Алый Пимпернель. Дьявол верхом

Глава вторая

Мама отправилась спать с довольной улыбкой и мечтательным взглядом. Я хорошо понимала, что у нее на уме, и немного страшилась ее безрассудства.

Конечно, Джоэл Дсррингем держался со мной по-дружески. Мне было восемнадцать, и, несмотря на отсутствие светского опыта, я выглядела достаточно взрослой. Возможно, это являлось следствием более серьезного характера, чем у дочерей сэра Джона, а тем более, чем у Марго. После смерти отца мама постоянно внушала мне, что я должна получить как можно лучшее образование, дабы с его помощью зарабатывать себе на жизнь. Я запоем читала все, что попадалось под руку, чувствуя себя обязанной знать обо всем хотя бы понемногу, и, несомненно, поэтому Джоэл находил меня непохожей на других. С той поры он постоянно искал моего общества. Когда я отправлялась на свою любимую прогулку по лугам, Джоэл поджидал меня и присоединялся ко мне. Он часто скакал верхом мимо школы и иногда заходил к нам. Мама принимала его любезно и без всякой суеты, и только по легкому румянцу на щеках я догадывалась о ее волнении. Эта самая практичная из женщин теряла равновесие лишь в вопросах, касающихся ее дочери, и было совершенно ясно, что она решила, будто Джоэл Деррингем намерен жениться на мне, и мое будущее будет протекать не в школе, а в Деррингем-Мэноре.

Это была безумная мечта, ибо даже если Джоэл думал о чем-либо подобном, его семья никогда бы этого не допустила.

Все же за следующую неделю мы стали добрыми друзьями. Я наслаждалась нашими встречами, которые казались случайными, но, как я подозревала, были им подстроены, так как я натыкалась на него постоянно. Я выезжала на Дженни, нашей лошадке, которую мы запрягали в двухколесную повозку — единственное имеющееся у нас транспортное средство. Дженни была немолодая, но послушная, а мама заботилась о том, чтобы я научилась хорошо ездить верхом. Несколько раз я встречала Джоэла на одном из великолепных скакунов из конюшен Деррингема. Неизменно оказывалось, что нам с ним по пути, и он скакал рядом со мной. Джоэл был очарователен и знал много интересного, поэтому мне нравилась его компания. К тому же мне льстило, что он ищет моего общества.

Марго сказала мне, что ее родители вернулись во Францию из-за происходящих там событий, но она не выглядела огорченной, а скорее радовалась, что осталась одна в Англии. В то же время я заметила, что Марго один день бывала веселой и оживленной, а другой — грустной и подавленной. Перемены в ее настроении были непредсказуемы, но, будучи поглощена собственными делами, я приписала это ее галльскому темпераменту.

Это Джоэл сообщил мне о причине внезапного отъезда графа. Я выезжала на Дженни обычно после занятий в школе — с наступлением вечера, и неизменно видела высокую фигуру, едущую мне навстречу.

Говоря об отъезде графа, Джоэл был серьезен.

— При французском дворе затевается большой скандал, — сказал он. — В нем замешано несколько представителей аристократии, и граф решил, что ему следует вернуться. Дело касается бриллиантового ожерелья, которое, как говорят, королева приобрела с помощью кардинала де Роана, и что в благодарность за свою услугу он надеялся стать, а может, уже и стал, ее любовником. Разумеется, королева все отрицает, а кардинал и его сообщники арестованы. Это обещает стать cause сelebre[122].

— А каким образом это касается графа Фонтен-Дслиба?

— Предполагают, что это коснется всей Франции. Королевская семья не может допустить скандала в такое время. Возможно, я не прав — надеюсь на это… Отец думает, что я преувеличиваю, но я уже говорил вам, что когда был во Франции, то чувствовал растущее возмущение. В стране чудовищное неравенство — одни несметно богаты, другие страшно бедны.

— Разве такое происходит не повсюду?

— Очевидно, но во Франции нарастает гнев. Уверен, что граф прекрасно это знает. Потому он и решил срочно вернуться, начав готовиться к отъезду сразу после soiree.

