Австралийские рассказы

Он один забыл об этом

Перевод Е. Элькинд

Над прозрачной лагуной на гладком камне сидел темнокожий мальчик, лениво глядя, как в мелкой воде у берега, охотясь на стайку макрелей, стремительно носятся чайки. Падая камнем на воду, чайки дробили ее на груды алмазных осколков и наполняли воздух тонкими злыми криками. Вдали с гулким грохотом разбивались о края рифа огромные пенистые валы, а у ног мальчика вода вскипала и шипела на мелкой гальке, клокоча и всасываясь в углубления, ни на минуту не устанавливаясь, ни на минуту не умолкая. За спиной его, на другом конце ослепительно белой дороги, городок уже задремал в грозном золоте полуденного зноя, жизнь в нем совсем замерла.

Темнокожий мальчик не знал ничего, кроме этого рифа, песчаного берега, этого моря и городка, и был вполне счастлив, когда, окончив работу в гостинице, подолгу смотрел, как подходят люгеры, как из-за края света над морем поднимаются большие облака.

Сзади послышался легкий шум, едва слышный шорох, похожий на шелест гуаны в траве, и он быстро обернулся. На песке стояла девочка и, задрав голову, смотрела на него. От блеска кораллового песка глаза у нее зажмурились, нос морщился, рот сжался в тугой розовый комочек. Он увидел, что кожа у нее светлая, золотистая, а на плечах под большой соломенной шляпой подпрыгивают льняные кудряшки.

— Здравствуй, мальчик, — сказала она весело, — ты там корабли видишь?

Темнокожий мальчуган соскочил с камня и остановился перед ней.

— Нет, — ответил он серьезно, — кораблей нету. Только люгеры, и то иногда.

Он говорил без акцента и именно так, как говорили в местной гостинице и в почтовой конторе, говорил языком мисс Беллы, Боба Мэйо и почтальона Дэна. Если не считать случайных путешественников, иногда ночевавших в гостинице, другой речи он ни от кого не слышал. Любому взрослому на месте этой девочки показалось бы странным, что эти привычные английские звуки произносят такие толстые и темные, как спелая слива, губы.

— А там, где я жила, кораблей было много. — Она нагнулась, подняла пустую раковину и, приложив ее к уху, на мгновение чутко прислушалась к шепоту струй, вздохам ветра, ко всей трепетной призрачной жизни звуков, которую вдохнули сюда волны. — Я ведь из Перта. А ты откуда?

Темнокожий подросток слегка нахмурился. Он сам не знал толком, откуда он. Он и не мог это знать, никому не пришло в голову рассказать ему, что двенадцать лет тому назад почтальон поселка принес в зловонном свертке тряпья что-то смуглое, поблескивающее глазенками, и положил на кухне гостиницы «Ройял» — единственного постоялого двора на сотни миль этого пустынного северо-западного побережья. Нашедший его Дэн был холостяком и потому принес его мисс Белле.

— Ух ты, карапуз какой, — проговорила она, когда Дэн опустил темнокожего малыша на прохладный линолеум пола. — Это что же, Дэн, он или она?

— Парнишка. Иду мимо болота, а он орет во все горло, надрывается прямо. Уж не знаю, крокодил, что ли, съел мать, ни одного черномазого рядом не было. Ну, я и взял, не оставлять же его там.

— Само собой. Сколько ему, Дэн, как по-твоему?

— Да кто его знает, — почтальон, сняв широкополую войлочную шляпу, почесал затылок, — годочка два, думаю, будет. Дай ему сладенького, Белла.

Мисс Белла направилась к холодильнику.

— Что ж ты с ним делать-то будешь? — спросила она.

— А что с ним делать? Пусть поживет на почте, пока черномазые не хватились.

— Что ж, это, пожалуй, можно… А как ты его назовешь?

Дэн задумчиво поднял глаза к потолку и вдруг увидел на шкафу бутылку.

