Алый Пимпернель. Дьявол верхом

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В Шато-Сильвен
Глава первая

Марго словно окаменела. Когда я заговаривала с ней, она не отвечала. Я знала, что мои слова не могут ее утешить, и поэтому умолкла также.

Когда мы проезжали через деревню, я понимала, что Марго старается запомнить приметы местности, обещая себе вернуться и найти Шарло.

Бедная Марго! Она впервые поняла, что случившееся не было увлекательным приключением. Конечно, и прежде ей довелось испытать тяжкие минуты — например, когда она узнала о своей беременности, — но возбуждение помогало ей переносить их. Теперь же, потеряв ребенка, она осознала, что пришли подлинные горести.

Я никогда не забуду момент, когда впервые увидела Шато-Сильвен. Он был построен на возвышенности, и его величавая башня виднелась на расстоянии нескольких миль. Замок, представлявший собой огромную крепость с четырьмя башенками по углам и большой сторожевой башней в центре, выглядел весьма внушительно и даже грозно, как, насколько я поняла, и предполагалось, ибо в тринадцатом столетии он и впрямь служил больше крепостью, нежели домом.

С нашим приближением великолепие здания все увеличивалось.

Должно быть, менестрель в сторожевой башне заметил нас, так как грумы уже были наготове.

Мы очутились в большом, вымощенном камнем внутреннем дворе. Впереди виднелась серая мраморная лестница, о которой говорила Марго.

— Добрый день, — обратилась к грумам Марго, и один из них ответил:

— Добро пожаловать в замок, мадемуазель. Счастлив видеть вас.

— Спасибо, Жак, — ответила она. — Мой отец ожидает нас?

— О, да, мадемуазель, он сказал, чтобы вы и английская мадемуазель, как только прибудете, сразу же шли в красную гостиную, и чтобы ему тут же доложили о вашем приезде.

Марго кивнула.

— Это моя английская кузина, мадемуазель Мэддокс.

— Мадемуазель, — поклонился Жак.

Я кивнула в ответ.

— Мы должны сразу же идти в красную гостиную, — сказала Марго. — А потом пойдем в наши комнаты.

— А не лучше сперва умыться и переодеться? — предложила я. — Мы ведь все в пыли после путешествия.

— Отец сказал, чтобы мы шли в красную гостиную, — ответила Марго, и я поняла, что слово графа здесь закон.

— Нам незачем подниматься по большой лестнице, — продолжала Марго. — Есть и другой путь в жилые апартаменты замка. По лестнице ходили в Средние века, но с тех пор многое здесь перестроили для удобства передвижения.

— Мсье, мадам, прошу вас сюда, — указал Жак путь Бельгардам.

Марго повела меня через двор к двери. Пройдя сквозь нее, мы очутились в холле, похожем на холл Деррингем-Мэнора, но мебель здесь была более роскошная, а позолота и резьба придавали ей особую утонченность.

Мы поднялись по изящной винтовой лестнице, прошли по коридору, и Марго открыла дверь в красный салон. Никогда я еще не видела такой красивой и элегантно меблированной комнаты. Занавесы были изготовлены из алого шелка с золотой каймой. В гостиной находились три дивана и несколько позолоченных стульев. За стеклом шкафа поблескивали бокалы и графины. Единственное, чего здесь не хватало, это комфорта. Все казалось слишком хрупким и изысканным, чтобы быть пригодным для пользования.

Я ощущала свой не слишком опрятный после путешествия облик и подумала, что для графа было весьма типичным не дать нам привести себя в порядок перед встречей с ним. Я уже начинала испытывать к нему неприязнь и не сомневалась, что он поступил так, дабы заставить нас почувствовать себя неудобно.

Когда граф вошел, мое сердце забилось сильнее, несмотря на твердую решимость не дать застать себя врасплох. Одежда его была простой и в то же время явно высшего качества. Пуговицы на отлично скроенном шерстяном камзоле, безусловно, были из чистого золота; кружева на шее и запястьях сверкали белизной.

Граф стоял, слегка расставив нога, заложив руки за спину и переводя взгляд с Марго на меня; на его губах мелькала удовлетворенная усмешка.

— Итак, наше маленькое приключение кончено, — заметил он.

Марго присела в реверансе, в то время как граф смотрел на нее не то весело, не то с раздражением.

Затем его взгляд переместился на меня.

— Счастлив видеть вас, мадемуазель Мэддокс.

Я поклонилась.

— Должен поблагодарить вас, — продолжал граф, — за то, что вы помогли нам выпутаться из этой неприятной истории. Насколько я понял, все прошло так, как мы надеялись.

— Полагаю, что да, — ответила я.

— Пожалуйста, садитесь. И ты тоже, Маргерит.

Граф указал нам на два стула и сам занял место спиной к окну, так чтобы его лицо находилось в тени, а свет полностью падал на нас. Я тут же вспомнила о своем неряшливом внешнем виде.

— Давайте подумаем о том, что у нас впереди. Это маленькое происшествие окончено, и мы никогда больше не станем говорить о нем. Будем считать, что ничего не случилось. Мадемуазель Мэддокс просто приехала к нам погостить — думаю, она сможет продолжать фигурировать в качестве кузины. Мы обнаружили наши родственные связи во время моего пребывания в Англии. Маргерит неважно себя чувствовала, а ее английская кузина только что потеряла мать. Они утешали друг друга, и мадемуазель Мэддокс по доброте сердечной согласилась сопровождать Маргерит на маленький отдых. Месяц или два они провели в деревушке на юге, попутно изучая язык друг друга, причем с явным успехом. Мадемуазель, поздравляю вас с великолепным французским. Мне кажется, что ваши интонация и произношение заметно улучшились после нашей последней встречи. Грамматика у вас, разумеется, всегда была безупречной, но в то время, как многие иностранцы умеют читать по-французски, говорить на нем как следует могут лишь некоторые. Вы — исключение.

— Благодарю вас, — промолвила я.

— Поскольку вы моя кузина, хотя и весьма отдаленная, мне кажется неподобающим именовать вас «мадемуазель Мэддокс». Я буду называть вас кузина Минель, а вы меня — кузен Шарль. Почему вы выглядите такой испуганной?

— Думаю, мне это будет нелегко, — смущенно ответила я.

— Но ведь это так просто! Мне казалось, что такая женщина, как вы, способна преодолеть самые трудные препятствия, а вы споткнулись об имя!

— Мне трудно рассматривать себя причастной к… — взмахнув рукой, я окончила фразу, — такому великолепию.

— Весьма польщен, что вы смотрите на это с такой точки зрения. Следовательно, вы должны быть счастливы, став членом нашей семьи.

— У меня на это весьма сомнительные права.

— Но ведь они даны вам мной. — Граф встал, подошел ко мне, положил руки на мои плечи и торжественно поцеловал в лоб. — Кузина Минель, — промолвил он, — я приветствую вас в лоне нашего семейства.

Я покраснела от смущения, ощущая на себе изумленный взгляд Марго. Граф вновь занял свое место.

— Вот и все, — заявил он. — Этот поцелуй — как печать на документе. Мы очень признательны вам, кузина, не так ли, Маргерит?

— Не знаю, что бы я делала без Минель, — с жаром ответила она.

— Вот и отлично. Мы устраиваем в замке приемы, и вы как моя кузина, разумеется, присоединитесь к нам.

— Это весьма неожиданно, — откликнулась я, — и должна признаться, что не готова присоединиться к подобному обществу.

— Не готовы, дорогая кузина? В смысле ума или в смысле одежды?

— Определенно, не в смысле ума, — резко ответила я.

— Я шучу, ибо ни на миг не предполагал ничего подобного. Что касается одежды, то в замке есть портные. Так что обещаю вам, кузина, что у вас будет все необходимое. Я хорошо представляю вас в роскошном платье. Итак, все устроено.

— Далеко не все, — возразила я. — Я приехала сюда, чтобы исполнять обязанности компаньонки Марго, пока она будет во мне нуждаться, и считала себя нанятой…

— Вы наняты. Но как кузина, а не как компаньонка.

— То есть в качестве бедной родственницы?

— Это звучит печально. Разумеется, родственницы и, возможно, не такой богатой, как некоторые из нас, но мы слишком хорошо воспитаны, чтобы напоминать вам об этом.

Марго, до сих пор молча слушавшая нашу беседу, внезапно вмешалась:

— Я должна иногда видеть Шарло!

— Шарло? — холодно переспросил граф. — А кто такой этот Шарло?

— Мой ребенок, — тихо ответила Марго.

Лицо графа приняло суровое, даже жестокое выражение. «Настоящий дьявол», подумала я.

— Разве я не выразился достаточно ясно, что эта история закончена, и о ней не следует более упоминать?

