Артюр Рембо

В каждом порту на Красном море, где останавливался его корабль — будь то Суакин в Египте[188], аравийская Джидда, Массауа в Эритрее[189] или йеменская Ходейда, — Рембо безуспешно пытался найти работу. По пути он собирал сведения о возможностях торговли с внутренними районами Египта, Судана, Аравии и Абиссинии[190]. В Ходейде он заболел от жары и оказался на несколько дней в больнице, куда его любезно устроил г-н Требюше из марсельского торгового дома «Моран и Фабр». В конце концов ему удалось добраться до Адена. Рембо думал, что в таком крупном порту сумеет неплохо устроиться, но, приехав, опять заболел, не перенеся ужасной жары.

Незадолго до этого в Адене открыла свой новый филиал лионская компания «Мазеран, Вианне, Барде и К°» (к тому времени уже действовали филиалы фирмы в Бербере и Сай-ле). К ее управляющему, г-ну Дюбару, полковнику пятого ронского легиона в отставке, и пришел Артюр, имея при себе рекомендательное письмо г-на Требюше. Президент, Альфред Барде, находился в отъезде, изучая рынки сбыта в королевстве Менелика II (Абиссиния), и вскоре кандидатура Артюра была утверждена. Дюбара поразили абсолютно седая голова двадцатишестилетнего соискателя и его волевое лицо. Новоприбывший выглядел человеком весьма неглупым и полным решимости работать, а потому сразу был зачислен в штат.

Новичок представился Артюром Рембо и сообщил, что родился в Доле (департамент Юра) и только что прибыл с Кипра, где был бригадиром в каменоломне. Остров он покинул якобы из-за того, что нанявшая его на работу компания обанкротилась. Можно ли заключить на основании этих отрывочных и недостаточно достоверных заявлений, что Артюра мучила совесть и что он скрывался? Точно этого утверждать нельзя. Любопытно, однако, что он умолчал о настоящем месте своего рождения.

Г-ну Дюбару и Пьеру Барде, брату Альфреда, он показался надежным малым. Альфред Барде сообщает также, что он постоянно и совсем не к месту сопровождал свои немногословные высказывания короткими и резкими взмахами правой руки. Обо всем этом говорится в его воспоминаниях об Аравии и Африке, изданных под названием «Ваrr Adjam»[191]; на эту книгу мы довольно часто будем ссылаться¹.

Артюру доверили пост смотрителя цехов по взвешиванию и сортировке кофе, так называемых «харим», которые предоставляли работу по большей части женам индийских солдат из смешанного индийского подразделения, расквартированного в Адене. Работа Артюру очень нравилась. Для этой должности его познаний в арабском вполне хватало. Подчиненные оценили его по достоинству, но тем не менее сразу же окрестили его «Карани», что означало «злой» — обыкновенное прозвище бригадиров.

Здание филиала, в котором разместили в том числе и Артюра, находилось напротив отделения городского суда и представляло собой большое одноэтажное сооружение с шестью высокими аркадами на фасаде, довольно приятное на вид; на его единственном этаже находились одновременно и жилые комнаты, и служебные помещения.

И все было бы как нельзя лучше, если бы не два обстоятельства: во-первых, ничтожное жалованье (в пересчете на французские деньги 5–6 франков в день на все — питание и проживание), а во-вторых — невыносимая, удушающая жара. «Аден стоит на голой скале, — писал он домой 25 августа 1880 года, — здесь не найдешь ни травинки, ни капли чистой воды, мы пьем опресненную морскую воду; жара невыносимая, особенно в июне и сентябре, когда температура поднимается выше всего. Обычная же температура в «прохладном» и постоянно проветриваемом кабинете ни днем, ни ночью не опускается ниже 35 градусов. Все очень дорого, и я чувствую себя пленником — совершенно ясно, что мне придется просидеть тут как минимум три месяца, прежде чем я встану на ноги или подыщу место получше».

Рембо потребовал жалованье в 200 франков в месяц — в случае отказа он грозился немедленно уехать (например, в Занзибар или еще куда-нибудь), потому что ему совсем не хотелось оставаться в Адене, о котором он со свойственным ему черным юмором как-то сказал, что Аден «вам кажется наискучнейшим местом на свете, уступающим лишь тому, в котором вы сами в данный момент находитесь».