— Бренди, — сказал он с сухим смешком. — Что, разве плохо? Бренди Смит!

— Сойдет, — сказала мисс Белла, поморщившись. — Все равно это имя к нему не пристанет, долго он здесь не пробудет.

Но черномазые так и не хватились своего ребенка, и он остался у Дэна, помогал ему чем мог в конторе, а когда подрос, колол дрова или подметал бар в гостинице. Шли годы, а мальчик не сознавал, что в его жилах дремлет кровь тысячи поколений кочевников.

Он снова нахмурился, но девочка уже забыла о своем вопросе. Отодрав ногтем от скалы ракушку, она сказала то, что всегда говорят дети, завязывая знакомство:

— Меня зовут Шейла, а тебя как?

— Бренди, — сказал темнокожий мальчик.

Она рассмеялась звонко, заливчато, и кружившая над водой чайка метнулась в вышину.

— Да разве это имя? Бренди — это же пьют!

— Меня зовут Бренди, — настаивал он добродушно. — Меня так Дэн назвал. Знаете, Дэн, который на почте. А вы теперь будете в гостинице жить? Вы дочка мистера Боба? Из Перта?

— Ну да. Я там в школу ходила, я только в прошлую субботу приехала. А на пляж я каждый день прихожу. Почему я тебя не видела?

Мальчик показал рукой в сторону, горизонта.

— Я был на люгере, — коротко пояснил он. — Три дня.

— Ой, неужели ты моряк? — еще больше заинтересовалась она. — Ты и плавать умеешь?

— Конечно. Глядите! — Он помог ей вскарабкаться на камень и, не задумываясь, стянул с себя джемпер. Кожа под ним была глянцевито-черная, лоснящаяся и гладкая; на спине и боках, когда он закинул руки, упруго перекатились уже начавшие крепнуть мускулы. Он прыгнул, девочка следила за ним затаив дыхание. В прозрачной воде хорошо видно было, как его темное тело, причудливо изломанное и словно растекшееся под водой, проворно заскользило по дну между камнями, будто большая черная рыба. Он то совсем пропадал из виду в густой тени какого-нибудь грота и потом снова выплывал на свет, то неторопливо поворачивался на спину и пускал большой, звучно лопающийся на поверхности пузырь воздуха. Неожиданно его черная голова, опять вынырнула на солнце, рассыпая во все стороны сверкающие капли. Он тряс ею и широко, радостно улыбался.

— Ой, Бренди, какой же ты молодец!

Девочка в восторге захлопала в ладоши, светлые локоны на плечах у нее заплясали. Бренди громко засмеялся, повернулся в воде, как тюлень, лениво поплыл назад и, легко вскарабкавшись на камень, улегся около нее на припеке.

— Вы кошачий глазок любите? — спросил он, засовывая руку в карман своих стареньких трусов защитного цвета.

— Кошачий глазок? А что это?

Приподнявшись, он достал из кармана горсть мелких, облепленных водорослями ракушек и сел.

— Вот глядите, — сказал он, поднося одну из них прямо к ее коротенькому носу. — Вот он, вон синенький.

Теперь и она видела крошечную пуговку голубоватой эмали, прилепившуюся у входа в раковину. Бренди поддел пуговку длинным ногтем, и она упала в подол к Шейле. Девочка взвизгнула от восхищения.

— Какая прелесть! Я из них бусы сделаю. Достань еще таких.

Темнокожий мальчуган ухмыльнулся, бесшумно соскользнул с камня и скрылся под водой. Время от времени он появлялся и, глотнув воздуха, опять надолго исчезал. Шейла, как зачарованная, следила за каждым его движением и громко хлопала в ладоши, когда черная рука высовывалась из воды, чтобы положить на камень новую горсть ракушек. Когда рядом с девочкой выросла целая груда сверкающих голубых пуговок. Бренди вскарабкался на камень и уселся возле нее, глядя, как бережно заворачивает она их в платок и прячет под выступом камня. Когда она снова подняла голову, он сказал нарочито небрежно:

— Я тут одну пещеру знаю, хотите — покажу?

