Алый Пимпернель. Дьявол верхом

Глава четвертая

— Кузина!

Голос был едва слышен в вечернем воздухе. Я прогуливалась в саду, и, подняв взгляд, увидела на балконе графиню, склонившуюся в шезлонге.

— Мадам? — вопросительно произнесла я, остановившись.

Ее бледное лицо было устремлено на меня.

— Могу я прервать вашу прогулку? Мне бы хотелось поговорить с вами.

— Конечно.

— Тогда поднимитесь. Лестница приведет вас на террасу. Я повиновалась, испытывая некоторое беспокойство, вполне понятное, если учитывать отношение ко мне ее супруга.

Поднявшись по каменным ступеням, я очутилась на террасе, примыкающей к спальне графини. Разумеется, она находилась не в средневековой части замка, а в более поздней и вполне комфортабельной.

— Сегодня тепло, — сказала графиня, — и я подумала, что немного воздуха пойдет мне на пользу. — Она улыбнулась. — Должно быть, такой здоровой женщине, как вы, кажется странным, когда люди все время говорят о своих недомоганиях. Садитесь.

Я села и ответила:

— Полагаю, когда человек здоров, он воспринимает это, как само собой разумеющееся и не думает о таких вещах.

— Вот именно. Какое счастье, когда не нужно беспокоиться о том, что и как на вас подействует! Сразу видно, кузина, что у вас отличное здоровье. Скажите, как вам здесь живется? Наверное, все кажется необычным после вашей школы? Я вам очень признательна за то, что вы сделали для моей дочери.

— За это мне платят, мадам.

— Да, но вы и впрямь делаете это отлично! — она приподнялась на подушках. — По-моему, у меня от воздуха начинает болеть голова. Нужно попросить Ну-Ну, чтобы она приготовила мне припарку на лоб. Ну-Ну великолепно делает ее из Бороды Юпитера. Вы выглядите удивленной — не знаете, что это такое… Когда живешь с Ну-Ну, то узнаешь все о таких вещах. Борода Юпитера — растение, которое, как говорят, служит талисманом от злых чар. Судя по вашему скептическому выражению лица, кузина, вы не верите в злые чары?

— Откровенно говоря, не верю.

— Это не обязательно связано с ведьмами, произносящими колдовские заклинания. Злые чары могут распространяться вполне естественным путем. Существуют люди, которые никогда и никому не делают ничего хорошего. Они и являются источником зла.

— Ну, это может быть правдой.

— Таких людей желательно избегать. Вы согласны, кузина?

Мне очень хотелось, чтобы графиня не называла меня кузиной. Она делала это с определенной долей иронии. Что-то явно крылось за ее желанием видеть меня.

— Конечно, согласна, — кивнула я.

— Я знала, что вы разделите мою точку зрения. Вы ведь такая разумная молодая женщина. Марго часто говорит о вас. Она считает вас источником разума. Я поняла, что мой муж… э-э… также высокого мнения о ваших способностях.

— Мне об этом неизвестно, — ответила я.

— Неизвестно мнение моего мужа? Неужели?

— Я… я не знаю его мнения обо мне.

Графиня улыбнулась.

— А мне казалось, он достаточно ясно дает понять, что находит вашу компанию весьма интересной. Графу нравится общество женщин… если они молоды, красивы и не лишены интеллекта. Им льстит его внимание, хотя оно всего лишь мимолетно, и они забывают о положении графа.

— Я никогда не забывала ни о положении графа, ни о своем собственном, — резко отозвалась я.

Графиня бросила взгляд на свои изящные руки.

— В конце концов, граф мой муж, — сказала она. — Он не может об этом забыть, хотя другие забывают достаточно легко.

— Я никогда не забуду об этом, мадам, — ответила я, ощущая смущение и гнев и желая дать ей понять, что не собираюсь покушаться на ее супруга.

— Вижу, вы и вправду очень разумны, — заметила графиня.

— Благодарю вас. Вскоре я вернусь в Англию.

— Ах! — вздохнула она. — Думаю, что с вашей стороны это правильное решение. — Графиня сделала паузу, и мне показалось, она сожалеет, что говорила столь откровенно. — Из рассказов Марго я поняла, что в Англии все по-другому.

— Это в самом деле так.

— Я почти никогда не покидаю замок, — продолжала она. Другое дело — муж, Он редко задерживается здесь надолго. Часто он уезжает в Париж, а я остаюсь в замке с Ну-Ну.

— Да, я знаю, что она служит вам большой поддержкой.

— Не представляю, что бы я без нее делала. Она мой друг, моя компаньонка, мой сторожевой пес. — Графиня взмахнула рукой. — Когда наступает темнота, мне становиться страшно, А вам, кузина?

— Нет, — ответила я.