Удерживала его только надежда на то, что ему доверят управление одним из африканских филиалов.

В своем письме в Рош от 22 сентября 1880 года Рембо сообщал, что женится еще нескоро, потому что у него нет денег. Артюр совсем не хотел брать пример с брата Фредерика, который собрался жениться на бедной девушке, не имея ни гроша за душой. В случае Фредерика речь шла, по слухам, о мадемуазель Жермен, чью семью страстно ненавидела г-жа Рембо. Она раздула из этого такой скандал, что Жермены были вынуждены покинуть родной город. Г-жа Рембо вроде бы даже планировала выкупить их дом, чтобы, по ее словам, доставить себе удовольствие «выжечь это осиное гнездо»².

В это время Альфред Барде в сопровождении Люсро (некоего молодого человека, убитого позже туземцами), Д. Пиншара, авантюриста по натуре, о котором мы еще будем говорить, юноши-абиссинца по имени Хедж Афи, а также шести арабов, выполнявших обязанности носильщиков и слуг, изучал перспективы торговли с высокогорными плато Абиссинии.

Он тотчас же решил открыть филиал в Хараре[192] — местность радовала глаз зеленой растительностью и производила прекрасный кофе «Бербера»; там же находились рынки, торговля на которых шла бойко; климат показался вполне здоровым, а местное население было настроено радушно.

Пьер Барде и г-н Дюбар, которых держали в курсе всех этих приятных новостей, не торопились развеять надежды Рембо на то, что ему могут предложить возглавить харарский филиал. Но когда Альфред Барде вернулся в Аден с образцами абиссинской продукции, Артюра постигло горькое разочарование: место было обещано Пиншару, который остался там, чтобы все подготовить.

Этот Пиншар, выйдя в отставку в чине унтер-офицера пехотных войск, долгое время жил в Алжире и бегло говорил по-арабски; забияка и драчун, он был к тому же членом шайки, промышлявшей грабежом на затонувших у мыса Гвардафуй судах.

Несмотря на неудачу, Рембо был в восторге от того, что его прикомандировали к филиалу в Хараре, потому что главным для него было как можно скорее покинуть аденское пекло. Почти сразу же, 2 ноября, через сестру и мать он заказывает в парижских книжных магазинах внушительное количество технической литературы по металлургии, гидравлике, навигации, строительным работам, литейному делу, лесопильному и дубильному производству, тканям и т. д. — даже учебник по производству свечей. Он уже видел себя главным инженером, имеющим в своем распоряжении неограниченные финансовые возможности и рабочую силу для выполнения всего, что бы ни пришло ему в голову, будь то, например, постройка медпунктов по всей провинции или сооружение дамб, строительство заводов и промышленных комплексов.

И снова надежды его не оправдались. На самом деле, ему вполне могло хватить одной-единственной книги — «Самоучителя мастера на все руки». Ж. М. Карре, один из биографов Рембо, всегда противопоставлял в нем искателя вымышленных приключений и искателя приключений реальных, поэта и путешественника. На самом деле, вся его жизнь была сплошной погоней за мечтой.

Договор с Артюром был заключен 10 ноября 1880 года сроком на три года, считая с 1 ноября 1880-го, и подписан г-ном Дюбаром. Положенное жалованье— 150 рупий (или 330 франков) в месяц, бесплатное питание и проживание плюс около 1 % чистой прибыли филиала — было довольно значительным улучшением по сравнению с тем, сколько он зарабатывал в Адене.

Примерно 20 ноября Рембо отбывает в западном направлении — сначала по морю на бутре[193] до Сайлы, а затем через сомалийскую пустыню. Артюра сопровождал один грек по имени Константин Ригас, сотрудник фирмы Барде. Они ехали в составе ведомого арабами каравана, который вез на продажу хлопчатобумажные ткани и другие товары.

Приключения продолжались.

