Антология новой грузинской поэзии

И, между прочим, солнце взойдёт,

На нас обрушится волной тепла, как любовью, —

И солнечные лучи преломятся,

Как сосульки,

Как высохшие листья,

Как струи ливня.

И, между прочим, мы будем вот так стоять,

Когда на нас обратят свои взоры лётчики,

И изрекут, что любовь на полёт похожа,

А случайные путники, обратившие взоры на нас,

Сделают вывод, что любовь подобна дороге,

И на нас обратят предсмертные взоры те, что уходят, —

И сделают выдох: небытию подобна любовь,

И на нас обратят свои взоры собаки — и пролают,

Что их преданности подобна любовь,

И на нас обратят свои взоры бездомные, чтобы вселиться

И сделать вывод, что любовь подобна дому,

И на нас обратят свои взоры только что пробудившиеся,

Чтобы зевнуть: сновиденью подобна любовь,

И на нас обратят свои взоры звёзды и просияют:

Их сверкнувшему следу подобна любовь.

Мы же, между прочим, привязанные

К своим телам,

Извлечём себя из голов друг у друга

И на протянутой между нами любви

Будем развешивать — по порядку —

Сны, боль, желания — и всё такое,

Пока тела наши, оставшиеся на земле, не преломятся,

Как сосульки,

Как высохшие листья,

Как струи ливня,

И так далее.

Ты пригодна для любви.

Ты постепенно уподобишься

Тому знаку препинания,

Необходимому и иногда — неслучайно —

Пропущенному.

Ты снабжена инструкцией: как его любить,

Как заботиться в случае болезни,

Как подавать ему чай в постель

И одаривать супружеским поцелуем.

Жёны ведь совсем по-другому целуют мужчин,

А любовь их хранится, как в банке — варенье,

Чтоб зимними вечерами

По ложечке растворять её в чашке —

И подавать мужьям, которым эти инструкции

Не заучить никак.

И жёны впадают в печаль.

И постель их влажна от печали,

А протёртые простыни превращаются вскоре

В рыбачьи сети.

И жёны эти сети забрасывают,

Чтобы мужья в них запутывались,

И к супружескому ложу улов подтягивают.

Но муж обычно по вечерам утомлён работой —

Так и пытается оправдаться.

На самом же деле — он устал

От снабженной инструкцией любви.

И мужья впадают в печаль.

Печаль их — иного склада, её сгустки застывают в коленях,

Это может склонить их к другой постели, где поцелуи иные —

Те, которыми жены одаривают чужих мужей.

Как эта зима затянулась…

Каждую ночь через силу глотаем

Порцию консервированной любви —

Ты и я, — и одной ложки нам довольно уже.

А муж

Повертев инструкцию в руках,

Решает надежно её перепрятать,

Чтобы нельзя было найти.

И если ты её не отыщешь,

Он снова будет годен в мужья, а ты — в жёны,

И постепенно ты уподобляешься знаку препинания,

Необходимому, и иногда — неслучайно —

Пропущенному.

Которую ночь подряд я сажусь в постели

И начинаю себе пересказывать нашу историю — о тебе

Она более, чем обо мне,

Её помнят мои губы —

Как придуманное в детстве слово,

Стёршееся из памяти.

И в эти минуты я всегда

Обнаруживаю в твоей жизни пробелы,

Которые похожи

На оставленную между словами пустоту,

Которая связывает их друг с другом

И вдобавок придаёт смысл.

Неужели есть в твоей жизни

Что-нибудь, кроме

Пробелов?

Кроме этих пустот,

Которые ты хранишь, распределив по всему дому, —

В вымытых стаканах, во тьме чулана,

В самых нижних ящиках стола,

В холодильнике, в необитаемом цветочном горшке,

На другой стороне кровати.

Я имею в виду те пустоты,

Которые заполняют твой взор,

Когда ты случайно моргнёшь —

До того, как веко вновь поднимется,

Или пустоты, сквозящие между твоими шагами,

Или те, которые тебя связывают с самой собой

В пространстве времени.