— По-твоему, я могу перестать думать о своем малыше?

— Во всяком случае, перестать говорить об этом.

— «Об этом»! Ты говоришь о моем сыне, как о вещи, которую можно выбросить, если она причиняет неудобства!

— «Это» или «он» — как тебе будет угодно — именно причиняет неудобства.

— Но не мне. Он мне нужен. Я люблю его.

Граф перевел раздраженный взгляд с Марго на меня.

— Возможно, я несколько поспешил поздравить вас с окончанием этой досадной истории.

— Я должна иногда его видеть, — упрямо повторила Марго.

— Ты что, не слышала, как я сказал, что дело закончено? Кузина Минель, отведите Маргерит в ее комнату. Она покажет вам вашу. По-моему, вас поместили рядом с ней. Я не желаю больше слышать об этом событии!

— Папа! — Марго подбежала к отцу и взяла его за руку, которую он тут же вырвал.

— Ты слышала мои слова? Покажи кузине ее комнату и убери с моих глаз свою глупую физиономию!

В этот момент я ненавидела его. Граф привел в семью своего незаконного сына, но не имел ни капли сочувствия к бедной Марго! Я подошла к ней и обняла ее.

— Пойдем, Марго! Мы должны отдохнуть, так как устали с дороги.

— Шарло… — прошептала она.

— Шарло в хороших руках, — мягко произнесла я.

— Кузина Минель, — заявил граф, — я распорядился, чтобы имя ребенка в доме не упоминалось. Пожалуйста, потрудитесь это запомнить.

Внезапно выдержка покинула меня. Я и так устала после путешествия, а граф, даже не позволив мне умыться и переодеться, вынудил меня предстать перед ним и видеть его еще более властным и грозным, чем я могла помыслить.

— Неужели у вас совсем нет человеческих чувств?! — взорвалась я. — Она же мать, и у нее отняли ребенка, которого она только что родила!

— Отняли? Мне это неизвестно. Я приказал, чтобы его потихоньку забрали.

— Вы отлично понимаете, что я имею в виду.

— Боже, что за мелодрама! — воскликнул он. — Конечно, «отняли» звучит более эффектно, чем «потихоньку забрали». По-вашему, из-за этого… ублюдка вот-вот начнется война! Вы меня удивляете, кузина. Я считал англичан более сдержанными. Возможно, мне еще предстоит многое узнать о них.

— Да, например, что они ненавидят жестокость.

— А вы бы хотели перечеркнуть из-за глупости моей дочери все ее надежды на будущее? Позвольте заметить, что я пошел на немалые хлопоты и расходы с целью вытащить ее из этой нелепой ситуации. Вас я нанял, так как считал, что вы обладаете здравым смыслом. Боюсь, что вам придется улучшить свою квалификацию в этом отношении, если вы останетесь у меня на службе.

— Не сомневаюсь, что я вам не подойду. Так что, если вы рассчитываете, что я буду молча терпеть вашу жестокость и несправедливость, то вы ошибаетесь, и мне лучше уехать как можно скорее.

— Поспешность! Сентиментальность! Неповиновение! Я не одобряю ни одно из этих качеств.

— Едва ли я смогу заслужить ваше одобрение. Единственно, о чем я вас прошу, это предоставить мне перед отъездом ваш кров на одну ночь, что необходимо при данных обстоятельствах.

— Безусловно, я предоставлю вам убежище на ночь. Интересно, как легко создаются неверные мнения о нациях! Английское sang-froid[138] — какая чушь! Правда, вы, быть может, не типичная англичанка.

Марго с плачем бросилась ко мне.

— Минель, неужели ты меня бросишь? Я не дам тебе уехать! Папа, она должна остаться со мной! — Марго повернулась ко мне. — Мы уедем вместе и найдем Шарло!

Она вновь обратилась к отцу, дернув его за рукав: — Я не позволю тебе отнять у меня моего малыша!

Ее плач сменился истерическим смехом, и меня охватила тревога.

Внезапно граф ударил ее по лицу.

На мгновение наступило напряженное молчание. Казалось, в красной гостиной остановилось время, и даже полуобнаженные дамы на гобелене словно застыли в ожидании.

Наконец граф нарушил молчание.

— Вы скажете, что я поступил жестоко, ударив свою дочь, — произнес он, глядя на меня. — А по-моему, это лучшее лекарство при подобной истерии. Видите — она сразу успокоилась. Ну, идите. Поговорите с Маргерит и объясните ей, что к чему. Я полагаюсь на вас, кузина Минель. В ближайшие недели нам предстоит многое сказать друг другу.

Эти слова прозвучали музыкой в моих ушах. Граф завершил наш разговор, проигнорировав мою угрозу отъезда. Но теперь нужно было позаботиться о Марго.

— Пойдем, Марго, — сказала я, взяв ее за руку. — Покажи мне наши комнаты.

Марго лежала на кровати, приходя в себя после бурной сцены. У себя в комнате я умывалась прохладной водой, которую я обнаружила в месте, известном мне по занятиям французским языком как ruellc — род примыкающего к спальне алькова за занавесами, где можно умыться и переодеться.

Моя спальня была столь же элегантной, как, вне всякого сомнения, каждая комната в замке. Занавесы были темно-синими, так же как и драпировка на кровати. На полу лежал обюссонский ковер[139]. Изящная мебель была выдержана в стиле прошлого столетия, культивируемом Людовиком XIV[140] и распространившемся по всей Франции. Зеркало на красивом туалетном столике обрамляли позолоченные купидоны, пуфик имел мягкое парчовое голубое сиденье с синей бахромой. Я могла бы восторгаться роскошной обстановкой, если бы не ощущала дурных предчувствий, полностью связанных с хозяином замка. Во мне росло убеждение, что граф пригласил меня сюда, руководствуясь какими-то скрытыми и, несомненно, бесчестными мотивами.

Французы были реалистами и куда более циничными, чем мы. Конечно, в Англии мужчины тоже заводили любовниц, и по этому поводу постоянно вспыхивали скандалы, но такое поведение считалось предосудительным. Если это и было ханжеством, то оно, во всяком случае, делало общество более высокоморальным. А французские короли открыто имели любовниц, и быть maitresse en titre[141], как именовали главных из них, считалось почетным. В Англии подобное никогда не могло произойти. Правда, у теперешнего короля Франции любовниц;:с было, но не потому, что наличие их сочли бы неподобающим, а из-за того, что он просто не имел к этому склонности. Даже у его супруги, фривольной и легкомысленной Марии-Антуанетты, не было любовников, во всяком случае, открытых. Конечно, слухи ходили разные, но кто мог сказать, насколько они обоснованы? Эти король и королева не походили на своих предшественников. Однако французские аристократы имели и жен, и любовниц, и никто их за это не порицал.

Понимая, что граф питает ко мне интерес, я могла видеть лишь одну его причину.

Как бы я хотела, чтобы со мной была мама! Я представляла, как бы заблестели ее глаза при виде роскоши замка, но поведение графа ее бы ужаснуло, и она, безусловно, тотчас же забрала бы меня отсюда. Мне казалось, что я слышу ее голос: «Ты должна уехать как можно скорее, Минелла!»

Она права, подумала я. Именно это я и должна сделать.

Если бы я могла сказать себе, что полностью равнодушна к графу, то было бы даже забавно противостоять его властным манерам. Но вся беда заключалась в том, что я отнюдь не была в этом уверена. Когда он поцеловал меня в лоб как кузину, я вновь ощутила волнение, которое никто другой никогда не пробуждал во мне. Я подумала о Джоэле Деррингеме — милом, очаровательном Джоэле. Мне нравилось проводить с ним время, его беседы были очень интересными, он так много знал. Но когда Джоэл уехал, повинуясь отцу, это не разбило моего сердца — я просто несколько разочаровалась в нем.

А теперь я находилась в замке графа…

Я умылась и переоделась в одно из платьев, которое мама заказала для меня, дабы я выглядела достойно рядом с Джоэлом Деррингемом. В школе оно казалось великолепным, а здесь всего лишь сносным.

Затем я направилась в комнату Марго.

Она все еще лежала на кровати, устремив пустой взгляд в потолок, где резвились купидоны.

— О, Минель! — воскликнула Марго. — Как я смогу это вынести?

— Со временем тебе станет легче, — заверила ее я.

— Отец так жесток!..

Я попыталась защитить графа.

— Он думает о твоем будущем.

— Они ведь попытаются выдать меня за кого-нибудь замуж, ничего не сказав мужу о Шарло. Это будет страшной тайной!

— Крепись, Марго. Я уверена, что когда у тебя появятся другие дети, ты примиришься с обстоятельствами.

— Ты говоришь точно, как они, Минель!

— Потому что это правда.

