Я не ряжу стихи в роскошные одежды,
Пусть ходят в шелухе, что ветерок взметнул.
Сапфирами я им не услаждаю вежды,
Вина вот водянистого плеснул.
Включу им мультики, да с песенкой бандюги.
В жару хотят они в обнимку жить с ручьём,
А в дождь, как зонтики, захлопнутся в испуге —
Зачем напасти притворяться богачом?
Стихов творение вердиктов всех превыше,
Из тайников души на свет их приведу,
Иль, как факир, из уха выну связкой крышек;
Замучит голод — я в стихах кокос найду…
Или бывает стих — откормленная девка,
И неча жалиться, и горя нет, забот.
Бывает стих — вглядишься в строки — однодневка!
Стих-поводырь бывает, к дому приведёт.
Шнурую строки, если развезёт подпруги,
Порою роз венком анапест прибежит.
Я понесу его на холмик, в дар супруге,
Что Царству Вечности теперь принадлежит.
Полёт орла в стихах своих я различаю.
Есть также строки, укрощённые деньгой,
И это — жизнь, от вас я правды не скрываю.
А строки есть — на струны просятся порой.
Есть строки — словно псы цепные в будках, лают.
На вкусы все стихами полнится ларец.
Но этот стих — порыв души — я увенчаю,
Как митрою главу свою святой отец.
В темноте одиночества кат-потолок
Вспрыгнет на плечи, песнь баритоном выводит,
Стены зенки повылупят: «Чем занемог?
Что так мечется он, что по комнате бродит?»
А когда оголится пространство окна,
В отдаленье рояль сеет ноты сквозь сито.
Плач камней… Это — Моцарт. И, пьян без вина,
Я восторгами полнюсь — Mirabilis vita.
Обезумеет море, одежды сорвёт,
Горы жаждут созвездия слопать, как гроздья,
Цепь небес Прометея-беднягу скуёт,
Так приди и утешь его, гость или гостья…
Лес опутан ветрами, как Лаокоон,
Отнят мяч у луны (финт Пеле знаменитый
В исполнении облака)… Всё — в унисон,
Я восторгами полнюсь — Mirabilis vita.
Небо лезвием молнии вены взорвёт,
И надгробья всплывут, по лазури качаясь.
Я съезжаю с катушек — ведь мёртвый народ
Покидает гробы, в летунов превращаясь.
Прочь, зарницы! От ужаса треснула плоть!
Не сорвитесь, и скал не разбейте гранита!
Чиж-звезда на плече зачирикал.
Господь,
Я восторгами полнюсь — Mirabilis vita.
А порою себя и могильной плитой
Представляю — и как волокут меня, воя;
То ли сам я тащусь… Хватит, время, постой!
Не жужжи, стать хочу я рассветной росою…
Слепоглухонемою медузою стать,
Чтоб червям не достаться, как жертва гамбита.
О, довольно гробам в поднебесье летать!
Я восторгами полнюсь — Mirabilis vita.
Людям утренних часов не хватает,
«До полудня бы продлить их», — мечтают,
Чтоб успеть купить детям молочишко,
И на службу не припоздниться слишком.
Чтоб не прозевать свои электрички,
Прибыть вовремя к чертям на кулички,
«Утро, утро, ну продлись, хоть немного!», —
Шлют посланья всемогущему Богу.
Людям утренних часов не хватает,
Даже сперма в темпе блиц вытекает,
Хоть и без толку минут не транжирят,
Так и носятся с зарёй по квартире,
Как ни бейся — утра им не хватает,
«До полудня бы продлилось!» — мечтают…
Но и эта недостаточна милость,
Хоть до сумерек оно бы продлилось.
Маловато и до вечера, впрочем,
Вот бы длилося до самой до ночи…
Но и эта недостаточна милость —
От зари бы до зари оно длилось…
Чтобы кончили супруги в истоме,
Не кончалось молоко в гастрономе,
Чтоб успели причесаться-помыться,
Чтобы вовремя на службу явиться,
Чтоб за поезд на ходу не цепляться,
Утро сутками должно не кончаться.
Свод небес покрылся весь синькой-краской,
Катит солнце кровяною колбаской,
В одночасье белый день мраком выпит,
И песок его могильный засыпет.
Нипочём ему недуги да вошки,
И пузырится в котле понемножку,
В серых тучах поминальное брашно,
Ничего теперь не больно, не страшно…
Ты случайности не встретишь на свете,
В снежном веянье зимы, в знойном лете,
И Создатель глину мял не напрасно,
Чёт и нечет — выбор вечный, всечасный…
Людям утренних часов не хватает,
Хоть рассвет — и мирозданья ровесник.
Цену времени они точно знают —
Только что поделать с синькой небесной?
С тем, что солнце накатилось колбаской,
Из сметаны не сбивается масло,
И песок могильный всё засыпает?
Людям утренних часов не хватает,
Людям утренних часов не хватает…
Когда осталось отрочество в прошлом,
И когда первый нежный пушок
Сбрил со щёк он рукой неумелой,
Довелось ему — только однажды —
Оказаться бок о бок с девицей, прекрасною видом.
Он в автобусе ехал, поближе к окну примостившись,
И вошла она, рядышком села,
Вся как будто хрустальная…
В город зима заявилась,
Но ромашкой и ландышем волосы девушки пахли,
Пахли пряно, призывно цветочной весенней поляной,
И успел он окно приоткрыть, чтобы дрожь и желания волны
Во плоти своей, в сердце унять, чтоб оно не сорвалось…
Этот запах цветочной поляны в другой аромат воплотился,
Стал он Божьего храма и монастыря благовоньем.
Стала плоть, и одежда его, и уста его благоуханны,
Он не брил бороды с той поры и, всходя на амвон
Этот запах свиданья минутного, нежно-духмяный,
Сохранял в дыме ладана, в свечном мерцании он…
Когда ты в любовном отказе,
То к зеркалу не подходи —
Увидишь одно безобразье —
Какой-то пришелец, поди!
Не вовремя, вовремя — эти
Понятия чужды любви,
Ты жалким паяцем на свете
Закончишь метанья свои,
Когда не познаешь любови,
И времени мощный орёл
Вонзит в тебя когти до крови —
Куда б ни бежал ты, ни брёл.
Бессильны и бесы мороза —
Влюбленных им не заковать,
Им сплетен гюрза — не угроза,
Им лучше на путь не вставать.
Они — триумфаторы страсти,
И завистью их не трави,
Но высшее всё-таки счастье
Стать князем, маэстро любви.
Девочка возраста спелого
С мальчиком-выпускником,
Сидя рядком,
Как грибочек с грибком,
Что на рассвете ты делала?
Прелесть пейзажа дворового,
Кипенье сил…
Не упросил,
Не улестил,
Хоть и был неистов,
И этот двойной портрет походил
На эскиз постимпрессионистов.
Любовь развела художества,
Цветов раскидала множество,
И Ангелам — Божьим слугам,
Известно, как любят друг друга,
Сидя рядком,
Как грибочек с грибком,
Девочка возраста спелого
С мальчиком-выпускником.
И пусть из окна в окно
Спрашивает сосед соседа,
«Где это видано, батоно,
Чтоб в школу ходили
С первым лучом рассвета?»
Но к облакам пробилась
Дрожь их телес, коснулась…
Школа любви открылась,
В сердце любовь проснулась.
И, словно света коконы,
Тихо сидят рядком
Девочка кареокая
С мальчиком-выпускником.