И началось это восхитительное путешествие по рифу. Над каменным дном в неглубоких озерцах лениво покачивались пунцовые и зеленые флажки водорослей, актинии в неподвижной воде раскрывали свои жадные сизые губы, чуть заметно двигали длинными алыми иглами морские ежи, из-под ног детей испуганно рассыпались в стороны маленькие разноцветные крабы, а под выступами скал лежали раковины всех форм, цветов и размеров, и в крапинках, и с шипами. У иных изнанка отливала зеленоватым перламутром, у других из полураскрытых створок выглядывали бусинки глаз и пара тонких, изящно выгнутых клешней. День был весь напоен солнцем и свежим солоноватым ветром, далеко за краями рифа море, словно огромный распущенный хвост павлина, касалось бескрайней синевы неба. Кричали кружившие над водой чайки; большие черные, будто лакированные, гагары, расправив крылья, сушили их, сидя на камнях. Мерцал опаленный зноем пляж, и уста белевшего в лощине городка тихо прикрыл рукой полуденный сон.

— Шелли, где ты пропадала? Уже обед скоро! — накинулась на нее мисс Белла, как только девочка из раскаленного двора шагнула в прохладный полумрак кухни. Мисс Белла месила тесто. Мэйо стоял возле нее. Она в упор глядела на девочку, силясь сдуть со лба выбившуюся прядку седых волос.

— На пляже, мисс Белла. — Шейла подскочила к столу, протянув пунцовые флажки водорослей. — Папа, здравствуй! Смотри, какие…

— С кем ты была, Шейла? — перебила ее женщина.

— С Бренди. Он все места знает, он мне крабов ловил и все показывал. Мы ходили в пещеру, он сказал, что всегда будет приходить на берег, когда я буду там.

— В пещеру?.. — мисс Белла метнула сердитый взгляд на отца девочки и процедила со злобой, растягивая каждый слог: — Ты понимаешь, дурак? — Потом обошла стол и встала перед Шейлой. Боб Мэйо следил за ней глазами, затем беспокойно перевел взгляд на девочку, — та смотрела на подходившую женщину почти со страхом. «Все-таки следовало продать гостиницу и уехать к ребенку, — подумал он. — Ведь я совсем ее не знаю, не знаю, как с ней говорить и что ей нужно».

Но он прекрасно понимал, что не сумеет жить вдали от маленького душного поселка, от прерывистого гула прибоя и сверкающего на солнце прибрежья, уходящего в бесконечную даль, — туда, где море, песок и небо сливаются в зыбком горячем мареве. А разве мог он отказаться от разговоров с погонщиками из далеких бескрайних равнин, оттуда — из-за красно-бурых хребтов, простершихся к востоку от городка; с одержимыми золотоискателями, побывавшими в самой глуши и так серьезно рассказывающими о затерянных жилах в укромных ущельях, где золото кусками выступает из породы и от туземцев можно спастись только чудом; с искателями жемчуга, которые иногда бросали якорь в этой бухте, спасаясь от шквалов, неожиданно налетающих на суда у этих пустынных предательских берегов… Вечерами они сходились в баре и при мигающем свете фонарей чертили пальцем на залитой пивом стойке грубые карты своих походов, доставали маленькие самородки, наполненные золотым песком банки из-под табака, круглые белые радужные жемчужины; и разговоры затягивались далеко за полночь. А за стенами, дробно бил о края рифа прибой, и мягкую темноту ночи пронзал каскад больших желтых звезд, рассыпанных по бархату неба. Без всего этого жизнь превратилась бы для него в тягостное прозябание.

Подойдя к девочке, мисс Белла вытерла измазанные тестом руки и взяла большую раковину.

