой весьма любезен.

Я могла догадаться, какие планы роятся в ее голове.

Два дня спустя сэр Джон пришел в школу. Было воскресенье, и занятия не проводились. Мы с мамой только что пообедали и, как обычно по выходным, сидели за столом, обсуждая уроки на будущей неделе.

Хотя моя мать была женщиной весьма прозаического склада ума, в вопросах, касающихся меня, она могла предаваться романтическим мечтам, словно юная девушка. Я знала о ее надеждах на то, что меня часто будут приглашать в Мэнор, и там я встречу кого-нибудь, пусть даже не особенно знатного, но могущего предложить мне больше того, на что я могла рассчитывать, проводя все дни в школе. Раньше мама хотела, чтобы я получила как можно лучшее образование, дабы обеспечить себе будущее в качестве учительницы. Теперь ее обуревали куда более смелые мечты, не знающие границ, так как она привыкла добиваться успеха.

Через окно нашей маленькой столовой мама увидела сэра Джона Деррингема, который привязывал лошадь к железному столбу, установленному для этой цели. Я похолодела. Мне сразу же пришло в голову, что рассерженный граф пожаловался на меня. Я ведь убежала от него, ясно дав понять, что возмущена его поведением. Он мог пожелать отомстить.

— Интересно, — промолвила мама, — зачем к нам пожаловал сэр Джон?

— Возможно, из-за новой ученицы… — услышала я собственный голос.

Сэр Джон Деррингем вошел в столовую, и я с облегчением увидела на его лице обычную доброжелательную улыбку.

— Добрый день, миссис Мэддокс. Здравствуйте, Минелла. Я к вам по поручению леди Деррингем. Нам не хватает гостя для сегодняшнего soiree[111] и ужина. Графиня Фонтен-Делиб прикована к постели, а без нее нас будет тринадцать. Как вы знаете, это плохая примета, и некоторым из наших гостей, если они суеверны, будет не по себе. Не мог бы я убедить вас позволить вашей дочери присоединиться к нам?

Так как мама за последние два дня начала привыкать к тому, что ее мечты сбываются, она восприняла предложение как самое обычное.

— Конечно, Минелла придет к вам, — ответила она.

— Но, мама, — запротестовала я, — у меня нет подходящего платья.

Сэр Джон засмеялся.

— Это уже приходило в голову леди Деррингем. Одна из девочек может одолжить вам все, что нужно. — Он повернулся ко мне. — Приходите днем в Мэнор, выберете себе платье, и портниха переделает все необходимое. Очень любезно с вашей стороны, миссис Мэддокс, что вы отпускаете дочь к нам. — Он улыбнулся мне. — Увидимся позже.

Когда сэр Джон удалился, мама заключила меня в объятия.

— Я знала, что это случится! — воскликнула она. — Твой отец всегда говорил, что если я что-нибудь задумаю, то это непременно сбудется!

— Мне не кажется особенно привлекательным красоваться в заимствованных перьях.

— Чепуха! Кто будет об этом знать?

— Ну, прежде всего Сибил и Мария, а Мария напомнит мне при первой возможности, что я присутствую там в качестве замены.

— Если она не напомнит об этом кому-нибудь еще, то это не имеет никакого значения.

— Мама, почему ты так возбуждена?

— Я всегда на это надеялась!

— Значит, ты желала зла графине только для того, чтобы твоя дочь смогла пойти на бал?

— Это не бал! — в ужасе воскликнула она. — Иначе тебе понадобилось бы бальное платье.

— Я говорила метафорически.

— Какое счастье, что я дала тебе хорошее образование! В музыке ты разбираешься не хуже тех, кто там будет… Думаю, волосы нужно собрать в пучок на макушке — это подчеркнет их цвет. — В ушах у меня зазвучал циничный голос: «Цвет пшеницы в августе». — Волосы — самое лучшее, что есть в твоей внешности, и мы должны ими воспользоваться. Надеюсь, платье будет голубым — под цвет твоих глаз. У них такой редкий васильковый оттенок…

— Ты делаешь принцессу из школьной учительницы, мама.