Я решила, что, очевидно, больше не увижу блестящего аристократа, и подумала, что это совсем неплохо. Что-то говорило мне, что из моего знакомства с ним не выйдет ничего хорошего. Мне следует поскорее выбросить его из головы. В данный момент это было несложно, ибо я наслаждалась дружбой с самым завидным женихом в округе.

После этого мы почти не говорили об отце Марго. Джоэл интересовался делами графства и надеялся когда-нибудь стать членом парламента. Однако его семья была не в восторге от подобной перспективы.

— Они считают, что я, будучи единственным сыном, должен уделять внимание поместью.

— А у вас иное мнение?

— Ну, конечно, меня интересует и поместье, но я не могу посвятить ему всю жизнь. Можно предоставить это управляющим. Почему мужчина не может участвовать в управлении страной?

— Мистер Питт[123] и вовсе посвящает все время своей парламентской карьере.

— Да, но он премьер-министр.

— Вы тоже должны стремиться занять высший пост в правительстве.

— Возможно, и так. Конечно, мне нужно уделять внимание здешним делам, но сейчас нелегкие времена, мисс Мэддокс. Они чреваты опасными событиями. Если по другую сторону Ла-Манша начнутся неприятности…

— Какие именно? — быстро спросила я.

— Помните, я упоминал о «репетиции»? Что, если приближается спектакль?

— Вы имеете в виду гражданскую войну?

— Я имею в виду, что бедные могут подняться против богатых, голодные — против праздных расточителей.

Я поежилась, представив себе гордого графа в его chateau[124], осажденном кровожадной толпой.

Мама часто говорила, что я даю много воли своему воображению. «Воображение подобно огню, — заявляла она. — Оно хороший друг, но плохой враг. Ты должна научиться обращать его себе на пользу».

Я спросила себя, почему мне следует беспокоиться о том, что произойдет с этим человеком. Если графа настигнет злая судьба, думала я, то он, несомненно, это заслужил. Однако подобный исход представлялся мне маловероятным. Граф принадлежал к тем людям, которые всегда выигрывают.

— Отец всегда упрекает меня, когда я говорю об этом, — продолжал Джоэл. — Он считает, что все это лишь бесплодные предположения. Очевидно, так оно и есть. Тем не менее граф решил вернуться.

— А разве то, что он оставил здесь дочь, не говорит о многом?

— Ни в коей мере. Графу нравится образование, которое его дочь получает в Англии. Он считает, что с тех пор, как Марго стала учиться в вашей школе, она говорит по-английски лучше него. Граф хочет, чтобы Марго совершенствовалась в английском языке. Так что она наверняка проведет с вами еще год.

— Мама будет очень рада.

— А вы? — спросил он.

— Мне нравится Марго. Она такая забавная!

— Марго еще очень молода…

— Она быстро взрослеет.

— …и легкомысленна, — закончил он.

О самом Джоэле едва ли можно было сказать такое. Он воспринимал жизнь со всей серьезностью. Джоэлу нравилось говорить со мной о политике, потому что я была осведомлена о происходящем в стране. Мы с мамой всегда читали все газеты, которые попадали к нам в руки. Джоэл восхищался мистером Питтом, самым молодым из наших премьер-министров. Он горячо говорил о его уме и службе Англии и верил, что образование им фонда погашения постепенно уменьшит национальный долг.

Когда произошло покушение на жизнь короля, Джоэл прибежал в школу, чтобы сообщить нам об этом. Мама была рада его видеть и выставила бутылку домашнего вина, придерживаемого для подобных случаев, и несколько маленьких винных кексов, которыми она очень гордилась.

Сидя за столом, Джоэл рассказал нам о сумасшедшей старухе, которая поджидала короля, когда он выходил из кареты, под предлогом подачи прошения и попыталась ударить его ножом в грудь.