— Ее надо приложить к уху, тогда слышно море, — радостно закричала Шейла, взволнованная тем, что делится этим открытием. — Вы только послушайте, там ветер шумит, волны!

Мисс Белла взглянула в сияющие глаза девочки, улыбнулась, поднесла раковину к уху и в сумрачной кухне услышала ропот моря. Потом вздохнула и, помолчав, сказала:

— Шейла, не ходи на пляж с Бренди. Играй около гостиницы или иди, когда он работает. С ним ты туда не ходи.

Мэйо недовольно пожал плечами.

— Честное слово, Белла, он же хороший парнишка!

Она оборвала его сердитым взглядом.

— Ты слышишь, Шейла, что я говорю?

Девочка растерянно посмотрела на взрослых.

— Но почему, мисс Белла? Бренди так плавает, он все умеет. Он мне ракушки такие достал… Ой!

Девочка вдруг осеклась, лицо ее выразило отчаяние.

— Что? Что такое? — В голосе женщины была необычная тревога и настойчивость. — Да говори же!

— Мои пуговки — кошачий глазок. Я же их на камне оставила!

— Ах, вон что! — Женщина сказала это с нескрываемым облегчением, отводя глаза под торжествующим взглядом Мэйо. — Ты сходишь за ними в другой раз, когда не будет Бренди.

— Но почему, мисс Белла? — Девочка чуть не плакала. — Почему, когда не будет Бренди?

— Ну мало ли что! Обидеть может, — уклончиво сказала женщина, а Мэйо что-то проворчал, досадливо качая головой, — толкнет тебя, отнимет и кошелек. Черномазому нельзя доверять.

Черномазому? Девочка недоумевая посмотрела на нее, потом на отца. Для нее Бренди был просто Бренди. Он нырял с камня и, как большой лохматый пес, вылезая из воды, весело тряс своей черной курчавой головой; он добывал голубые пуговки, ловил крабов и показал ей пещеру. И, озадаченно сморщив лоб, она сказала:

— Но ведь я не беру с собой на пляж кошелек.

Мисс Белла потеряла терпение.

— Берешь или не берешь, — резко крикнула она, — а с Бренди ты на берег больше ходить не будешь. Ты слышала? И все. Убирай со стола свои раковины, и чтоб я больше об этом не говорила. Убирай живей!

Девочка со слезами на глазах бросилась из кухни. Взрослые молча проводили ее взглядом. У себя в комнате Шейла похныкала немного, а потом принялась выкладывать узор из раковин и водорослей на кровати и успокоилась. Понемногу радостное настроение утра опять овладело ею, и песенка волн, спрятанная в раковине, помогла ей забыть все угрозы мисс Беллы.

Поспав после обеда, Шейла прокралась на кухню. Там было прохладно и темно. Жалюзи были спущены, мисс Белла отдыхала наверху. Девочка сняла с гвозди свою шляпу и выбежала на залитый солнцем двор. День был как чистая страница, она могла написать на ней все что захочет. Золотые предзакатные часы казались вечностью — до чая можно было обойти весь свет. В хлеву за гаражом из песчаника бродил в одиночестве поросенок, и, сморщившись от запаха хлева, она стала от нечего делать кидать в него камешки. Поросенок бросился на загородку, и в радостном возбуждении девочка отскочила, словно спасаясь от опасности. Потом, присев у порога кухни, собрала несколько алых плодов перечного дерева и вдруг со свойственной ребенку упрямой решимостью сделала то, что собиралась сделать с самого начала. В доме было совсем тихо, во дворе и на белеющей за калиткой дороге не было ни души. Кинув взгляд на окно мисс Беллы, она прошмыгнула в калитку и побежала к пляжу.

Темнокожий мальчик у лагуны легко соскочил с камня на песок и остановился в ожидании.

— Бренди, — без всяких предисловий сказала она, подбегая, — что значит черномазый?