— Минель, не уезжай!

— Ты же слышала, что сказал твой отец? Он меня не одобряет.

— А мне кажется, ты ему нравишься.

— И тем не менее, он сказал именно это.

— Да, но ты не должна уезжать. Подумай, что я буду делать без тебя! Останься, Минель, мы придумаем какой-нибудь план…

— Какой еще план?

— Относительно поисков Шарло. Мы отправимся в обратное путешествие и будем искать повсюду, пока не найдем его.

Я молчала, понимая, что она нуждается в снисхождении к ее фантазиям. Ибо только время может предоставить веревку, которая вытащит Марго из пропасти, куда ее ввергло горе

Поэтому, пока я мыла ей лицо и помогала переодеваться, мы строили планы поисков Шарло — планы, которым, как я чувствовала, никогда не суждено материализоваться.

Слуга проводил меня в апартаменты мадам графини, которая выразила желание повидать меня. Я застала ее лежащей в шезлонге, и тут же вспомнила первый и единственный раз, когда я видела графиню в той же позе в Деррингем-Мэноре.

Здесь была та же роскошная мебель прошлого столетия, мягкие цвета которой словно были призваны щадить слабое здоровье графини.

Она была очень худой и бледной, напоминая фарфоровую куклу, которую легко разбить при грубом обращении. На ней было обтягивающее фигуру темно-лиловое шифоновое платье, темные локоны свободно ниспадали на плечи, а черные глаза оттеняли длинные ресницы. Рядом с ее шезлонгом стоял стол, загроможденный пузырьками и стаканами.

Когда я вошла в комнату, высокая женщина, одетая во все черное, поспешила мне навстречу. «Ну-Ну», — подумала я. Женщина выглядела весьма внушительно, ее янтарного цвета глаза напоминали мне львиные, да и сама она походила на львицу, защищающую детеныша, если только это слово было уместно по отношению к хрупкому изделию из фарфора в шезлонге. Кожа у Ну-Ну была желтоватой, губы — плотно сжатыми; как я узнала позже, их смягчала нежная улыбка только в разговоре с графиней.

— Вы мадемуазель Мэддокс? — осведомилась она. — Графиня хотела вас видеть. Только не утомляйте ее — она быстро устает. Мадемуазель здесь, — обратилась Ну-Ну к хозяйке.

Хрупкая рука протянулась в мою сторону. Взяв ее в свою, я склонилась над ней, следуя здешнему обычаю.

— Принеси стул для моей кузины, — распорядилась графиня.

Ну-Ну последовала приказу, шепнув мне:

— Помните, она быстро утомляется.

— Можешь оставить нас, Ну-Ну, — сказала графиня.

— Разумеется — у меня достаточно дел.

Ну-Ну удалилась, по-моему, несколько рассерженная. Очевидно, ее гнев вызывал каждый, сумевший привлечь внимание любимой хозяйки.

— Граф рассказал мне о той роли, которую вы сыграли,

— продолжала графиня. — Я хотела поблагодарить вас. Муж говорил, что вы будете считаться нашей кузиной.

— Да, — ответила я.

— Я была в отчаянии, когда услышала о том, что произошло с Маргерит.

— Печальная история, — согласилась я.

— Но теперь все улажено — и, по-моему, более-менее удовлетворительно.

— Не так удовлетворительно для вашей дочери. Она потеряла своего ребенка.

— Бедная Маргерит! Хотя, конечно, она поступила плохо. Боюсь, что девочка унаследовала отцовский характер. Надеюсь, больше она не пустится в подобные приключения. Надеюсь, вы последите за ней. Я буду называть вас кузина Минель, а вы зовите меня кузина Урсула.

— Кузина Урсула, — повторила я, впервые услышав ее имя.

— Сначала будет трудно привыкнуть, — продолжала она, — но если вы один-два раза ошибетесь, это не имеет значения. Большую часть времени я провожу в своей комнате. Вам незачем беспокоиться относительно Ну-Ну — ей известно все, происходящее в семье. Она не одобряет решение мужа. — На губах графини мелькнула улыбка. — Ей всегда хотелось, чтобы в доме был ребенок. Ну-Ну любит детей. Она бы не возражала, если бы у меня была целая дюжина.

— Очевидно, все няни таковы.

— Во всяком случае, Ну-Ну. Она пришла со мной сюда, когда я вышла замуж. — Ее лицо исказила легкая гримаса, словно она вспомнила о чем-то неприятном. — Это было много лет назад. С тех пор я почти все время болею.

Оживление покинуло ее лицо. Она бросила взгляд на столик рядом с ней.

— Мне нужно принять сердечные капли. Вы не подадите их мне? А то я каждый раз устаю, протягивая руку.

Я подошла к столику и взяла пузырек, на который указала графиня. Она внимательно наблюдала за мной, и мне пришло в голову, что просьба накапать лекарство была вызвана желанием, чтобы я подошла поближе к ней, дав шанс получше изучить меня.

— Пожалуйста, совсем немножко, — сказала графиня. — Капли приготовила Ну-Ну — она очень ловко это делает. Они все из трав, которые она выращивает. Вот эти содержат дягиль — они помогают от головных болей, которые меня так мучают!.. А вы разбираетесь в лекарствах, кузина Минель?

— Абсолютно не разбираюсь. К счастью, я никогда в них не нуждалась.

— Ну-Ну стала изучать их с тех пор, как я заболела. Это было около семнадцати лет назад…

Графиня сделала паузу, и я поняла, что она имеет в виду рождение Марго, лишившее ее сил и здоровья.

— Ну-Ну показывает мне травы, которые она использует. В старину лекари именовали дягиль корнем Святого Духа из-за его целебной силы. Вам это интересно, мадемуазель… кузина Минель?

— Конечно, интересно.

Графиня кивнула.

— Базилик тоже хорош от головной боли. Когда Ну-Ну дает мне его, он так чудесно на меня действует! У нее рядом маленькая комнатка, где она готовит свои лекарства. К тому же она стряпает для меня. — Графиня украдкой бросила взгляд через плечо. — Ну-Ну никому больше не позволяет готовить для меня пищу.

Меня заинтересовало значение этих слов, и на миг мне показалось, будто графиня намекает, что граф хочет избавиться от нес. Неужели смысл этого разговора — скрытое предупреждение?

— Ну-Ну очень предана вам, — заметила я.

— Хорошо иметь рядом преданного человека, — ответила графиня. Затем, с трудом оторвавшись от мыслей о болезнях, она спросила: — Вы уже видели графа после того, как прибыли сюда?

Я ответила утвердительно.

— Он говорил с вами о предполагаемом браке Маргерит?

— Нет, — с тревогой отозвалась я.

— Очевидно, граф хочет дать ей время, чтобы прийти в себя. Это будет отличный брак. Жених принадлежит к одной из древнейших фамилий Франции. Когда-нибудь он унаследует титул и поместья.

— А Маргерит знает об этом?

— Еще нет. Может быть, вы постараетесь примирить ее с этой мыслью? Граф говорит, что вы имеете на нее влияние. Он будет настаивать на повиновении, но было бы лучше, если бы Маргерит сама убедилась, что это ей на пользу.

— Мадам, она ведь только что родила ребенка и потеряла его.

— Не забывайте, что вы должны называть меня кузина Урсула. Но разве граф не говорил вам, что об этой истории не следует упоминать, словно она вовсе не происходила?

— Да, кузина Урсула, но…

— Думаю, нам не стоит забывать об этом. Графу не нравится, когда игнорируют его желания. Марго нужно приучить к предстоящему браку постепенно, но не слишком. Граф бывает очень нетерпелив, и он очень хочет, чтобы Маргерит поскорее вышла замуж.

— Не думаю, что разумно поднимать эту тему сейчас.

Графиня пожала плечами и полузакрыла глаза.

— Я чувствую слабость, — сказала она. — Позовите Ну-Ну.

Ну-Ну сразу же пришла. Очевидно, она находилась поблизости, подслушивая наш разговор.

— Вы утомили ее, — недовольно закудахтала она. — Няня здесь, mignonne[142]. Я дам тебе капли Королевы Венгрии, ладно? Они всегда тебе помогают. Я сделала их этим утром, так что они совсем свежие.

Я вернулась к себе в комнату, думая о графине и преданной Ну-Ну и интересуясь, с какими странными людьми мне еще предстоит столкнуться в этом доме.

К вечеру Марго немного пришла в себя и заглянула в мою комнату, когда я причесывалась.

— Мы поужинаем этим вечером в одной из маленьких столовых, — сообщила она. — Присутствовать будут только члены семьи — об этом позаботился папа.