— Вы храбрая, я это знаю. Я часто наблюдала за вами и Марго в саду, видела, как вы возвращаетесь после поездки верхом с моим мужем. Ну, Марго скоро выйдет замуж, а вы вернетесь в Англию. Так будет лучше, кузина. Я рада, что вы со мной в этом согласны. Мне бы хотелось, чтобы, вернувшись на родину, вы сохранили счастливые воспоминания о пребывании во Франции. — Графиня в упор смотрела на меня. Только что она предупреждала, чтобы я держалась подальше от ее мужа, что казалось вполне естественным для ревнивой супруги. Но теперь ее предупреждение было иного рода. Что она имела в виду, говоря о Ну-Ну, как о своей сторожевой собаке? Что граф — опасный человек, и чтобы я была с ним осторожна?

Графине не было нужды убеждать меня в этом.

— Да, — продолжала она, — вам следует вернуться в Англию. Здесь вас не ожидает ничего хорошего. О Боже! — графиня прижала руку ко лбу. — Моя голова просто раскалывается! Пожалуйста, пойдите в комнату, разыщите Ну-Ну и попросите ее приготовить припарку из Бороды Юпитера.

Это был сигнал об окончании аудиенции. Я прошла в комнату и передала просьбу Ну-Ну.

— Говорите, она позвала вас? — засуетилась та. — Она же знает, что разговоры ее утомляют! Ничего, припарка скоро ей поможет. Вы поднялись по лестнице из сада?

— Да, — ответила я.

— Ну, так можете вернуться тем же путем. Скажите, что я сделаю ей припарку после того, как заберу ее в комнату.

Я вышла на террасу. Графиня лежала с закрытыми глазами. Это означало, что ей больше нечего мне сказать, и что я могу удалиться.

Я все еще пылала от гнева и унижения. Когда я говорила с графиней, то не сразу осознала всю нелепость ее намеков. Сначала она дала мне понять, чтобы я держалась подальше от графа, так как он женат на ней и не может волочиться за мной. Можно подумать, что я сама этого не понимаю! Но затем графиня стала делать более зловещие намеки, будто ее муж одержим какими-то темными силами, о которых мне не известно.

Все это было весьма досадно, и еще сильнее укрепило меня в мысли, что я должна готовиться к отъезду.

Я много думала о графине. Если я испытывала из-за нее беспокойство, то она, безусловно, из-за меня. Возможно, до нее дошли какие-то сплетни, раз она сочла нужным дать мне двойное предупреждение.

Конечно, графиня была права — мне следует уехать как можно скорее. Я не должна была задерживаться так долго, но оправдывала себя тем, что Марго впадала в истерику каждый раз, когда я заводила разговор об отъезде.

Я не хотела обсуждать этот вопрос с Марго, и боялась, что она сама поднимет эту тему. Впрочем, избежать подобного разговора было не так уж сложно. Марго настолько была поглощена собственными делами, что едва ли захотела бы обсуждать чьи-нибудь еще.

Тем не менее я часто стала уединяться в саду, чтобы обдумать положение.

Во время разговора с графиней я чувствовала себя виноватой. Все же я ничего не делала, чтобы привлечь внимание графа. Ну-Ну бросала на меня из-под мохнатых бровей такие взгляды, словно я была самой Иезавелью[158]. Ее отношение укрепляло меня в мысли, что я должна уехать, даже не дожидаясь свадьбы Марго.

Ситуация становилась невозможной. Если бы год назад мне рассказали о другой женщине, очутившейся в подобном положении, то я бы заявила: «Она должна сразу же уехать, если только у нее есть чувство собственного достоинства».

Бродя в окрестностях замка, я оказалась рядом с домом Габриель. Любовница графа поселилась рядом, чтобы им было удобнее встречаться! Я покраснела от стыда. И подобному человеку я позволила завладеть всеми моими помыслами!

Услышав стук копыт, я вздрогнула и подошла ближе к изгороди, пропуская всадника. Мне почудилось в нем что-то знакомое, хотя я не могла припомнить, что именно.

Незнакомец привязал лошадь к столбу у ворот дома Габриель. Когда я проходила мимо, он обернулся, и мы посмотрели друг на друга. Он казался немного испуганным и явно тоже подумал, что где-то меня видел.

Открыв ворота, мужчина направился по тропинке к дому. Я пошла своей дорогой, но внезапно мое сердце сжалось от дурного предчувствия. Я вспомнила, кто этот человек.

Это был Гастон — возлюбленный Жанны, служанки мадам Гремон.

Я не стала упоминать Марго о том, что видела Гастона. Это могло только расстроить ее. Я даже пыталась убедить себя, что ошиблась. В конце концов, я едва видела этого человека, когда мы жили у мадам Гремон. Приезжий мог быть просто похож на Гастона, чья внешность не содержала особенно характерных черт. Что он мог делать у мадам Легран? Забирать письма для своей хозяйки? Возможно ли, чтобы мадам Гремон и мадам Легран были знакомы? Конечно, возможно, если связующим звеном является граф. Две покинутые любовницы утешают друг друга. А может быть, не покинутые? С каждым днем это казалось все более отталкивающим.

Разумеется, я не могла быть уверенной, что права, и предпочитала думать, что ошибаюсь.