— Слава Богу, — продолжал Джоэл, — что охранники его величества вовремя схватили ее за руку. Король повел себя так, как и следовало от него ожидать. Он беспокоился только о несчастной женщине. «Я не пострадал! — крикнул он. — Позаботьтесь о ней!» Потом он говорил, что она безумна и, следовательно, не отвечает за свои поступки.

— Я слышала, — заметила мама, — что его величество[125] испытывает особую жалость к душевнобольным.

— О, до вас, несомненно, дошли слухи о состоянии здоровья самого короля, — промолвил Джоэл.

— А вам известно, насколько эти слухи правдивы? — спросила мама.

— Я знаю о самих слухах, но не о том, есть ли в них правда.

— По-вашему, эта старуха действовала сама по себе или же являлась членом какой-то банды, намеренной убить короля? — задала я вопрос.

— Почти уверен в первом.

Джоэл потягивал вино и, сделав маме комплимент по поводу его и кексов, перешел к анекдотам из придворной жизни, которые очень позабавили нас, находящихся вдали от нее.

Визит доставил нам большую радость, и когда Джоэл ушел, мама просто сияла от гордости, напевая «Отважные ребята» приятным голосом, но бессовестно фальшивя. Так как она всегда делала это, когда была довольна жизнью, я сразу поняла, что у нее на уме.

Мой день рождения был в сентябре — в этом, 1786 году мне исполнилось девятнадцать — и когда я вышла к навесу, служившему нам в качестве конюшни, чтобы оседлать Дженни, то увидела ожидавшую меня там красивую гнедую кобылу.

Я застыла от изумления. Услышав сзади шорох, я обернулась и увидела маму. После смерти отца она еще никогда не казалась такой счастливой.

— Теперь, — сказала мама, — выезжая вместе с Джоэлом Деррингемом, ты будешь выглядеть как надо.

Я подбежала к ней, и мы крепко обняли друг друга. Когда мама отпустила меня, в се глазах были слезы.

— Как могла ты себе это позволить? — спросила я.

— О таких вещах не спрашивают, получая подарок, — глубокомысленно произнесла мама.

Внезапно я все поняла.

— Копилка! — воскликнула я. Мама откладывала деньги «на черный день» и хранила сбережения в старом сундуке времен Тюдоров[126], принадлежавшем нашей семье долгие годы. Мы всегда именовали наши сбережения «копилкой».

— Ну, я подумала, что лошадь в конюшне лучше нескольких соверенов в сундуке. Но это еще не все. Пойдем наверх.

С гордостью мама отвела меня к себе в спальню, где на кровати лежал полный костюм для верховой езды — темно-голубые жакет и юбка и высокая шляпа того же цвета.

Я не могла удержаться и тут же примерила его. Все подошло как по мерке.

— Отлично! — заметила мама. — Твой отец так бы тобой гордился! Теперь ты выглядишь так, словно принадлежишь к…

— К кому?

— Так же великолепно, как гости в Мэноре.

Я понимала ход мыслей мамы. Моя дружба с Джоэлом Деррингемом лишила ее значительной доли здравого смысла. Она и в самом деле решила, что он намерен жениться на мне, поэтому и взяла деньги из «копилки», которая всегда была для нее неприкосновенной. Я могла представить, как мама убеждает себя в том, что лошадь и костюм — это не причуда, а необходимость, призванная объявить всему миру, что ее дочь собирается вступить в высшее общество.

Я ничего не сказала, но моя радость от полученных подарков несколько уменьшилась.

Когда я выехала из дома, мама смотрела на меня из окна верхнего этажа, и я ощутила прилив нежности к ней и в то же время уверенность, что ее ожидает разочарование.

Несколько недель протекли как обычно. Наступил октябрь. В школе было меньше учениц, чем в то же время в прошлом году. Мама всегда беспокоилась, когда количество учениц уменьшалось. Разумеется, Сибил и Мария по-прежнему ходили на занятия, так же как и Марго, но уже было условлено, что, когда Марго вернется к родителям, Сибил и Мария поедут с ней и будут посещать школу неподалеку от Парижа.