— Очень этому рада. Знаешь, Марго, я не экипирована для той роли, которую мне придется здесь играть. Когда я согласилась приехать сюда, то думала, что буду твоей компаньонкой, и не знала, что меня повысят в ранге до кузины.

— Забудь об этом. Со временем мы найдем для тебя одежду. А для ужина сойдет то, что ты носишь сейчас.

Сойдет! На мне было мое лучшее платье. В итоге мама оказалась права, считая, что мне понадобится нарядная одежда. Марго провела меня в семейную salle a manger[143] — маленькую, но столь же прекрасно меблированную комнату, как и все остальные, виденные мной в этом доме. Граф уже был там вместе с двумя молодыми людьми.

— Ах! — воскликнул он. — Вот и моя кузина Минель! Разве мне не повезло, что за свое пребывание в Англии я был вознагражден такой родственницей? Этьен, Леон, познакомьтесь с моей кузиной.

Оба молодых человека встали и поклонились. Граф взял меня за руку; его прикосновение было ласковым и успокаивающим

— Кузина, это Этьен, — мой сын. Вы замечаете сходство?

Этьен, казалось, с нетерпением ожидал моего ответа.

— Безусловно, замечаю, — сказала я, и он улыбнулся мне.

— А это Леон, кого я усыновил, когда ему было шесть лет.

Леон понравился мне с первого взгляда. В его смеющихся глазах было нечто необычайно привлекательное. Когда я увидела их при дневном свете, то поняла, что они темно-синие — почти фиолетовые. У него были темные вьющиеся волосы, и он не носил парик. Одет Леон был хорошо, но без излишней роскоши, в отличие от Этьена, на чьем камзоле были пуговицы из ляпис-лазури, а в галстуке сверкали два бриллианта.

— Я подумал, — заговорил граф, — что так как это первый вечер, который кузина проводит с нами, то мы должны поужинать en famille[144]. По-вашему, это хорошая идея, кузина?

Я ответила, что, по-моему, отличная.

— А вот и Маргерит! Ты выглядишь лучше, дорогая. Каникулы пошли тебе на пользу. Ну, давайте садиться. Вы, кузина, займите место по одну сторону от меня, а Маргерит — по другую.

Мы послушно сели.

— Теперь, — продолжал граф, — поговорим по душам. Мы редко ужинаем без гостей, кузина. Но так как это ваш первый вечер здесь, то я решил, что так вам будет легче познакомиться с семьей.

Мне казалось, что я сплю. Что все это значило? Граф обращался со мной, как с почетной гостьей.

— Этот замок, дорогая кузина, один из древнейших в стране, — сообщил он мне. — Вы можете легко заблудиться в лабиринте комнат и коридоров. Не так ли, Этьен, Леон?

— Совершенно верно, мсье граф, — ответил Этьен.

— Они здесь уже много лет, — объяснил граф, — поэтому их ничем не удивишь.

Слуга принес пищу, обильно приправленную пряностями, которая мне не слишком понравилась. Да и вообще я не была голодна.

Леон, сидящий напротив, рассматривал меня с интересом. Его дружеская улыбка действовала на меня ободряюще. Отношение ко мне Этьена было совсем иным — в нем явно ощущалась подозрительность. Меня интересовало, насколько они осведомлены о происшедшем. Оба казались мне весьма колоритными личностями, очевидно, потому что я знала об их происхождении от Марго. Этьен, по-моему, больше боялся графа, чем Леон, державшийся свободно и с достоинством.

Граф говорил о замке, старая часть которого использовалась только для церемониальных целей.

— Один из вас должен завтра показать кузине Минель замок.

— Конечно, — согласился Этьен.

— Я претендую на эту честь, — заявил Леон.

— Благодарю вас, — ответила я, улыбаясь обоим.

Этьен стал расспрашивать об Англии, и я отвечала как можно подробнее, в то время как граф внимательно слушал.

— Вам следует говорить с кузиной по-английски, — заметил он. — Это будет проявлением вежливости. Давайте перейдем на английский.

Это оборвало беседу, так как Этьен и Леон весьма скверно владели английским языком.

— А ты чего молчишь, Маргерит? — недовольно осведомился граф. — Я хочу услышать, как ты усвоила язык нашей кузины.

— Марго говорит по-английски достаточно бегло, — сказала я.

— Но с французским акцентом! Почему жители наших стран с таким трудом учат язык друг друга? Можете вы объяснить мне это?

— Это вызвано движениями рта во время разговора. Французы используют лицевые мускулы, которые никогда не используют англичане, и наоборот.

— Я уверен, кузина, что у вас на все готов ответ.

— По-моему, так оно и есть, — заметила Марго.

— Значит, к тебе вернулся дар речи?

Марго слегка покраснела, а я спросила себя, почему, как только граф начинал мне нравиться, он сразу же портил дело какой-нибудь злой выходкой.

— Не думаю, чтобы Марго когда-нибудь его теряла, — резко ответила я. — Просто, как большинство из нас, она иногда не расположена к беседе.

— Тебе повезло с защитником, Маргерит.

Леон, запинаясь, спросил по-английски, где мы провели наш отдых.

Последовала краткая пауза, после которой граф ответил по-французски, что неподалеку от Канна.

— Примерно в пятнадцати милях от границы, — добавил он, и я была шокирована его бойкой ложью.

— Я плохо знаю эти места, — сказал Леон, — но мне приходилось там бывать. — Он обернулся ко мне. — Как называется это место?

Я не ожидала так быстро оказаться в затруднительном положении, но понимала, что это мог быть первый случай из многих.

Прежде чем я смогла ответить, граф пришел на помощь.

— Кажется, Фрамерси — не так ли, кузина? Признаюсь, что раньше никогда не слышал этого названия.

Вместо меня ответил Этьен:

— Должно быть, это маленькая деревушка.

— Таких мест тысячи по всей стране, — продолжал граф. — Во всяком случае, там им было спокойно, а именно в этом Маргерит нуждалась после болезни.

— В наши дни во Франции нелегко найти спокойное место, — заметил Этьен, вновь перейдя на французский. — В Париже не говорят ни о чем, кроме дефицита.

— Жаль, — обратился ко мне граф, — что вы приехали во Францию, когда страна в таком трудном положении. Пятнадцать-двадцать лет назад все было по-другому. Удивительно, как быстро могут собираться тучи. Сначала появляется легкая тень на горизонте, и сразу же небо начинает темнеть, становясь все более грозным. — Он пожал плечами. — Кто может сказать, куда идет Франция? Все, что мы знаем, это то, что гроза приближается.

— Возможно, ее удастся избежать, — предположил Этьен.

— Если только еще не слишком поздно, — пробормотал граф.

— Не сомневаюсь, что уже слишком поздно. — Глаза Леона внезапно сверкнули. — В стране избыток бездействия, бедности, налогов, а высокие цены на продукты означают для многих голод.

— Но всегда же существовали богатые и бедные, — напомнил ему граф.

— А теперь появились люди, которые утверждают, что так не всегда будет.

— Они могут это утверждать, но что они в состоянии сделать?

— Некоторые горячие головы считают, что могут кое-что сделать. Они собираются не только в Париже, но и во всей стране.

— Банда оборванцев! — с презрением произнес граф. — Пока армия остается верной королю, им ничего не удастся сделать. — Нахмурившись, он обернулся ко мне. — В этом столетии во Франции неспокойно. Когда в прошлом веке нашей страной управлял Людовик XIV — король-солнце, великий монарх — никто не осмеливался оспаривать его власть. В его эпоху Франция была впереди всего мира. В науках, в искусстве, на поле битвы никто не мог сравниться с нами. В тс годы народ не возвышал голос. Потом на престол взошел его правнук Людовик XV — весьма обаятельный человек, однако, совершенно не понимавший народ. В молодости его именовали Людовиком Возлюбленным, так как он был очень красив. Но легкомыслие, расточительность, равнодушие к воле народа сделали его одним из самых ненавидимых монархов, которых когда-либо знала Франция. Бывали времена, когда он не осмеливался проехать верхом через Париж, и для него специально строили дорогу в объезд. Именно тогда монархия стала непрочной. Наш теперешний король[145] добр и благороден, но, увы, он слаб. Хорошие люди не всегда оказываются хорошими правителями. Вы хорошо знаете, кузина, что добродетель и сила сочетаются весьма редко.

— Позволю себе не согласиться с вами, — возразила я. — Не будете же вы отрицать, что святые, умиравшие за свою религию зачастую мучительной смертью, располагали не только несомненной добродетелью, но и силой?

За столом на миг воцарилось молчание. Марго казалась обеспокоенной. Я осознала, что прерывать рассуждения графа, да еще противоречить ему было весьма необычным явлением.

