Аннелиз

3. Залечь на дно

Однажды в четверг перед ужином — Марго готовится к экзамену у кого-то из подруг — Анна с матерью, оставшись одни, деловито лущат горох в кастрюльку, и тут папа возвращается из конторы пораньше. Вместо того чтобы повесить шляпу на вешалку, он приглашает Анну на прогулку.

— Но… — посмотрев на мать, — я помогаю маме.

— Вижу, но небольшая прогулка полезна, правда, Эдит?

Мать нервно хмурится:

— Иди. Делай, что велит отец.

Почти всю неделю лил дождь, но сегодня сухо: день теплый, воздух напоен ароматами, и дворники, пользуясь случаем, подстригли траву. Когда они доходят до лужайки в центре Мерри, Анна вдыхает и говорит:

— Как же я люблю запах свежескошенной травы! — ожидая, что отец с нею согласится, но его лицо остается серьезным.

— Анна, — говорит он. — Ты должна знать, что скоро мы уезжаем.

У Анны защемило в животе. Уезжаем?

— Через несколько недель, — начинает Пим, но, чтобы продолжить, ему приходится сделать глубокий вдох. — Недавно мы начали отдавать самые ценные вещи на хранение друзьям. Серебро твоей матери, к примеру — помнишь, ты спрашивала? А делается это затем, чтобы они не попали в лапы врагу. А теперь, — добавляет он, — нам самим нужно делать все, чтобы этого избежать.

Анна останавливается и смотрит прямо в лицо отцу.

— Мы не будем ждать, пока нацисты до нас доберутся, — заявляет отец. — Уходим в укрытие.

Анна моргает. Если честно, она поражена тем, какое веселье испытала. И тут же засыпает его вопросами. Куда мы поедем? В деревню? К фермеру, курочкам и свежим яйцам? На потайное пастбище, где коровы отдыхают у реки и скрипят мельничные колеса и где не ступала нога мофа? А может, баржа — и по рекам и каналам к свободе? Но Пим не уточняет. Он так мрачен, что радостное волнение Анны начинает понемногу улетучиваться, уступая место страху.

— Марго знает?

— Да. Но больше никому об этом говорить нельзя, — наставляет отец. — Ни одной живой душе. Даже лучшей подруге. Обещай мне, Аннеке.

— Обещаю, Пим. Обещаю. Скоро это будет?

— Достаточно скоро. Папа обо всем позаботится.

Вдруг она обнимает отца. То, что ее посвятили в планы, придает ей чувство тайной гордости. После этого ей ничего не остается, как любить Пима еще сильнее.

— А пока улыбайся, — он гладит ее по затылку, — и постарайся не тревожиться. Наслаждайся беззаботной жизнью насколько это возможно.

Тем вечером Анна сидит за узеньким туалетным столиком и прихорашивается на ночь. Накидывает на плечи полушалок, в которой обычно расчесывает волосы. Накидку из бежевого атласа с рисунком из роз и бахромой. Но щетку для волос достает — просто смотрится в зеркало. Вот оно — лицо человека, который скоро заляжет на дно. И пытается храбриться. Весь ужин она улыбалась и благовоспитанно помогала убирать посуду. Может, она и правда умеет быть смелой? Значит, они будут скрываться? Ну и что? Иные евреи и не такое повидали. Согнанные в гетто Йоденбурта за колючую проволоку. Угнанные в Германию, как рабы, арестованные и отправленные в ужасный лагерь. Она будет благодарной и храброй. Если подумать — это ведь приключение? Даже подвиг. Она тихо берет щетку и начинает расчесывать волосы, но тут появляется Марго в ночной рубашке и забирает щетку из ее рук.

— Позволь мне тебя расчесать, — говорит она.

Анна не сопротивляется.

— Пим мне сказал, — шепчет она.

— Да, — вот и все, что отвечает Марго. Щетка движется вверх-вниз, пока она смотрит в овал зеркальца. Это так успокаивает. Кажется, Марго может вычесать все ее страхи, тревоги, все мировые проблемы, которые тяжело стучатся в дверь. Рука сестры с мягкой щеткой проводит по всей длине ее волос. Внезапно она чувствует любовь к Марго. Не просто отвлеченной, а от всего своего доброго и великодушного сердца.

— Я тебя обожаю, знаешь, Марго, — шепчет она.

— Знаю, конечно, — отвечает та. — Я же прелесть.

— Да нет. Я… я хочу сказать, что люблю тебя. Что бы ни случилось, мне важно, чтобы ты это знала.

Марго продолжает расчесывать сестру, но затем наклоняется и легонько целует ее в затылок:

— И я тебя люблю, глупенькая.

Анна зажмуривается. Когда они были маленькими, Пим частенько рассказывал «историю двух Паул». О невидимых близняшках, тайно живущих в их доме. Хорошая Паула — вежливая, вдумчивая и послушная, никогда не жаловалась. Плохая же шалила, часто думала только о себе и легко сердилась. Открыв глаза, Анна встречает в зеркале свой собственный взгляд. Иногда она представляет, что это она сама — нечеткое отражение, а та, что живет в зеркале, и есть настоящая. Не та, невыносимая, Анна. Не Анна, полная страхов. Не всезнайка. В общем, не плохая Паула, а хорошая Анна. Храбрая Анна. Анна, Любезная Богу.

Поначалу мама говорит, что повестку получил Пим, но потом сестра признается: уведомление из Центра перемещения евреев со штампом тайной полиции пришло на ее имя. Формальная отписка от гауптштурмфюрера СС с резиновой печатью и требованием чтобы Марго Бетти Франк, еврейка, явилась для отправки в трудовой лагерь на территории Германии. Когда Пим приходит с работы и узнает об этом, он решает переселяться в укрытие на несколько недель раньше, чем планировалось. Когда приготовления приходится делать быстро, поддаться панике ничего не стоит. Анна собирает свои бигуди, любимые книги, черепаховый гребень, чистые носовые платки — и немного странных вещей. Старые билеты на каток Аполло на Стадионвег, расписной дрейдл — ханукальный подарок бабушки Атисы, альбом со стихами, исписанный одноклассниками, открытки с кинозвездами и ракетки для настольного тенниса. Воспоминания важнее платьев, утверждает она. Конечно же дневник тоже осторожно тщательно упаковывается. Та самая тетрадка в красную шотландскую клетку, которой она поверяла все радости и горести — и неразбериху последних дней тоже. На столе в гостиной — письмо квартиранту. В нем — намек, что они покидают страну и едут в Швейцарию, к родственникам Пима. На следующее утро они незаметно пробираются по городу в укрытие: заднюю пристройку конторы Пима на Принсенграхт. В дневнике Анна называет ее Het Achterhuis. Задний Дом.