Пока я размышляла, ко мне подошел Этьен. Он сообщил, что его мать выразила желание повидать меня снова, и спросил, не позволю ли я ему проводить меня к ней.

Я сказала, что с удовольствием навещу мадам Легран, и несколько дней спустя мы с Этьеном подъехали к ее дому.

Меня провели в гостиную, где ожидала мадам Легран, одетая элегантно, но немного излишне нарядно в бледно-голубое шелковое платье с кружевом.

— Как я рада видеть вас, мадемуазель Мэддокс! — тепло приветствовала меня она. — Очень любезно, что вы пришли.

— Я очень рада, что вы меня пригласили, — ответила я, довольная, что мне представилась возможность надеть подаренный мамой костюм для верховой езды.

Этьен оставил нас, и я поняла, что мадам хочет побеседовать tete-a-tete[159].

Она предложила выпить le the[160], так как знает, насколько англичане любят его.

— Вы заметили, что мы во Франции все больше подражаем англичанам? Это должно вам льстить. Впрочем, в Париже такое куда заметнее, чем здесь. В лавках повсюду надписи: «Здесь говорят по-английски», а продавцы лимонада продают le Punch[161] — английский напиток. Молодежь щеголяет в английских костюмах, женщины носят английские шляпы, и даже ипподром в Венссне подражает вашему Нью-маркету.

— Я этого не знала.

— Вам, очевидно, еще предстоит много узнать о Франции. Мы с каждым днем становимся все больше похожими на англичан.

— Это очень интересно.

— Вы сами все увидите, когда поедете в Париж. Вы, кажется, собираетесь ехать вместе с Маргерит?

— Да.

— Ей повезло с женихом. Граф сказал мне, что очень доволен помолвкой. Союз между Фонтсн-Делибами и Грасвилями — что может быть лучше!

Чай принес лакей, чья ливрея очень походила на ливреи слуг в замке — только чуть менее яркая и великолепная, а также с серебряными пуговицами вместо золотых. Последнее различие вызвало у меня улыбку.

— Мадемуазель улыбается? Вам нравится чай?

— Он превосходен, мадам.

И действительно, чай, сервированный на блюдцах из севрского фарфора, был очень хорош, хотя и не походил на нашу домашнюю заварку.

К чаю подали несколько необычайно вкусных пирожных с кремом.

— Мне казалось, что нам следует познакомиться поближе,

— продолжала мадам Легран. — Я видела вас на балу, но в таких условиях едва ли возможно побеседовать. Какая отвратительная история с этим камнем, брошенным в окно! Если негодяя поймают, то не хотела бы оказаться на его месте. Граф — суровый человек и не проявит к нему милосердия.

— Вы думаете, его найдут?

Передо мной словно в тумане мелькнуло лицо Леона, и я мысленно велела себе не быть дурой. Ведь это была просто иллюзия. Конечно, Леон тут не при чем. Он не мог появиться в комнате так скоро и в абсолютно чистой обуви. Очевидно, у меня просто разыгралось воображение.

— Сомневаюсь, — ответила мадам Легран. — Разве только его выдаст кто-нибудь из недругов. Такие вещи происходят по всей стране. Не знаю, чем все это кончится. Вы останетесь во Франции, мадемуазель?

— Я побуду некоторое время с Марго, а когда она выйдет замуж, вернусь в Англию.

Мадам Легран не сумела скрыть облегчения.

— Должно быть, было интересно, — быстро сказала она,

— обнаружить ваше родство с семьей графа — пусть даже весьма отдаленное.

Так как я не ответила, мадам продолжала:

— Скажите, кто именно в семье графа женился на англичанке? Я давно знаю Фонтен-Делибов, и никогда ни о чем подобном не слышала.

— Вы должны спросить об этом графа, — ответила я.

— Эти дни я его редко вижу, — вздохнула она. — А было время… Граф сделал большую ошибку, вступив в этот брак. Вы, конечно, знакомы с графиней?

— Да, — холодно отозвалась я, так как считала бестактным ее упоминание о графине в таком аспекте.

— Я спрашиваю, — промолвила мадам Легран, — потому что она ведет уединенную жизнь и редко бывает на людях. Бедная Урсула! Ведь с самого начала было ясно, что у них ничего не получится. Нет смысла скрывать мою связь с графом, потому что о ней знают все. У нас прекрасный сын — наш Этьен. А она смогла родить ему только Маргерит. Скажу вам откровенно, он никогда не переставал жалеть, что не женился на мне.

— Так почему же граф этого не сделал? — все так же холодно осведомилась я.

— Моя семья была вполне приличной, но все же не могла сравниться с его. Я была вдовой. — Она пожала плечами. — Мы оба были тогда очень молоды. Я никогда не забуду те дни! Как мы были влюблены друг в друга! — Мадам рассмеялась. — Вижу, вы немного шокированы. Англичане не говорят столь свободно о таких вещах, как мы. Да, ему пришлось осознать, что он совершил трагическую ошибку.