Харар, как и всякий город, свято хранящий исламские традиции, был довольно закрытым, и мало кто из европейцев когда-либо туда проникал. Он находился на высоте 1700 метров над уровнем моря на вершине плато и был опоясан красно-бурой стеной трехметровой толщины с пятью воротами. Население в тот момент насчитывало 35–40 тысяч жителей. В 1875 году Харар был захвачен египтянами и с тех пор там находился постоянный гарнизон численностью около пяти тысяч человек.

«Путешественник только что пересек живописные плантации кофе и роскошные банановые рощи; и вот перед ним предстает этот огненно-красный, пламенеющий город, рыжевато-коричневая краска и монотонные горизонтальные линии его домов, глаз отдыхает лишь на бликах с крыш трех минаретов да на нескольких жалких смоковницах. Все это придает городу волшебный и в высшей степени фантастический облик, город зачаровывает», — писал итальянский путешественник Робекки-Брикетти в 1888 году³.

Странное перемещение во времени и в пространстве — это были Африка и Средневековье одновременно.

Филиал фирмы Барде находился на центральной площади города, около главной мечети, в одном из нехарактерных для города в целом двухэтажных сооружений, так называемом «гуэби», дворце, ранее принадлежавшем первому египетскому губернатору города Рауф-паше.

На первом этаже находился «диван», в прошлом⁴ приемный покой дворца, обставленный небольшими диванчиками с подушками на них. Несколько дверей вели в другие комнаты, приспособленные под склады.

Окна комнат, где жили Рембо и Константин Ригас, выходили на площадь. За домом находился небольшой садик с парой цитрусовых деревьев.

В остальном не было даже намека на комфорт: здание находилось в весьма плачевном состоянии как снаружи, так и изнутри. Потолки из тростника были обмазаны землей, которая сохла и постепенно рассыпалась, все кишело тараканами, уховертками, серыми муравьями и другими насекомыми.

Поначалу все шло хорошо. Рембо был доволен. «Климат у нас, — писал он домой 13 декабря 1880 года, — здоровый и прохладный», и добавлял (в письме от 15 января 1881-го), что «местность не лишена приятности». Он обещал даже прислать фотографии, как только прибудет заказанный им фотоаппарат. Свою работу Артюр пытался, по его собственным словам, сделать интересной и прибыльной, продолжая по привычке заказывать специальные каталоги по астрономии, оптике, электричеству, метеорологии, механике и т. д.

И внезапно — кризис, «черная полоса». Письма излучают глубочайший пессимизм: «Я не нашел того, что ожидал найти, и жизнь моя протекает скучно и совершенно бесполезно. Как только накоплю тысячи полторы-две франков, непременно уеду и буду этому весьма рад. (…) Я был бы счастлив уехать прямо сейчас».

Что же произошло?

Во-первых, Артюр не смог приспособиться к окружавшей его жизни: Харар, грязный и зловонный, с улицами, которые кишели нищими, больными и калеками, был мало похож на земной рай. По вечерам из-за комендантского часа запрещалось выходить на улицу, двери домов запирались, и только бездомные собаки устраивали бесконечные драки с гиенами за кусок гнилого мяса или объедки, валявшиеся повсюду.

Кроме того, условия работы также оставляли желать лучшего. Огромная часть времени уходила на крайне сложные бухгалтерские записи, потому что таможенники — «свора псов и негодяев», по словам Рембо, — вели себя просто невыносимо, держали европейцев за свиней и всегда находили, к чему придираться. О том, сколько сил тратилось на договоры о тарифах, транзите, курсах валют и тому подобных вещах, просто умолчим.

Местные жители всеми силами пытались обмануть и обокрасть любого европейца во время бесконечных palabras[194]. Нужно было также остерегаться конкуренции со стороны греков и армян, готовых в любую минуту захватить себе лучшую часть товара у поставщиков. Еще ужаснее одиночество — никого, кто бы мог поддержать интересный разговор.

И наконец, венцом всему стало признание в письме домой, что он «подцепил одну болезнь, не очень-то опасную, если бы не этот климат, благоприятствующий всяким болячкам». Рембо заразился сифилисом, который был здесь весьма распространен; это ужасно его раздражало. Короче говоря, дела шли хуже некуда.