— Фанатизм! — фыркнул он. — Умирая, они верили, что идут к славе. Что значат несколько часов мучений в сравнении с вечным блаженством? Но чтобы хорошо управлять, нужно быть сильным и уметь, ради целесообразности, иногда нарушать моральный кодекс. Важнейшее качество для правителя — сила.

— А по-моему, справедливость.

— Моя дорогая кузина, вы знаете историю по книгам.

— А как ее узнают другие?

— С помощью опыта.

— Для этого нужно прожить слишком долго. Разве мы никогда не выражаем мнение о деянии, которое сами не совершали?

— Если мы разумны, то будем выносить суждения с осторожностью. Я уже говорил вам о нашем короле. Он отнюдь не царственная личность, и, к несчастью, его супруга не слишком ему помогает.

— Вы слышали, как сейчас именуют королеву? — спросил Этьен. — Мадам Дефицит.

— Ее порицают за дефицит, — заговорил Леон, — и, возможно, справедливо. Говорят, что счета ее портных просто чудовищны. Ее платья, шляпы, причудливые украшения для волос, развлечения в Малом Трианоне[146], так называемая сельская жизнь в Ле Амо, где она доит коров в кувшины из севрского фарфора, повсюду служат темой для разговоров.

— А почему королева не должна иметь то, что хочет? — осведомилась Марго. — Она ведь не хотела приезжать во Францию. Ее заставили выйти замуж за Людовика. Она никогда не видела его до брака.

— Дорогая Марго, — холодно прервал ее граф, — естественно, что дочь Марии-Терезии[147] должна рассматривать как честь брак с дофином Франции. Ее приняли здесь с подобающим уважением, а покойный король был ею очарован.

— Не сомневаюсь, что он был очарован молодой и хорошенькой девушкой, — заметил Леон. — Мы все знаем о его пристрастии к ним — чем моложе, тем лучше. Примером может служить скандал в Оленьем парке.

— Это неподходящая тема для семейного ужина, Леон, — вмешался Этьен.

— Наша кузина — светская женщина и прекрасно все понимает, — возразил граф и снова обернулся ко мне. — Наш покойный король в старости обладал нередко встречающимся пристрастием к молодым девушкам, которых поставляли ему сводники. Он держал их в особняке, окруженном парком, где водились лани, — Оленьим парком.

— Неудивительно, что его называли Людовиком Возлюбленным, — заметила я.

— Он был очаровательным человеком. — Граф вызывающе улыбнулся мне.

— Очевидно, мое представление об очаровании отличается от вашего.

— Дорогая кузина, эти девушки подбирались из бедных семей. Король не мог использовать аристократок подобным образом. Никто их не насиловал и не принуждал. Они действовали по собственной воле, а иногда их даже приводили родители. Мидинетки с парижских улиц, девушки, не надеющиеся заработать честным трудом… Многих из них ожидала жизнь среди разврата и преступлений, другие трудились бы до конца дней, пока не умерли бы от чахотки или не ослепли бы от постоянной работы с иглой. Их единственное достояние — красота; ведь розы иной раз вырастают на навозной куче. Их замечали, подбирали и учили развлекать короля.

— А когда он уставал от них? — спросила я.

— Он был благородным человеком, и давал девушкам щедрое приданое. Сводники подыскивали им женихов, и они жили счастливо. Теперь скажите мне, дорогая кузина, что было лучшим для этих девушек — вянуть и умирать на навозной куче или, пожертвовать на короткое время добродетелью, получить в обмен легкую и беззаботную жизнь, а быть может, хорошую работу?

— Это зависит от того, какое значение они придают добродетели.

— Вы уклоняетесь от ответа. Должны ли они губить свое тело тяжким трудом или же предоставлять его своему царственному повелителю?

— Я могу лишь сказать, что задавать этот вопрос вам позволяет несправедливое устройство общества.

— Это устройство существует не только во Франции. — Граф пристально посмотрел на меня. — Против него и ропщет теперь народ.

— Все будет в порядке, — вмешался Этьен. — Тюрго[148] и Неккер[149] ушли. Посмотрим, чем нам сможет помочь мсье Калонн[150].

— Не наскучили ли мы мадемуазель Мэддокс нашей политикой? — спросил Леон.

— Вовсе нет. Я нахожу это весьма интересным. Мне хочется знать, что здесь происходит.

— Я убежден, — сказал Леон, — что мы сами должны уладить то, что здесь происходит. Если перемены неизбежны, то нам следует смириться с ними.

— Я бы не хотел видеть перемены, которые приведут в замок толпу черни, — проворчал Этьен и, увидев, что Леон пожал плечами, сердито добавил: — Конечно, тебе нечего особенно бояться — ты бы отлично выглядел и в крестьянской лачуге!

За столом воцарилось молчание. Граф переводил взгляд с Этьена на Леона с насмешливо-снисходительным выражением. Этьен кипел от злобы, а Леон оставался невозмутимым.

— Разумеется, — спокойно ответил он. — Я помню раннее детство. Барахтаясь в грязи, я не чувствовал себя несчастным. Уверен, что я мог бы без особого труда вернуться к прежней жизни. По счастью, я знаю оба мира.

Этьен молчал. Меня интересовало, часто ли между ними возникали ссоры. Мне казалось, что Этьен, ревностно заботившийся о сохранении своих отношений с графом, был недоволен появлением Леона, но того это мало волновало.

Граф сменил тему, и я, понимая, что он привык направлять в нужное русло застольные беседы, подумала, не испытывал ли он удовольствия, наблюдая за подобными конфликтами.

— Мы создадим у кузины Минель плохое впечатление о нашей стране, заговорил граф. — Давайте побеседуем о том, чем мы вправе гордиться. Надеюсь, кузина, вам понравится Париж — город великой культуры, который, скажу не хвастаясь, не имеет равных в мире. У меня есть там дом. Он называется «отель», но таким образом мы именовали в прошлом наши большие дома — это не отель в том смысле, в каком вы используете это слово. Дом принадлежит семье уже почти триста лет. Да, он был построен в царствование Франциска I, когда во Франции появились многие прекраснейшие образцы зодчества. Надеюсь, вы посетите великолепные замки на Луаре, а потом мы с удовольствием представим вам Париж.

Оставшуюся часть ужина граф говорил о контрастах между жизнью в деревне и в большом городе.

В целом, беседа была для меня неожиданной. Я знала, что мама была бы ею шокирована, и что подобные разговоры не ведут за столом в Деррингеме в присутствии леди. И все же она показалась мне интересной.

После ужина мы направились в другой салон, где граф пил коньяк. Он настоял, чтобы я его попробовала. Коньяк ожег мне горло, и я боялась сделать больше одного глотка, чем, безусловно, изрядно позабавила хозяина дома.

Когда позолоченные часы пробили десять, граф заявил, что в это время Маргерит должна быть в постели. Нам не следует забывать, что она перенесла недомогание. Он хотел, чтобы она как можно скорее полностью выздоровела. Поэтому мы с Марго пожелали всем доброй ночи и направились в наши комнаты.

— Не знаю, как я все это вынесу, Минель, — сказала Марго. — Тебе ведь известно, что здесь намечается? Они намерены найти мне мужа.

— Еще нет, — успокоила я. — Ты слишком молода.

— Слишком молода! Семнадцать лет — вполне достаточный возраст.

— Что верно, то верно — ты это доказала.

— Видела, как отец смотрел на меня, говоря о короле и королеве и о том, как ее привезли во Францию, чтобы выдать замуж? Это было предупреждение.

— Должна сказать, что беседа показалась мне несколько необычной.

— Ты имеешь в виду risque[151]. Когда разговор зашел об Оленьем парке, верно? По-моему, это было сделано намеренно. Отец давал мне понять, что я больше не невинная девушка, и что он не потерпит от меня никакой чепухи. Мне придется делать все, что мне скажут, для моей же пользы — как тем девушкам в Париже.

— У вас всегда ведут такие беседы в присутствии дам?

Марго молчала, и мое смущение увеличилось.

— Скажи мне, о чем ты думаешь, — настаивала я.

— Отец, безусловно, неравнодушен к тебе, Минель.

— Он, несомненно, с удовольствием принимает меня здесь и называет кузиной. Но мне все же кажется странным, что он позволил беседе идти таким путем.

— Он сделал это сознательно.

— Интересно, зачем?

Марго только покачала головой, а я, почувствовав сильное желание остаться наедине со своими мыслями, пожелала ей доброй ночи и пошла к себе.

Горничная зажгла свечи, и при их свете комната выглядела очаровательно. Я еще никогда не видела подобной роскоши. Мне вспомнились девушки, подобранные на грязных улицах и привезенные в такую же обстановку. Что они при этом испытывали?