Я не могла нарадоваться новой лошади. Бедная старушка Дженни наконец избавилась от необходимости возить меня на себе, а гнедая кобыла, которую я назвала Копилкой, требовала частых упражнений. Поэтому я выезжала каждый день, и Джоэл всегда поджидал меня. Особенно долго мы скакали по субботам и воскресеньям, когда в школе не было занятий.

Мы говорили о политике, о звездах, о сельской жизни и на многие другие темы, о которых он так много знал. Мне нравился его спокойный энтузиазм, и тем не менее я не могла сказать, что испытываю радостное волнение, находясь в его обществе. Я бы не обратила на это внимания, если бы не моя встреча с графом. Воспоминания о его поцелуях до сих пор заставляли меня вздрагивать. Я начала даже видеть графа во сне, и хотя эти сны были довольно пугающими, проснувшись, мне всегда хотелось вернуться к ним. Видела я постоянно одно и то же: граф заставал меня в какой-нибудь неловкой ситуации и сверлил меня загадочным взглядом, так что я никогда не могла понять, что он собирается делать.

Конечно, казалось глупым и смехотворным, что серьезная девушка моего возраста может быть столь наивной. Я оправдывала себя тем, что вела уединенную жизнь и никогда не бывала в обществе. Иногда я чувствовала, что мама так же наивна, как я, что, очевидно, соответствовало действительности, иначе она бы не думала, что Джоэл Деррингем хочет на мне жениться.

Я была так поглощена собственными делами, что едва замечала изменения, происходящие с Марго. Она стала менее энергичной, а временами казалась подавленной. Я всегда замечала в Марго склонность к внезапным переменам настроения, но это никогда не было так очевидно, как теперь. Моменты почти истерического веселья сменялись глубокой меланхолией.

Марго стала невнимательной к занятиям, и как-то, оставшись с ней наедине, я упрекнула се.

— Английские глаголы! — воскликнула она, взмахнув руками. — По-моему, это так скучно! Кому интересно, как я говорю по-английски, если меня понимают?

— Мне, моей матери и твоей семье, — ответила я.

— Семья тут не при чем. Они все равно не заметят разницы.

— Твой отец позволил тебе остаться здесь, потому что был доволен твоими успехами.

— Он позволил мне остаться, так как хотел от меня избавиться.

— Я не верю такой чепухе.

— Минель, ты… как это называется?… ханжа! Притворяешься такой хорошей, учила свои глаголы, несомненно, вдвое быстрее всех остальных. А теперь ты скачешь на своей новой лошади, в элегантном костюме, и в лесу тебя кое-кто поджидает. Кто же это?

— Я позвала тебя, чтобы поговорить серьезно, Марго.

— Что может быть серьезнее этого? Ты нравишься Жолю, Минель, очень нравишься. Я рада, потому что… Я скажу тебе кое-что: они предназначают его для меня. О, ты испугалась, верно? Мой отец и сэр Джон об этом говорили. Я знаю, так как подслушивала у замочной скважины. Мой отец хотел бы, чтобы я осталась в Англии. Он считает, что во Франции теперь небезопасно. Поэтому, если бы я вышла замуж за Жоэля, который дал бы мне состояние и титул, все бы устроилось. Конечно, он не из такой древней семьи, как наша, но отец готов об этом забыть. А теперь, ты выезжаешь на новой лошади и в нарядном костюме, и Жоэль не замечает меня — он видит только тебя.

— Никогда не слышала подобной ерунды!

— Все началось, когда ты пришла к чаю. Ты встретила Жоэля на лужайке около солнечных часов. Наверное, стоя там, ты выглядела такой красивой! Ты становишься прекрасной, когда солнце блестит в твоих волосах. Скажи, Минель, ты влюблена в Жоэля?

— Марго, я хочу, чтобы ты уделяла больше внимания урокам.