«Я говорю вам «до свиданья» в надежде на лучшие времена и на менее дурацкую работу, а если вам кажется, что я живу, как шейх, то я-то знаю, что живу весьма скучно и отвратительно». Как никогда ему хочется уехать: «В Хараре я ужасно скучаю, и пока что нет совершенно никакой возможности делать здесь то, о чем я мечтал». Мысль о Занзибаре не отпускает его; он готов отправиться куда угодно и «торговать в любых неразведанных районах» (письмо от 4 мая).

В условиях такого ухудшения ситуации — Пиншар тоже заболел — Альфред Барде решил выехать на место вместе с братом своего компаньона, Пьером Мазераном, чтобы навести порядок и наладить работу в филиале.

Накануне отъезда к ним присоединились его высокопреосвященство г-н Торен-Кань, пятидесятилетний епископ галласов, и еще пять монахов-капуцинов, в том числе преподобный Луиджи Гонзага, отец Эрнест и отец Жюльен. Рембо знал, что они должны были приехать — об этом он сообщает в письме от 15 января 1881 года: «В наш город приедет католический епископ. Весьма вероятно, что это единственный католический священник в этих краях».

Итак, небольшим отрядом они вышли в путь 15 марта. На берегу их встретил Хедж Афи, наняв предварительно мулов и верблюдов для перехода по пустыне; из Харара прибыл страдающий от малярии Пиншар. Весьма вероятно, что этот последний подал прошение об отставке; поговаривали также, что он отправился в Египет⁵ — так или иначе, больше о нем никто ничего не слышал.

Альфред Барде не без удовольствия обнаружил, что дела в новом филиале идут хорошо. Работой Рембо он также был очень доволен: этот работяга старался изо всех сил и бухгалтерские книги содержались в образцовом порядке. «Он отвечал за сохранность склада со всеми товарами, которые закупал для фирмы, — писал Альфред Барде Берришону 1.6 июля 1897 года, — включая шкуры животных, которые выделывали в окрестностях Харара, и спал рядом со всем этим товаром — более или менее он не рисковал ничем заразиться на складе. Надо признать, что он действительно подцепил сифилис — чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на его рот. Он предпринимал самые серьезные меры предосторожности, чтобы не заразить нас через посуду — ведь ею пользовались все. Конечно, я пытался лечить его, хотя, может быть, и не всегда так, как мне того хотелось — во время болезни Рембо становился особенно раздражительным, — но вылечить мне его не удалось, несмотря на то, что в Хараре на тот момент находились доктора египетской оккупационной армии и в нашем распоряжении была довольно хорошая армейская аптека»⁶.

И в самом деле, болезнь наводила Рембо на мрачные мысли. В одном из писем домой (от 25 мая 1881 года) он заявляет: «Увы! Я вовсе не дорожу жизнью, но вынужден буду продолжать мучить себя в будущем, как и сейчас, терзаться и страдать от глупой, но оттого не менее острой боли. Я боюсь, что в этом ужасном климате я сам невольно сокращаю срок своей жизни…(…) А впрочем, разве смогли бы мы в этой жизни хоть несколько лет наслаждаться покоем и тишиной? Счастье еще, что живем один раз, уж в этом можно быть уверенным — чур меня, чтобы такое повторилось».

Альфред Барде и Пьер Мазеран взяли в свои руки управление филиалом, весь персонал которого составляли четыре человека: Рембо, грек по имени Сотирос, Константин Ригас и Хедж Афи.

В июне Рембо смог немного передохнуть и вскоре почти совсем поправился.

Желая, чтобы простили его плохое настроение, Артюр предложил своим патронам отправить его в Бубассу, местечко в пятидесяти километрах от Харара, где, как сообщали, скопились большие запасы козьих и бычьих шкур, которые местные жители не решались вывозить, так как на дорогах было неспокойно — египетская армия, надо сказать, никогда не покидала своих казарм.

«Я уезжаю через несколько дней, — сообщает он в письме от 2 июля, — в область, где не ступала нога европейца, и когда нам наконец удастся выехать, нам предстоит полуторамесячное путешествие, полное невзгод и опасностей, но которое, быть может, принесет немалую выгоду». Для этих целей был собран караван верблюдов, несших тюки с хлопчатобумажной тканью и разнообразными товарами, предназначенными для туземцев.