— А почему школьная учительница не может быть такой же красивой, как любая леди?

— Конечно, может, если она твоя дочь.

— Сегодня вечером ты должна прикусить язык, Минелла. А то ты всегда говоришь первое, что придет в голову.

— Я буду сама собой, а если это их не удовлетворит…

— Они могут не пригласить тебя снова!

— А почему они должны приглашать меня? Не придаешь ли ты слишком большого значения просьбе сэра Джона? Меня пригласили потому, что им нужен еще один гость. Не первый раз кого-нибудь просят быть четырнадцатым. А если недостающий гость все-таки явится, меня вежливо заверят, что в моем присутствии более нет необходимости.

В действительности мой ум работал так же лихорадочно, как и мамин. Почему приглашение последовало так скоро после моего первого визита в Мэнор? Кто был его инициатором? И не являлось ли совпадением, что заболела именно жена графа? Не мог ли он предложить, чтобы я заполнила образовавшуюся брешь? Что за нелепая мысль! Зачем ему это? Потому что он хотел увидеть меня снова? В конце концов, он не доложил о моем недостойном поведении. Я вспомнила, как он держал в руке прядь моих волос, а затем его поцелуи… Это было просто оскорбительно! Интересно, в каких выражениях он предложил эту идею? «Приведите в Мэнор ту девочку»? Именно так подобные люди ведут себя в своем мире. Я слышала о существовании droit de seigneur[112], гласившего, что когда девушка выходит замуж, хозяин поместья, если ему она нравится, может привести ее к себе в постель на одну ночь или даже на несколько ночей, если она его удовлетворит, а потом ее возвращают мужу с каким-нибудь подарком, если сеньер проявит великодушие. Я легко могла себе представить графа, пользующегося этим правом.

Но мне было нечего бояться. Я не новобрачная, а сэр Джон никогда не допустил бы ничего подобного в своих владениях. Мне стало стыдно за эти мысли. Очевидно, разговор с графом подействовал на меня куда сильнее, чем мне казалось.

Мама заговорила о Джоэле Деррингеме. Мне пришлось повторить все, что он мне сказал. Тогда мама вновь пустилась в романтические предположения. Она была уверена, что недомогание графини — миф, и что Джоэл, желая продолжить наше с ним знакомство, убедил родителей пригласить меня на вечер. Ох, мамочка, подумала я, ты становишься глупой только в вопросах, касающихся меня. Если бы ты убедилась, что моя жизнь счастливо устроена, то умерла бы со спокойной душой!

Возбужденная Марго примчалась в школу повидать меня.

— Как здорово! — воскликнула она. — Значит, ты придешь вечером! Минель, дорогая, Мари нашла для тебя платье, но я бы на твоем месте его не надевала. Возьми лучше какое-нибудь из моих — прямо от парижской couturiere[113]. Тебе нужно голубое, под цвет глаз, а Мари выбрала коричневое. Оно так безобразно! Но я сказала: нет! Это не для Минель! Хотя ты, конечно, не такая красивая, как я, в тебе тоже кое-что есть! Поэтому я буду настаивать, чтобы ты носила мое платье.

— О, Марго, — сказала я, — ты в самом деле хочешь, чтобы я пришла?

— Конечно! Это будет так забавно! Maman1 весь вечер просидит у себя в комнате. Она сегодня плакала. Это все из-за отца. Он злой, но я думаю, что она любит его. Его вообще любят женщины. Интересно, почему?

— А твоя мать действительно больна?

Марго пожала плечами.

— Отец считает, что это фантазии. Может быть, они поссорились. Правда, мама не осмеливается ссориться с ним — это он нападает на нее, а если она начинает плакать, то сердится еще сильнее. Он терпеть не может женщин, которые плачут.

— А она часто плачет?

— Не знаю, Наверное, да. Во всяком случае, с тех пор, как она вышла замуж за Le Diable.

— Марго, какие ужасные вещи ты говоришь о своем отце!

— Если тебе не по душе правда…

— По душе. Но я не уверена, что ты знаешь всю правду. Твоя мать и дома всегда запирается у себя в комнате?