— Не знаю, — неуверенно сказал он и, повеселев, добавил: — Смотрите, мисс Шелли, что я вам достал. — Он наклонился, взял с каменного выступа захватанный бумажный сверток и протянул его девочке. — Глядите скорей!

Шейла развернула бумагу и замерла от восхищения. В бумаге была маленькая раковина жемчужницы, острые края ее были сточены, перламутр внутри горел на солнце, переливаясь холодными красками моря.

— Ой, Бренди, какая красота! — сказала она еле слышно. — Всю жизнь я ее буду беречь. Ты это сам сделал?

Глаза чернокожего мальчика заискрились радостью, сверкающие зубы открылись в широкой улыбке.

— Ну да, я ее напильником подпилил. Что, нравится?

— Очень. — Она благоговейно завернула раковину в бумагу. — Спасибо. Мисс Белле тоже понравится.

— Я знаю, — глаза мальчика сияли. — Она ведь за мной ходила, как мать родная. Я тоже иногда живу в гостинице.

Девочка быстро взглянула на него, неожиданно что-то припомнив.

— Бренди, — сказала она, — мисс Белла послушала раковину, а после стала сердиться и не велела играть с тобой. Смешно, правда?

Темнокожий мальчик нахмурил тяжелый лоб.

— Почему? — спросил он.

— Она сказала, ты кошелек отнимешь. А это тоже смешно, я не беру с собой на берег кошелек.

Бренди отвернул лицо и посмотрел на играющее солнечными бликами море. Большие кроткие глаза его помрачнели, нависший лоб опять собрался в складки: он силился вникнуть в смысл ее слов. Мисс Белла… Когда он заговорил снова, голос его звучал глухо и резко:

— Зачем она это сказала? Я не ворую!

Шейла попятилась, приложив руку к губам.

— Бренди, — сказала она робко, — ты, значит, тоже на меня сердишься?

Он повернул голову и внимательно посмотрел ей в лицо. Понемногу глаза его потеплели, вид девочки вытеснил то, что никак не укладывалось в его сознании.

— Нет, не сержусь, мисс Шелли, — наконец сказал он. — Пойдем за кошачьим глазком, а? — И он улыбнулся, когда она, взяв его за руку, потянула к лагуне.

Они бродили по рифу, собирая раковины, крабов — все, что только нравилось девочке. День между тем клонился к вечеру, жара спадала. Бренди был просто неистощим на выдумки. Его глаза сияли, когда он следил, как она, нагнув белокурую голову, разглядывала подводные чудеса лагуны или самозабвенно загоняла в угол какого-нибудь краба или рыбку, стараясь их поймать. Вдруг девочка растерянно оглянулась.

— Ой, Бренди, мне надо идти! Ведь уже поздно. Мисс Белла опять рассердится!

— Ну, побежим наперегонки к дороге!

Он подождал, пока она, захватив шарф, раковины, водоросли и жемчужницу, с радостным визгом кинулась к дороге, и нарочно замешкался, чтобы дать ей уйти вперед.

Но тут, неожиданно споткнувшись, Шейла со всего размаха растянулась на камнях и, громко вскрикнув, схватилась за коленку. Вокруг, рассыпавшись, валялись голубые эмалевые пуговки, ослепительно сияла на солнце выпавшая из бумаги жемчужница, и капли крови трудно было отличить от красных водорослей, брошенных на песок. Сначала девочка тихонько всхлипывала, но, когда увидела кровь, широко раскрыла рот и, как собака, воющая на луну, издала громкий протяжный вопль, остановилась, чтобы перевести дыхание, и опять залилась ревом.

Приближаясь к берегу, мисс Белла услышала этот рев и замерла на месте, настороженно вытянувшись, словно принюхиваясь к ветру. Она мгновенно представила себе не девочку, а чернокожего Бренди, его темные глаза и волосы, толстые губы, гладкую, как атлас, кожу, все его крепкое тело подростка, уже почти юноши. Она выкормила и вынянчила его, она его даже любила… Но белая девочка — и чернокожий! И, коротко вскрикнув, не помня себя, она бросилась к берегу.