Вот уже которую ночь я поднимаюсь с постели

И убеждаю себя в том,

Что улицы внутри нас шествуют,

Что дома в нас обитают,

Что еда нами питается,

Что вода утоляет нами жажду,

Что мы согреваем солнце.

Что мы даем богу возможность

Быть всемогущим для нас.

Что мы сами добываем луну из ночи —

Как сыр из молока,

И отрезаем от неё половину,

А точнее, ополовиниваем себя —

Ведь мы делаем то же,

Если встречаем кого-то другого и любим.

Снег, на первый взгляд, идёт без всякой на то причины

И заполняет пустые места.

На твое лицо ложится тень,

И ты везде замечаешь эту заполненную пустоту.

Там, где, как тебе казалось, была дорога,

Там, где, как тебе казалось, был мост,

Где стояло дерево

И где, по мнению птиц,

провода тянулись от столба к столбу.

В это же самое время рядом с тобой

Проступает и становится явной

Некая пустота в человеческий рост,

Отмеченная когда-то моим именем.

Отныне снег её заполняет.

Вот уже которую ночь я стараюсь себя убаюкать,

Склоняясь над самим собой,

Как охваченная ревностью любовь,

Что стремится сломить мое сопротивление.

Вот уже которую ночь я сажусь в постели

И начинаю себе пересказывать нашу историю любви — о тебе,

И никак не могу заставить себя поверить.

ТЫ — под первым номером внесённая в мой телефон

МАМА — та, за которую беспокоюсь, чтоб не состарилась

ДОРОГА — то, что всю жизнь попираю ногами, однако всё-таки не перестаю искать

КОФЕ — синоним утра

ЛЮБОВЬ — поезд, на который вечно опаздываю и который стремлюсь догнать

РАБОТА — песочные часы, которые каждый день переворачиваешь и опустошаешь

ДРУГ — человек, который сообщает мне, что я не один

ЗЕМЛЯ — это:

1) мяч, с которым все мы играем

2) мяч, который играет всеми нами

ЗЕРКАЛО — я в него смотрюсь каждое утро, но мы не разговариваем

ОТЕЦ — тот, который всегда будет старше меня

ДОМ — место со следующими свойствами:

1) когда я там, хочется совершить побег

2) когда меня нет, хочется вернуться

ЛЮДИ — думая о них, я всегда представляю себе толпу, но на самом деле каждый живет отдельной жизнью

СЕРДЦЕ — то, что с детства не дает мне покоя

ТЕРПЕНИЕ — это когда невоспитанный ребенок действует мне на нервы, но кто-то из его родителей находится рядом, и приходится удерживаться от замечаний

ДЕД МОРОЗ — бессмертный человек из снега, про которого в детстве я думал, что это и есть бог

САЧОК — то, чего никогда не было ни у одного из моих друзей

МУХОБОЙКА — самое доступное смертельное оружие, которое было, есть и будет у всех врагов и у всех друзей

СОЛНЦЕ — первое, что выводит детская рука карандашом на бумаге

СНЕЖОК — то единственное, чем можно в тебя бросить и не вызвать обиды

ЖИЗНЬ — то, на что могу свалить все свои неудачи

ВИТРИНА — место, где выставлены на обозрение те вещи, на которые у меня никогда не хватает денег

ЖЕЛАНИЕ — когда прикуриваю, и сигарета начинает тлеть только с одной стороны

ЧУДО — то, что никогда не происходит

БОГ — тот, кто всегда прощает, если я прошу его об этом

СЛОВАРЬ — книга, в которой все вышеперечисленное мне объясняют иначе

Господь справедлив,

когда ребра ливийского ребенка явственно проступают в заполненном местью пространстве.