Сев перед зеркалом, я вынула заколки, позволив волосам свободно упасть на плечи. В пламени свечей я казалась почти красивой. Лицо слегка покраснело, глаза сверкали от возбуждения, смешанного со страхом.

Бросив взгляд через плечо на дверь, я с облегчением заметила, что в ней торчит ключ. Я тут же подошла к двери, намереваясь запереть ее, но услышала бормотание голосов и застыла, держась рукой за ключ. У двери послышались шаги, и я не устояла перед искушением приоткрыть ее, увидев спины Этьена и Леона и услышав их разговор.

— Но кто она? — осведомился Леон.

— Кузина! — усмехнулся Этьен. — Полагаю, очередная любовница.

— А мне почему-то так не кажется.

— Ну так она скоро ею станет. Это новшество — до сих пор он не приводил их в замок.

Я закрыла дверь и заперла ее дрожащими пальцами. Вернувшись к столу, я несколько секунд в ужасе взирала на свое отражение, затем произнесла вслух:

— Ты должна уехать отсюда как можно скорее!

Я плохо спала этой ночью. Услышанное мной настолько меня шокировало, что я долго пыталась убедить себя, будто неправильно поняла слова молодых людей. Однако из того, что мне было известно о графе, следовало, что их выводы вполне логичны. Что же мне оставалось делать? Продав всю школьную мебель, я сожгла за собой мосты. Конечно, мне не надо было покидать Англию; я сразу должна была понять причину интереса графа ко мне. Ведь я достаточно хорошо представляла, что он за человек. И все же его предложение сопровождать Марго казалось достаточно разумным. Марго нуждалась в том, чтобы кто-нибудь присматривал за ней и помогал пройти через испытания, а на эту роль я являлась наиболее подходящим кандидатом. Я считала, что, приехав в замок, стану компаньонкой Марго и буду жить так, как, по моим сведениям, живут компаньонки и гувернантки — в комнатах, расположенных где-то между хозяйскими апартаментами и помещениями для слуг. Мне казалось, что примерно через год, когда Марго выйдет замуж, я приобрету достаточно денег и опыта, чтобы, вернувшись в Англию, открыть школу и преподавать французский язык.

Возможно, к тому времени Джоэл Деррингем вступит в брак, подобающий его положению, а сэр Джон и леди Деррингем, поняв, что с «глупостями» покончено, снова будут присылать мне учениц.

Однако поведение графа и подслушанный мной разговор ясно дали мне понять, что я должна как можно скорее уехать.

Услышав, что дом пробудился, я поднялась и отперла дверь, после чего почти сразу же появилась служанка с горячей водой. Умывшись и одевшись в ruelle, я направилась в комнату Марго.

Так как она выглядела посвежевшей и успокоившейся, я решила, что лучше немедленно перейти к делу.

— Марго, — заговорила я, — мне кажется, что мое положение здесь ненормально.

— Что?! — воскликнула она.

— Я имею в виду, двусмысленно.

— Что ты имеешь в виду? Какое у тебя здесь положение?

— Это я и хотела бы знать. Мне казалось, что приехав сюда, я займу положение компаньонки, что мне будут платить за исполнение соответствующих обязанностей, за то, что я помогу тебе пережить трудное время и буду обучать тебя английскому языку. Но я оказалась в положении кузины, и со мной обращаются, как с гостьей.

— Ну, о выдумке с кузиной ты ведь знала заранее, а я всегда буду обращаться с тобой, как с подругой.

— Да, но остальные…

— Ты имеешь в виду отца? Он часто ведет себя эксцентрично. Сейчас его забавляет делать из тебя кузину. Завтра он может начать обходиться с тобой как с компаньонкой дочери.

— Но я не готова к тому, чтобы меня вот так швыряли вверх и вниз! Ты должна понять, Марго, что у меня нет возможностей вращаться в подобном обществе.

— Ты говоришь об одежде? Мы скоро это устроим. Ты можешь носить мою или приобрести новую. Вскоре мы поедем в Париж и купим там материал…

— У меня нет на это средств.

— Расходы будут приписаны к счетам — так всегда делают.

— Да, когда речь идет о тебе или, возможно, об Этьене и Леоне. Вы члены семьи, а я нет. Я должна вернуться в Англию, и хочу, чтобы ты поняла, почему.

Ее глаза потемнели от страха.

— Пожалуйста, Минель, не покидай меня! Если ты уедешь, я останусь одна!

— Я не могу находиться здесь в таком положении, Марго. Это унизительно.

— Не понимаю. Объясни.

Но я не могла заставить себя сказать ей: «Твой отец намерен сделать меня своей любовницей». Это прозвучало бы абсурдно и мелодраматично, к тому же я могла ошибочно представлять себе ситуацию. Конечно, смысл разговора обо мне двух молодых людей был очевиден, но ведь и они могли ошибаться.

Марго схватила меня за руки. Я боялась, что у нее начнется очередной приступ истерии. Такие вещи очень пугали меня, так как в эти моменты она казалась совершенно безумной.

— Минель, обещай мне… Я не могу потерять и тебя, и Шарло! Кроме того, мы же собирались найти его, а я никогда не смогу этого сделать без тебя! Я не отпущу тебя, пока ты не обещаешь, что не уедешь!

— Конечно, я не уеду, не предупредив тебя, — ответила я и добавила: — Подожду немного. Посмотрим, что произойдет дальше.

Марго была удовлетворена.

— Леон собирается показать мне замок, — продолжала я, посмотрев на часы. — Он скоро будет ждать меня в библиотеке.

— Библиотека рядом с гостиной, где мы ужинали вчера вечером.

— Марго, — спросила я, — что ты думаешь об Этьене и Леоне?

— Думаю о них, как о братьях. Они ведь всегда рядом.

— Ты любишь их?

— Ну, в общем, да… Правда, Леон всегда меня поддразнивает, а Этьен слишком высокого мнения о себе. Этьен ревнует ко всякому, на кого папа обратит внимание, а Леона это не заботит. По-моему, папу это забавляет. Однажды, рассердившись на Леона, он крикнул: «Можешь возвращаться в свою мужичью лачугу!» Ну, Леон и впрямь приготовился уходить. Ему тогда было пятнадцать. Произошла ужасная сцена. Отец ударил Леона и запер его в комнате. Но думаю, что в душе он им восхищался. Понимаешь, когда отец убил брата-близнеца Леона, он обещал, что даст Леону отличное образование и будет обращаться с ним как с членом семьи. Поэтому если бы Леон ушел, то папа не выполнил бы свою клятву. Так что Леону пришлось остаться.

— И он с удовольствием это сделал?

— Конечно, ему не слишком хочется возвращаться в бедность. Но дело в том, что Леон снабжает свою семью пищей и деньгами, и они очень от него зависят.

— Хорошо, что Леон не отвернулся от них.

— Он бы никогда так не поступил. Этьен — другое дело. Ему очень нравится, что он живет здесь, и что папа признает его как сына. Единственное, что бесит его, так это незаконное происхождение. Думаю, папа тоже об этом сожалеет. Этьен все время надеется, что его узаконят.

— А это возможно?

— Очевидно, что-то в этом отношении можно сделать. Этьен хотел бы унаследовать титул и все остальное. Думаю, папа сделал бы его наследником, если бы не мысль, что когда мама умрет, он женится снова. Он ведь еще не старый. Отец женился на матери, когда ему было всего семнадцать. Уверена, что он надеется когда-нибудь иметь законного сына.

— Как это ужасно для твоей матери!

— Она ненавидит отца, а он ее презирает. Думаю, мама боялась бы отца, если бы не Ну-Ну. Она не доверяет моему отцу и никогда не доверяла. Естественно, Ну-Ну считает, что ее малышка Урсула слишком хороша для кого бы то ни было. Ну-Ну нянчила маму с детских лет, а ты знаешь, как такие женщины привязываются к своим питомцам. Ну-Ну была и моей няней, но мать всегда оставалась для нее единственной, и когда она стала инвалидом, Ну-Ну никому не позволяет вмешиваться в ее заботы о ней. Это, конечно, ставит отца в несколько неловкое положение, так как Ну-Ну настаивает, что готовить для мамы пищу будет только она сама.

— Неужели она имеет в виду?… Интересно, почему твой отец не выгонит ее?

— Папу это забавляет, а он уважает людей, которые его развлекают и умеют ему противостоять.

— Тогда почему вы все так не поступаете?

— Знаешь, когда смотришь на отца и видишь его взбешенным и похожим на дьявола, душа уходит в пятки. Во всяком случае, у меня. А впрочем, у Этьена тоже. Не уверена в отношении Леона — один-два раза он решился противостоять отцу. А Ну-Ну готова умереть, если это понадобится, чтобы защитить мою мать.

— Но ведь ее действия подразумевают, что граф замышляет убийство!