— Полагаю, что да.

— Но ты должна знать точно!

— Я редко вижу маму. Ну-Ну заботится о ней и говорит, что ее нельзя беспокоить. Но зачем нам говорить о них? Я рада, что ты придешь, Минель. Думаю, тебе это доставит удовольствие — ведь тебе понравилось чаепитие с нами, верно?

— Да, это было забавно.

— А что ты делала на лестнице? Обследовала дом? Признавайся!

— Лучше скажи, что ты там делала, Марго.

Она прищурилась и усмехнулась.

— Говори, — настаивала я.

— Если я скажу, ты скажешь, что ты делала? Впрочем, это не честный обмен. Ты ведь просто осматривала дом.

— Марго, что ты имеешь в виду?

— Неважно.

Я была рада оставить эту тему, но меня интересовали отношения графа и графини. Я понимала, что она боится мужа и закрывается в комнате, чтобы спастись от него, прикрываясь болезнью. Все это было весьма таинственно.

Марго отвела меня в свою комнату в Мэноре. Она была красиво меблирована и напоминала мне спальню графа. Кровать была точно такой же, только с занавесами из голубого бархата с меньшим количеством украшений. На одной из стен висел гобелен голубоватого оттенка, господствовавшего в комнате.

Платье, предназначенное для меня, лежало на кровати.

— Я немного толще, но это не страшно, — сказала Марго.

— Ты чуть-чуть повыше, но видишь, какая здесь кайма. Я скажу швее, чтобы она сейчас же распорола ее. Примерь платье, и я пошлю за швеей, чтобы она им занялась.

— Ты хорошая подруга, Марго, — промолвила я.

— Конечно, — согласилась она. — Ты меня интересуешь, а Сибиль и Мари — pouf![114] — Марго дунула. — Они скучные. Я заранее знаю, что они скажут. Ты — другое дело. Кроме того, ты всего лишь дочь учительницы.

— Какое это имеет отношение?

Марго снова засмеялась, но ничего не ответила. Я надела платье. Оно мне очень шло. Марго позвонила, и на вызов явилась швея с булавками и иглами. Менее чем через час все было готово.

Мария и Сибил пришли поглядеть на меня. Мария слегка фыркнула.

— Ну? — осведомилась Марго. — Что не так?

— Оно не слишком ей идет, — заметила Мария.

— Почему? — возмутилась Марго.

— Коричневое было бы лучше.

— Лучше для кого? А, понимаю, ты боишься, что Минель будет выглядеть красивее тебя!

— Какая чушь! — рассердилась Мария, но больше не заикнулась о том, что платье мне не идет.

Марго настояла на том, чтобы причесать меня, и во время этой процедуры не переставая болтала.

— Вот так, ma cherie[115]! Разве это не прекрасно? Ты не должна с такой внешностью проводить жизнь, обучая глупых детей. — Марго окинула меня оценивающим взглядом.

— Пшеничного цвета волосы, — комментировала она, — васильковые глаза, губы, алые, как мак…

[116]

Я рассмеялась.

— Ты описываешь меня, как поле.

— Зубы ровные и белые, — продолжала Марго. — Нос немного… как бы это сказать?… агрессивный. Рот твердый — может улыбаться, но может быть суровым. Вот эти контрасты и делают тебя такой привлекательной, Минель. Глаза мягкие, но нос, рот… Они словно говорят: «Я красивая и страстная, но, пожалуйста, никаких глупостей!»

— Да уж, довольно глупостей, — подтвердила я. — А когда мне потребуется подробный анализ моей внешности и характера, я сама скажу об этом.

— Не скажешь, потому что уверена, что и так все знаешь лучше всех и можешь сама ответить на все вопросы, — это еще одна твоя черта. Конечно, ты привыкла в классе быть впереди всех нас — это естественно для дочери учительницы — а теперь ты сама нас учишь и объясняешь, что правильно, а что нет. Но знаешь, Минель, ты хоть и умная, но тебе еще надо многому научиться.