Бренди выскочил из-за скалы, держа за длинные клешни краба, помахивая яркой лентой водорослей. Увидев кровь, он бросил все это и опустился на колени возле девочки.

— Не плачьте, мисс Шелли, не плачьте, — забормотал он ласково, как не раз утешала его самого мисс Белла. — Смотрите, немножечко только содрали.

Осторожно наклонившись, он тронул ее колено своим темным пальцем. Ноготь на нем был длинный и выпуклый, как скорлупа ореха, и странно розовый, а кожа между пальцами — светло-шоколадная.

— Ну, будет, будет, — мягко говорил он. Белый завиток на загорелой шейке щекотал ему нос. Она повернулась, обхватила руками его шею и заревела, уткнувшись лицом в его вылинявший джемпер.

Рука Бренди нерешительно помедлила в воздухе, потом свободно и мягко легла ей на плечи.

— Не плачьте, не плачьте, — утешал он ее, — заживет.

Мисс Белла с белевшей неподалеку дороги увидела две фигурки на песке и остановилась, прижав руку к груди.

— Шейла! — взвизгнула она. Кружившие в бездонной синеве чайки ответили ей хриплым криком. Темнокожий мальчик смотрел, как она подходит, с трудом вытягивая из песка ноги, приподняв над дряблыми икрами черную юбку. Грудь ее тяжело вздымалась. Она остановилась в двух шагах от детей, лицо ее побагровело, на шее бешено заколотилась жилка.

— Ты! — хрипло бросила она ему. Ненависть и страх кипели в этом слове.

За спиной мальчика белизна песка незаметно вливалась в зеленоватый тон отмели, потом начиналась густая синь с ослепительно белым в том месте, где бились о черный риф пенистые буруны, а дальше, до самого края света, и еще дальше — безмерное вечное море. Соленый ветер и солнце ласкали их лица, чайки серебряными бумерангами падали на воду, взмывали в небо, опять вздымали брызги и снова поднимались в небо; на другом конце белой дороги горстка домиков городка, раскаленного послеполуденным зноем, сияла так, что больно было глазам… Но женщина видела только толстые губы, черные волосы, тяжелый выступ лба, растерянный взгляд темных глаз и черные руки на плечах девочки.

— Ты! — бросила она ему еще раз и, грубо дернув девочку за руку, поставила ее на ноги. — Ступай домой, Шейла!

Бренди нерешительно поднялся.

— Мисс Белла…

Она размахнулась и ударила его по лицу. Из губы потекла кровь. Мальчик застыл на месте, его пальцы медленно потянулись ко рту. Глаза женщины сверкнули.

— Черномазый! — закричала она срывающимся от страха голосом. — Поганая черная сволочь!

К испуганным глазам мальчика подступили непривычные слезы. При виде их рука ее тоже потянулась ко рту, она словно съежилась под своим черным платьем, пристально глядя в лицо ему немигающим взглядом.

— Мисс Белла… — начал было он опять.

Не говоря ни слова, она повернулась и, таща за руку Шейлу, заковыляла по песку к дороге.

Черные пальцы Бренди наконец прижались к губе. Он тупо уставился на их обагренные концы, потом на темное пятно на песке, где запеклась кровь девочки. Вокруг невидимо носились тени миллионов поколений его предков, размалеванные глиной и кровью, в уборе из перьев, в глянце священного почечного жира. Беззвучно и тщетно взывали они к голосу крови, голосу сердца, искавшего и не находившего ответа. Но он был слеп. Он был глух. Он забыл. Крошечные крабы пробегали по его босым ногам, растаскивая пунцовые водоросли, которые он бросил, но он не двигался. Он стоял не отрывая глаз от дороги, по которой мисс Белла и девочка ушли к белым домикам городка.