— Убил же он брата Леона.

— Это был несчастный случай.

— Да, но тем не менее он его убил.

Я поежилась, чувствуя сильнее, чем прежде, что должна возвращаться домой.

Пришло время идти в библиотеку на встречу с Леоном, но спустившись, я, к своему смущению, застала там графа, который сидел в кресле и читал.

Библиотека производила впечатление огромным канделябром, заслонявшими все стены полками с книгами, длинными окнами с бархатными занавесками. Но в тот момент я не замечала ничего, кроме графа.

— Доброе утро, кузина, — сказал он, вставая. Граф подошел ко мне и поцеловал мне руку. — Утром вы выглядите свежей и похорошевшей. Надеюсь, вы хорошо спали.

— Благодарю вас, — неуверенно ответила я. — Настолько хорошо, насколько это возможно в незнакомом месте.

— О, я так часто спал в чужих постелях, что такие вещи меня не беспокоят.

— Я пришла встретиться в Леоном, который обещал показать мне замок.

— Я освободил его от этой обязанности, взяв ее на себя.

— О! — Я была испугана.

— Надеюсь, вы не разочарованы? Я подумал, что мне следует показать вам свой замок. Ведь я им так горжусь.

— Это естественно.

— Он принадлежит моей семье целых пятьсот лет. Немалый срок, не так ли, кузина?

— Весьма немалый. Вы считаете необходимым продолжать разыгрывать этот фарс с кузиной, когда мы одни?

— Говоря по чести, мне нравится думать о вас как о своей кузине. Вы разделяете мои чувства?

— Фактически, это так называемое родство представляется мне настолько абсурдным, что я никогда не задумывалась о нем всерьез. Разумеется, пока Марго и я были…

Граф поднял руку.

— Помните, что я запретил упоминать об этой истории.

— Как можно о ней не упоминать, когда она является причиной моего пребывания здесь?

— Это всего лишь печальный гамбит. Вы играете в шахматы, кузина? Если нет, то я научу вас.

Я ответила, что мы с мамой часто играли в шахматы. Ее научил отец, но, конечно, я играю куда хуже графа.

— Это ничего. Я предвкушаю вечера, когда мы будем упражнять наши мозги над шахматной доской. Но давайте начнем осмотр. Мы поднимемся по большой лестнице и попадем в старую часть замка. Я буду лучшим гидом, чем Леон. В конце концов, замок в течение нескольких веков принадлежит моей, а не его семье. И хотя он весьма уверенно чувствует себя в своем нынешнем положении, все же Леон никогда не забывает, кому он этим обязан. Впрочем, как и Этьен. Некоторые вещи следует забывать, а некоторые помнить. Разумный человек разберется, где какие, что пойдет ему на пользу. В конце концов, разумные люди — самые счастливые. Вы согласны со мной, кузина?

— Думаю, что да.

— Я в восторге! Наконец-то мы нашли точку соприкосновения. Надеюсь, это не будет происходить слишком часто. Мне доставляет истинное наслаждение скрещивать с вами шпагу.

Мы вышли в большой внутренний двор, где, как сообщил мне граф и еще раньше говорила Марго, когда-то происходили турниры.

— Взгляните на эти ступени. Видите, как износились камни под шагами тысяч ног? Многие века гости прогуливались вверх-вниз по лестнице, а во время турниров они садились на ступени и наблюдали за происходящим. Моя семья в окружении самых важных гостей сидела на площадке наверху лестницы. На этой же площадке они вершили суд, словно короли, и назначали наказание провинившимся. Некоторых приговаривали к заточению в подземелья, откуда многие из них уже никогда не вышли. Это были жестокие времена, кузина.

— Будем надеяться, что сейчас в мире меньше жестокости, — промолвила я.

— Я в этом не уверен, — ответил граф, положив мне руку на плечо. — Будем лучше надеяться, что катастрофы можно избежать, ибо один Бог знает, что случится с нами, если она наступит.

Помолчав немного, он стал рассказывать о нищих, попрошайничавших под лестницей и получавших огромную милостыню в те дни, когда графы де Сильвен устраивали турниры.

— С площадки можно пройти в главные апартаменты старой части замка. Пойдемте в холл, кузина.

— Он очень просторный, — заметила я.

— Да, в силу необходимости. Здесь хозяин замка принимал вестников, судил преступников, собирал своих вассалов перед уходом на войну.

Я поежилась.

— Вам холодно, кузина? — Он притронулся к моей руке и улыбнулся, когда я слегка отодвинулась.

— Нет, — ответила я. — Просто я подумала о событиях, происходивших здесь в течение столетий. Такое впечатление, словно они оставили свой отпечаток.

— Рад, что у вас богатое воображение. Здесь в замке вы получите для него обильную пищу.

— Надеюсь. — Что-то заставило меня добавить: — Это придаст интерес моему краткому пребыванию здесь.

— Рассчитываю, дорогая кузина, что ваше пребывание здесь не будет таким уж кратким.

— Я решила уехать, как только поправится Маргерит.

— Возможно, нам удастся найти другую причину, чтобы задержать вас.

— Очень в этом сомневаюсь. Я пришла к выводу, что мое место в Англии — преподавать в школе, к чему меня готовили.

— Если мне будет позволено заметить, то вы не подходите для этой роли.

— Заметить вы, безусловно, можете, но ваше мнение не изменит моих намерений.

— По-моему, вы слишком разумны, чтобы действовать столь поспешно. Школа не приносила вам денег. Разве вы не потому бросили ее? Этот трусливый мальчишка Джоэл отказал вам в своем расположении, повинуясь требованиям семьи, и сбежал. Я могу только презирать его за это.

— Все было вовсе не так.

Он поднял брови.

— Я знаю, что он был вами увлечен, и мне это вполне понятно, но как только папочка щелкнул плеткой и сказал: «Уезжай!», он тотчас же уехал.

— Полагаю, что сэр Джон, как и другие родители, ожидает послушания от своих детей.

— Ваш галантный Джоэл отнюдь не ребенок. От него можно было ожидать сопротивления. Влюбленный увалень не вызывает у меня восторга.

— Не было никаких разговоров о любви — мы просто дружили. К тому же я нахожу эту тему весьма неприятной. Не возражаете, если мы продолжим осмотр замка?

Граф поклонился.

— Доставить вам удовольствие — мое величайшее желание, — сказал он. — За холлом находится гостиная, которая вместе со спальней составляла главные апартаменты сеньера и его супруги. Как видите, замок построен в виде крепости. Комфорт был не так важен, как фортификации.

— Эта комната почти такая же большая, как холл.

— Да, здесь принимали гостей. Столы ставили на подмостки, за самым большим восседали сеньер, его супруга и важные гости. После трапезы столы уносили, и гости рассаживались у большого камина здесь, в центре комнаты.

— Могу представить их, сидящих у огня и рассказывающих истории.

— И поющих песни. Менестрели были постоянными посетителями замка. Они обычно скитались по деревням и заглядывали в большие дома, где пели, получая в награду ужин. Бедняги трудились, не щадя себя, и часто испытывали дурное обращение, когда после пения им отказывали в плате.

— Надеюсь, не в этом замке?

— Я тоже надеюсь. Мои предки были буйными людьми, не признававшими законов. Я слышал рассказы об их жестокости, но никогда — о низости. Мы были мотами и расточителями, но не отказывались платить тем, кто сослужил хорошую службу. Большой стол возвышался над малыми, чтобы хозяева могли наблюдать свысока за менее значительными гостями. Мы сохранили эту часть замка без изменений и используем ее только для разных церемоний. Мне нравится вспоминать, как жили мои предки. Конечно, мы не покрываем пол тростником — это был весьма неопрятный обычай. Приходилось часто использовать empimenter. Вы озадачены, кузина? Неужели вы не знаете, что такое empimenter? Признавайтесь! Наконец-то я одержал победу!

— Победу? — переспросила я. — Не понимаю, почему у вас сложилось впечатление, будто мне кажется, что я все знаю?

— Потому что вы такая образованная, и я всегда чувствую, что каждый вызов окончится вашей победой.

— А зачем нужны эти битвы без оружия? — резко осведомилась я.

— Они, как будто, составляют суть наших отношений.

— Наши отношения — это отношения хозяина и наемного служащего. Моя обязанность — хорошо работать, а не вступать с вами в поединки.

— Только один раз мне удалось смутить вас, кузина. Это произошло, когда вы заглянули в мою спальню и были пойманы на месте преступления. Тогда вы походили на нашкодившего ребенка, и должен признаться, что с этого момента вы очаровали меня.