Я посмотрела на ее смуглое улыбающееся лицо, блестящие, почти черные глаза, так похожие на отцовские, густые брови, темные волосы. Марго была очень привлекательной, к тому же в ней было нечто таинственное. Я вспомнила, как она присоединилась ко мне на винтовой лестнице. Где же она была?

— Научиться тому, что ты уже знаешь? — осведомилась я.

— Некоторые рождаются с такими знаниями, — ответила Марго.

— И ты одна из них?

— Да.

В галерее играл маленький оркестр.

Леди Деррингем, хрупкая и изящная, одетая в розово-лиловое шелковое платье, увидев меня, стиснула мою руку и шепнула:

— Спасибо за то, что вы выручили нас, Минелла!

Это замечание, хотя и вполне любезное, сразу же напомнило мне о причине моего присутствия здесь.

Когда появился граф, я вновь заподозрила, что это присутствие организовано им. Он окидывал взглядом музыкальную комнату, пока не увидел меня. Тогда он поклонился, стоя на другом конце комнаты и обозревая каждую деталь моей внешности таким образом, который показался мне довольно оскорбительным. Я ответила ему высокомерным взглядом, что его как будто весьма позабавило.

Леди Деррингем устроила так, чтобы я сидела рядом с ее дочерьми и Марго, как бы давая понять собравшимся, что мы хоть и присутствуем, но формально еще не вполне допущены в общество. Мы уже не совсем дети и можем появиться на soiree и ужине, но после этого должны как можно скорее удалиться.

Все происходящее мне очень нравилось. Я любила музыку, особенно Моцарта, чьи произведения в основном исполнялись в концерте. Слушая, я испытывала подлинное наслаждение и думала о том, какое счастье жить так, как живут многие мои ученицы. Казалось несправедливостью судьбы то, что будучи поставленной по ту сторону подобной жизни, я находилась от нее не настолько далеко, чтобы не видеть, чего я лишена.

Во время перерыва в концерте гости расхаживали по галерее, приветствуя старых друзей. Джоэл подошел ко мне.

— Рад, что вы пришли, мисс Мэддокс, — сказал он.

— Вы думаете, кто-нибудь заметил бы, если бы я не пришла? Неужели люди и в самом деле способны верить, что им угрожает смерть из-за того, что в доме тринадцать гостей?

— К счастью, этой ситуации удалось избежать — с вашей помощью. Надеюсь, вам еще не раз представится возможность посетить нас.

— Не можете же вы рассчитывать, что четырнадцатый гость снова не явится в последнюю минуту, чтобы снабдить меня подобной возможностью.

— По-моему, вы придаете слишком много значения этой причине.

— Приходится, потому что, если бы не она, меня бы здесь не было.

— Давайте забудем об этом и порадуемся, что вы здесь. Что вы скажете о концерте?

— Он великолепен!

— Вы любите музыку?

— Очень.

— У нас часто устраиваются такие концерты. Вам следует придти снова.

— Вы очень любезны.

— Этот концерт дают для графа. Он большой поклонник Моцарта.

— Я не ошибся? Кто-то упомянул обо мне? — осведомился граф.

Он сел рядом со мной, и я почувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Я говорил мисс Мэддокс, граф, что вы любитель Моцарта, и концерт дается в вашу честь. Могу я представить вам мисс Мэддокс?

Граф встал и поклонился.

— Счастлив видеть вас, мадемуазель, — сказал он и обернулся к Джоэлу. — Мадемуазель Мэддокс и я уже встречались ранее.

Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Он намерен опозорить меня! Сказать Джоэлу, как я заглядывала к нему в спальню, и дать понять, что неразумно допускать в высшие сферы людей моего положения! Как ловко, однако, он выбрал для этого момент!

Граф устремил на меня иронический взгляд, явно читая мои мысли.

— Правда? — с удивлением спросил Джоэл.

— Около школы, — ответил граф. — Я проходил мимо, увидел мадемуазель Мэддокс и подумал: это та самая мадемуазель, которая столько сделала для моей дочери. Рад, что имею возможность выразить вам признательность.

Он улыбался мне, разумеется, видя, как я покраснела, и зная, что я думаю о его поцелуях и своем недостойном бегстве.