— А я хочу, чтобы ты уделила внимание мне. Впрочем, ты и так это делаешь. Ты покраснела, когда я упомянула о Жоэле Деррингеме. Можешь доверять мне, так как…

— Мне нечего тебе доверять. Марго, тебе следует усерднее заниматься английским, иначе не останется причин для твоего пребывания здесь, и тебе придется вернуться в замок твоего отца.

— Я не похожа на тебя, Минель. Я не притворяюсь.

— Мы говорим не о наших характерах, а о твоих занятиях.

— О, Минель, ты можешь просто с ума свести! Интересно, почему ты так нравишься Жоэлю?

— Кто сказал, что я ему нравлюсь?

— Я сказала, а также Мари и Сибиль. Думаю, что уже все это говорят. Нельзя все время ездить верхом с молодым человеком, чтобы люди не обратили на это внимание и не сделали соответствующие выводы.

— Тогда это весьма бесцеремонно с их стороны.

— Они не позволят Жоэлю жениться на тебе, Минель.

Я похолодела, подумав не о себе и не о Джоэле, а о маме.

— Это так забавно…

Марго начала смеяться. Ее смех испугал меня — он казался неконтролируемым. Когда я обняла ее за плечи, она начала плакать, прижавшись ко мне; ее стройная фигурка сотрясалась от рыданий.

— Марго, Марго! — воскликнула я. — Что случилось?

Но я не смогла ничего добиться от нее.

В ноябре выпал снег. Я не могла припомнить, чтобы в это время когда-нибудь было так холодно. Мария и Сибил не могли добираться из Мэнора в школу, и учениц стало совсем мало. Мы с трудом поддерживали тепло в доме, и хотя в каждой комнате горел камин, сильный восточный ветер, казалось, проникал в каждую щель. У мамы началась простуда. Она страдала от нее каждую зиму, и сначала мы не обратили на это внимания. Но болезнь оказалась упорной, и я заставила маму оставаться в постели, пока я буду вести занятия. Так как многие ученицы отсутствовали, это было несложно.

Мама начала кашлять по ночам, и так как ей становилось хуже, я хотела вызвать доктора, но она не пожелала и слышать об этом, так как визит врача слишком дорого стоил.

— Но это необходимо, — настаивала я. — У нас же есть «копилка».

Но мама покачала головой. Я подождала еще несколько дней, и когда у нее начались жар и бред, попросила доктора прийти. Он сказал, что у мамы воспаление легких.

Это была серьезная болезнь, а не обычная зимняя простуда. Мне пришлось закрыть школу и посвящать все время уходу за мамой.

Эти дни были самыми несчастными в моей жизни. Вид мамы, лежащей в постели, поддерживаемой подушками, наблюдавшей за мной блестящими от жара глазами, наполнял меня страхом и горем. Мне становилось ясно, что шансы на ее выздоровление невелики.

— Мамочка, — плакала я, — скажи, что мне делать. Я сделаю все, чтобы тебе стало лучше.

— Это ты, Минелла? — прошептала она.

Я опустилась на колени рядом с кроватью и взяла ее за сухую горячую руку.

— Я здесь, дорогая. Я не отходила от тебя с тех пор, как ты заболела, и всегда буду с тобой…

— Минелла, я собираюсь к твоему отцу. Прошлой ночью я видела его во сне. Он стоял на носу своего корабля и протягивал ко мне руки. «Я иду к тебе», — сказала я ему, а он улыбнулся и кивнул. «Но мне придется покинуть нашу малышку», — продолжала я, и твой отец ответил: «Ты знаешь, что о ней хорошо позаботятся». Тогда великий покой снизошел на меня, и я поняла, что все будет в порядке.

— Ничего не может быть в порядке без тебя!

— Может, моя любовь. У тебя своя жизнь. Он хороший юноша. Я часто мечтала об этом… — Ее голос был едва слышен. — Он добрый… как его отец… и будет любить тебя. И ты его достойна, не сомневайся. Ты ничем не хуже любой из них — даже лучше… Помни это, дитя мое…

— О, мамочка, я только хочу, чтобы ты поправилась. Все остальное не имеет значения!

Она покачала головой.