— Пирожные великолепны, мадам. У вас, должно быть, отличная кухарка.

— Я рада, что они вам понравились. Граф очень их любит. Впрочем, не знаю, придутся ли они ему по вкусу завтра — он весьма непостоянен в своих привязанностях.

— Они такие воздушные, что их хочется есть еще и еще.

— Этьену они тоже нравятся. Мы планируем и для него подходящий брак, но он не спешит.

— Никогда не стоит спешить в важных вопросах.

— Вы, наверное, знаете, что Этьен воспитывался в замке.

— Да, знаю.

— Граф гордится им. Он красивый молодой человек, не так ли?

— Разумеется. Он очень красив.

— Кто может сказать, как сложится его будущее…

— Будущее никто из нас не в состоянии предугадать.

Мне доставляло довольно злобную радость переводить беседу на общие темы, хотя я видела, что мадам Легран все время пытается сделать ее личной. Я хорошо понимала ее мотивы. Как и графиня, она предупреждала меня, но делала это по иной причине. Я верила, что графиня хоть немного беспокоилась обо мне, в то время, как Габриель думала только о себе.

— Но мы можем попытаться, — возразила она. — Если знаешь кого-то очень давно, то можно предвидеть, как он поведет себя в определенных обстоятельствах. Вы согласны?

Я ответила, что, конечно, каждый может строить догадки, но так как большинство людей непредсказуемы, ни в чем нельзя быть уверенным.

Мадам Легран кивнула.

— У нас была странная жизнь. Я встретилась с графом, будучи молодой вдовой. Я пришла к нему просить за отца, которого заточил в тюрьму его отец. Но граф не сумел мне помочь. Мой отец умер в тюрьме, обвиненный неизвестно в чем.

— Да, — сказала я. — Я слышала об этих ужасных lettres de cachet.

— По-моему, одна из причин сожалений графа о том, что он не женился на мне, заключается в том, что это в какой-то мере могло бы искупить зло, причиненное его отцом моему. Граф как-то сказал, что если бы ему вновь представилась такая возможность…

Я кивнула.

— С вашим отцом поступили чудовищно несправедливо.

— Шарль-Огюст — странный человек. У него бывают приступы угрызений совести. Посмотрите на Леона. Он определенно выиграл от вреда, причиненного его семье. Пожалуй, лучше оставить все, как есть. Этьен, конечно, будет узаконен — Шарль-Огюст обещал сделать это, если только снова не женится и не заимеет законного сына. Но ведь он не может поступить так, будучи женатым, верно?

— Это весьма сложное дело, — заметила я. — Кто знает, как оно кончится.

— Ну, вы скоро покинете нас и забудете о наших проблемах. — Ее блестящие глаза как будто сверлили меня насквозь. Она словно внушала мне мысль об отъезде.

Затем мадам Легран настояла на том, чтобы показать мне свои сокровища, основными из которых были золотые часы и замок из слоновой кости. Вещички были красивые и искусно сделанные.

— Подарки от графа после рождения Этьена, — объяснила мне она, показав затем другие подношения.

— Шарль-Огюст очень щедр к тем, к кому он привязан. Конечно, у него были и другие женщины, но их царствование было недолгим. Они быстро исчезали, и о них не вспоминали.

— Весьма печально, — сухо промолвила я, — если только они сами не были рады удалиться.

Мадам удивленно на меня посмотрела, явно не поняв моих слов.

Я ощутила облегчение, когда пришел Этьен, чтобы сопровождать меня в замок.

— Я поведу вас по дороге, которую вы, безусловно, еще не знаете, — сказал он. — Она ведет от дома к замку. Граф приказал сделать ее восемнадцать лет назад.

Тропинка шла из сада через лес, и я удивилась, как быстро мы добрались до замка.

— Почему эту дорогу так мало используют? — спросила я.

— Граф дал понять, что она предназначена только для него и моей матери. Поэтому люди держались от нее подальше, что стало правилом.

Мы подъехали к стене замка, и через дверь проникли во двор. Я и впрямь никогда еще не пользовалась этим путем.

Ближе к вечеру Ну-Ну резко постучала в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошла ко мне в комнату.

— Графиня желает вас видеть, — заявила она, бросая на меня презрительный взгляд с явным намерением смутить меня, что ей удалось.

Я поднялась.

— Не сейчас. В восемь вечера. Она хочет вам что-то сказать.

Я ответила, что приду в назначенное время.

— Не опаздывайте. Мне хотелось бы приготовить ее ко сну до девяти.

Кивнув, Ну-Ну вышла из комнаты.

Странная женщина, подумала я. Немного сумасшедшая, как все люди с навязчивыми идеями. Впрочем, ее идеи были абсолютно бескорыстны. Бедная Ну-Ну, потеряв мужа и ребенка, обратилась к Урсуле за утешением и до известной степени обрела его.