Америка! Вот, Америка! Демократичная Америка, и демократия ее — как эпидемия…

та Америка, которая прошла вот столько, и ещё вот столько тысяч миль и вошла в Ирак

но не остановилась

и прошла ещё больше, и ещё столько же миль и вошла в Ливию

и не остановилась

и вот вьется американская демократия вокруг Ирана,

вьется и норовит заглянуть сквозь завесу чадры

Господь справедлив

ведь гуманитарная помощь — выгодный бизнес

когда речь заходит об Афганистане

и вот — все коммунисты вымерли, как динозавры

и, похоже, музеи тоже уже не в моде

и товарищ Сталин, и товарищ Берия, и товарищ Шеварднадзе

о, как это легко произносится —

как 37-й год

Господь справедлив

когда во всеоружии наших мыслей направляем зрачок бинокля

в чужие окна

а разврат — снова опасное слово, и будто бы и ничего

Господь справедлив

когда цена на каждый баррель нефти скачет

и забавляется, как девчушка 5–6 лет, строящая в песочнице

города и тут же, играючи, их разрушающая

Господь справедлив

я живу, я хожу, я убегаю из города — или нет,

вбегаю я в город

в город, где сутками напролет горят красные кресты

город, в котором на каждом углу продается тепло в тисках

скрещенных ног

без поцелуя

и можно нашёптывать тихонько в ушко —

ты ведь уже стал взрослым

у тебя есть и мать и отец, и если их нет, то ведь были когда-то

и бывало, болели

и слышал ведь кто-то ночами в желудке урчание

когда холодильник, как беспризорный ребенок, протягивал пустые полки-ладони

Господь справедлив

мы так бескомпромиссно влюбились друг в друга

что и на ощупь узнаем

мы ведь росли порознь

и разные норы домом своим называли

нас ведь водили по скованным холодом залам

где встретились нам и солдат, и проститутка-ребенок

но казалось, что они — на одно лицо

и смотрели, смотрели на нас по очереди

и тогда мы узнали, как отводят глаза, именно там…

Господь справедлив

боли и войны

растут как головы драконов

чем больше их отрубаешь

тем больше появляется новых

и будет столько-то тысяч новых рабочих мест

и компьютеров неисчислимо

и неисчислимо много программ Майкрософта и

столько же одинаковых лиц и

и голов с механической памятью

и глазами, не ведающими слёз

Господь справедлив

когда будто бы невзначай Гугл подбросит нам фотографии, показывая

гибнущих от голода — каждый день столько-то и столько-то —

и еще столько-то ждут своей участи

и еще столько-то вот-вот родятся,

чтоб череда их не прекращалась,

говорю ведь

Господь справедлив

когда показывает всё это и не скрывает

а мы, мы-то —

я, ты, ты и они

отводим глаза

голову запрокинем

может, и на небо взглянем

и для очистки совести

несколько слов пробормочем:

«Господи, помоги им».

Когда-нибудь всё умрёт,

умрёт и секс в нашей кровати

меж нашими нагими телами,

мы сядем обескураженные

и застесняемся своей наготы,

ты прикроешь промежность ладонью,

и мы отвернёмся друг от друга.

Когда секс естественной смертью тихо умрёт в наших постелях,

мы продолжим лежать друг возле друга

в пижамах,

самому себе удивлюсь —

как был я раньше уверен в себе

и не знал стыда,

а сейчас, когда секс угас между нами

мы будто прозрели

и впервые голыми видим друг друга, стесняясь своей наготы.

Я лягу спиной к тебе,

только сны звёздами будут цепляться к потолку,

и ни одна больше не сможет оттуда сорваться.

Закроем глаза,

но сну не сковать наших век,

и все же мы будем лежать,

делая вид, что спим.

Когда секс погибнет меж нашими телами,

чуть рассветёт — я тихонько,

так, чтобы ты не успела заметить,

встану и, избегая смотреть на своё постаревшее тело,

быстренько что-то накину.

Ты выйдешь к утреннему горячему кофе уже одетая,

мы встретимся взглядами —

глаза, единственное, что осталось светлого в наших старых телах,

где ещё теплится огонь жизни,

я возьму твои руки в свои,

и мы улыбнёмся

и, возможно, подумаем даже,

(словно только что это открыли)

что любовь, эта — как и мы, старая и преданная — псина,

снова у наших ног ложится

и дыхание в ней не угаснет,

пока тела наши рядом лежат

и пока в наших глазах отражаются

звёзды воспоминаний, мерцающие на потолке.