— Всем нам когда-то приходится умирать, Минелла. Мое время пришло. Но я ухожу счастливой, потому что он…

— Послушай, — настаивала я, — ты поправишься. Мы закроем школу на месяц, возьмем деньги из «копилки» и уедем куда-нибудь вдвоем.

Скривив губы, мама покачала головой.

— Эти деньги были истрачены на нужное дело…

— Не говори, дорогая. Побереги силы.

Мама кивнула и улыбнулась мне. В ее глазах светилась такая любовь, что я с трудом сдерживала слезы.

Она закрыла глаза и вскоре начала бормотать себе под нос. Я склонилась над ней, стараясь разобрать ее слова.

— Моя девочка… почему бы и нет?… — шептала мама. — Она не хуже любой из них… и достойна занять среди них место… Я всегда этого хотела… Благодарю тебя, Боже, что ты ответил на мою молитву… Теперь я могу умереть счастливой…

Я сидела у кровати, внимая ее мыслям вслух, которые, как всегда после смерти моего отца, были сосредоточены только на мне. Я знала, что мама умирает, и не могла утешать себя самообманом. Но она была счастлива, так как верила, что Джоэл Деррингем любит меня и попросит стать его женой.

Бедная наивная мама! Как она была неопытна! Даже я, жившая уединенной жизнью, знала о мире больше, чем она. Быть может, ее ослепила любовь ко мне. Дочь казалась ей лебедем среди гусей, достойным всеобщего внимания.

Но я была благодарна за то, что она умерла счастливой, веря, что мое будущее обеспечено.

Маму похоронили во дворе деррингемской церкви в холодный декабрьский день, за две недели до Рождества. Стоя на пронизывающем ветру и слушая звуки комьев земли, падающих на ее гроб, я чувствовала, как меня переполняет горе. В качестве своего представителя сэр Джон прислал дворецкого — весьма достойного человека, уважаемого всеми, кто служил у Деррингемов. Миссис Коллан, экономка, также пришла. На похоронах присутствовали еще человека два из поместья, но я их едва заметила.

Когда мы уходили с церковного двора, я увидела Джоэла. Он стоял у ворот со шляпой в руке. Джоэл молча взял меня за руку, но я отняла ее, чувствуя себя не в силах говорить ни с кем. Мне хотелось только остаться одной.

Школа была пуста. Я ощущала запах дубового гроба, стоявшего в нашей гостиной до сегодняшнего утра. Теперь и в комнате, и в доме, и в моем сердце оставалась только пустота.

Я пошла к себе в спальню, легла на кровать и стала думать о маме, о том, какие мы с ней строили планы, и как она радовалась, что после ее смерти мне останется школа, пока она не уверила себя, что Джоэл Деррингем хочет на мне жениться, обеспечив блестящее и безопасное будущее.

Остаток дня я провела одна со своим горем.

Я долго спала, так как была вконец измучена, и, проснувшись, почувствовала себя немного отдохнувшей. Надо было обдумать свое будущее, которое я не могла себе представить без мамы. Мне казалось, что я должна продолжать заниматься школой, как она всегда хотела, пока…

Я отбросила мысли о Джоэле Деррингеме. Конечно, он нравился мне, но даже если он попросил бы меня выйти за него замуж, я не уверена, что согласилась бы. Меня только тревожило сознание, что мамино сердце было бы разбито, если бы до нее наконец дошло, что я не могу выйти замуж за Джоэла.

Даже если бы я и Джоэл хотели пожениться, Деррингемы никогда бы этого не допустили. Марго говорила мне, что его предназначали ей в мужья, и их рассматривали как вполне подходящую пару. По крайней мере, мамочке не придется страдать от разочарования.

Мне же необходимо было продолжать жить и, следовательно, продолжать заниматься школой. У меня имелись только деньги, оставшиеся в сундуке в маминой спальне. Сундук принадлежал еще ее прапрапрабабушке и переходил по наследству к старшей дочери в семье. Деньги клали в него со дня рождения девочки, и к тому времени, когда она достигала возраста, подходящего для замужества, там собиралась достаточная сумма. Ключ хранился на цепочке у мамы на поясе, которая также передавалась по наследству к женщине, ведущей хозяйство.