«Перед тем как отправиться в путь, — рассказывает Альфред Барде, — Рембо обвязал себе голову полотенцем на манер тюрбана, а поверх своего обычного костюма завернулся в красное покрывало — ему хотелось, чтобы его принимали за мусульманина. Этот костюм, который у нас вызывал смех, должен был показаться гораздо менее смешным туземцам, наготу которых едва прикрывали крашеные козьи шкуры или оборванные накидки, такие же грязные, как наши штаны и куртки».

«Рембо вместе с нами потешался над своим нелепым видом, понимая при этом, что красное покрывало, которое придавало восточный колорит его европейскому костюму, могло послужить хорошей приманкой для какой-нибудь шайки грабителей, но ради престижа фирмы ему нужно было, чтобы его приняли за богатого мусульманского купца».

Деревенька Бубасса, состоявшая приблизительно из шестидесяти круглых домов-хижин, была местом бойкой торговли семенами и кожей.

Рембо закупил там огромное количество кож — гораздо больше, чем мог увезти, — и поэтому лишнее на обратном пути пришлось оставить на специальных складах, куда затем надо было вернуться.

Об этом путешествии, мало похожем на увеселительную прогулку, мы имеем довольно скудные сведения: туземцы оказали дружеский прием, чего не скажешь о местных львах — жертвой одного из них пала лошадь Сотироса, так что ему пришлось возвращаться домой верхом на муле, говорит Альфред Барде.

Рембо отнюдь не собирался сокращать сроки поездки из-за лихорадки, которая по возвращении опять приковала бы его к постели. Он не в духе; своим он пишет: «Что еще вы хотите узнать о моей здешней работе, которая у меня в печенках сидит, и о стране, от которой я в ужасе, и т. д. и т. п.? Ну расскажу я вам, что все мои нечеловеческие усилия имели своим результатом только лихорадку, которая мучает меня вот уже две недели так же, как два года назад в Роше? И что? Теперь я готов ко всему и ничего не боюсь».

Некоторое время спустя Альфред Барде в сопровождении Сотироса и Хеджа Афи — все трое вооруженные до зубов — отправился с караваном в Бубассу, чтобы попытаться пройти по разведанному Рембо пути, а заодно забрать с собой шкуры, которые оставались на складах. Предприятие обошлось без серьезных происшествий, но оказалось совершенно бесполезным: не было никакой возможности установить прочный контакт с Бубассой, настолько многочисленными были банды грабителей, рыскавшие вокруг Харара.

После двух этих экспедиций филиал вернулся к привычному ритму работы: закупка и доставка на побережье сырья, прием и продажа тканей и промышленных товаров — все это делалось с восточной неторопливостью. Монотонная жизнь время от времени прерывалась праздниками и развлечениями, каковыми были, например, торжественный отъезд налоговых агентов, направлявшихся на сбор налогов «натурой» (быками, баранами, козами), или шаманские танцы с тамтамами — попытка предотвратить возможную угрозу налета саранчи.

Так или иначе, общее положение дел было отнюдь не блестящим: многие местные жители голодали и нуждались в помощи; свирепствовали чума, тиф и холера (что, впрочем, довольно характерно для тех краев). Альфред Барде рассказывает, что каждое утро на главную площадь города, около фактории, стаскивали по два десятка трупов.

С приближением осени Альфред Барде начал подумывать о возвращении в Аден, и в связи с этим был поставлен вопрос о том, чтобы его брат Пьер, руководивший агентством в Сайле, приехал возглавить харарский филиал.

Здесь надо сделать небольшое отступление. Вскоре после отъезда Альфреда некто Пьер Лабатю, постоянно проживавший в Анкобере (в этом городе находилась резиденция короля Менелика), предложил ему некую сделку, по его словам, страшно выгодную, которая состояла в том, чтобы закупить партию оружия и продать ее Менелику, который испытывал в нем постоянную нужду. Несмотря на кругленькую сумму, которую сулила операция, Альфред наотрез отказался: игра была слишком опасной. В конце концов, в один прекрасный день эти ружья окажутся у бандитов, а европейцам в таком случае не останется ничего другого, кроме как убраться подобру-поздорову. Мы еще увидим, как Рембо, согласившись на подобную сделку, потерпит самый настоящий финансовый крах.