— Мой отец постоянно возносит хвалы школе миссис Мэддокс, — вежливо промолвил Джоэл. — Она избавила нас от необходимости нанимать гувернанток.

— Гувернантки бывают очень утомительными, — заметил граф, вновь садясь рядом со мной. — Они не принадлежат к нашему кругу и в то же время не относятся к слугам. Иметь в доме таких людей нелегко. Не для нас — для них. Они так чувствительны к своему положению. Вообще, на классовые различия не стоит обращать внимания. Вы согласны, Джоэл? Когда нашему покойному королю, Людовику XV[117], один из его друзей, герцог, напомнил, что его любовница — дочь повара, его величество ответил: «В самом деле? А я и не знал! Дело в том, что вы все настолько ниже меня, что я не вижу разницы между герцогом и поваром».

Джоэл рассмеялся, а я не удержалась от вопроса:

— А вы, мсье граф, видите эту разницу?

— Хоть я и ниже короля, но все же занимаю достаточно высокое положение, мадемуазель, чтобы не замечать разницу между дочерями сэра Джона и дочерью школьной учительницы.

— Следовательно, я не являюсь нежелательной персоной?

Его взгляд словно ожег мне глаза.

— Мадемуазель, уверяю вас, что вы весьма желательны.

Джоэл казался смущенным. Он явно находил эту беседу проявлением дурного вкуса, но я видела, что граф, как и я, не мог побороть искушение и отказаться от нее.

— Думаю, — заметил Джоэл, — что перерыв кончается, и нам надо вернуться на наши места.

Девочки уже сидели на местах. Марго выглядела веселой, Мария — кислой, а Сибил — безразличной.

— Ты привлекаешь внимание, Минель, — шепнула Марго. — Двое красивых мужчин беседовали с тобой одновременно. Ты просто сирена![118].

— Я их не подзывала.

— Сирены тоже этого не делают — они просто используют свои чары.

Во время продолжения концерта я думала о графе. Несомненно, я привлекала его в определенном отношении. Он любил женщин, а я уже приближалась к подходящему возрасту. То, что его намерения были бесчестными, не вызывало сомнений. Однако самое ужасное заключалось в том, что я была не сердита, а очарована.

Когда мы спустились в столовую, где был подан холодный ужин, один из лакеев в великолепной ливрее Деррингемов вошел в комнату, приблизился к сэру Джону и прошептал ему несколько слов.

Сэр Джон кивнул и направился к графу, который, как я заметила не без досады, оживленно беседовал с леди Эгглстон, молодой и легкомысленной женой престарелого, страдающего подагрой супруга. Она жеманно улыбалась, и я легко- могла себе представить характер их разговора.

Сэр Джон обратился к графу, после чего они вдвоем вышли из столовой.

Джоэл подошел ко мне.

— Пойдемте к буфету, — предложил он. — Там вы сможете выбрать, что хотите, а потом мы найдем столик.

Я была весьма признательна ему. По доброте душевной он не сомневался, что я, никого не знающая здесь, нуждаюсь в покровительстве.

Я взяла немного рыбы и холодного мяса, так как не была голодна.

Мы нашли столик под деревьями, и Джоэл сказал мне:

— По-моему, вы находите графа несколько необычным.

— Ну, он не англичанин…

— Мне показалось, что он вызвал у вас раздражение.

— Да, как всякий человек, привыкший всегда поступать по-своему.

— Вы заметили, как он вышел вместе с моим отцом? Один из его слуг прибыл из Франции с сообщением. Оно может оказаться важным.

— Конечно, если слуге пришлось ради этого пускаться в путешествие.

— Вы, разумеется, знаете, что во Франции уже некоторое время неспокойно. Надеюсь, что не произошло ничего серьезного.

— Да, в этой стране тяжелое положение, — согласилась я. — Кто знает, к чему оно приведет.

— Два года назад я вместе с отцом побывал у графа, и уже тогда во Франции ощущалось напряжение. Правда, в семье графа этого как будто не замечали — очевидно, такие вещи более заметны со стороны.