Я нашла ключ и открыла сундук.

В нем было только пять гиней.

Я была поражена, так как надеялась найти в нем по крайней мере сотню. Очевидно, лошадь и костюм для верховой езды стоили куда больше, чем я предполагала.

Позже я нашла несколько отрезов материи в мамином комоде, и когда Джилли Бартон явилась с бархатным платьем, сшитым для меня, я поняла, что произошло.

Содержимое сундука было истрачено на покупку одежды для меня, чтобы я могла выглядеть достойной парой для Джоэла Деррингема.

В первый день Рождества я проснулась с ощущением горя и одиночества. Лежа в постели, я вспоминала былые рождественские праздники, когда мама приходила ко мне в комнату с таинственными пакетами в руках и говорила: «Счастливого Рождества, дорогая!», а я доставала подарки для нее. Разбрасывая обертки по кровати, мы вскрикивали от удивления (часто притворного, потому что были всегда практичны в выборе подарков). Но когда мы заявляли: «Это именно то, что я хотела!», то были искренни, так как отлично знали желания друг друга. Теперь я была одна в своей спальне. Это случилось слишком внезапно. Если бы мама болела дольше, я могла бы постепенно привыкнуть к мысли, что должна потерять ее, и это, возможно, смягчило бы удар. Она ведь была еще не старая. Я негодовала на судьбу, лишившую меня самого дорогого человека.

Затем мне словно послышался ее голос, убеждающий меня. Я должна продолжать жить и добиться успеха, а этого мне никогда не удастся, если я буду поддаваться горю.

Горе всегда тяжелее переносить в праздничные дни, и причина этого — жалость к себе. Мать будто говорила мне, что если другие наслаждаются жизнью, это не должно делать меня более несчастной.

Я встала и оделась. Меня пригласили провести день у Мэнсеров, бывших фермерами в угодьях Деррингема. Они были нашими добрыми друзьями, и мы с мамой несколько лет проводили Рождество с ними. Все шесть дочерей Мэнсеров учились в нашей школе — двое младших посещали ее и поныне. Этим рослым и крепким девушкам, несомненно, предстояло стать женами фермеров. Сын Мэнсеров, Джим, был на несколько лет старше меня и во всем помогал отцу. Нам всегда казалось, что на их ферме царит изобилие. Мэн-серы часто посылали нам свиные и бараньи ноги, а также снабжали молоком и маслом.

У миссис Мэнсер не хватало слов благодарности за образование, полученное ее детьми. У семьи не доставало средств послать их учиться в какую-нибудь отдаленную школу, а гувернанток фермеры не нанимают. Поэтому, когда мама открыла школу поблизости, Мэнсеры заявили, что это ответ на их молитвы. Несколько других семей испытывали те же чувства, так что у нас было достаточно учениц, чтобы поддерживать школу.

Я поехала к ним на Копилке и была принята Мэнсерами с трогательной теплотой. Мне пришлось постараться скрыть свое горе и быть веселой, насколько это возможно при моих обстоятельствах. Я едва притронулась к гусю, заботливо приготовленному миссис Мэнсер, но пыталась не выглядеть мрачной и присоединилась к играм, которые миссис Мэнсер устраивала так, чтобы моим партнером оказывался Джим. Понимая, что у нее на уме, я могла бы этому позабавиться, если бы не пребывала в таком печальном настроении.

Я не могла себе представить, что в состоянии стать хорошей женой для фермера, но по крайней мере, надежды миссис Мэнсер казались более реальными, чем безумные мечты, которым предавалась мама.

Миссис Мэнсер настаивала, чтобы я осталась ночевать и провела с ними следующий день, что я и сделала, испытывая признательность за то, что мне не придется возвращаться в пустую школу.

Я вернулась домой после полудня. Школа начинала работать со следующей недели, и мне было нужно подготовить учебный план. Я с трудом переносила мертвую тишину и пустые комнаты.