— Вы должны понять, что…

— О, я все отлично понимаю! Я знаю, что должен действовать осмотрительно, что вы настроены умчаться прочь. Какой трагедией это обернулось бы для меня… а быть может, и для вас! Не бойтесь, кузина. Я говорил вам, что мои предки были бесшабашными людьми, но я действую стремительно, только когда этого требуют обстоятельства.

— Какой, однако, необычный разговор происходит у нас лишь потому, что я оказалась невежественной и не знаю слова… кажется, empimenter?

— Вы едва ли могли знать это слово, ибо, к счастью, его теперь используют крайне редко. Это означало ароматизирование воздуха горелым можжевельником или восточными духами, когда зловоние от тростника становилось невыносимым.

— По-моему, гораздо проще было выбросить тростник.

— Его и так выбрасывали, но зловоние оставалось. Видите эти сундуки? В них хранились наши сокровища: золотые и серебряные сосуды и меха: соболя, горностаи, белки… В запертом виде их использовали, как сиденья, так как сидячих мест, вырезанных в стене, для гостей часто не хватало. Многие сидели на корточках на полу, особенно зимой у огня. Теперь пройдем в спальню. Здесь родились многие из моих предков.

Наши шаги гулко звучали на каменном полу. В комнате не было кровати — только несколько тяжеловесных предметов мебели, используемых, очевидно, еще до перестройки замка.

Из спальни мы проследовали в меньшие комнаты — скудно меблированные, с каменными стенами и полом.

— Жилище средневекового аристократа, — пояснил граф. — Неудивительно, что нам пришлось строить для себя более элегантные апартаменты. Хотя мы гордимся нашими замками. В царствование Франциска I процветало зодчество. Мы во всем подражали королю. Он был большим поклонником искусств и как-то заметил, что люди могут создать короля, но только Бог может создать художника. Король интересовался архитектурой; это стало модным и среди его друзей, которые соревновались друг с другом в постройке красивых зданий. Делалось это отчасти для того, чтобы продемонстрировать свое богатство, а отчасти из любви к тайнам. В каждом из старинных замков имеются потайные ходы и комнаты, о которых никто, кроме хозяев, не должен был знать, но наши я, возможно, когда-нибудь вам покажу. Одна знатная дама велела отрубить голову своему архитектору, дабы быть уверенной, что он никому не передаст секретные чертежи ее дома.

— Весьма крутая мера.

— Зато надежная. О, дорогая кузина, до чего же мне нравится вас шокировать!

— Боюсь, мне придется умерить ваше удовольствие, сказав, что я не верю в эту историю.

— А почему? Сеньер — полный хозяин в своем замке и обширных поместьях. Его действия не могут оспариваться вассалами.

— Тогда я надеюсь, что вы не станете использовать свою власть подобным образом.

— Это зависит от того, насколько сильным будет искушение.

— Полагаю, в замке жило много людей, — заметила я, меняя тему, хотя граф явно не считал ее исчерпанной.

Он поднял брови, очевидно, собираясь напомнить мне об этом, но внезапно изменил решение.

— Очень много, — ответил он. — Во-первых, так называемые оруженосцы — люди, отвечающие за различные области домашнего хозяйства: стол, комнату, винный погреб и так далее. Многие из них происходили из знатных семей и готовились к посвящению в рыцарский сан. Слуг также было великое множество. Важную часть замка составляли конюшни. В старину не было карет, зато лошадей держали самых разных — упряжных, верховых, а также несколько прекрасных коней для сеньера. В обмен на услуги сеньер был должен давать образование своим оруженосцам, и по их количеству судили о его богатстве и знатности.

— Этот обычай, очевидно, более не существует, хотя полагаю, что Этьен и Леон в какой-то степени живут на положении оруженосцев.

— Можно считать и так. Они получают образование и воспитание, приличествующие дворянину, так как я в долгу перед их родителями. А, вот еще комната, которую я хотел вам показать. Chambre des Pucelles — девичья комната.

Я заглянула в просторное помещение. В углу стояла прялка, стены были увешаны гобеленами.

— Их сделали девушки, — сказал граф. — Вообразите их сидящими в этой светлой комнате, склонив голову над работой и орудуя иглами. Девушек принимали в замке так же, как и оруженосцев. Они должны были обладать хорошим происхождением и умением обращаться с иглой. Последнее считалось обязательной принадлежностью хорошего воспитания. А как в этом отношении обстоят дела у вас, кузина?

— Боюсь, что совсем плохо. Я шила только в случае необходимости.

— Очень этому рад. Постоянное сидение над шитьем скверно отражается на зрении и осанке. Я могу придумать множество занятий, в которых женщину можно использовать куда лучше.

— А что изображено на гобеленах?

— Война между французами и… очевидно, англичанами. Они вечно воевали.

— И французы, разумеется, побеждают?

— Естественно. Ведь гобелены изготовлены француженками. У каждой страны свои гобелены, так же как и книги по истории. Удивительно, как слова или изображения могут превратить поражение в победу.

— Меня учили, что англичан выгнали из Франции, и никто не пытался отрицать это. Мама и я учили наших учениц тому же самому.

— Вы весьма разумная учительница, кузина.

Я не сомневаюсь, что граф смеется надо мной, но мне это нравилось, — нравилось слушать его голос, наблюдать за выражением лица, движением губ и тонких бровей. Я наслаждалась, демонстрируя ему то, что он хотя и может командовать всеми обитателями замка, но не в состоянии командовать мной. При этом я понимала, что поступаю безрассудно, и, следуя тому, чему меня учили, должна как можно скорее покинуть этот дом.

— С девушками в их комнате сидела гувернантка, — продолжал граф. — Я хорошо представляю себе вас в этой роли. Ваши золотистые волосы распущены или заплетены в косы, одна из которых падает на плечо. Когда девушки делают неверный шов или слишком много болтают, вы становитесь суровой, но в действительности с удовольствием слушаете их сплетни о хозяевах замка. Вы упрекаете их, но надеетесь, что они будут продолжать, а я не сомневаюсь, кузина, что вы умеете хорошо притворяться.

— Почему вы так считаете?

— Потому что я это вижу. Вы говорите, что намерены поскорее уехать, и в то же время знаете, что останетесь. Вы смотрите на меня неодобрительно, но интересно, насколько ваш неодобрительный взгляд отражает ваши чувства?

Граф выбил меня из колеи. Неужели я обманывала сама себя? С тех пор, как я познакомилась с ним, я утратила уверенность во всем, а более всего в самой себе. Разум говорил мне, что я должна уехать, пока не поздно, и все же… Возможно, он был прав — я обманываю себя, планируя отъезд и в то же время намереваясь остаться.

— Не мое дело одобрять или не одобрять вас, — резко ответила я.

— Мне кажется, вы наслаждаетесь моим обществом. Вы сердитесь, острите, подшучиваете… Фактически, я произвожу на вас тот же эффект, что и вы на меня, а этому нам следует радоваться, а не сопротивляться.

— Мсье граф, вы абсолютно неправы.

— Это вы неправы, отрицая истину и называя меня мсье граф, когда я ясно приказал вам именовать меня Шарлем.

— Я не сочла это приказом, которому непременно должна повиноваться.

— Все приказы существуют для повиновения.

— Но я не отношусь к вашим оруженосцам. Завтра я могу уехать, и ничто меня здесь не задержит.

— А ваша привязанность к моей дочери? Девочка в плохом состоянии. Мне не понравился вчерашний истерический припадок. Но вы можете успокоить Маргерит, заставить ее вести себя разумно. Вскоре ей предстоит выйти замуж — это мое твердое решение. Я хочу, чтобы вы оставались с ней, пока она не вступит в брак. После этого можете думать об отъезде. В течение этого времени я буду выплачивать вам деньги, которых хватит, чтобы открыть школу — возможно, в Париже, где вы сможете преподавать английский язык. Я мог бы направлять к вам учениц, как сэр Джон в Англии. Вам не придется долго ждать. Маргерит продемонстрировала, что вполне созрела для брака. Я знаю, что вы разумная женщина. Ведь я прошу не так уж много.

— Мне надо будет посмотреть, как сложатся обстоятельства. — осторожно ответила я. — Обещать я ничего не могу.

— По крайней мере, подумайте о бедной Маргерит.

Я сказала, что, безусловно, подумаю.

Мы перешли в другую часть замка, которая была построена на триста лет позже. Здесь господствовала элегантность шестнадцатого и семнадцатого столетий.

— Остальное вы постепенно осмотрите сами, — сказал мне граф. — Я хотел показать вам самую древнюю часть замка.

Прогулка была окончена. Настроение графа внезапно изменилось. Он стал замкнутым. Я не понимала, в чем дело, и хотя наслаждалась его обществом, но почувствовала облегчение, оставшись одна, так как хотела обдумать все сказанное. Я не сомневалась, что в беседе было немало скрытых намеков.