Я задумалась о том, каково было детство Урсулы до того, как она стала инвалидом, и как она могла мириться с жизнью затворницы. Ей как будто нравилась подобная жизнь, так как она давала возможность почти не видеть мужа. Урсула, должно быть, ненавидела графа, а еще вероятнее — боялась. Что же он сделал, чтобы внушить ей такой страх? Казалось, Ну-Ну что-то знает. Несомненно, Урсула полностью доверяла ей. Граф пренебрегал женой, потому что она его не интересовала; он чувствовал себя обманутым, так как она не сможет родить ему сына; он открыто имел любовниц и даже поселил одну из них неподалеку от замка. Но что заставляло графиню бояться его?

Я многое хотела узнать об Урсуле.

Без нескольких минут восемь я направилась к ней в комнату. Было еще рановато, и я, зная пунктуальность Ну-Ну, помешкала в коридоре, глядя в окно.

Наконец пробило восемь.

Я подошла к слегка приоткрытой двери, толкнула ее и заглянула внутрь. Почувствовав сквозняк из двери, ведущей на террасу, я заметила спину выходящего через нее графа.

Какое счастье, что я не пришла раньше и не застала его в комнате жены! Это было бы весьма неудобно.

На цыпочках я приблизилась к кровати.

— Мадам, — начала я и тут же осеклась. Графиня лежала на подушках, полузакрыв глаза, и явно дремала.

— Вы хотели видеть меня, мадам?

Глаза закрылись полностью. Казалось, она спит.

Меня заинтересовало, почему графиня не отменила нашу встречу, если она настолько устала. На столе у кровати стояла обычная батарея пузырьков и стакан. Я его и понюхала, так как на дне был осадок. Очевидно, графиня приняла снотворное, что всегда делала перед тем как ложиться вечером. Но она должна была знать, как скоро лекарство начинает действовать, и не принимать его перед тем, когда я собиралась придти к ней по ее же просьбе.

Стоя в комнате, я услышала шорох позади. Вошла Ну-Ну и устремила взгляд на стакан в мой руке.

— Я пришла повидать мадам в восемь, — сказала я, возвращая стакан на стол.

Ну-Ну посмотрела на спящую женщину, и выражение ее лица изменилось.

— Бедная овечка, — промолвила она. — Должно быть, она устала. Он побывал здесь и утомил ее, как всегда. Наверное, она заснула внезапно.

— Вы скажете графине, когда она проснется, что я приходила к ней?

Ну-Ну кивнула.

— Возможно, она захочет повидать меня завтра.

— Посмотрим, как она себя будет чувствовать, — сказала Ну-Ну.

Пожелав ей доброй ночи, я вышла из комнаты.

Следующий день надолго запечатлелся в моей памяти.

Я проснулась, как обычно, когда одна из служанок принесла горячую воду и поставила ее в ruelle. Я умылась и выпила кофе с brioche1, уже находившимися в комнате.

Марго явилась с подносом для нашего совместного petit dejeuner2.

Мы говорили о предстоящей поездке в Париж, и я была рада, что она не упоминала Шарло. Меня утешало, что мысли о предстоящем браке успокаивают ее, так как я опасалась противоположного эффекта.

Когда мы болтали, дверь открылась, и вошел граф. Я никогда не видела его расстроенным, но сейчас он находился именно в таком состоянии.

Граф переводил взгляд с Марго на меня и, наконец, сообщил:

— Маргерит, твоя мать умерла.

Я почувствовала, что меня охватывает ужас, и боялась, что заметят, как я дрожу.

— Она, должно быть, скончалась во сне, — продолжал граф. — Ну-Ну только что обнаружила это.

Он избегал моего взгляда, и мой страх усилился.

В замке ощущалось напряжение. Слуги перешептывались по углам. Меня интересовало, о чем они говорят. Отношения между графом и графиней были хорошо известны, и слуги безусловно знали, что граф желал бы освободиться от супруги.

Марго снова пришла ко мне.

— Я должна поговорить с тобой, Минель, — сказала она. — Это ужасно. Она ведь была моей матерью, а я едва знала ее. Она как будто не хотела, чтобы я была рядом с ней. Когда я была маленькой, то считала, что являюсь причиной ее болезни. Ну-Ну, казалось, думает так же. Бедная Ну-Ну! Она сидит около ее кровати, раскачивается взад-вперед и вытирает слезы передником. Я слышала, как она бормочет: «Урсула, малышка».

— Марго, — спросила я, — как это произошло?

— Мама ведь давно болела, правда? — ответила Марго, словно защищаясь, и я спросила себя, о чем она думает.

— Очевидно, — продолжала Марго, — она была больна более серьезно, чем мы считали. Нам ведь все время казалось, что она только воображает свои болезни.

[162]

[163]

Вскоре прибыли врачи. Они долго оставались с графом в комнате покойной.

Граф позвал меня в библиотеку, и я пошла туда, полная дурных предчувствий.

— Пожалуйста, садитесь, Минель, — сказал он. — Это неожиданный удар.

Его слова принесли мне огромное облегчение.

— Я всегда считал, что болезнь графини — плод ее воображения, — продолжал граф. — Но я оказался несправедлив к жене. Она действительно была серьезно больна.