Не прошло и часа после моего возвращения, как в школу пришел Джоэл.

Он взял меня за руки и посмотрел на меня с таким состраданием, что я едва удержалась от слез.

— Не знаю, что сказать вам, Минелла, — заговорил он.

— Пожалуйста, не говорите ничего, — ответила я. — Так будет лучше. Или говорите о чем угодно, только не о…

Джоэл кивнул и выпустил мои руки. Он сказал, что заходил вчера утром и не застал меня. Я объяснила ему, где я была, и рассказала о доброте Мэнсеров.

Джоэл вынул из кармана коробочку и заявил, что у него есть для меня маленький подарок. Открыв коробочку, я увидела брошь, лежащую на черном бархате, — сапфир в окружении розовых бриллиантов.

— Меня привлек сапфир, — сказал Джоэл. — Я подумал, что он подойдет по цвету к вашим глазам.

После смерти мамы меня трогали до слез любые проявления доброты. Брошь была очень красивая, и таких ценных вещей у меня еще никогда не было.

— Как приятно, что вы подумали обо мне, — промолвила я.

— Я все время думал о вас, с тех пор как…

Кивнув, я отвернулась, затем вынула брошь и приколола ее к платью.

— Благодарю вас. Я всегда буду бережно хранить ее.

— Минелла, — сказал Джоэл. — Мне нужно поговорить с вами.

Его голос звучал мягко и слегка боязливо. Перед моим мысленным взором предстали счастливые глаза мамы, радостная улыбка на ее губах. Неужели ее мечта сбывалась?

Меня охватила паника. Мне требовалось время, чтобы подумать, привыкнуть к своему горю и одиночеству…

— Как-нибудь в другой раз, — сказала я.

— Увижу вас завтра. Может быть, поедем верхом?

— Возможно, — ответила я.

Джоэл ушел, а я долго сидела, глядя перед собой.

Дом казался мне странно безмятежным — словно мама все еще была здесь. Мне чудилось, что я слышу, как она напевает «Отважные ребята».

Я провела бессонную ночь, ломая себе голову над тем, что я должна ответить, если Джоэл попросит меня выйти за него замуж. Брощь, очевидно, служила символом его намерений, которые, несомненно, были честными — иных у такого человека просто не могло быть. Мне казалось, что я слышу голос мамы, убеждающий меня не колебаться. Я представила себе, что мы с ней вдвоем обсуждаем проблему. «Я не люблю его так, как любят мужчину, за которого выходят замуж». При этом я словно увидела, как мамины губы скривились, — так бывало всегда, когда она выражала презрение к чьему-нибудь мнению. «Ты ничего не знаешь о любви, дитя мое. Она обязательно придет. Он хороший человек и может дать тебе все, что я хотела бы для тебя: комфорт, безопасность и любовь, достаточную для двоих — на первое время. Ты не сможешь не полюбить такого человека. Я уже вижу твоих малюток, играющих на лужайке около солнечных часов, где вы с Джоэлом впервые увидели друг друга. О, какое счастье иметь детей! У меня был только один ребенок, но после смерти твоего отца он стал для меня всем». «Ты часто бываешь права, мамочка, но уверена ли ты, что так будет лучше для меня?»

Я никогда не говорила ей о чувствах, которые вызвали у меня поцелуи графа. Эти ощущения были пугающими и в то же время манящими. Хотя я их не понимала, мне было ясно, что для вступления в брак необходимо нечто подобное. Граф заставил меня осознать, что Джоэл не вызывает у меня таких чувств.

Мне почудился мягкий смех мамы: «Граф! Известный донжуан! Весьма неприятный субъект. То, как он поступил с тобой, доказывает, какой он злой, — ведь его жена спала в соседней комнате! Подумай о Джоэле, который неспособен ни на что бесчестное и может дать тебе все, что я для тебя хотела». «Все, что я для тебя хотела…» Эти слова отзывались эхом в моей голове.