— Я слышала о причудах королевы…

— Она очень непопулярна. Французы вообще не любят иностранцев, а королева — австриячка[119].

— Но она вроде бы очаровательная женщина.

— О, да! Граф представил нас ей. Помню, что она восхитительно танцевала и была очень красиво одета. Но мне кажется, хотя граф и не признает этого, что ситуация тревожит и его.

— Он не производит такого впечатления… Возможно, я говорю опрометчиво… ведь я его едва знаю.

— Граф — не тот человек, который обнаруживает свои чувства. Но если начнутся неприятности, он может многое потерять. Среди других владений ему принадлежат Шато-Сильвен в сорока милях к югу от Парижа и Отель-Делиб, большой дом в столице. Граф — представитель очень древнего рода, связанного с королевской династией. Он имеет большое влияние при дворе.

— Понятно. Весьма важный господин.

— Разумеется. Разве это не видно по его поведению?

— Граф, кажется, уверен, что все должны быть об этом осведомлены. Не сомневаюсь, что он приходит в ярость, если убеждается в обратном.

— Вы не должны судить его чересчур сурово, мисс Мэддокс. Он французский аристократ, а аристократия во Франции занимает более важное положение, чем здесь.

— Я и не собираюсь его судить. Ведь я же говорила, что ничего о нем не знаю.

— Уверен, что граф встревожен. Только вчера вечером в разговоре с отцом он упоминал волнения, происшедшие несколько лет назад, когда толпа громила рынки, захватила корабли на Уазе[120], которые везли зерно в Париж, и побросала мешки с зерном в реку. Граф назвал это «репетицией революции», чем весьма обеспокоил отца. Но я наскучил вам своими мрачными разговорами.

— Вовсе нет. Моя мать всегда настаивает, чтобы мы разбирались в новейшей истории не хуже, чем в древней. В классе мы читаем французские газеты — вернее, храним их и перечитываем по нескольку раз. Так что я слышала об этом тревожном периоде. Но трагедию удалось предотвратить.

— Да, но я не могу забыть слов графа. «Репетиция»… Когда случается что-нибудь подобное, слуги всегда прибывают с сообщениями. Так что мне не по себе.

— А, вот и Минелла! — Это были Мария и Сибил в сопровождении молодого человека. Они несли тарелки. — Мы присоединяемся к вам, — заявила Мария.

Джоэл представил мне молодого человека.

— Это Том Филдинг, мисс Мэддокс.

Том Филдинг поклонился и спросил, понравилась ли мне музыка.

— Очень, — ответила я.

— Отличный лосось, — продолжал он. — Вы пробовали?

— Джоэл, — вмешалась Мария, — если хочешь уделить внимание нашим гостям, не сомневаюсь, что Минелла извинит тебя.

— Уверен, что извинит, если бы я и в самом деле этого хотел, — ответил Джоэл, улыбаясь мне. — Но я не хочу.

— Но мне кажется, что ты должен…

— Сегодня я настроен развлекаться.

Я ощутила признательность к Джоэлу. Мария явно дала ему понять, что он не должен обращаться с дочерью школьной учительницы, как с обычной гостьей; это было вполне типично для нее. Понял ли это Джоэл или нет, я не знала, но мне понравился его ответ.

Разговор зашел о мелочах, и я видела, что Джоэл, который, несомненно, был серьезным молодым человеком, с удовольствием возобновил бы нашу с ним беседу.

— Мама говорит, что когда ты будешь уходить, Минелла, — сказала Сибил, — она пошлет кого-нибудь проводить тебя до школы. Тебе не следует возвращаться одной.

— Это очень любезно с ее стороны, — ответила я.

— Я провожу мисс Мэддокс домой, — тотчас же заявил Джоэл.

— Думаю, что ты понадобишься здесь, Джоэл, — заметила Мария.

— Ты переоцениваешь мою важность, сестрица. От моего отсутствия ничего не изменится.

— По-моему, мама ожидает…

— Том, попробуй марципан, — прервал Джоэл. — Это гордость нашей кухарки.

После слов Марии я начала спрашивать себя, не пора ли мне уходить. Была половина одиннадцатого, а мне определенно не следовало покидать дом последней.