— А какая у нее была болезнь? Он покачал головой.

— Доктора сбиты с толку. Им не вполне ясно, что явилось причиной ее смерти. Ну-Ну слишком расстроена, чтобы говорить. Она ведь была с графиней, начиная с ее рождения, и очень к ней привязалась. Боюсь, что этот удар окажется для нее слишком тяжелым.

Я ждала продолжения, но граф, казалось, не находит слов.

— Будет вскрытие, — медленно произнес он наконец.

Я с изумлением уставилась на него.

— Таков порядок, — объяснил он, — когда причина смерти не установлена. У врачей, однако, сложилось мнение, что она что-то приняла.

— Не может быть! — воскликнула я.

— Ее лицо спокойно и мирно, — промолвил граф. — Мы можем быть уверенными только в одном — моя жена умерла без мучений. Она просто скончалась во сне.

— И, по-вашему, причиной ее сна явилось какое-то лекарство?

— Возможно. Завтра Ну-Ну придет в себя и, наверное, сможет нам помочь. По-моему, у Урсулы была привычка принимать на ночь снотворное. — Граф не сводил блестящих глаз с моего лица, но я избегала его взгляда. Меня терзал страх.

— Конечно, Ну-Ну должна знать, принимала ли графиня снотворное, — кивнула я.

— Ну-Ну всегда готовила для нее лекарства. Уверен, что, когда она сможет говорить, мы поймем, как это произошло.

— Вы думаете, что графиня…

— Что она сделала это намеренно? Нет, конечно. По-моему, произошла какая-то ужасная ошибка. Но догадки нам не помогут. Все это крайне неприятно, и я предпочел бы, чтобы вас и Маргерит здесь не было. Так что готовьтесь к отъезду в Париж. Думаю, вам следует ехать сразу же после вскрытия. — Он сделал паузу и затем продолжал: — Очевидно, вам не стоит подолгу находиться в моем обществе. — Граф криво усмехнулся, и я поняла его мысли. Графиня умерла внезапно, а его интерес ко мне был очевидным, так что мы оба могли попасть под подозрение. — Пошлите ко мне Маргерит, — добавил он. — Предупрежу ее, чтобы она готовилась к скорому отъезду в Париж.

Это была кошмарная неделя. Подозрения витали в воздухе, сосредотачиваясь на мне. Я спрашивала себя, что будет, если графа или меня обвинят в убийстве. Мне уже чудились строгие голоса, расспрашивающие меня о моих отношениях с графом. Я его кузина, не так ли? Ну, тогда не буду ли я любезна объяснить…

Граф был менее обеспокоен. Он не сомневался, что все должно выясниться. Весьма неприятная сцена произошла однажды вечером с Ну-Ну, которая зашла ко мне в комнату, когда я уже собиралась ложиться спать.

Ну-Ну выглядела совсем больной. Я не сомневалась, что она ни разу не заснула после смерти графини. Глаза ее были ввалившимися, волосы — растрепанными, седые пряди свисали на лицо. Завернувшаяся в халат, она напоминала привидение.

— Вы выглядите виноватой, мадемуазель, — заметила Ну-Ну.

— Я не выгляжу и не чувствую себя виноватой, — ответила я. — Вам отлично известно, Ну-Ну, что для этого нет никаких оснований.

— Это было ее снотворное, — продолжала она. — Я обычно давала его ей, когда она не могла заснуть. Но я точно знала количество, а вчера она приняла тройную дозу. Снотворное, как правило, действует через час, но когда я вошла, она уже спала… И вы, и он были у нее в тот вечер…

— Вам известно, что графиня спала, когда я к ней приходила. Было ровно восемь часов.

— Я не поняла, что происходит. Лекарство стояло у ее кровати. Но кто-то пробрался в комнату и увеличил дозу…

— Говорю вам, она спала, когда я приходила…

— Я вошла и застала вас со стаканом в руке.

— Что за ерунда! Я только что вошла в комнату.

— Но ведь там был кто-то еще, верно? Вы знаете это. Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам.

— На что вы намекаете?

— Излишняя доза не могла попасть в стакан без того, чтобы кто-то подлил ее туда. Кто-то сделал это… кто-то, живущий в замке…

На мгновение я была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Я вспомнила, как граф выскользнул на террасу через французское окно. Сколько он пробыл в комнате жены? Достаточно, чтобы дать ей роковую дозу и дождаться, пока она примет ее? Нет, сказала я себе, я этому не верю!

— Вы же не знаете причину ее смерти, — неуверенно промолвила я. — Ведь еще ничего не доказано.

Глаза Ну-Ну в упор уставились на меня.

— Я все знаю, — заявила она, подойдя ко мне и взяв меня за руку. — Если бы моя малышка не вышла замуж, то она была бы жива. Помню, как в ночь перед венчанием я не могла ее утешить. Будь прокляты эти браки! Почему детям не могут позволить оставаться детьми, пока они не поймут, что такое жизнь?

