Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

100

100. В ГАРФе в Царских фондах хранится заключение Владыки Алексия, епископа Тобольского и Сибирского, лично расследовавшего духовное устроение Г.Е. Распутина. Протокол Тобольской Духовной консистории от 29 ноября 1912 года гласит: "Принимая во внимание, что вопрос о принадлежности крестьянина слободы Покровской Григория Распутина-Нового к секте хлыстов внимательно рассмотрен Его Преосвященством Алексием, Епископом Тобольским и Сибирским, по данным следственного дела, на основании личного наблюдения кр. Григория и на основании сведений, полученных о нем от людей, хорошо его знающих, и что по таковом личном обследовании этого дела Его Преосвященство считает кр. Григория Распутина-Нового православным христианином, человеком духовно настроенным и ищущим правды Христовой, — дело о кр. сл. Покровской Григории Распутине-Новом дальнейшим производством прекратить и причислить оконченным". В 1912 же году вышла брошюра М.А. Новоселова "Григорий Распутин и мистическое распутство". Ей была дана оценка известного сектоведа: "Многое из сообщенного в брошюре, по тщательной проверке, оказалось ложью, многое крайне преувеличено. Вл. Бонч-Бруевич. СПб. 17 августа 1912 г." (Амальрик А. Распутин. Документальная повесть. М., 1992, с. 151). Познакомившись по просьбе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства со всеми следственными материалами, профессор по кафедре сектологии Московской Духовной Академии протоиерей Илия Громогласов не установил за Распутиным "никаких признаков хлыстовства". Свидетельство Вл. Бонч-Бруевича, помещенное в журнале "Современник" (№ 3, 1912, с. 356), произвело значительное впечатление не только на общественность, но и на епископат. В архиве генерала Спиридовича (Йельский университет, США) сохранилась запись его разговора с митрополитом Евлогием (Георгиевским), который рассказывал, что Бонч-Бруевич лично его убеждал в том, что Распутин с сектантами не связан (Катков Г.М. Февральская революция. Париж, 1984, с. 218). В "Современнике" было написано следующее: "Познакомившись с Г.Е. Распутиным-Новым и проведя много времени в ходе семи исчерпывающих с ним разговоров, считаю своим моральным долгом высказать свое мнение по вопросу, является ли Распутин сектантом, тем более, что этот вопрос был затронут, хотя и не прямо, в интерпелляции в Государственной Думе и в некоторых выступлениях депутатов при обсуждении бюджета Святейшего Синода. Строго ограничиваясь упомянутым выше вопросом, я заявляю, что Григорий Ефимович Распутин-Новый является типом православного крестьянина из далекой и отсталой, провинциальной России и не имеет ничего общего ни с каким сектантством. Будучи более осведомленным о догматической стороне доктрины Православия, чем это наблюдается среди крестьян, и зная Библию и Евангелие значительно хуже, чем большинство сектантов, Григорий Ефимович признает все таинства, ритуалы и догмы Православной Церкви именно так, как они толкуются в православии, без малейших отклонений или критики. Он считает, что было бы чрезвычайно грешно и безнравственно даже обсуждать такие вопросы, ибо, как он сказал мне, "нечего мирянину обсуждать вопросы, установленные Самим Господом"... Исходя из широких личных наблюдений над сектантами и из обстоятельств знакомства с их методами мышления, методами рассуждения, толкования веры, обдумывания и из ряда почти неопределимых подробностей, основываясь на тщательном изучении всего, что до сих пор написано о Г.Е. Распутине-Новом, включая последнюю брошюру Новоселова, исходя, наконец, из длительных личных собеседований с Распутиным, которые велись в присутствии свидетелей, равно как и строго конфиденциально, при которых я умышленно пытался добиться полной ясности и точности в отношении его религиозных верований, я считаю своим долгом открыто заявить, что Г.Е. Распутин-Новый является полностью и совершенно убежденным православным христианином, а не сектантом". Но, несмотря на столь очевидные и публичные свидетельства, Гучков продолжал лгать и после революции. В опубликованных посмертно воспоминаниях Гучков утверждает, что именно он свел Бонч-Бруевича с Распутиным (при посредничестве некой дамы — как выяснилось, баронессы В.И. Икскуль). Гучков сообщал, что через несколько недель Бонч-Бруевич написал ему письмо, "в котором он сообщал мне, что пришел к заключению, что Распутин не просто проходимец, нацепивший маску сектанта, а несомненный сектант, что, конечно, не мешает ему быть одновременно и проходимцем. По духу своего учения он близок к секте хлыстов, но не принадлежит к ней и является сектантом одиночкой" (Катков Г.М. Февральская революция. Париж, 1988, с.210). Это примечание составлено целиком по материалам С.В. Фомина в комментариях к книге Игумена Серафима (Кузнецова) "Православный Царь-Мученик" М., 1997, с, 532-634. Справедливости ради хотелось бы добавить личное свидетельство о возникновении Распутинской темы в конце 80-х годов. Вопрос о Г.Е. Распутине как о человеке праведном, но оболганном врагами Царя, был поднят в докладе московского журналиста А.А. Щедрина на Царском вечере 16 июля 1989 года, устроенном обществом "Радонеж" в доме Телешева. Вскоре этот доклад опубликовал О.А. Красовский в альманахе "Вече", далее А.А. Щедрин развивал эту тему (правда, в несколько экзальтированном ключе) в ряде "самиздатовских" публикаций и в сборнике "К свету", которые он подписывал псевдонимом Н. Козлов, Эти публикации первое время имели горячую популярность в сугубо церковной среде, и можно прямо сказать, что они ‘'пробили" этот вопрос на современном этапе и подготовили почву для восприятия более фундаментальных исследований О.А. Платонова. Поскольку современный подготовленный читатель хорошо знаком с этой литературой, вряд ли имеет смысл комментировать каждое неловкое замечание о старце Г.Е. Распутине-Новом, которые есть в работе В. Кобылина. Всем все ясно и так. А неподготовленного читателя прямо отсылаем к книге доктора экономических наук О.А. Платонова 'Терновый венец России, Заговор Цареубийц", М., "Родник", 1996.