Я обернулась к Джоэлу.

— Спасибо вам, что предложили проводить меня.

— Это я должен благодарить вас за разрешение сделать это, — галантно ответил он.

— Возможно, мне следует найти леди Деррингем и выразить ей признательность.

— Я отведу вас к ней, — сказал Джоэл.

Леди Деррингем любезно приняла мою благодарность, а сэр Джон похвалил меня за то, что я сразу же откликнулась на просьбу.

Я нигде не видела графа, и меня интересовало, вернулся ли он к гостям после того, как вышел вместе с сэром Джоном. Впрочем, Марго была в зале, явно наслаждаясь обществом молодого человека, казалось, полностью ею очарованного.

Джоэл и я прошли около полумили по дороге от Мэнора к школе.

На небе светила полная луна, отбрасывавшая на кусты бледный призрачный свет. Я чувствовала себя как во сне, шагая ночью рядом с Джоэлом Деррингемом, который ясно давал понять, что наслаждается моей компанией. Очевидно, это было ясно не только мне, иначе Мария не проявляла бы такого раздражения. Меня интересовало, что скажет мама, которая наверняка поджидает меня, думая, что я приду в сопровождении какого-нибудь слуги из Мэнора. Как же она удивится, увидев меня рядом с сыном и наследником владельца поместья!

Конечно, все это не значило ровным счетом ничего — как поцелуи графа. Я должна помнить об этом и внушить это маме.

Джоэл сказал, что очень доволен вечером. Его родители часто устраивали музыкальные soirees, но этот он запомнит навсегда.

— Я тоже запомню, — легкомысленно откликнулась я, — потому что он для меня первый и последний.

— Первый — возможно, но никак не последний, — возразил он. — Вы же так любите музыку! Смотрите, какое ясное небо! Жаль, что из-за луны плохо видны звезды. Взгляните на созвездие Плеяд на северо-востоке. Вам известно, что их появление — признак конца лета? Я всегда интересовался звездами. А вот теперь мы с вами — два маленьких человечка — смотрим в вечность. Разве это не замечательно?

Глядя в небо рядом с ним, я чувствовала, что меня переполняют эмоции. Я провела необычный вечер, и что-то говорило мне, что меня ожидают важные события, что Джоэл Деррингем, а быть может, даже граф де Фонтен-Делиб — не просто случайные знакомые, и в будущем наши пути непременно встретятся каким-нибудь непостижимым образом.

— Плеяды, — продолжал Джоэл, — это семь дочерей Атланта и Плейоны, подруги Артемиды[121], которых преследовал охотник Орион. Когда они воззвали к богам о спасении от его страстных объятий, то превратились в горлиц и поселились на небе.

— Возможно, такая судьба лучше того, что их ожидало в противном случае, — заметила я.

Джоэл рассмеялся.

— Хорошо, что я встретил вас, — сказал он. — Вы непохожи на девушек, которых я встречал раньше.

Он продолжал, снова устремив взгляд на небо: — Все Плеяды вышли замуж за богов, кроме одной, Меропы, которая стала женой смертного. Поэтому она светит более тускло.

— Значит, общественное неравенство существует и на небесах?

— Это просто легенда.

— Тогда ее портит конец. Я бы предпочла, чтобы Меропа светила ярче всех, потому что она оказалась более храброй и независимой, чем се сестры. Но, конечно, никто со мной не согласится.

— Я соглашусь, — заверил он меня.

Я вновь ощутила радостное возбуждение и чувство, что стою на пороге приключений.

— Вам не стоит задерживаться, а то дома подумают, что с вами что-нибудь произошло, — предупредила я Джоэла.

Мы умолкли, так как подошли к школе.

Как я и предполагала, мама поджидала меня. Ее глаза расширились от удовольствия, когда она увидела моего спутника.

Джоэл отклонил приглашение зайти, но вручил меня матери, словно какую-то хрупкую драгоценность. Затем он пожелал доброй ночи и удалился.

Мне пришлось еще долго сидеть, описывая маме вечер во всех подробностях. Я не упомянула только о графе.