Несмотря на не покидавший меня страх при мысли, насколько глубоко я замешана в эту историю, я чувствовала жалость к Ну-Ну. Казалось, что после кончины ее любимой подопечной она несколько повредилась в уме. Свирепый дракон, охранявший сокровище, превратился в жалкое существо, желающее только уползти в угол и умереть. Ну-Ну оглядывалась вокруг в поисках виноватого. Бедняжка ненавидела графа, и ее злоба была направлена главным образом против него, но так как о его расположении ко мне хорошо знали, то она обратила ее и на меня.

— О, Ну-Ну, — промолвила я с состраданием, — я так жалею о случившемся!

Она искоса взглянула на меня.

— Вы, очевидно, думаете, что теперь, когда ее убрали с пути, вам будет легче…

— Ну-Ну! — воскликнула я. — Прекратите эти злые речи!

— Вас ожидает приятный сюрприз. — Она расхохоталась жутким смехом, напоминающим кудахтанье курицы. — Вы и он сговорились…

— Вы не должны так говорить. Это неправда. Позвольте, я отведу вас в вашу комнату. Вы нуждаетесь в отдыхе — для вас это было страшным ударом.

Внезапно Ну-Ну беззвучно заплакала и слезы градом струились по ее лицу.

— Бедная моя овечка, дорогая моя малышка, она была для меня всем! Никого и ничего у меня больше не было…

— Я знаю…

— Но я потеряла ее. Теперь ее нет.

— Пойдемте, Ну-Ну. — Взяв старую женщину за руку, я повела ее к ней в комнату.

Когда мы подошли к двери, Ну-Ну вырвалась от меня.

— Я пойду к ней, — заявила она и направилась в комнату, где лежало тело графини.

Это были трудные дни. Я редко видела графа. Он избегал меня, что было весьма разумно, так как я не сомневалась, что повсюду гуляют сплетни, в которых его имя связывали с моим.

Когда мы с Маргерит, Этьеном и Леоном ехали верхом по деревне, в нас бросили камнем, который ударил Этьена по руке, но, очевидно, предназначался мне.

— Убийца! — послышался крик.

Мы увидели компанию парней и поняли, что камень швырнул кто-то из них. Этьен хотел погнаться за ними, но его остановил Леон.

— Лучше соблюдать осторожность, а не то может вспыхнуть мятеж. Не обращай на них внимания.

— Но они нуждаются в уроке!

— Лучше позаботимся, чтобы они не преподали его нам.

После этого я старалась не выходить из дома.

Мы не могли уехать из замка до вскрытия, потому что положение графа привлекло всеобщее внимание. Я очень боялась, так как знала, что все считают, будто он убил свою жену.

Я испытала огромное облегчение, узнав, что не должна давать показания, так как боялась, что начнут выяснять причину моего приезда во Францию, и всплывет история с Марго. Как бы реагировал на это Робер де Грасвиль? Захотел бы он в таком случае жениться на ней? Иногда мне казалось, что ей лучше во всем ему признаться, но с другой стороны, я не считала себя достаточно опытной, чтобы судить, насколько это было бы разумно.

Граф вернулся после процедуры вскрытия. Дело было закрыто, и вердикт гласил, что причиной смерти явилась излишняя доза снотворного, содержащего опиум в большом количестве. Графиня, как выяснилось, страдала заболеванием легких, от которого скончалась ее мать. Врачи, недавно посещавшие ее, не сомневались, что у нее ранняя стадия этого недуга. Если графине было это известно, то она знала, что позже ей предстоит переносить мучительные боли. Поэтому не исключено, что она покончила с собой, приняв смертельную дозу снотворного, уже некоторое время употребляемого ей в небольших количествах, действие которых было безвредным и вызывало всего лишь крепкий сон.

В тот день, когда вернулся граф, Ну-Ну зашла ко мне в спальню. Она, казалось, испытывала радость, видя, что мне не по себе.

— По-вашему, мадемуазель, дело закончено? — осведомилась Ну-Ну.

— Закон удовлетворен, — ответила я.

— Закон! А что такое закон? Кто его всегда осуществлял? Он и ему подобные! Один закон существует для богатых, другой — для бедных. А у него есть друзья повсюду. — Она подошла поближе ко мне. — Он угрожал мне. «Прекратите ваши скандальные сплетни, Ну-Ну, — сказал он. — Или можете убираться отсюда! Вы хотите, чтобы вас выгнали прочь от комнат, где она жила, от ее могилы, где вы можете плакать и упиваться вашей скорбью?» А я ему ответила: «Вы приходили к ней в комнату. А потом туда явилась эта женщина. Наверное, пришла поглазеть, сделали ли вы то, что задумали вдвоем с ней».

— Перестаньте, Ну-Ну, — сказала я. — Вы знаете, что1 я приходила, потому что графиня пожелала меня видеть. Вы же сами сообщили мне об этом. Когда граф ушел, она почти спала.