Естественно, Артюр был очень задет и обижен тем, что не ему поручили возглавить филиал. Прозябать всю жизнь простым служащим, как Сотирос или Константин Ригас, — эта мысль была для него невыносима. И вот, после «малоприятных ссор с начальством и всеми остальными», Рембо подает в отставку (письмо от 2 сентября 1881 года). Альфреду Барде, обеспокоенному состоянием здоровья г-на Дюба-ра, только этого не хватало. Он попросил Рембо повременить с уходом, пока не приедет его брат, которого срочно вызвали из Сайлы.

3 декабря 1881 года Пьер Барде с видом римского полководца вступил в Харар.

— Да это рай земной! — провозгласил он.

Итак, Рембо мог быть свободен. Сохранив тем не менее остатки здравого смысла, бросать работу в фирме Барде он не захотел, и в итоге договорились, что он продолжит работать в Адене.

Обманутый, озлобленный, постаревший — как мало он походил теперь, по возвращении, на того Рембо, который впервые прибыл в Аден! Запас терпения, и без того довольно скудный, был растрачен в бесконечных ожиданиях — приходилось ждать караваны, передвигавшиеся с черепашьей скоростью, ждать книг, заказанных в Роше (арабский дневник отца, техническую литературу, каталоги и т. д.), ждать лекарств из Адена, ждать необходимого для работы инвентаря… Ничто не приходило вовремя, он вынужден был снова и снова просить, напоминать, твердить одно и то же — и все зря.

А тут еще в конце года на его голову свалилось новое несчастье: поступило сообщение, что 16 января 1882 года Рембо должен прибыть в расположение соответствующей воинской части для прохождения четырехнедельных сборов. Это было уже слишком! Правда, жандармы вряд ли могли прийти за ним, но все равно нужно было хлопотать, обращаться во французское консульство в Адене, просить письменное свидетельство от г-на Барде, ходатайствовать об отсрочке в мезьерской комендатуре, а тут — в довершение всего — оказалось, что Артюр потерял военный билет!

15 декабря Рембо уезжает в Аден, рассчитывая найти там другую работу или вовсе уехать, твердо решив, что в этот проклятый Харар он больше ни ногой.

У братьев Барде осталось о нем такое мнение: «Парень сообразительный, но характер у него совершенно невыносимый».

Рембо же думал о них следующее: «Эти люди — скряги и мошенники, способные лишь на то, чтобы наживаться и вытягивать из своих подчиненных последние соки».

Примечания к разделу

¹ Воспоминания Альфреда Барде Barr Adjam, опубликованы Жозефом Тюбиана в 1981 г. (Centre national de la Recherche scientifique). Для книги Etudes rimbaldiennes (т. 1, 1969) мы отобрали оттуда отрывки, касающиеся Рембо.

² Робер Гоффен, Verlaine et Rimbaud vivants.

³ Л. Робекки-Брикетти, «Rimbaud — Ricordo di uno soggiomo nelf Harar», Bollettino della Societa geografica italiana, серия 3, т. 4, 1891, с. 23–24.

⁴ См. А. Провост, «Sur les traces africaines de Rimbaud, Aden, Ethiopie», Revue de France 1 ноября 1928 г. Подлинная фотография здания, где располагался филиал фирмы Барде, была опубликована в Illustration 21 сентября 1940 г. и перепечатана в l'Album Rimbaud, с. 243. В Хараре показывают «дом, в котором жил Рембо», двухэтажное здание с галереей, на которую можно попасть по внешней лестнице; на самом деле оно построено в 1900 г., соответственно, после смерти Рембо.

⁵ Письмо А. Барде к П. Берришону от 21 марта 1901 г., Revue d’Ardenne et d’Argonne, июль 1901 г.

⁶ Mercure de France, 15 мая 1939 г.