— Значит, вы видели, как он уходил, верно? Вы вошли как раз в этот момент. Да, странное дело…

— В нем нет ничего странного, Ну-Ну, — твердо заявила я. — И вы это отлично знаете.

Она казалась испуганной.

— Почему вы так в этом уверены?

— Потому что единственно возможный вердикт уже вынесен.

Ну-Ну расхохоталась. Я взяла ее за руку.

— Вернитесь к себе, Ну-Ну. Постарайтесь отдохнуть и успокоиться. Это ужасная трагедия, но она уже окончена, и нет смысла смаковать подробности.

— Она окончена для некоторых, — мрачно промолвила Ну-Ну. — Жизнь кончилась для моей малышки и ее старой няни. А другие, возможно, думают, что для них она только началась.

Я сердито сдвинула брови, а она внезапно села и закрыла лицо руками.

Спустя некоторое время Ну-Ну позволила отвести ее к себе в комнату.

Камень с прикрепленной к нему запиской обнаружила я. Он лежал в коридоре, у двери моей спальни. Сначала я увидела разбитое стекло, а затем какой-то предмет на полу.

Я подобрала его. Это был тяжелый камень, к которому прикрепили клочок бумаги. На нем было написано корявым почерком: «Аристократ! Ты убил свою жену, но один закон существует для бедных, а другой — для богатых. Берегись! Твое время придет.»

Несколько ужасных секунд я стояла неподвижно с запиской в руке.

Я обычно принимала быстрые решения, хотя, возможно, далеко не всегда правильные. Сейчас я решила, что никто в замке не должен видеть это послание.

Я положила камень на пол, и забрала записку к себе в спальню, где внимательно изучила ее. Почерк был скверным, но мне казалось, что писавший намеренно старался произвести впечатление малограмотного человека. Я пощупала бумагу — она была плотной и хорошего качества, а не такой, которой пользуются бедняки, если они умеют писать. Бумага была бледно-голубого оттенка и казалась почти белой.

В моей комнате стояло бюро, где хранились листы писчей бумаги с адресом замка, написанным сверху изящными золотыми буквами. Записка была написана на бумаге того же сорта — клочок мог быть оторван от листа.

В этом мне виделось нечто многозначительное. Возможно ли, что кто-либо из обитателей замка был злейшим врагом графа?

Как всегда в трудные минуты, я обратилась за советом к маме и словно услышала ее голос: «Уезжай! Тебе грозит опасность! Ты уже замешана в дела графского семейства, и с этим надо кончать без промедления! Возвращайся в Англию, поступи работать компаньонкой или гувернанткой, а еще лучше открой школу».

Она права, подумала я. Я слишком привязалась к графу. Он как будто и в самом деле околдовал меня. Я пыталась не верить, что он подлил роковую дозу в стакан графини, но не могла сказать себе честно, что не испытываю сомнений на этот счет.

Марго подошла к двери.

— Опять разбили окно, — сообщила она. — Камень лежит в коридоре.

Я встала и вышла посмотреть.

— Глупые люди! — пожала плечами Марго. — Чего они хотят этим добиться?

Она не была испугана — такое случалось повсюду.

Граф послал за Марго и за мной. Он выглядел старше и суровее, чем до смерти жены.

— Я хочу, чтобы завтра вы отправились в Париж, — сказал он. — Думаю, так будет лучше. Я получил записку от Грасвилей. Они хотят, чтобы вы посетили их, но мне кажется, что для вас разумнее остановиться в моей парижской резиденции. Вы в трауре, и Грасвили пускай навестят вас там. Можете купить все необходимое. — Внезапно граф повернулся ко мне. — Я полагаюсь на вас. Надеюсь, вы присмотрите за Маргерит.

Я подумала, следует ли рассказать ему о записке, брошенной в окно вместе с камнем, но решила, что это лишь усилит его тревогу, а кроме того не могла упоминать об этом в присутствии Марго. Я надеялась до отъезда увидеться с графом наедине, но ему, несомненно, было известно, что за нами пристально наблюдают, и что о нем говорят, будто он избежал правосудия, потому что имел много влиятельных друзей.

Я пошла к себе в комнату готовиться к отъезду. Вытащив из ящика записку, я задумалась над тем, что с ней делать. Я не могла оставлять ее здесь, но боялась взять ее с собой и потерять. В конце концов, я приняла одно из моих внезапных решений: разорвала записку в клочки, вынесла их в холл и бросила в горящий камин, наблюдая, как их охватывает пламя. Сморщенная бумага напомнила мне злобное лицо, которое я видела за окном во время бала.

Леон! И бумага, очевидно взятая в замке!

Это казалось невозможным. Леон не мог предать человека, столько сделавшего для него. Я была так расстроена недавними событиями, что у меня просто разыгралось воображение.

Мы уехали рано — вскоре после рассвета.

Граф спустился во двор, чтобы проводить нас.

— Берегите мою дочь… и себя, — сказал он, взяв меня за руку, и добавил: — Будьте терпеливы.

Я знала, что он имеет в виду, и его слова наполнили меня дурными предчувствиями.